| Со временем он получает разрешение поселиться в заброшенном ските греческого монастыря Пантократор, который вскоре возродится в огромный монастырь св. пророка Илии. Однако братия там была так бедна, что им приходилось ходить за милостыней в славянские монастыри, находящиеся в нескольких часах пути, к трапезе их допускали лишь на праздники. А у себя в скиту они были вынуждены постоянно пристраивать келии для новоприходящих и исполнять другие необходимые для налаживания жизни послушания. В устроении своей внутренней жизни прп. Паисий находился под руководством старца Василия Поляномерульского и духовника, иеромонаха Даниила . При этом он сам был духовником многих не только из своего братства, например бывшего патриарха Константинополя Серафима. Там, на Святой Горе, придя в соответствующий возраст, отец Паисий принял священный сан, в основном из-за многочисленных просьб братий, желавших видеть его главой в том числе и в богослужебной жизни и уставших ходить на службы в другие обители. В этот период он, помимо управления богослужением и общиной, организует поиск и переписывание святоотеческих рукописей Святой Горы, а также начинает их перевод сначала на молдавский, а потом и на славянский языки. В его братстве – до половины выходцы из Молдовлахии, но нашлись и иноки Макарий и Исаак, знающие древнегреческий язык . Паисий организует постройку келий, питание, поиск книг, путешествия в греческие и славянские обители. Наконец, вместе со всей братией Паисий переселяется в монастырь Симонопетра, успев наладить там функционирование всех служб в течение года. Однако в связи с непомерными и неожиданными финансовыми претензиями турецких чиновников он вынужден был организовать переселение братии на двух нанятых кораблях в относительно свободную и изобильную землю Молдовлахии. Отметим, что в афонский период и позже материальному состоянию братства помогали запорожские казаки – благотворители ; пожертвования на покрытие долга Симонопетры монахи Паисия, по благословению митр. Киевского Арсения (Могилянского), собирали и в Малороссии . |
| Вскоре после вступления ее на престол – в начале 1742 года – высочайшим указом Святейшему Синоду повелено было, чтобы в высочайшем присутствии в придворной и других церквах, где случится быть Высочайшим особам, по вся воскресные и праздничные дни нарочитым духовным персонам чинить проповедание слова Божия. Вследствие этого указа у нас возник особый класс священнослужителей, дотоле несуществовавший в России, особая придворная должность – придворные проповедники. В должность эту были избираемы наиболее даровитые и образованные лица из рядового, белого и черного, духовенства: члены Святейшего Синода и вообще архиереи, жившие в столицах, могли по своему усмотрению, проповедовать, когда хотели, но к тому не обязывались. Число придворных проповедников, сделавшихся известными лично императрице, было довольно значительно. Так из архивных документов Святейшего Синода мы видим, что во время высочайшего присутствия в Москве в 1742 году, там проповедовали: нарочно для того вызванный из Киева архимандрит Сильвестр Кулябка, впоследствии митрополит Новгородский и С.-Петербургский; архимандриты: Иларион Савинский, Афанасий Антонович, Герман Барушевич, Платон Малиновский, Иероним Волчанский, Антоний Нарожницкий, – лица, впоследствии сделавшиеся епископами разных епархий; кроме того в это же время в высочайшем присутствии в Москве проповедовали около двенадцати приходских и полковых священников и протопопов, и даже один диакон – Стефан Савицкий. С переездом двора из Москвы в С.-Петербург обнаружилась трудность в приискании способных проповедников на месте. Когда Св. Синод представил об этом императрице, она указала вызвать в Петербург учителя московской академии Арсения Могилянского, произведенного по этому случаю в архимандрита Троицко-Сергиевской лавры и в члены Св. Синода, – впоследствии митрополита Киевского; брата его священника Успенской церкви в Москве Евстафия Могилянского; иеромонаха Симона Тодорского, избранного в законоучителя к великому князю, наследнику престола; архимандрита Амвросия Зертис-Каменского, знаменитого впоследствии московского архиепископа. |
