| Знаменитый текст, известный под названием Сказание о белом клобуке, вариант западного Дара Константина, согласно которому папский белый клобук, дарованный папе Сильвестру императором Константином и оказавшийся потом в Новгороде (пройдя через Византию), был попыткой идеологически оправдать превосходство священства над мирской властью. Он характерен для латински ориентированных взглядов, господствовавших при дворе новгородского архиепископа Геннадия (1484–1504). Идеи, содержащиеся в известных посланиях инока Филофея великому князю Василию III, никогда не были официально восприняты последним, но в них содержалась идея translatio imperii в Москву, «третий Рим». Истолкование в них преемства царств, описанное в книге Даниила, было слишком апокалиптическим, чтобы его можно было воспринять в качестве политического ориентира. Даже женитьба Ивана на Зое, племяннице последнего византийского императора Палеологовской династии, не повлекла за собой формального права на императорское преемство; скорее можно сказать словами Карамзина, что она «разорвала завесу, отделявшую Россию от Европы». Она действительно привела к сближению между Московией и современной ей Италией 245 , где была воспитана царевна, и совпала с перестройкой Московского Кремля, more italico, итальянскими зодчими. Здесь невозможно далее рассматривать во всей полноте судьбу византийского наследия в России нового времени. Однако для пользы обсуждения может оказаться полезным припомнить те три категории, которые, как говорилось выше, были основными составляющими византийской цивилизации: римская политическая традиция, греческий язык (то есть традиция классической древности) и православная христианская вера. Что сталось с этими категориями в постсредневековой России? Хотя уже Иван III начал применять к себе титул «царя» (славянское соответствие «Цезаря», или императора), официально помазан на царство и провозглашен «боговенчанным царем» был только его внук, Иван IV, в 1547 г. согласно измененному византийскому церемониалу. |
| Характеризуя саровское паломничество в целом, прежде всего следует отметить ведущую роль о.Илиодора. Он был душой всего путешествия: помнил каждого паломника в лицо, объявлял распорядок дня, объяснял, руководил, ободрял. Такими примерами пестрит вся хроника пути до Сарова. О.Илиодор сам организовал сложный процесс погрузки в Царицыне и выгрузке в Нижнем Новгороде всех 1700 человек с багажом, хоругвями и иконами. В первый вечер пути обошел всех паломников, спрашивая, всем ли они довольны. Да, всем довольны. «Пейте чай да ложитесь спать!» . Перед прибытием в Симбирск о.Илиодор предупредил, что предстоит идти крестным ходом далеко, в гору, «поэтому кто может присесть — пусть посидит» . В Казани он сам выстроил паломников по флагам. Пароход с паломниками о.Илиодора По возвращении на пароход собрал детей на палубе и целый день учил их ровняться в ряды, кричать «ура» и петь «С нами Бог». Перед высадкой в Нижнем Новгороде разбудил всех в 4 часа утра, чтобы успели приготовить багаж для сдачи на подводы. По прибытии, когда пришлось вернуть паломников на пароход, чтобы сначала выгрузить их имущество, то о.Илиодор впускал их сам, не допуская проникновения посторонних. Даже жандармы признавали, что поддержанию полного порядка во время проезда по железной дороге от Нижнего до Арзамаса «много способствовал лично иеромонах Илиодор» . Наконец, всю самую трудную часть пути, от Арзамаса до Сарова, о.Илиодор непрестанно ободрял свою паству. Словом, в полной мере проявились и его организаторские способности, и его трепетное отношение к делу. Даже те обязанности, которые без ущерба можно было делегировать распорядителям отрядов, он предпочел выполнять сам. На протяжении всего паломничества о.Илиодор был на виду, возглавляя свою «дружину». Одет был неизменно в белый чесучовый подрясник, который, по-видимому, составлял его обычный летний костюм, и такую же рясу. На голове — то черная скуфья, то клобук. Белая фигура иеромонаха была хорошо заметна издали, «на фоне тысячной толпы, послушной мановению его руки» . |
