| Какой там ужин — завтрак уж теперь! Беглец (кланяясь, вздрагивает, как от резкой боли) Великий князь… Мономах (строго) Пока что не великий! Беглец (виновато прикладывая руки к груди и болезненно морщась) Прости раба за это, не губя! Что мог я знать в Степи: забитый, дикий… Так величают половцы тебя! Я шел сказать — эти степные тати Идут сюда на мирный договор. Мономах Как… Ханы? Сами?! Это очень кстати! Ты недоволен этим, Ратибор? Ратибор Я понимаю с половцем сближенье, Когда лишь звон оружия кругом. По мне — так лучше горькое сраженье, Чем сладкое братанье со врагом! Мономах (тихо, одному Ратибору) Негоже воеводу, как мальчишку, Учить мне, но подумай, рассуди: Получим время мы на передышку И силу наберем… Ратибор Но… Мономах (не желая слушать возражений) Погоди! Нам это время — золота дороже, Милее ласки любящей жены! Мир, Ратибор, и никакой войны!.. Беглец (пошатнувшись) О, Боже… Мономах (с участием) Устал, трудясь для князя и страны. Давненько сердце не было так радо! За весть такую — щедро награжу! Беглец Твоей награды мне уже не надо… Послушай, князь, что дальше я скажу! Позволь мне сесть… (садится на лавку) Мономах и Ратибор недоуменно переглядываются. Беглец Идут сюда два хана! Нет — лучше лечь… (ложится) Кидан и с ним — Итларь!.. Ратибор (присвистнув) Такая сила — с миром?! Очень странно… Беглец По их словам, за выкупом, как встарь. Ратибор (передразнивая) «Как встарь»! Не покраснели даже! «За выкупом» на Русь? Два наглеца! Да я… да мы… Ты это слышишь, княже? Мономах (внимательно глядя на беглеца) Постой, дай-ка дослушать до конца! Беглец (через силу поднимается, и кратко, быстро, словно боясь не успеть договорить) Я бежал, князь, Быстро, как мог, Через кровь, грязь… Видит Сам Бог! Среди гор-рек Долго, с трудом, Не сомкнув век, Брел я потом. Под волков вой, Днем и во мгле, Полз по чужой — К отчей земле! Я прошел путь, Богом храним, Чтоб сказать суть — Ты не верь им! Их слова — мёд, А дела — яд. Я сказал всё! Гаснет мой взгляд… Ратибор Ай, молодец! Хоть ты не воин справный, |
| И я тебя, пожалуй, отличу: За то тебе и ужин будет славный, И волчий полушубок по плечу! Ратибор хлопает беглеца по плечу, и тот снова падает на лавку, уже не вставая. Мономах Постой хвалить! Пусть лучше скажет, Как самым лучшим из друзей, И еще лучше нам докажет: А не подсыл ли он князей? Ратибор Каких князей? Мономах Каких угодно! Всем им не выгодно, чтоб мы Могли прийти в себя свободно За время нынешней зимы! (обращаясь к беглецу) Смотри, на пытку ведь отправлю! Да так, чтоб зайцем задрожал. Ты моему Переяславлю Действительно принадлежал? Я это все могу проверить, Предупреждаю наперед! Беглец (с горечью усмехаясь) В такой момент мне можно верить! Из-под Чернигова мой род… Мономах Я так и знал! Земля Олега! Узнав про мир, он тот же час Придумал хитрый план «побега», Чтоб с половцем рассорить нас! Летописец (поднимая, наконец, перо и продолжая писать) Олег Черниговский… Красавец и герой Был баловнем судьбы, того не зная, Что солнце его сядет за горой, Тепло и свет навеки отнимая. И брат двоюродный, и самый лучший друг, Лишившись разом и отца и права На собственный удел, Олег стал вдруг Изгоем, по закону Ярослава. Немало слез и горя приведет На Русь вслед за собою Святославич, И потому в историю войдет Сей Святослава сын — как Гориславич… Мономах (продолжая) Олег-Олег… Никак неймется, Как видно, брату моему. То он разбоями займется, То — этим, судя по всему… Рассорив нас со степняками, Он обессилит нас вконец, Придет и голыми руками Возьмет Переяславль… Ратибор Наглец! Беглец (обращаясь то к Мономаху, то к Ратибору) Князь Мономах… ты, воевода! Всех тех, кто знал меня, спроси: Ведь я же — для всего народа! Для нашей матушки-Руси!.. Я не подсыл! Как волчья стая, Когда мороз придавит снег, Взяв дань, пойдут, стыда не зная, Два хана все равно в набег! Мономах Докажешь чем, что все неложно? Ратибор Да, чем? Беглец Свидетельства во мне — Они упрятаны надежно! Молю вас, этим ханам не… Перекрестившись бессильными руками, пленник умирает… Мономах и воевода набожно крестятся. Мономах |