| – 9) Соловецких Чудотворцев, Зосимы и Савватия, при больничных кельях, которые существуют с 1635 года. – 10) Петра и Павла, домовая архимандритов Лавры, устроена в Палате, называемой Патриаршею в 1758 году, сперва во имя Казанской Божией Матери, а 1795 митрополитом Платоном возобновлена и украшена, с переименованием в честь верховных Апостолов. Ризница Лаврская, находящаяся в особом флигеле, есть богатейшая во всей России и преисполнена неисчислимыми сокровищами: тут, в четырех палатах собраны дары, в течение пяти столетий принесенные, от Великих Князей, царей и императоров русских, также и от других лиц; были здесь без сомнения, вклады и Димитрия Донского, но полагать должно – они истреблены, вместе с обителью, в нашествие хана Едигея. – Подробно описать все находящиеся здесь драгоценности невозможно; довольно упомянуть кратко о заслуживающих особенное внимание, каковы суть: деревянные сосуды и крашенинная риза Чудотворца Сергия; такие ж сосуды и камчатные ризы Преподобного Никона; сандалии кожаные, бывшие 30 лет на ногах св. Сергия, во гробе; серебряное кадило 1495 года; простые, но замечательные древностью, панагии прежних русских Святителей; много древних образов и складней, из которых два, Корсунские, сохранили на себе Византийские украшения гривнами, цатами, ряснами и монистами; крест царя Юстиниана, с надписью, принесенный из Синайской горы митрополитом Ираклийским Дионисием, в 1624 году; одежда на престол, с бриллиантами и жемчугом, которую ценят в 1 1/2 миллиона рублей; золотые сосуды Великих Князей Василия Димитриевича и Василия Васильевича, царя Бориса Годунова и императрицы Екатерины II; золотое блюдо царя Иоанна Васильевича, в 18 ф. весом; драгоценные панагии, митрополитов: Киевского Арсения (Могилянского) и Московского Платона; архиерейские и архимандричьи облачения, украшенные алмазами, изумрудами и крупнейшим жемчугом; пелены, шитые шелками, из которых замечательна работы Великой Княгини Софии Фоминичны, бабки царя Uoahha IV ; также шитые покровы на раку Преподобного Сергия, с жемчужными надписями – дары В. К. Василия Дмитриевича, царей Иоанна Васильевича, Феодора Иоанновича, Бориса Годунова, Василия Шуйского, Михаила Феодоровича и Алексия Михайловича; ферезь царя Uoahha IV из палевой шелковой материи, и проч. и проч.; также замечательны харатейные Евангелия: 1. В. К. Симеона Иоанновича, 1344 года; 2. в золотом окладе, с каменьями, 1232 года, пожалованное царем Феодором Алексиевичем боярину Богдану Хитрову, а от него принесенное в дар обители в 1677 году; 3. в серебряном окладе, В. К. Василия Димитриевича, писанное в конце XIV века; 4. в золотом окладе с драгоценными каменьями, царя Михаила Феодоровича, и другие. |
| Материал из Православной Энциклопедии под редакцией Патриарха Московского и всея Руси Кирилла Содержание ЕПИФАНИЙ (Славинецкий; † 19.11.1675, Москва), иером., филолог, богослов, один из ведущих деятелей книжной справы никоновской . Ученик Е. инок Чудовского монастыря Евфимий писал, что Е. был «родом белорусец». В «Оглавлении книг, кто их сложил», составленном, по-видимому, Евфимием Чудовским, о происхождении Е. записано: «Из Малыя России». В предисловии к переводам Е. сочинений святителей Григория Богослова, Василия Великого и Афанасия Александрийского, прп. Иоанна Дамаскина (М., 1665) сказано, что книга создана «труды и тщанием... иеромонаха Епифания, Киевския страны». Полагают, что образование буд. инок получил в Киевской братской школе, где выучил греч. язык. Возможно, Е. побывал в каком-то католич. учебном заведении, т. к. вспоминал, что одно время он читал только «латинские» книги и «вмале не прельстихся латинскаго мудрования лестию». Монашеский постриг Е. принял в Киево-Печерском мон-ре, там же был рукоположен во иерея. Живя в обители, он преподавал в Киево-Могилянской коллегии , предположительно греч., лат. и церковнослав. языки. В 1648 г. царь Алексей Михайлович просил Черниговского еп. Зосиму прислать