| 2 Незабываемое впечатление произвел на современников тот дух кротости и отеческого всепрощения, который проявил патриарх Тихон, принимая в общение кающихся обновленцев. Покаяние наиболее видных иерархов было обставлено с особой торжественностью. Глубоко символической представляется картина покаяния митрополита Сергия, нарисованная его сторонником и апологетом митроп. первый взгляд для знатоков истории обновленческого раскола стало бы непонятным, почему патриарх Тихон, олицетворение любви безграничной и милости бесконечной, применил такие строгости к этому старцу, когда других отпадавших в обновленчество архиереев принимал в своей келии и келейно прощал содеянный грех... Он (митроп. Сергий) был кормчим большого корабля, он был “ума палата”, он был иерарх выдающийся, а не качествами, достижениями и вкладами он достиг в среде своих собратьев по архипастырству явного преимущества. Даже скромный Святейший Тихон признавал, что владыка Сергий давил окружающих своим интеллектом, давил своими глубокими знаниями во всех областях и многообразных дисциплинах богословия и Святейший Тихон и обставил чин покаяния и приема митрополита Сергия в соответствующей величественной обстановке, давившей на его неложное смирение и сокрушение вот, этот отец всех чаяний русской современной богословской мысли, этот неутомимый исследователь во всех областях богословских наук (характеристики митроп. Мануила) стоит на амвоне, лишенный моментом покаяния и архиерейской мантии, и клобука, и панагии, и креста... Кланяется низко Святейшему Тихону, восседавшему на кафедре, в сознании своего полного уничижения и признанной им вины приносит он дрожащим от волнения, на этот раз негромким голосом свое покаяние. Он припадает до пола и в сопровождении патриарших иподиаконов и архидиаконов тихо сходит с солеи и приближается к вершителю его судьбы, к кроткому и всепрощающему Святейшему Тихону. Снова земной поклон. Постепенно вручаются ему из рук Святейшего панагия с крестом, белый клобук, мантия и посох. Патриарх Тихон в немногих словах тепло, со слезами, приветствует своего собрата во Христе взаимным лобзанием, и, прерванное чином покаяния, чтение часов возобновляется. |
| Что касается внешних отличий в священных облачениях наших патриархов при священнодействиях, то таковыми были: 1) подризник с источниками; 2) Саккос со звонцами к нашивкой епитрахилью; 3) митра со стоящим вверху четвероконечным крестом наверху и иногда с короной; 4) белый клобук с четвероконечным крестом наверху и с изображением херувима напереди; 5) цветная мантия со звонцами на нижних скрижалях, с священными изображениями на верхних и с другими особенностями; наконец, 6) две панагии. Источники или гамматы Источники или гамматы на подризниках русских патриархов суть не что иное, как довольно широкая разноцветная, тканная или нашивная, полосы, шедшие прямыми линиями вдоль всего подризника, окружавшая дважды или трижды подол этой одежды и рукавов. Название полос на патриарших подризниках источниками или руками вполне соответствует предмету. Другое же, встречающееся иногда название этих полос «гамматами», не отвечает предмету, к которому оно приурочивается. Гамматами на подризниках назывались собственно нашивавшиеся фигуры, составленные из четырех начертаний греческой буквы гаммы и имевшие форму или четырёхугольника или же креста. Эти гамматы назывались еще тригониями, треугольниками, так как каждая фигура, взятая в отдельности, представляла геометрический треугольник. Фигура креста, составленная из четырех треугольников выражала одновременно и символ Христа и ту мысль, что Он есть краеугольный камень Церкви. От соединения таких крестов на одеждах последние назывались полиставриями (у нас: «крещатые ризы») и были во времена Вальсамона отличием одних патриархов. 