| — Тетка, зачем они такие? — спросил Пашка у сиделки. — У них, парнишка, воспа. Вернувшись к себе в палату, Пашка сел на кровать и стал дожидаться доктора, чтобы идти с ним ловить чижей или ехать на ярмарку. Но доктор не шел. В дверях соседней палаты мелькнул ненадолго фельдшер. Он нагнулся к тому больному, у которого на голове лежал мешок со льдом, и крикнул: — Михайло! Спавший Михайло не шевельнулся. Фельдшер махнул рукой и ушел. В ожидании доктора Пашка осматривал своего соседа-старика. Старик не переставая кашлял и плевал в кружку; кашель у него был протяжный, скрипучий. Пашке понравилась одна особенность старика: когда он, кашляя, вдыхал в себя воздух, то в груди его что-то свистело и пело на разные голоса. — Дед, что это у тебя свистит? — спросил Пашка. Старик ничего не ответил. Пашка подождал немного и спросил: — Дед, а где лисица? — Какая лисица? — Живая. — Где ж ей быть? В лесу! Прошло много времени, но доктор всё еще не являлся. Сиделка принесла чай и побранила Пашку за то, что он не оставил себе хлеба к чаю; приходил еще раз фельдшер и принимался будить Михайлу; за окнами посинело, в палатах зажглись огни, а доктор не показывался. Было уже поздно ехать на ярмарку и ловить чижей; Пашка растянулся на постели и стал думать. Вспомнил он леденцы, обещанные доктором, лицо и голос матери, потемки в своей избе, печку, ворчливую бабку Егоровну… и ему стало вдруг скучно и грустно. Вспомнил он, что завтра мать придет за ним, улыбнулся и закрыл глаза. Его разбудил шорох. В соседней палате кто-то шагал и говорил полушёпотом. При тусклом свете ночников и лампад возле кровати Михайлы двигались три фигуры. — Понесем с кроватью аль так? — спросила одна из них. — Так. Не пройдешь с кроватью. Эка, помер не вовремя, Царство Небесное! Один взял Михайлу за плечи, другой — за ноги и приподняли: руки Михайлы и полы его халата слабо повисли в воздухе. Третий — это был мужик, похожий на бабу, — закрестился, и все трое, беспорядочно стуча ногами и ступая на полы Михайлы, пошли из палаты. |
| — Это тебе, — сказала она. — Одевайся. Пашка разделся и не без удовольствия стал облачаться в новое платье. Надевши рубаху, штаны и серый халатик, он самодовольно оглядел себя и подумал, что в таком костюме недурно бы пройтись по деревне. Его воображение нарисовало, как мать посылает его на огород к реке нарвать для поросенка капустных листьев; он идет, а мальчишки и девчонки окружили его и с завистью глядят на его халатик. В палату вошла сиделка, держа в руках две оловянных миски, ложки и два куска хлеба. Одну миску она поставила перед стариком, другую — перед Пашкой. — Ешь! — сказала она. Взглянув в миску, Пашка увидел жирные щи, а в щах кусок мяса, и опять подумал, что доктору живется очень недурно и что доктор вовсе не так сердит, каким показался сначала. Долго он ел щи, облизывая после каждого хлебка ложку, потом, когда, кроме мяса, в миске ничего не осталось, покосился на старика и позавидовал, что тот всё еще хлебает. Со вздохом он принялся за мясо, стараясь есть его возможно дольше, но старания его ни к чему не привели: скоро исчезло и мясо. Остался только кусок хлеба. Невкусно есть один хлеб без приправы, но делать было нечего, Пашка подумал и съел хлеб. В