в Москву иеромонахов Арсения Сатановского и Дамаскина (Птицкого) , о к-рых было известно, что они знают греч. и лат. языки, для исправления церковнослав. Библии по греч. тексту. Поездка не состоялась. В мае 1649 г. царь обратился с такой же просьбой к Киевскому митр. Сильвестру (Коссову) . В ответ в Москву 12 июля 1649 г. прибыли Е., Арсений Сатановский и старец Феодосий - доверенное лицо Киевского митрополита. На встрече с царем Феодосий выступил с речью, в к-рой превозносил знания и способности Е. Помимо исправления текста Библии предполагалось, что Е. также будет учить «славяно-российского народа детей еллино-греческому наказанию» (об этом сообщается в кн. «Остен», составленной, по-видимому, Евфимием Чудовским ( Горский, Невоструев. Описание. Отд. 2. Ч. 3. С. 427)). Первоначально киевских монахов поселили на дворе Посольского приказа, затем они перешли в незадолго до этого устроенный Андреевский монастырь в Пленницах (мон-рю посвящены вирши Е. «На основание Андреевской обители»: ГИМ. Син. 979. Лист, приклеенный к л. 3). Летом 1650 г. Арсений Сатановский и Е. побывали в нижегородском Дудином монастыре . По ходатайству киевских монахов 30 авг. 1650 г. царь дал Киевскому братскому мон-рю грамоту, в к-рой разрешал приезд старцев обители в Москву за милостыней через каждые 2 года. Примерно с 1652 г. Е. жил в Чудовом в честь Чуда архангела Михаила в Хонех монастыре . |
| 269 германский император (кайзер) и король Пруссии в 1888–1918 гг. Вильгельм II Гогенцоллерн (1859–1941). Был одним из инициаторов гонки вооружений, строительства мощного военно-морского флота, экспансии Германии в Китае, на Балканах, на Ближнем Востоке, в Африке, чем в значительной мере способствовал обострению противоречий, приведших к Первой мировой войне. Во время ноябрьской революции 1918 г. в Германии бежал в Нидерланды. 28 ноября 1918 г. отрекся от престола. По Версальскому мирному договору 1919 г. Вильгельм 11 подлежал суду Международного трибунала как виновник войны и военный преступник. Но правительство Нидерландов отказалось его выдать, а прусский ландтаг в 1926 г. вернул Вильгельму принадлежавшие ему ранее земли, дворцы, ценные бумаги и драгоценности. Находясь в эмиграции, опубликовал ряд книг с целью оправдания агрессивной политики кайзеровской Германии. Приветствовал установление в Германии фашистской диктатуры и начало Второй мировой войны. – Примечание. 272 На Поместном Соборе Православной Российской Церкви 1917–1918 гг. Румынская Православная Церковь была представлена епископом Никодимом (Мунтяну), управлявшим тогда Хушской (Гушской) епархией (О выступлении епископа Никодима на Соборе см.: Деяния... Т. 2. С. 175–176. Ответная речь архиепископа Арсения см.: Там же. С. 176–178). Никодим (Николае Мунтяну, Nicolae Munteanu, 1864–1948), Патриарх Румынский. Окончил в 1895 г. Киевскую духовную академию. В 1894 г. хиротонисан во епископа Галацкого. С 1912 г. епископ Хушский. В 1918–1919 гг. временно управлял Кишиневской епархией, затем возвратился в Хушскую епархию. В 1924 г. ушел на покой. В январе 1935 г. Церковный национальный конгресс Румынии избрал епископа Никодима митрополитом Ясским. С 1939 г. избран Патриархом Румынским. – Примечание. 274 Петр (Могила Петр Симеонович; 1597–1647), святитель, митрополит Киевский и Галицкий в 1632–1647 гг. Сын господаря Молдавии и Валахии. Образование получил в Львовской братской школе. В 1625 г. пострижен в монашество, с 1627 г. архимандрит Киево-Печерского монастыря. В 1632 г. добился у польского короля Владислава IV признания независимого от униатов существования Православной Церкви и возвращения ей ряда храмов и монастырей. В 1632 г. участвовал в основании Киево-Могилянской академии (названной так в его честь). По его инициативе было издано много книг, в основном богослужебных. Автор проповедей и житийных рассказов. Выступал против униатско-католического засилья, способствовал распространению просвещения. В 1996 г. Священный Синод Украинской Православной Церкви установил местное почитание митрополита Петра. С 2005 г. установлено его к общецерковное почитание. – Примечание. |
