| Дмитриева Орловской губернии и принадлежал к тульскому купечеству. Он, как и Толмачев, происходил от благочестивых родителей и принадлежал к богатому семейству. Отец Вавилова торговал хорошо и так же имел достаток во всем, как и отец Толмачева. Однако ничто не прельщало друзей, и они, желая испробовать свои силы, по обоюдному согласию местом для своих первоначальных монашеских подвигов избрали известную в то время по своей строгости и благочестию общежительную пустынную Белобережскую обитель, находящуюся в Орловской губернии Брянского уезда и состоявшую тогда под управлением мудрого и опытного в духовной жизни старца-строителя иеромонаха Моисея, известного всем своей строгой жизнью. Помолившись, они навсегда простились с родным своим домом и отправились в путь. Белокаменную Москву они оставили без сожаления. Путь из Москвы в Орловскую губернию друзья совершили благополучно. Придя в обитель, они назвались странниками, явились к настоятелю за благословением, не от-крывая ему ни своих имен, ни происхождения, и были встречены им со свойственной ему любовью и добродушием. Он предвидел в них будущих великих подвижников Церкви Русской, а потому, узнав об их искреннем намерении не возвращаться больше в мир, согласился, даже не зная, кто они, на их поступление в число временно трудящихся при обители. При этом он обоих поручил духовному руководству опытного в жизни духовной старца иеросхимонаха Серапиона, бывшего впоследствии настоятелем Одринской пустыни. Тот полюбил обоих пришельцев, как и они полюбили старца. Отношения между ними установились самые искренние, самые близкие. Новоначальные желали спасаться, а старец был мудр и опытен. Они всецело открывали свои души старцу-отцу, а он, как мудрый руководитель, назидал их духом кротости и терпения, вразумлял и научал. Какую борьбу новоначальные вели сами с собой, это может быть понятно только тому, кто сам проходил этот искус. От новоначального требуются скромность и смирение, послушание и повиновение, стяжание духа целомудрия, а для достижения всех этих иноческих добродетелей необходимо большое внимание к самому себе и безусловное доверие к своему старцу. Требуется также и пост, постоянный труд и неленостная молитва, совершенное отчуждение от всего греховного и мирского. |
| (в Зубцовском уезде), в Вологодской и в других губерниях; но особенно пустынножительство в те времена усилилось в лесах Брянских, Жиздринских и Рославльских, покрывающих северозападный угол Орловской губернии, западную часть калужской и юговосточную Смоленской губернии. Здесь еще в начале 16 столетия подвизался Преп. Герасим Болдинский: он сначала поселился в Дорогобужском округе, в диком лесном месте, где кроме змей и диких звере никого не было, и по временам только скрывались разбойники; а потом на реке Жиздре в пустынном лесу основал Введенскую обитель 72 . В начале 18 в., с 1717 г. по 1721 г., в дремучих Брянских лесах проходил уединенное жительство инок Серапион, в 1721 г. назначенный строителем новооснованной Белобережской пустыни 73 , в которой и скончался 15 ноября 1741 г., приняв перед кончиной великую схиму с именем Симеона. Между тем пустынножительство не прерывалось и около обителей, расположенных в Орловских лесах. В жизнеописании Феодора Санаксарского повествуется, что, когда он пришел в Площанскую пустынь (это было в 1747 г.), настоятель назначил ему иметь пребывание близ обители в лесу, где были келлии, построенные прежде жившими там, Бога ради, пустынниками 74 . Об этих Площанских пустынниках не сохранилось сведений. В «Описании Богородицкой Площанской пустыни» (С.П.Б. 1855. Стр. 4.) упоминается только пустынножитель монах Ефрем. Скончавшийся около 1757 г. В тридцатых годах 18 в. Площанский иеромонах Иосаф удалился в Брянские леса и жил там несколько лет в безмолвном уединении. Возвратившись в свою обитель по просьбе Площанского настоятеля. О. Тихона, О. Иоасаф в 1741 г. сделался его преемником; но только 6 лет управлял обителью, а в 1746 г. опять удалился в любимые им Брянские леса, где и прожил около двадцати лет. И с этого-то времени пустынножительство в Брянских и смежных с ними Рославльских и Жиздринских лесах не прерывалось уже, как мы сказали, до 20-х годов нынешнего столетия. В Брянских уединенных лесах О. Иоасаф не мог вовсе укрыться от людей. |