это время вошла сиделка с новыми мисками. На этот раз в мисках было жаркое с картофелем. — А где же хлеб-то? — спросила сиделка. Вместо ответа Пашка надул щеки и выдыхнул воздух. — Ну, зачем сожрал? — сказала укоризненно сиделка. — А с чем же ты жаркое есть будешь? Она вышла и принесла новый кусок хлеба. Пашка отродясь не ел жареного мяса и, испробовав его теперь, нашел, что оно очень вкусно. Исчезло оно быстро, и после него остался кусок хлеба больше, чем после щей. Старик, пообедав, спрятал свой оставшийся хлеб в столик; Пашка хотел сделать то же самое, но подумал и съел свой кусок. Наевшись, он пошел прогуляться. В соседней палате, кроме тех, которых он видел в дверь, находилось еще четыре человека. Из них только один обратил на себя его внимание. Это был высокий, крайне исхудалый мужик с угрюмым волосатым лицом; он сидел на кровати и всё время, как маятником, кивал головой и махал правой рукой. Пашка долго не отрывал от него глаз. Сначала маятникообразные, мерные кивания мужика казались ему курьезными, производимыми для всеобщей потехи, но когда он вгляделся в лицо мужика, ему стало жутко, и он понял, что этот мужик нестерпимо болен. Пройдя в третью палату, он увидел двух мужиков с темно-красными лицами, точно вымазанными глиной. Они неподвижно сидели на кроватях и со своими странными лицами, на которых трудно было различить черты, походили на языческих божков. |
| А. Ю. и З. России. 3. 172, 181, 182 Летоп. прежде Хмельницкого бывших гетманов. С. 6 Летоп. самовидца. С. 6–10 А. З. Р. 5. 23, 24 Памятн.Киев. ком. 1. Отд. 3. 24, 25, 46. С. 133–136, 261 А. Ю. и З. Р. 3. 197, 243. С. 285 Летоп. самовидца. С. 12–17 Можно думать, что митрополит Сильвестр Коссов действовал своими увещаниями на казаков по поручению или приказанию от польского правительства: 1) еще в двадцатых числах июня он зачем-то ездил в Варшаву (Архив Юго-Запад. России. Ч. 1. Т. 4. 1 2) комиссары, очевидно, считали его своим сторонником, когда при неудаче собственных усилий просили письмом его содействия (Памятн. Киев. ком. 1. Отд. 3. С. 261 3) посланцу царя Алексея Михайловича Кунакову рассказывали тогда в Смоленске, что Киевский митрополит был даже главным из комиссаров, назначенных панами радами к Хмельницкому для переговоров, и что когда прочие комиссары после неудачи отправились назад, то и митрополит, побывав немного в Киеве, поехал было к панам радам, но казаки воротили его с дороги, приставили к нему до ста человек стражи и говорили: «Какое ему до того дело? Знай он келью свою, а в такие дела не вступайся» (А. Ю. и З. Р. 3. 238. С. 248–249 Все это заимствовали мы из дневника современного писателя Мясковского, который, однако ж, как поляк неприязненно относился к Хмельницкому и особенно к патриарху Паисию и иное намеренно мог исказить в своих сказаниях об них. Про патриарха он говорит еще, будто он был беглец из Иерусалима и отлучен от Церкви за тяжкие преступления, будто он послал и новой жене Хмельницкого, Чаплицкой, разрешение от всех грехов и акт о бракосочетании ее, чего не захотел сделать митрополит Киевский как более добросовестный, и будто жена Хмельницкого прислала патриарху только 50 талеров, и пр. (Памятн. Киев. ком. 1. Отд. 3. 57. С. 336–339 Между тем, по нашим летописям, Хмельницкий женился на Чаплицкой вовсе не в Киеве, а в Переяславе, куда переехал из Киева (Краткое опис. Малороссии. С. 223 День въезда Хмельницкого в Киев с точностию обозначил Иерлич, говоря, что это случилось по новому стилю 27 декабря, след., по старому 17 (Latopisiec. 1. 72 В Москву прибыл патр. Паисий, как мы видели, к концу генваря 1649 г. |