3 ) Гамматы произошли из древнего греческого обычая нашивать не только гамматы, но и другие знаки и буквы на подолах и вообще по краям одежд, преимущественно имевших красный цвет, между прочим для отличия одной религий от другой. Этот обычаи вошел в церковное употребление, где, видоизменившись, получил другое значение и иной смысл. Составляя характерную особенность только известного рода хитонов, гамматы-полосы послужили основанием и для самого названая этих одежд стихарями (Στχος [Исправлено из Στκος – Редакция Азбуки Веры] – строка, полоса) и как такие остались на них даже после того, когда эти одежды вошли в церковное уп – строка, полоса) и как такие остались на них даже после того, когда эти одежды вошли в церковное употребление. После того, как этим полосам усвоено было символическое значение токов Крови Христовой, каковое встречаем у патр. Германа, они должны были, в соответствии с этим значением, иметь красный цвет. Символическое значение токов полосам и у Вальсамона, который впервые называет их источники, ποταμοι и говорит уже о них, как об отличии патриархов и других высших епископов 4 . Си Симеон Солунский усвояет полосам на епископских подризниках значение токов не Крови Христовой, как Герман и Вальсамон, а токов учения Его и, вместе с тем, видит в них, как и в полосах на архиерейских мантиях, указание на разнообразие принадлежащих епископу дарований. |
| февраля 17 титулом члена Св. Синода, а июня 14 алмазной панагией. 1776 г. марта 17 он переведен в Ростовскую епархию; в 1777 г. сентября 22 пожалован архиепископом; в 1783 г. сентября 22 митрополитом Киевским с предоставлением ему и титула члена Св. Синода, а ноября 13 Высочайшим указом, объявленным Св. Синоду, дозволено ему по примеру киевских предместников своих носить и белый клобук. В Киев прибыл он 29 ноября того же года. Сей Преосвященный, сам воспитывавшийся в академии Киевской и долго исправлявший в ней учительские и начальнические должности, а после того видевший в Москве и в разных епархиях великороссийские училища, заметил, что тогда последние предвосхищали уже славу у первой, ограничивавшейся не обширным кругом словесных наук и преимущественно древними только языками, хотя по временам заводимы были классы и для новых. В самых философских и Богословских науках здесь держались еще старинных систем и схоластического способа преподавания, но не было общих гимназических наук, по крайней мере всегда и беспрерывно; не было также попечения и о чистоте русского языка и лучше знали латинский 200 . Посему Преосвященный вскоре по вступлении своем в Киевскую епархию обратил первое свое внимание на академию и с 1784 г. учредил в ней особые классы арифметики, истории, географии и языков русского и французского, прибавив к ним еще рисовальный, а когда указом государыни императрицы Екатерины II 1785 г. мая 15 повелено было духовным училищам присвоить способ учения народных российских училищ и Св. Синод указом 27 декабря того же года предписал употреблять и классические книги тех училищ; то весь прежний способ учения в Киевской академии был переменен, а с назначением в следующем году и достаточного жалованного на учащих и учащихся оклада, прекращены и все прежние средства содержания их. Для приучения учителей к новому способу преподавания Св. Синод предписал отсылать их в народные училища, а для образования в высших науках Преосвященный отправил двух студентов и в Московский университет. В 1787 г., когда императрица, бывшая тогда в Киеве, указом 15 марта позволила ему «на счет академии посылать студентов и в иностранные университеты для приобретения лучших знаний в науках, дабы академия могла снабдить себя искусными учителями», то он послал еще двух студентов и в Виленский университет; а между тем обучавшийся в венгерских училищах воспитанник академии Киевской, Иван Фальковский (после бывший Ириней епископ викарии и коадъютор Киевский) обучал уже юношество чистой и смешанной математике. По возвращении первых, в университеты посланных студентов, он определил их учителями, а в Московский отправил еще двух. |