| Блаженный Никита был расположен искренно к аскетической жизни, и для него были предпочтительнее те места, где более удобств и возможности к неукоризненному ношению иноческого креста. А где чаще молитва, если не в глубоком уединении, которое не развлекает глаз, не тревожит слуха и не возмущает мысли? Старец Никита, во все годы своего пребывания в обители, скорбел о лишении прежнего своего безмолвия и с горячим молением сердца прибегал к Богу, чтобы Он даровал ему возможность к возобновлению того молитвенного подвига, в чем и был утешен. Слыша от старцев рассказы о жизни и подвигах отшельников в смоленских лесах, и о пустынном расположении их келий, наподобие маленьких скитов, также о простоте и согласии между ними, о самом виде благолепных старцев, сияющих красотою внутреннего благообразия, о силе и сладости кроткого их слова, Никита почувствовал необыкновенное влечение к образу и месту их жительства. Предаваясь этому влечению души, он положил твердое намерение немедленно отправиться туда. Неутомимый старец о. Никита имел, в Смоленской губернии в Рославльских лесах близ села Екимович, единомысленного духовного брата, монаха о. Досифея, и в одно время просил его прийти к нему в Белобережскую пустынь. Досифей выпросил у одного крестьянина лошадку, действительно отправился к другу. Это было по первозимью в 1792 году. Прибыв в пустынь, он нашел старца в болезненном состоянии. Блаженный старец, по взаимном приветствии с Досифеем, открыл ему давнее свое желание — перейти к нему, и просил взять его с собою, чтобы последние дни своей жизни он мог провести в пустынном уединении от всех, и там почить о Господе. О. Досифей, сострадая его болезни и видя, как скудна его одежда, предлагал ему провести настоящую зиму здесь, и обещался приехать за ним летом, но старец Никита, как бы предвидя (а быть может, и в самом деле провидел), что кончина его скоро (последует, ни под каким предлогом не соглашался оставаться здесь долее. Тогда о. Досифей, с благословения настоятеля строителя Иринарха, взял с собою Никиту и повез в свою пустыню, которая была около двухсот верст от Белобережской пустыни. В продолжении этого зимнего пути, по недостатку в теплой одежде, болезнь старца усугубилась. О. Досифей должен был укрывать своего больного соломой и сеном и защищать от ветра и снега рогожею, ибо они были нестяжательны и богатели только нищетою. Наконец, однако, он, хотя и с немалым трудом, на плохой крестьянской лошадке привез старца Никиту в пустынную свою келию. Но здесь Никита прожил не более полугода и почил о Господе 29 марта 1793 года. О. Досифей усердно послужил блаженному старцу до самой кончины его. |
| Молодые послушники предались вполне подвижнической жизни: они держались уединения, избегали многолюдства, хранили себя всячески от вредных для безмолвия впечатлений окружающей среды, избегали ненужных встреч и лишних знакомств, чтобы держать себя в строгом молчании и блюдении ума. Все силы души были направлены у них к богомыслию и молитве. Отдельное помещение в монастырском саду, вне всяких сообщений, доставляло им желанный покой: молодые подвижники радовались своему отшельничеству. Так провели они зиму 1829 года. Димитрий Александрович, от природы наделенный способностью литературного творчества, любил созерцать картины природы и из них извлекать содержание для своего богомыслия, которое и изображал искусным пером. Здесь он написал свой «Сад во время зимы». К тому же роду литературного творчества принадлежит и другое его произведение: «Древо зимою пред окнами келлии», написанное немного прежде, в Свирском монастыре. В этих двух произведениях высказались взгляды и чувствования богомысленной души, предавшейся религиозной созерцательности, под влиянием молитвенных состояний, что испытывается лишь безмолвниками. Но недолго пришлось молодым отшельникам пользоваться мирным приютом в Площанской пустыне: им готовилось тяжкое испытание. Между строителем пустыни иеромонахом Маркеллом и старцем о. Леонидом возникли неудовольствия, вынудившие последнего оставить Площанскую пустынь и переселиться в скит Оптиной Введенской пустыни, находящейся в Калужской губернии. Брянчанинов и Чихачов также получили приказание немедленно выбыть из обители и отправиться куда угодно. Поскорбели монастырские братия на безвинное изгнание никому ничем не досадивших благонравных молодых послушников и проводили с чувствами глубокого сожаления и уважения за их тихую и строгую жизнь, дав им на дорогу пять рублей, собранных складчиной. Трудно было с тощим кошельком странствовать двоим товарищам по неизвестной стороне, не имея в виду определенного места; они старались, как можно, сократить свое путешествие и направлялись к Белобережской пустыне в той же Орловской губернии. |