| Анфим, видя, что ветковцы не так легковерны, как он предполагал, замолчал, ибо не знал, как и сказать, в каком он городе был архиереем и какими епископами рукоположен. «Пойдут справки в России, — думал он, — и ложное показание рано или поздно обличится». С досадой, с плохо скрываемым озлоблением ушел он с собора ветковских отцов и тотчас же дал волю своему пылкому, своенравному, не терпевшему ни малейших противоречий характеру. Что ни день, то новая какая-нибудь ссора происходила у Анфима с ветковцами, которым в короткое время он до того надоел, что они не знали, как и отделаться от незваного гостя. То и дело он ругал и злословил их, «изрицая поносная, ругательная, изметая от злаго сокровища сердца своего злая глаголания». — Вы беглецы! — кричит, бывало, на ветковских отцов сам такой же беглец Анфим, — забились сюда, в чужую державу, как сверчки! И прискорбны были такие слова отцам ветковским, и писали отцы в Москву, жалобясь на выехавшего оттуда обидчика и ругателя. В Москве старообрядцы немало дивились ветковским вестям и никак не могли понять, что бы такое могло случиться с таким, славным учительством своим и страданиями, человеком. Между тем, увидав, что ужиться с ветковцами невозможно, Анфим уехал от них с своими домочадцами отыскивать такого пана, который бы отвел ему в своих маетностях хорошенькое местечко для заселения его новою слободой русских старообрядцев, которые тогда во множестве переходили за рубеж. Белорусские землевладельцы находили для себя весьма выгодным отдавать участки довольно пустынных и притом неплодородных земель своих под старообрядческие слободы, ибо получали от этих поселенцев такой доход, какого не могли бы извлечь из своего имения никакими средствами. Поэтому они с большою готовностью и позволяли им водворяться за известный чинш на своих землях, и потом, когда образовывались слободы, берегли их, как самые лучшие доходные статьи свои. При таких условиях богатому богатством московской барыни Анфиму нисколько не затруднительно было найти ясновельможного пана, который пустил бы его на свою землю. |
| Было произведено судебное следствие, скорее настоящая пародия на следствие! Судьи и присяжные были родственниками преступников. И приговор гласил: уплатить стоимость негра. Владелец негра остался вполне доволен ценой, а правосудие было, или, по-видимому, было, удовлетворено. Сам Джек слышал, как сотни белых христиан, узнавших об этом подлинном факте, от души потешались над такой замечательной шуткой. Об этом часто рассказывал и сам Аренс Ринггольд. На другом берегу Атлантического океана вы воздеваете руки к небу и восклицаете: «Какой ужас!» Вы убеждены в том, что у вас нет рабов и нет подобных зверств. Вы жестоко ошибаетесь! Я рассказал вам исключительный случай, где речь шла об одной жертве. Страна работных домов и тюрем! Имя твоим жертвам легион! Христианин, ты улыбаешься! Ты выставляешь напоказ свое сострадание. Но ведь ты сам создал нищету, которая вызывает в тебе это сострадание к ближнему. Ты всецело поддерживаешь и с легким сердцем приемлешь систему общества, которая порождает человеческие страдания. И хотя ты пытаешься успокоить себя, объясняя преступления и нищету естественными законами природы, но против природы нельзя выступать безнаказанно. Напрасно вы будете пытаться ускользнуть от личной ответственности! Вы ответите перед лицом высшей справедливости за каждую пролитую слезу, за каждую язву на теле ваших жертв! Разговор о беглых рабах, естественно, заставил меня вспомнить о другом, более таинственном происшествии, случившемся со мной накануне. Я упомянул о нем, и все попросили меня рассказать подробнее. Я выполнил их просьбу, конечно не допуская и