| Есть люди, которых ссылают в дальние края именно как православных иереев, очищая место разным прохвостам. Это бессовестное издевательство над государственными законами людей, ослепленных своей глупой и тупой враждой к Православной Церкви, меня возмущает до глубины души. И разве это можно сколько-нибудь извинять. Это просто мерзко и больше ничего. Негодные люди были всегда, но никогда им не было такой свободы не только действовать, но и верховодить и " начальствовать " ... Печальные мысли о церковных делах часто нарушают мой покой. Так что у меня за последнее время какой-то невроз, во сне все ругаюсь с самозванцами и отступниками, редкую ночь не вижу их во сне. Иногда даже за чтением внимание отвлекается от книги. Но благодарю Бога за все. Как у меня тихо, например, сейчас, поздно вечером, и целые дни свободен. Служу только два-три раза в месяц, больше нельзя по разным причинам, потому что нет свободы совести, то есть вероисповедания. Живу я очень скромно и убого, но душа моя насыщается за обильной трапезой книг по русской церковной истории. А ведь в Нижнем-то ересь господствует. Евдоким - один из предателей, взявший белый клобук из грязных и поганых рук Живой церкви. Молиться с таковыми нельзя... " . Эта переписка послужила поводом для нового ареста епископа. Во время ссылки ГПУ неоднократно подвергало обыску его квартиру с целью обнаружения писем, которые передавали ему из Москвы приезжавшие к нему люди. Новые преследования епископа Иллариона были частью новой широкомасштабной кампании, направленной против епископата Русской Церкви, начавшейся в ноябре 1922 г. Руководство этой кампанией взял на себя новый партийный орган, специально созданный для борьбы с религией в СССР, Новая комиссия, созданная постановлением Оргбюро ЦК РКП(б) от 13 октября 1922 года и утвержденная постановлением Политбюро от 19 октября 1922 года , именовалась Комиссией по проведению отделения церкви от государства, сокращенно – Антирелигиозной комиссией (АРК). Наиболее значительным в составе комиссии было представительство ГПУ - кроме зампреда ГПУ Менжинского в нее входили Т.Д. |
| Уступчивость Филиппа можно объяснить, конечно, влиянием большинства иерархов, в которых скоромный соловецкий игумен должен был видеть голос русской церкви. Можно объяснять ее и уступчивость царя. Филипп отказался бороться против опричнины, как института, но не отказался бороться против ее злоупотреблений. Возвращенное церкви право печалования давало ему некоторую надежду на смягчение ужасов опричного режима. Так мы вправе истолковать его избирательную капитуляцию. Но, толкуя ее так, относясь с благоговением к чистоте одушевляющих его намерений, нельзя не остановиться перед этим фактом колебаний, уступок, — как бы некоторой слабости, проявленной святителем на пороге его нового служения. Июльские дни его жизни поразительно напоминают первые дни его игуменства в Соловках. Эти драгоценные черточки столь бледно вырисовывающегося его портрета, говорят все о том же: в природе Филиппа не было энергичной властности, уверенности в себе, твердого знания своих целей и средств… Его первое движение — бежать от тяжкого бремени. Но раз приняв его, он несет мужественно и верно. Его силы растут под тяжестью ноши, раскрываются новые, неподозреваемые нами стороны личности: Филипп — хозяин соловецкий кажется совсем другим человеком, чем Филипп — страдалец за всю русскую землю, но он все тот же. Сила Божия совершилась в немощах и благодать восполнила естественную скудость. Через четыре дня после подписания избирательной грамоты, 24 июля, состоялось официальное избрание Филиппа царем, со всем освященным собором. " И возведоша его того дня на митрополич. двор " . А еще через день, 25 июля, совершилось торжественное поставление нового митрополита в Успенском соборе. До нас дошел чин этого торжественного действия, как оно совершалось в Москве в XVI столетии. Заимствуем подробности в изложении митр. Макария: " В день, назначенный для поставления