| Юные подвижники, одаренные духом разума, сознавали все это и поэтому без бла-гословения своего старца ничего не делали и ничего от него не скрывали, во всем ему подчинялись, сознавая вполне, что такая борьба со своей собственной волей сплетает монаху славный венец мученичества, мученичества без крови, мученичества добровольного, как бы мечом обоюдоострым отсекающего ежеминутно злую волю его. Оба Василия, одноименные духовные братья, часто занимались чтением Священного Писания и вели беседы с опытными старцами, в числе которых был и афонский схимонах Симеон, проживавший в Белобережской обители. Все это подкрепляло их в немощи и более и более развивало в них великую добродетель и разум. Долгое время скрывая, кто они, наконец Василии чистосердечно открыли тайну своему любвеобильному и мудрому старцу. Тогда и родителям пришлось узнать об их пребывании в брянском Белобережском монастыре. После нескольких месяцев испытаний иеросхимонах старец Серапион сообщил настоятелю об их душевных качествах, и тот не замедлил облечь их в одеяние новоначальных. Василия Толмачева, как более сильного и крепкого сложением, определил на монастырскую кухню, а Василия Вавилова, как более слабого здоровьем, – в братскую трапезную. Послушания эти они исполняли с усердием, были смиренны и послушливы. Когда до слуха настоятеля обители дошло, что они оба опытны в церковном чтении и пении, то он заменил первые послушания клиросным. Белобережская обитель посещалась в то время множеством богомольцев из разных мест России, в частности из Москвы, и молва о юных подвижниках дошла до жителей столицы, а также до Тулы и Орла. Стали приезжать к подвижникам их родственники, стали их смущать, соблазнять благами мира, предлагать оставить обитель. Привозимая им вещественная помощь в виде денег, разнородных гостинцев и предметов роскоши стала расслаблять их дух. Словом, враг, не спящий и даже никогда не дремлющий, стал наносить им немало внутренних скорбей. Они боролись с ними, но немощь человеческая дала себя чувствовать, и подвижников наших спасало лишь только их полнейшее доверие к старцу Серапиону. Ему было известно все. Они, как покорные отцу дети, ежедневно сообщали ему о внутреннем состоянии своем, исповедовали ему и друг другу все прегрешения свои и, по словам Писания, назидаясь друг от друга, были тверды и разумны. |
| Успокоенный любовию старца и получив от него благословение и разрешение своих недоумений, купец оставил его келлию утешенный и в совершенно здоровом состоянии. После сего он остался в обители еще на некоторое время, говел, причастился Св. Христовых Таин и уехал, славя Бога и смиренного раба Божия, научась явным наказанием не уничижать смиренных, о них же благоволит Господь, сказавший: Близ Господь сокрушенных сердцем, и смиренных духом спасет. И: Уши Его в молитву их [ Пс.33:19,16 ]. Еще наказательно-вразумительный случай, записанный иеросхимонахом Анатолием (Зерцаловым) : Белобережской общежительной пустыни некий послушник Адриан по поступлении в эту обитель начал проходить путь жизни подвижнической хотя усердно, но самочинно. Ищущий же погибели душ христианских лукавый враг внушил ему мысль ради спасения души своей принимать к себе странников и успокаивать их. Около семи лет подвизался так Адриан в своей обители. В это время в Оптиной Пустыни старчествовал описываемый здесь высокой духовной жизни старец Макарий. Как истинный пастырь, собственным опытом изведавший пользу старческого пути, он всячески оберегал врученное ему стадо Христово, отлучая тех вновь поступивших послушников, которые не хотели следовать этим путем. Другие же из них и сами оставляли Оптину Пустынь и переходили в иные монастыри или обращались в праздношатающихся странников. Послушник Адриан вместе с другими странниками принимал и этих оптинских выходцев, которые наносили на старца Макария много клеветы. Таким образом, Адриан, хотя старца никогда не видал, но составил о нем понятие самое невыгодное. Старец представлялся ему человеком нрава жестокого, самовольно и пристрастно распоряжавшегося братиями. За год до кончины старца Макария Адриан вместе с другими пятью послушниками представлен был своим настоятелем к постригу в рясофор. Но в то время как он подписался к пострижению, видит ночью во сне, что входит к нему в келлию их настоятель и за ним неизвестный старец в мантии, камилавке и с двумя крестами на шее. |