мысли, чтобы покушаться на мою жизнь мог Желтый Джек. Многие из участников обеда знали историю мулата и обстоятельства его смерти. Но меня удивило одно: почему, когда я произнес его имя и при этом рассказал о торжественном заверении моего черного оруженосца, – почему же Аренс Ринггольд вдруг побледнел, вздрогнул и, наклонившись к отцу шепнул ему что-то на ухо. Семинолы принадлежали сначала к огромному племени мускоги (крики). Отделившись от них по неизвестным причинам, семинолы ушли на юг, во Флориду, и получили от своих прежних родичей имя, которое они носят сейчас и которое на их языке означает «беглец». (Примеч. автора.) |
| Быт. 1:26–31 ), а в умозрительном мире мысли небесномыслящий человек созидается Богом соответственно [его внутреннему] расположению к духовному 14 . Ведь когда желание души ускользает от пятеричного чувства, склонного к чувственным [вещам], и направляется к ведению духовного, тогда Бог , взяв ум от [его] деятельности, соответствующей чувству, как [Он брал] прах от земли (см. Быт. 2:7 ), вдыхает в этот ум созерцание Себя и дарует ему призывание святого имени Своего. [Так Он] делает внутреннего человека «душою живою» ( Быт. 2:7 ) и просвещает его ум для ангельского поклонения Себе и «разумного служения» ( Рим. 12:1 ). [Тогда внутренний человек] является как гонитель [лукавых] приражений, служитель Божественных умозрений, губитель страстей, земледелец добродетелей, противник похотей, приверженец Божией любви, разрушитель [порочных] мечтаний, обнаружитель мудрости, царь естественных помыслов, владычествующий [над ними] с помощью духовного разума, укротитель [житейских] попечений, попечитель [внутреннего] покоя, чужеземец для ощущений века сего, друг ведений будущего века 15 , покинувший [эту] тленную жизнь, насельник непреходящего мира, беглец из отечества, ввергнутого в [междоусобные] брани, гражданин неприступного града, презирающий временные [блага] и ревнующий о бессмертных, невежда в делах человеческих, но посвященный в воления Божии. [Тогда внутренний человек становится] иноязычным для мыслящих о земном (см. Флп. 3:19 ) и толкователем горних [тайн] для тех, чье «жительство – на небесах» ( Флп. 3:20 ) 16 ; [он делается] избегающим [чувственно] являемых удовольствий как [вещей] несуществующих и любящим не являемые [чувственным образом] блага как то, что пребывает [вечно]; мертвым для вещественных похотей и живым для сокрытой во Христе жизни (см. Кол. 3:3 ). Он не устремляется ни к чему земному – ни к богатству, которое лишено нерасхищаемого богатства; ни к неге, которая истощает неистощимую негу и производит неутолимый голод; ни к славе, которая приносит бесславие; ни к чести бесчестной, которая делает малоценной «драгоценную жемчужину» ( Мф. 13:46 ) почитанием того, что малоценно; ни к начальствованию, которое порабощает непорабощаемую [силу] души 17 начальствам и властям лукавых духов (см. |
| В 1239-1240 гг. М. В., не получив военной помощи от венгерского кор. Белы IV Арпада, был вынужден уехать к дяде - куяво-мазовецкому кн. Конраду. Кн. Конрад выступил посредником между М. В. и кн. Даниилом Романовичем, которому беглец отправил примирительную грамоту. В 1241 г. братья князья Даниил и Василько Романовичи обещали М. В. свою поддержку в борьбе за киевский престол, на который претендовал Владимирский вел. кн. Ярослав Всеволодович. Кн. Ростиславу Михайловичу Романовичи пожаловали из своих владений Луцкое княжество. В 1241 г., опасаясь монголов, М. В. отказался от Киева и вскоре бежал в Силезию. В сер. 1241 г. М. В. приехал в Киев, но проживал не в городе, а в одном из загородных княжеских дворцов на Днепре, отправив сына в Чернигов. Получив от него благоприятные известия, М. В. покинул Киев, оставил борьбу за престол, вернулся в разоренный монголами Чернигов и занялся восстановлением разрушенных городов в своих владениях. В 1244 г. с целью создать коалицию против монголов М. В. вновь ездил в Венгрию, где жил его сын Ростислав. 