митрополита, ус-трояли в Успенском соборе впереди амвона особое возвышение и на нем ставили два седалища, с правой стороны для государя, а с левой для. архиепископа (Новгородского, старейшего в русской церкви. Г. Ф.) и по обе стороны, несколько пониже, ставили длинные седалища для епископов, а перед возвышением на полу начертывали большого орла с распростертыми крыльями. Перед литургией выводили нареченного из алтаря в полном облачении и ставили на орла. По окончании трисвятой песни, рукополагали его во епископа-митрополита, и он уже сам продолжал и оканчивал литургию… По окончании литургии, святители брали нового первосвятителя под руки, вели на возвышение среди церкви и там три раза сажали его на место, произнося: " ис полла эти, деспота " , — после чего митрополит разоблачался, и на него возлагали святители панагию, мантию с источниками и белый клобук и отводили его на его митрополичье место каменное. Тогда приближался к митрополиту государь и вручал ему архипастырский посох (принадлежавший некогда св. Петру Московскому. Г. Ф.), со словами: |
| Манера, с которой митрополит Антоний произносил слова молитв, возгласов, была свойственна только ему. Знакомые тексты молитв, читаемых и слышимых сотни раз, в его чтении или возглашении приобретали новую глубину и заново открываемый смысл. Хорошо помню, как в конце четверговых бесед, которые происходили в храме, владыка Антоний вставал со своего кресла, поворачивался лицом к алтарю и читал несколько вечерних молитв. «Помилуй нас, Господи, помилуй нас, всякого бо ответа недоумеюще, сию Ти молитву яко Владыце грешнии приносим…» Каждое слово он произносил со значением, медленно. Каждое слово он адресовал Вечности так, как будто во всякую минуту был готов предстать перед ней. Я много раз замечал потом, что отдельные строки молитвословий, которые я слышал у владыки Антония, начинали иногда звучать во мне так, будто я читаю их его голосом. Просто подражать его чтению было бессмысленно, так как этот голос озвучивал его мысль и молитву, а это уже было недоступно. Хор начал петь славословие. Митрополит Антоний стоял перед престолом. Издали он казался величественным и даже как будто высоким. Я совершенно растерялся, потерял всякий внутренний контроль и ощущение места и времени. Я вдруг почувствовал льющиеся слезы, какие-то новые для себя, неведомо откуда взявшиеся. Я перестал петь, перестал смотреть на регента и певчих, я только видел стоящего вдалеке митрополита Антония, его белый клобук. Он не двигался, просто стоял перед престолом, смотрел куда-то перед собой, но весь его облик, все его существо излучало спокойствие молитвы, обращения к Богу, предстательства «за всех православных христиан». Конец службы так и не дал мне успокоения. Хор допевал ектеньи, кто-то читал первый час, но для меня потрясение даже не увиденным, а почувствованным, внутренне пережитым было настолько сильным, что мне хотелось спрятаться от глаз, быть незаметным или вовсе уйти. Служба тем временем закончилась. Встретившись с отцом Михаилом внизу в храме, мы вышли из церкви и поехали домой в Чизик. Дорогой мы молчали. О чем было говорить, спрашивать? Я тихо переживал в себе случившееся, прямо скажем, непонятное для меня, нечто совершенно новое. Однако мои внутренние чувства смешивались с нарастающим волнением другого рода – завтра после службы весь хор останется для того, чтобы репетировать со мной, слушать меня, чему-то учиться. «Утро вечера мудренее», – решил я и, оказавшись дома, быстро лег спать… |