| Легко могло быть, что плененный пустынным уединением, и навсегда остался бы он там, не взирая ни на усиленные подвиги, ни на жестокость борьбы с врагом, который в полном смысле является для живущих в пустыни львом рыкающим и ищущим поглотить их ( 1Петр. 5, 8 ); тем более, что пустынным непрестанное божественное желание бывает, мира сущим суетного кроме. Но над возлюбленным нашим отечеством грозная туча тогда собиралась с запада разразилась наконец в 1812 году такими страшными громами, что горы и долы застонали, и самая глубокая пустыня, в коей привитал о. Моисей, огласилась шумом оружия бранного. И вот юный подвижник, волей – неволей, должен был оставить пустыню Рославскую и, не слагая с себя оружия Божия ( Ефес. 6, 11 ), приютился сначала с Свенской, а потом в Белобережской обителях. Но едва миновала гроза, как о. Моисей снова уклонился в любимую пустыню, чтобы снова там продолжить борьбу с врагом спасения, и полагать восхождение в сердце своем (По. 83, 6). Скромный и смиренный – он не любил говорить о подвигах своих. Но может ли быть, чтобы душа его, яко крин, не цвела там – в Рославских лесах, находясь в кругу столь примерных подвижников, из коих один – Феофан дивный их подражания Христу Спасителю постился однажды, по отзыву покойного, чрез всю четыредесятницу‚ ничего не вкушал? Не раз приходилось нам слышать от старца покойника об этой поре его жизни и – умиляться, при виде благодарных слез его ко Господу за милости Его и за спасение в пустыне этой от всех бед и напастей. Орлом в обновленной юности казался он тогда нам: так благодетельно действовало на него воспоминание о понесенных там, при помощи Божией, подвигах самоотвержения и послушания!… И нам, братия, конечно, не неприятно будет оглянуться на пройденное поприще жизни нашей и при случае припомнить, как сила Божия совершалась в немощах нашим ( 2Кор. 12, 9 ), чтобы благословлять, подобно покойнику, Господа на всякое время. И счастливы будем мы, если не оставим за собою грязных следов на поприще этом! Иначе воспоминание о них, как ржа железо, будет снедать наше сердце и, чего доброго, не обретем уже мы нигде тогда мира в костях наших от лица грех наших ( Псал. 37, 4 ), особенно если не покаялись в них и доселе оставляем не оплаканными.... |
| В таких условиях, среди самых разнообразных влияний вырос и развился Филарет – прямой, честный, самостоятельный, с глубокими богословскими знаниями, но без всякой схоластической темноты и тяжеловесности, в то же время с крепкой, настойчивой волею и, прежде всего, с сильно развитым «рвением к духовным подвигам». Много можно было ожидать от человека, так счастливо развившегося и получившего такое доброе направление. Но за порогом школы Филарета ждала жизнь, а успех в жизни, к сожалению, далеко не всегда отвечает нравственной ценности и талантам человека: со своею упорною косностью, со своими постоянными низменными расчетами, она не особенно жалует людей именно слишком идеальных и прямых. Наперед можно было сказать, что Филарету, при его прямоте и искренности, не пройти жизненного поля спокойно, ровно, без борьбы и страданий. Чрез год по окончании семинарии, т. е. будучи всего только 20-ти лет, Филарет принял монашество. Мысль об иноческих подвигах постоянно преследовала Филарета, она была присуща ему, когда было лишь четырнадцать лет. Обучаясь еще в риторике, Филарет почувствовал в себе столь пламенное стремление к монашеской жизни, что собрался было скрыться или в Площанскую или в Белобережскую пустынь, которые известны были ему только по слуху, но которые действительно, как тогда, так и в нынешнее время отличаются особенною строгостью иноческого устава и жизни. В первый раз решился он уйти тайно из родительского дома, но был возвращен уже с пути старшим братом, Василием; в другой раз собрался с одним из жителей гор. Орла. Дело было таким образом: «Однажды как-то пришел Феодор 15 от вечерни к себе на квартиру и говорит своим товарищам: «что мы, братцы, живем на свете в такой суете житейской. То ли дело удалиться от мира и водвориться в пустыни! Уйду в какую-нибудь далекую-далекую пустынь! Вот, говорят, есть у нас какая-то Белобережская или Площанская пустынь; поселюсь там и посвящу себя на молитву Господу» 16 . Говорил он это так решительно и с таким чувством, что не трудно было догадаться, как бы в самом деле не вздумал он уйти в пустынь. |