| Не будь он для Петра В. «чаровником» в вопросе церковно-практическом, латино-римское направление всего школьного богословия могло возобладать надолго. Тем более, что бесшкольным московским ревнителям всех рангов, пафос латинствующих киевлян казался роднее, православнее, чем петровская еретическая неметчина, которой веяло от Феофана — друга Петра и аннинских немцев. Но победа талантливого Феофана и его протестантского направления одержана была им еще на киевской почве, ибо там нашло и свой сочувственный отклик и свое школьное продолжение. Борьба перенесена in flagranme в Москву. И здесь, в более молодом поколении богословов стихийным чутьем, инстинктивно, решилась в сторону предпочтения Феофановской концепции, несмотря на явные ее и для самих учеников «перегибы» в сторону протестантизма. Старые киевские профессора, Феофилакт (Лопатинский), Иоасаф (Кроковский) шли в философии за Аристотелем, а в богословии за Фомой Аквинским. Новые — избрали себе Баумейстера и новую философию: Декарта, Лейбница, Вольфа. Следуя образцу Феофана, профессора — Сильвестр (Кулябко) и Георгий (Конисский) читали богословие уже под антилатинским руководством протестантов, но все на том же общеевропейском латинском языке. Православное исповедание веры Петра (Могилы) штудировалось по латинскому его тексту. И лишь в 1759 г., по указанию киевского митрополита Арсения (Могилянского), начали текст его зубрить в русифицированном церковно-славянском переложении. Из Киева это новое веяние разлатынивания и обрусения богословской науки еще охотнее принято было в Московской «Академии» ее учителями, выходцами из той же киевщины. Поворот от римо-католической монополии в школе произошел безвозвратный, но он был медленный, пока не подросли и не окрепли новые местные богословы — великорусы. Эта мрачная характеристика служила предисловием к последовавшему затем поручению особой комиссии при св. Синоде составить план преобразования духовных школ. Комиссию составили люди новой иерархической смены, из великороссов: Тверской епископ Гавриил (Петров), Псковский Иннокентий (Нечаев) и иеромонах Платон (Левшин). |
| Неудивительно, что композиционным центром части выставки, рассказывающей о торжественной коронационной Литургии, миропомазании и причащении венценосных особ, стали посвященные митрополиту Платону и святителю Филарету стенды. К сожалению, мемориальные предметы, связанные с коронацией митрополитом Платоном Александра I 15 сентября 1801 года, не сохранились. Поэтому в экспозиции организаторы выставки разместили подлинные саккос и омофор митрополита, а также митру настоятеля Троице-Сергиевой Лавры архиепископа Переславль-Залесского Арсения (Могилянского, впоследствии митрополит Киевский и Галицкий, + 1770), пожалованную владыке в 1744 году императрицей Елизаветой Петровной. Митру «наследовали» троицкие архимандриты-преемники; служил в ней и митрополит Платон, о чем свидетельствует хранящийся в Сергиево-Посадском историко-художественном музее-заповеднике его парадный портрет. Зато коронационное облачение святителя Филарета дошло до нас полностью. Парчовый саккос с имитацией древнего крестчатого узора, а также инкрустированный рубином, изумрудами и жемчугом золотой посох с бархатными омофором и палицей после состоявшейся 26 августа 1856 года коронации Александра II поступили по специальному императорскому Указу «для хранения на память потомству» в Синодальную ризницу как «царское облачение митрополита Филарета». «Это уникальный случай, - комментирует Наталья Смирнова. – Обычно очевидцы до мельчайших деталей, вплоть до шпор на ногах у герольдов, описывают одеяния придворных, детали же облачений священнослужителей остаются вне поля их зрения. Тут мы имеем дело со счастливым исключением. Кстати, для митрополита Филарета тогда же изготовили копии всех коронационных облачений». А самые поздние из выставленных уникальных комплектов богослужебных облачений датируются 1883 и 1896 годами – моментами последних коронаций дореволюционной России. В 1883 году по инициативе