| 947 Древняя покаянная молитва, первая часть которой находится в ИАК (Mercier. P. 222, 23), сирийской литургии и александрийской греческой ГРИГ (Renaudot. I. P. 33, 104). Ныне ее можно увидеть в последовании изобразительных (типике) византийского обряда (ср. Horologion. Rome, 1937. P. 187) и в причастных молитвах византийской литургии в некоторых рукописях, см. Ligier L. Pénitence et eucharistie en Orient: théologie sur une interfirence de prières et de rites//OCP. 1963. 29. P. 16, 34, 37. 948 Triodion. Rome, 1879. P. 622, 633, 643, 656. Тропарь появляется на входе в списках Ethnike bibl. 752, 757, 766, 751, 770, 773, 763, 767, 765 (Trempelas. P. 79). 949 Tarchnišvili M. Liturgiae. P. 55. О датировке этой рукописи см. Jacob A. Version georgienne. P. 66. 950 Arabatzoglou. P. 237. Пропущена пунктуация между двумя инципитами, но это понятно по самой рукописи (f. 513r). 951 О славянской литургической практике см. труды: Petrovskij А. Rédaction slave, passim; Дмитриевский А. А. Богослужение в русской церкви в первые пять веков//Православный собеседник. 1882. III. С. 375 и списки: Невоструев-Горский. III. С. 1; Орлов. С. 125; Муретов С. К материалам. С. 86. Некоторые русские списки содержат особенности, не имеющие аналогов в современных греческих текстах, например, Служебники Антония Римлянина и Варлаама Хутынского (Невоструев-Горский, Описание III. 1. С. 2, 6; Petrovskij А. Rédaction slave. P. 867); Sinai Slav. 14 и 15 и т. д. Некоторые славянские списки, например, Sinai Slav. 40, приводят столько же рубрик, сколько ранние константинопольские евхологии. 952 Греческий текст из Barberini 336 приводится в LEW. P. 312, 16–22. Славянская версия находится перед Великим входом в кодексах Синод. 345 (XIV в.) и 366 (XVII в.), Невоструев-Горский. III. 1. С. 21, 96; Петербург Акад. 526 (XIV в.), Муретов С. К материалам. С. 87; Петербург Акад. 520, Казань 712, и некоторых печатных изданиях (Муретов С. Проскомидия. С. 23, 25; Petrovskij А. Rédaction slave. P. 920). 953 См. рецензии в Служебнике Антония Римлянина († 1147), Синод. 342 (605), Муретов С. К материалам. С. 5960 и Единоверческий чиновник. Л. 9v. |
| И это-то поразило Шекспира, и поэтому-то он из всех описанных Плутархом великих людей избрал в герои своей римской драмы Брута, хотя Брут по складу своей души не напоминал ни древнего римлянина, ни римлянина возникающей Империи. В нем нет сухого, принципиального стоицизма Катона, он не знает разнузданных страстей Антония, ему чужда идея " быть первым " , которую олицетворял собою Цезарь. В нем " стихии так соединились " , что он мог стать великим, не перестав быть " человеком " . Ему не пришлось обратиться в мясника, чтоб убить Цезаря. Он, заговорщик, он, поднявший руку на лучшего друга, остается все-таки гуманным, честным Брутом, ибо его рукой правит не ненависть, а любовь. Для нас это кажется почти невероятным, это так противоречит всем обычным представлениям нашим о вине, преступлении и наказании. Тем более внимательно следует вслушаться и вдуматься в слова величайшего из поэтов: человека нужно наказывать не за вину его, не из ненависти к нему, порожденной тем или иным поступком, не из чувства мести, а лишь потому, что " иначе нельзя овладеть его духом " . И тот, кто, как Брут, убил любя - тот совершил двойной подвиг. Он не унизился до равнодушия или злобы к жертве, т. е. остался самим собою и вместе с тем исполнил то, что от него, по его разумению, требовали обстоятельства и время. У Гамлета, вопреки всему, что рассказывает Брандес, нет и вопроса о том, можно ли убивать. Более того, он убивает, и без всякой нужды, двух бывших своих друзей, - только потому, что они ввязались в дело. Брута же Шекспир возвысил до своего понимания наказания и преступника, при котором наказание допускается лишь потому, что иначе нельзя овладеть духом человека. Эта великая мысль, - до которой еще не додумалось даже наше время, обращающее людей в злодеев, чтоб иметь более красивый предлог и объяснение живущему в них чувству мести, - была безусловно чужда английскому Возрождению, еще так близко связанному с эпохой Генриха VIII, при котором до 75000 человек были казнены за бродяжничество и мелкое воровство, эта мысль могла явиться только у Шекспира, так глубоко понимавшего и ценившего человека. |