17 авг. 1245 г., после поражения Ростислава от Даниила Галицкого в битве под Ярославом, М. В. больше не пытался вернуть власть в Галицкой земле. Кн. Ростислав Михайлович в отличие от М. В. не решился возвращаться на Русь, а остался в Венгрии и благодаря браку с дочерью кор. Белы IV Арпада стал баном (правителем) Славонии и Мачвы. В 1245 г., после гибели в Орде черниговского кн. Андрея Мстиславича, сына кн. Мстислава Святославича, как старейший представитель Ольговичей, М. В. вновь сел на черниговский стол (Д. Г. Хрусталёв считает, что М. В. начал княжить в Чернигове до весны 1244 - Хрусталёв. 2008. С. 231-232). Для утверждения своих прав М. В. должен был поехать в Орду, чтобы получить ярлык от Батыя, ставка к-рого в осенне-зимнее время располагалась в низовьях Волги. Осенью 1246 г. М. В., воспользовавшись посредничеством своего внука, ростовского кн. Бориса Васильковича, отправился в Орду. Во время приема у Батыя М. В. отказался совершить обряд очищения огнем - пройти между кострами и поклониться изваянию Чингисхана. Несмотря на неоднократные приказы исполнить обряды, М. В. проявил стойкость; его поддержал боярин и воевода, св. мч. Феодор . Они оба были избиты и обезглавлены. Почитание |
| В самом деле, нигде в другом месте оно не упомянуло, что он был богат, но только теперь в первый раз. Отчего это и для чего? Для того, чтобы ты познал благо-изобретательность премудрости Божией и необычайную и беспредельную силу промышления, какое Он явил по отношению к праведнику. Тот, кто по причине сильного голода не в состоянии был более жить в Ханаане и должен был отправиться в Египет, вдруг стал богат, и не просто богат, но очень, и не скотом только, но и серебром, и золотом. Видишь ли, каково промышление Божие? Он пошел искать облегчения от голода – и возвратился, не только спасшись от голода, но и стяжав великое богатство и несказанную славу, всем показав о себе, кто он таков. Теперь уже и хананейские жители лучше узнали добродетель праведника, когда увидели, какая внезапная произошла перемена и каким богатством обладает этот странник, который в Египет пошел как беглец и скиталец» . Святитель Амвросий Медиоланский предлагает нам более аллегорическое рассуждение о прочитанном: «Мне не кажется, что в праведном человеке восхваляются мирские богатства. Поэтому под скотом я понимаю телесные чувства (т. е. те, которые Авраам и Сарра укротили в себе – О.С .), ибо они неразумны, под серебром – слово, а под золотом – ум. Авраам по справедливости был богат, потому что властвовал над неразумными чувствами: он действительно усмирил их и сделал кроткими, так что они стали разумны. Он имел слово, блистающее цветом веры, очищенное благодатью духовного учения, и разум, наполненный мудростью. И потому благой ум сравнивается с золотом, потому что, подобно золоту, превосходящему прочие металлы, благой ум в человеке господствует над прочими частями человеческой сущности. Итак, богатство мудреца заключается в трех вещах: в чувстве, слове и уме» . Одно истолкование не исключает другого, напротив, дополняя его. И далее: И продолжал он переходы свои от юга до Вефиля, до места, где прежде был шатер его между Вефилем и между Гаем (Быт. 13, 3). Вот здесь Библия подсказывает нам, что если мы путешествуем куда-то, то лучше возвращаться тем же путем ( где прежде был шатер его ). |
|
|