| Сам в Бозе Почивший, хотя и прикровенно или только намёками указывая на это своё новое высшее подвижническое звание в задушевных беседах с иными, понимавшими и ценившими особенно высоко его достоинства по званию Митрополита и в частности великого учёного – Доктора Богословия, – говаривал так: «…нет и нет!.. напрасно вы так судите... Белый-то клобук с драгоценным крестом мне пожаловали и носить повелели, а чёрный-то я сам возжелал и воспринял на себя с обетами: за него-то я и буду, прежде всего, истязан на страшном судище Христовом. – Митрополитом быть, конечно, знатно, да не больно нашему брату-монаху статно, начиная от внешнего образа-жития... – Толи бы дело, как я часто подумываю, живя в Голосеевой, – коли бы сидеть напр., на пасеке караулить рои… как бывало в дому у батюшки, – да и спать-то бы ложиться под сараем на сене»... Эти последние выражения оправдывал он и самым делом, когда напр., быв уже Митрополитом, заезжал (по пути из Петербурга) на родину, в село Высокое. «Вечером, – так рассказывала его сестра 29 , – когда пришло время ложиться спать, я внесла в горницу свой большой пуховик... Как братец-то вдруг вскричит на меня: «что ты это вздумала, сестрица»... Да я и не умею спать-то на пуховике... Я вот пойду под сарай спать на сено, как в старину спал, бывало, с братьями... И так-таки не согласился мой родимый-то братец лечь на пуховке, а велел мне принести в горницу и послать соломы на полу и накрыть простынёй, хотя и на этой-то постели не спал: то молился Богу, то писал что-то». «Так, (скажем ещё словами прежде уже цитированного нами надгробного слова) – истинно благое семя пало на благоплодную почву, чтобы во время своё принести плод сторицей во всём Богоизбранническом житии того, кто теперь предлежит перед нами честными останками своими во гробе сём, – в который и вошёл он, по слову Божию, »якоже пшеница во время пожатая, или яко же стог гумна во время свезенный ( Иов. 5:26 ). Воистину, – «благость мужу, егда возмет ярем Господень от юности своея (Плач. Иер. 8:27 ) и егда, взявши сей ярем, понесет его, яко иго благое и бремя легкое, хотя бы несение сие было среди тяжких скорбей и страданий, и встречалось со многими преградами и искушениями, – что действительно и совершилось в долговременном житии в Бозе почившего Архипастыря нашего, начиная от дней юности его, именно, по отношению к его призванничеству и решимости принять иночество». |
| Так как на известных нам старых изображениях архиереев 1071 мы не находим их в одной священнической шляпе, но или в головном покрове монашеском или этом покрове и поверх его священнической шляпе 1072 , то следует думать, что архиереи из белых священников употребляли шляпу в соединении с головным покровом монашеским и именно, как мы сейчас сказали, надевая её поверх этого последнего. А так как в позднейшее время мы находим священнические шляпы и у архиереев из монахов, то следует, что и эти последние, если не всегда, то иногда употребляли их в соединении с головным покровом монашеским. Известные нам шляпы позднейших архиереев из монахов называются проезжими, чем даётся знать, что если не исключительно, то по преимуществу они употреблялись этими архиереями в дорогах 1073 . Отличие шляп у архиереев от шляп у священников было то, что на первых из широких тесёмок, лент или бахромы нашивался крест, и именно – большой, имевший центром своим центр тульи шляпы и простиравшийся концами до краёв полей последней 1074 . Зимним головным покровом наши священники имели вместо шляпы те или другие из употреблявшихся у нас зимних шапок, и как есть основания думать – по преимуществу так называемый и доселе сохранившийся у священников треух или малахай, который едва ли не есть весьма громкая по имени греческая τροπαιουχα, что значит головной покров победителей. Сия последняя, будучи собственно солдатским шлемом или солдатской каской, если обращалась у Греков в виде простой или, как говорят, цивильной шапки, легко могла перейти к ним по той причине, что имела весьма важное для нашей зимы свойство закрывать уши и затылок (была весьма похожа на каски наших пожарных солдат) 1075 . Подобно шляпам архиереи употребляли у нас и треухи или малахаи, на которые, так же как и на шляпы, были нашиваемы кресты 1076 . Особенный головной покров наших архиереев составлял и составляет белый клобук, служащий в настоящее время отличием митрополитов. Вопрос о происхождении этого нашего белого клобука до сих пор остаётся вопросом. |
|
|