| 2491 Эффектны с внешней стороны были эти разоблачения несообразностей в доказательствах Игнатия. Но, как можно заключать из представленного описания бесед, эти опровержения, при всей своей яркости, были не полны. Выяснена была напр. хронологическая нелепость факта поднесения Преп. Антонием Римлянином креста княгине Ольге. Но чтобы вполне победить своего противника, Выговцы должны были конечно доказать и то, что в ве- —684— щах преп. Антония и совсем не было креста с титлой Пилатовой. 2492 Далее – если представленный на соборе крест не мог быть крестом Антония Римлянина, то они должны были отрицательно решить вопрос о древности этого креста вообще. Всего этого Выговские отцы не сделали. Поэтому у Игнатия убеждение в древности найденного им креста, а следовательно и в древности Пилатовой титлы, все-таки должно было остаться. – Относительно креста в Евангелии Григория Богослова ему тоже пришлось конечно согласиться, что он не может иметь именно тысячелетней давности, но опровержения вообще древности этого изображения он от Выговцев тоже, как видно, не получил. А для значимости этого изображения в глазах Игнатия было достаточно, напр., и менее чем половинной давности. Была ли такая постановка дела сознательным тактическим приемом у Выговцев, рассчитанным на более блестящий внешний эффект, или и сами они не додумались – а может быть и не имели под руками данных – опровергнуть доказательства Игнатия вполне и по существу, – неизвестно. Но эффект действительно получился для них благоприятный. Игнатий был обескуражен, – и может быть поэтому и не догадался поднять вопроса о древности представленных им изображений вообще. Поморское «Сказание о начале раздора феодосиевых с Выгорецким общежительством» говорит даже, что он «прощение пред отцы приношаше», 2493 – он, приехавший за тем, чтобы покорить этих отцов своему верованию. Даже привезенные Игнатием списки были сожжены. 2494 —685— Во всяком случае, обескураженный и смущенный Игнатий не мог сразу похоронить своих убеждений в древности и православии четверобуквенной титлы. Для этого еще нужно было время и подходящие условия, то есть продолжительное воздействие на его убеждения со стороны хотя бы тех же поморских отцов. Трех-четырех месяцев, которые он пробыл в этот свой приезд в Поморье, было для такой перемены недостаточно. Наоборот, за это время, если ему не было представлено существенных опровержений его доказательств, внутреннее его убеждение в значимости этих последних могло даже более укрепляться. Поэтому в результате всего и вышло то, что, как замечает само поморское «Сказание о начале раздора», Игнатий «мало спокоен во своя с миром возвратися». 2495 Однако он не решился при расставании «оглаголать» еретиками обличавших его и уехать с проклятиями, как некогда сделал это Феодосий Васильев. Искренний – он сознавал все-таки некоторую справедливость критики его доказательств поморцами. Вопрос о титле остался в сущности не решенным. |
| Но те, которые уже утвердились в расположении к добродетелям, не должны таким (насильственным) образом исторгать течение слез, и не нужно усердно домогаться плача по внешнему человеку; да если бы он как-нибудь и был произведен, то никогда не сможет достигнуть плодотворности самопроизвольных слез. Ибо своими усилиями больше развлекая душу молящуюся, он будет понижать, погружать вниз, низведет с небесной высоты, на которой изумительный дух молящегося неуклонно должен быть утвержден, и по ослаблении внимания к молитве заставит его скорбеть о бесплодных и вынужденных каплях слез. Глава 31. Мнение аввы Антония о стоянии на молитве А чтобы вам получить расположение к истинной молитве, я