| Всякое общество, всякое учреждение, когда теряют дух и внутреннюю силу, необходимо падают; никакие меры Правительства не поддерживают насильственно иночества в России; скорее затрудняется, чем облегчается для многих вступление в иночество и между тем оно не только не падает, но постоянно возрастает, возникают новые обители, украшаются прежние. Тогда как отобраны были имения у обителей, возникли и процвели новые обители, как, например, Саровская, Валаамская, Оптина, Белобережская и другие. Стало быть, есть внутренний дух, есть духовная сила в Русском иночестве, которая держит его, распространяет; стало быть, есть потребность в этом учреждении для самого народа и для Государства. Если мы не встречаем в нынешних иноках подвижников, равных Антонию, Феодосию, Сергию, то должны помнить, что подобные люди были дивным явлением и для своего времени. Притом в настоящее время тихие, безвестные подвиги безопаснее для самих подвижников. Мы должны считать за счастье, что среди этого шумного, мятежного, преданного материальным выгодам мира, есть еще молитвенники, которые возносят молитвы за наше отечество и своими молитвами удерживают карающую руку Божественного правосудия. И кто знает, какой вертоград праведников незримо для мирского ока процветает между пышными безвестными иноками, какое облако свидетелей благодати Господней скрывается под черными рясами в убогих наших обителях монашества! VI. Взгляд православного на сан епископа В последнее время, при благотворном стремлении Правительства к преобразованиям и улучшениям разных частей гражданского быта России, проявляется в некоторых частных лицах подобное стремление к преобразованиям и в самой Церкви. Слышны иногда в обществе жалобные возгласы недовольных настоящим положением дел в Русской Церкви, даже появляются довольно острые и колкие журнальные статьи и брошюры, в которых внешний быт Церкви представляется в несбыточно жалком положении. Преимущественно укоряют Русское духовенство в недостаточности умственного и нравственного образования, нужного к прохождению его высокого религиозного служения и к достижению цели этого служения. |
| Орла. С детства он любил странствовать по святым местам; юношей же удалился из родительского дома и поселился в 2 в. от Белобережской пустыни, на 1 / 4 версты влево от дороги в Карачев. На пригорке стояла его келья, а у подошвы был вырыт им колодец. Питался он хлебом, который мимоходящие богомольцы клали ему в корзинку, повышенную на придорожном дереве. Лес был глухой, и нередко звери бродили вокруг кельи пустынника. Комары кусали его тело до крови, причиняя страшные мучения. Но Никита все терпел безропотно. От Бога был дан ему дар слез, и он всегда плакал о своих грехах и чужих. Однажды в марте постигла его болезнь, заставившая его лежать без движения. Наступил канун Благовещения. Никита, лежа на одре и услышав благовест ко всенощной, попробовал пропеть тропарь праздника, но, от слабости и потери голоса, не мог. Горькими слезами залился старец, сокрушаясь, что не может достойно встретить праздник. И вот, вдруг келия его озарилась светом, и Никита увидал пред собой Богоматерь, окруженную ангелами. Богоматерь благословила старца, и в неземном восторге он слабым голосом запел тропарь Благовещению. Ангелы присоединились к его пению, и скромная келья огласилась хвалебною песнью небожителей. Исчезло видение, но Никита долго находился под впечатлением его. Вскоре он выздоровел и пошел в Белобережскую пустынь. Возвратясь оттуда, он увидел на месте своей кельи один пепел: какой-то злой человек сжег ее в отсутствие старца. О. Никита сел на пригорке и горько заплакал... Потом он переселился в обитель и со смирением исполнял здесь все работы, служа всем братиям, не жалея сил. Однажды во время молитвы в церкви он упал на пол от истощения. Прослышав о Рославльских пустынниках, он переселился к ним и жил здесь в келье на южной стороне «Монашескаго рва», возле с. Якимович, в лесу Александры Афанасьевны Броневской, усердной покровительницы пустынножителей, которые в большом числе жили на ее земле она умерла в 1853 г., на боле 80 лет от роду). Здесь Никита прожил около 10 лет, и снова перешел в Белобережскую обитель. |
|
|