принимающего престол Александра III московской фирме Сапожниковых заказали облачения из золотой парчи, имитирующие итальянский петельчатый аксамит – одну из самых дорогих средневековых тканей. На размещенной здесь же, в экспозиции, картине Беккера «Коронация императора Александра II и императрицы Марии Федоровны 25 мая 1883 года» отлично видны фигуры одетых в подобные стихари протодиаконов. Тринадцать лет спустя фабрика Сапожниковых повторила удачный опыт – в частности, изготовила для митрополита Московского и Коломенского Сергия (Ляпидевского, + 1898) саккос по образцу саккоса Патриарха Адриана (+ 1700) из собрания Оружейной Палаты. |
| В следующее за тем время Гавриил, вместе с Платоном, трудился над изданием избранных поучений на воскресные и праздничные дни, участвовал в исправлении кормчей, по поручению св. Синода исправлял Триодь постную. В 1767 г. учреждена комиссия для составления проекта нового уложения. Димитрий Сеченов был в ней депутатом от духовенства и главным ее членом. Когда избирали членов в комиссию, то Сеченов получил 9, а Гавриил – 8 баллов. По смерти Сеченова (30 декабря 1767 г.) Императрица, находясь, после путешествия по России, в Твери, сказала Гавриилу: «Дмитрию досталось 9 баллов». Гавриил отвечал: «радуюсь, что достойному». Государыня продолжала: «А кто попал? Это вы. Я рада этому. Поезжайте в Петербург». По прибытии в столицу, Гавриил, 20 марта 1768 г., был избран в дирекционную комиссию, которая была главною и наблюдала за всеми частными комиссиями, обсуждала их решения и лучшие вносила в общее депутатское собрание. За успешные труды в комиссии Екатерина сделала Гавриила членом св. Синода, а в следующем 1770 г., 29 июня, в день тезоименитства наследника, пожаловала ему панагию, которая украшена была бриллиантами из собственной Ее Величества звезды Андрея Первозванного. Панагия хранится в ризнице Невской Лавры. Кроме того, она хотела, чтобы Гавриил навсегда остался в Петербурге. Поэтому, на место умершего киевского митрополита Арсения Могилянского, она вызвала петербургского архиепископа Гавриила Кременецкого, а петербургским митрополитом сделала Гавриила Петрова (29 сентября 1770 г.). Вступив на петербургскую кафедру, Гавриил учредил благочинных, а консистории велел написать и представить ему инструкцию для благочинных. Для приготовления лучших пастырей церкви он обратил внимание на семинарию. До 1775 г. она помещалась в деревянном здании, за стеклянным заводом. Еще в 1750 г. был вчерне построен каменный флигель в Лавре, по правую сторону собора. До Гавриила флигель оставался не достроенным. Отделав его, Гавриил, 4 ноября 1775 г., перевел сюда семинарию. В 1780 г. он устроил при ней русскую школу и – школы: в Новгороде, Старой Русе, Тихвине, Валдае и Боровичах; на беднейших учеников жертвовал по 100 р. в год; дал инструкцию ново учреждённым школам и инструкцию префекту новгородской семинарии. |
| Дарохранительница. XVIII в. Фотография. Нач. XX в. (частная коллекция, Киев) Дарохранительница. XVIII в. Фотография. Нач. XX в. (частная коллекция, Киев) Среди кирилловских игуменов было немало хорошо образованных иереев: выпускник и профессор богословия МДА и КДА Иоасаф (Томилович; 1720-1722); выпускник и профессор богословия КДА, ректор МДА Платон (Левицкий; 1745-1747), при котором составили первые подробные описи ризницы и имущества мон-ря; выпускник и преподаватель КДА Сильвестр (Добрина; 1747-1749); выпускник и преподаватель КДА, кафедральный проповедник Павел (Волчанский; 1762-1763); выпускник и префект КДА Мелхиседек (Орловский; 1763-1764). Особо выделялся Николай (Цвет; 1783-1784), выпускник КДА и Кёнигсбергского ун-та, преподаватель Смоленской и Московской семинарий, настоятель Пекинской духовной миссии; опись многочисленного имущества, на приобретение к-рого он тратил монастырские средства (были компенсированы из его накоплений после смерти), не просто указывает на склонность к роскоши, а демонстрирует утонченный вкус, любовь к книгам, особенно иностранным (ЦГИАК. Ф. 127. Оп. 178. Д. 43. Л. 13-18). Обустраивали обитель