выскажу вам мнение не свое, а блаженного Антония. Мы знаем, что он иногда стоял на молитве до того, что когда во время молитвы взошедшее солнце начинало его жечь, мы слышали, что он в горячности духа взывал: солнце! что ты препятствуешь мне, как будто для того и восходишь, чтобы отвлечь меня от блеска этого истинного света? Ему также принадлежит и это небесное, более чем человеческое мнение о цели молитвы: несовершенна та молитва, говорил он, в которой монах сознает себя или то, что молится. К этому духовному мнению осмеливаемся и мы нечто прибавить по мере нашего убожества, – покажем признаки, насколько мы испытали, услышана ли Господом молитва. Глава 32. О знаке услышания молитвы Когда во время молитвы не смущает нас никакое сомнение, и ничто надежды нашего прошения не низлагает каким-нибудь отчаянием; если в самом излиянии молитвы чувствуем, что мы получили то, чего просим, то не сомневаемся, что молитвы наши действительно проникли к Богу. Ибо настолько молящий удостаивается быть услышанным и получить, насколько будет верить, что Бог на него взирает или Бог может исполнить просимое. Ибо непреложно изречение нашего Господа: «все, чего ни будете просить в молитве, верьте, что получите, – и будет вам» ( Мк 11, 24 ). Глава 33. Возражение: надежда на услышание, кажется, приличествует только святым |
| Фрагмент 17. Коротко об успехах. Гиркана, Антигона, Ирода, Августа, Антония и Клеопатры Октавий Себаст, или Август, как называют его римляне, приемный сын Гая Юлия Цезаря, по возвращении в Рим из Аполонии, что в Эпире (там он получил образование), добился первого места в правительстве Рима, а Марк Антоний взял под свое господство Азию и прилегающие к ней районы. Тогда же среди иудеев начались протесты против правления Ирода. Но Марк Антоний предал посланцев от противников Ирода смерти и вернул Ироду царство. Впрочем, вскоре после этого Ироду снова пришлось спасаться бегством из Иудеи вместе с первосвященником Гирканом и Фазаэлем, своим братом, и снова искать помощи у Антония. Не имея популярности в народе, Ирод вынужден был мечом возвращать себе царство. В конце концов он одержал победу, и Антигон бежал к парфянам. Там он заручился поддержкой парфянского царя (в этом видную роль сыграл его сын, которому Антигон обещал заплатить в случае победы 1000 талантов золотом). Ироду снова пришлось бежать. Фазаэль же пал в битве, а Гиркан схвачен живым и доставлен к Ангигону. Антигон отрезал ему уши, после чего, по иудейскому закону, Гиркан уже не мог быть первосвященником, и отправил его парфянам (убивать его он не желал, так как Гиркан приходился ему родственником). Ирод же бежал к арабскому царю Малиху. Тот из страха перед парфянами отказал Ироду, и беглец пришел за помощью в Александрию к Клеопатре. Тогда же прошли 185-е Олимпийские игры, и Клеопатра убила своего брата Птолемея, который фиктивно приходился ей мужем. Когда же к Киликии приблизился Антоний, Клеопатра поспешила ему навстречу, дабы обезопасить себя и свою страну. Ирода же она оставила в Александрии, поручив ему следить за Египтом в ее отсутствие. Ирод настоятельно просил ее не оставлять ничего в его владении покамест он не вернет себе свою страну. Клеопатра согласилась и взяла его с собой. Антоний, увидев Клеопатру, без памяти влюбился в нее, и вместе они отослали Ирода в Рим, к Августу, который дал ему в помощь римских солдат в Палестине и Сирии, чтобы те вернули Ирода на иудейский трон. Сделал он это отчасти ради былых заслуг Антипатра, отца Ирода, отчасти — ради самого Ирода, отчасти — из-за помощников Антигона — парфян, которые давно уже представляли угрозу для Рима. Вместе с римлянином Социем Ирод начал войну против Антигона, которая длилась несколько лет. Также в то время умер брат Ирода Иосиф. Ирод же, приходя к Антонию… |