игумены-хозяйственники. При игум. Феофане (Жолтовском; 1754-1762) была построена каменная надвратная церковь с колокольней, обновлен собор, сооружен новый иконостас (иконописец иером. Алимпий (Галик)). Его характер, склонность к авантюрным предприятиям, фабрикация обвинений против непокорной братии составили игумену недобрую славу, но его твердость и изворотливость (для решения дел он использовал систему «подношений») позволили поднять К. м. экономически. Игум. Феофан был изобличен в том, что нерегулярно вел расходные книги (эконом мон. Нафанаил, требовавший упорядочить документацию, был без основания обвинен в прелюбодеянии и был вынужден уйти из обители); консистория не успела завершить начатое в 1759 г. расследование в связи с кончиной игумена (16 янв. 1762). Его обвиняли также в связях с «разбойными гайдамаками», но игумен объяснял, что нанял казаков, которые живут в обители, для возведения надвратной церкви с колокольней. Очень жестко, вплоть до физических побоев, он разбирался с крестьянами и мещанами, посягнувшими на собственность мон-ря, а также с провинившимися иноками. По указу митр. Арсения (Могилянского) из-за многочисленных жалоб на игум. Феофана в 1760 г. была создана следственная комиссия, к-рая не успела закончить процесс в связи со смертью последнего. Опись имущества игум. Феофана в завещании показала, что он был самым богатым игуменом за всю историю обители; в своих кельях он держал и все ценное монастырское имущество, вплоть до свечей и ладана, которые выдавал лично (ЦГИАК. Ф. 127. Оп. 157. Д. 4. Л. 1-6). Игум. Феофана отпевали настоятели почти всех киевских мон-рей, из кирилловской братии присутствовало всего 5 чел. |
| (Далее Епифаний заявляет, что не он в долгу у лавры, а она у него за разные его расходы во время управления его трактиром, – и этот долг просит возвратить). Еще одна небольшая выдержка. Сказав, что расчет произведен им, Епифанием, „по правде“, – он подчеркивает, что при этой правде «однакож не преминул еще сохранить ту скромность, что не изъяснил внутренние лаврские презентальные расходы, свидетельствуя тем мое почтение Святой лавре, как благонадежной в Дусе святом наставнице, в которую пришел я быть монахом, а не трактирщиком, как известию о том и Святейшему Синоду и Правительствующему Сенату». Не думаем, чтобы это расчетное доношение «слога Иеремии» свидетельствовало о нем, как об аскете, искавшем в монастыре «уединения от мирских забот», стремившемся «к чисто духовной жизни и деятельности». По нашему мнению, оно свидетельствует, что это был человек большого житейского опыта, ловкий, острый на язык, умеющий наносить своим противникам искусные удары, по едва ли склонный к монашеским подвигам. Еще одно небольшое замечание. Упомянув о многочисленности судебных процессов, которые вели монастыри из-за земельных угодий, автор, между прочим, говорит: «Некоторые монастыри доходили в своих спорах до курьезов: архимандрит, переведенный в другой монастырь, поднимал дело против того монастыря, из которого только что ушел» (стр. 263). Что монастыри в своем стремлении к сутяжничеству весьма и весьма часто переступали черту благоразумия – это совершенно верно. Но в указанном о. Шпачинским примере нет ничего удивительного, а тем более курьезного. Споры вели монастыри, как учреждения, а не единолично их настоятели. Последние должны были продолжать, а иногда и вчинять споры и вопреки своему желанию по настоянию братии. Такие случаи нам известны. В VI главе (стр. 292–398) трактуется о приходском духовенстве Киевской епархии. Глава эта принадлежит к числу лучших. Хотя автор имел хороших предшественников, занимавшихся означенным предметом (между прочим, упомянутого Е. М. Крыжановского; имеем в виду его «Очерки быта южнорусского сельского духовенства»); но много привнес и новых сведений. Недостаточно выяснено только отношение некоторых распоряжений митрополита Арсения Могилянского к однородным распоряжениям его знаменитого предшественника Рафаила Заборовского, с деятельностью которого о. Шпачинский, видимо, осведомлен слабовато. |
|
|