| Дворец Ирода представлял удобное место для квартиры областеначальника. Его роскошные залы своим комфортом могли удовлетворить самые капризные желания изнеженного римлянина; в тоже время его дворы, примыкая к трем знаменитым башням Ирода, могли дать помещение значительному отряду солдат. Это был и самый укрепленный пункт верхнего города. «Храм имел свою крепость в Антонии, – говорит Иосиф, – а верхний город владел собственным замком, дворцом Ирода» 380 . Но эти удобства нам кажутся еще недостаточными для того, чтобы выбор всех прокураторов всякий раз, когда были они в Иерусалиме, всегда падал именно на этот дворец. И Антония, и дворец Маккавеев могли дать удобное помещение прокуратору; без сомнения, и там были хорошо обставленные залы. Если они и уступали несколько роскоши и изяществу Иродова дворца, зато имели пред ним одно несомненно важное преимущество, это – близость к храму. Около последнего в такое время, как праздник Пасхи, сосредоточивалась, можно сказать, вся жизнь иудеев. Обширная площадь дворов храма в это время переполнялась народом, собиравшимся из близких и далеких стран к своему родному очагу. И не одни религиозные чувства должны были волновать здесь грудь этого народа. На его сердце тяжелым гнетом лежало великое горе, рабство отечества. Мог ли он не поведать такого горя своему Богу, стоя здесь, у самого храма Его! Трудно даже представить, сколько жертв приносилось здесь Тому, Кто один мог ниспослать избавление от ненавистного чужеземного господства, сколько молений неслось к небу, соединяясь в одном вопле: «доколе, Господи?». Таким образом, если возможен был мятеж народа, то трудно было бы указать для него время удобнее этих моментов религиозно-патриотического воодушевления и другое место, кроме дворов храма. Римляне хорошо знали это и потому воспользовались таким удобным пунктом, какой представляла крепость Антония. Примыкая к северо-западному углу храмовой площади, крепость эта с своей верхней платформы, как мы уже говорили, давала возможность видеть все, что происходило внизу, на дворе храма. |
| Октавиан, впрочем, выиграл от победы Ирода мало: влияние Антония в Сирии и Иудее только укрепилось. В Италии же грозным соперником Октавиана оставался сын Помпея — Секст Помпей, флот которого перекрыл все морские подступы к Риму. Борьба с ним была длительной и проходила неудачно для Октавиана. Наконец в 36 году Октавиан одержал победу. Это развязало ему руки и приблизило решающий поединок между ним и Антонием. Антонию было важно иметь прочную опору на Востоке. Несколько раз он делал походы в Парфию, но без успеха; зато победа в Армении вознаградила его. Он справил триумф в Александрии и публично объявил о своем браке с Клеопатрой. Одурманенный ее чарами, римский полководец вообразил себя настоящим восточным деспотом. Он принимал божеские почести, участвовал в египетских религиозных церемониях, проводил ночи в пирах, сорил деньгами, делая царице роскошные подарки. Тщетно Ирод советовал ему избавиться от Клеопатры и вернуть расположение соотечественников, осуждавших его за брак с египтянкой при живой жене-римлянке. Антоний оставался глух ко всем предостережениям и уговорам. Был момент, когда Ирод сам едва не поплатился за свои старания. Антоний внезапно воспылал страстью к его жене, красавице Мариамне, и стал оказывать покровительство ее брату. Но, в конце концов, власть Клеопатры над Антонием оказалась сильнее, и тот оставил свои посягательства. Оргии и фантастические увеселения в Александрии продолжались… Октавиан между тем не терял времени даром. Его партия раздувала недовольство Антонием. Пустили слух, будто Клеопатра грозилась сжечь Капитолий, что Антоний задумал стать царем и похоронить республику. И действительно, этот увлекающийся ребячливый человек давал много пищи для обвинений. Октавиан тщательно учел все промахи конкурента. Он пошел даже на то, чтобы обнародовать завещание Антония, которое компрометировало его в глазах патриотов. Себя же Октавиан выставлял добрым римлянином, защитником отечества и свободы. Таким образом, психологическая подготовка к новой гражданской войне была проведена вполне успешно. Обе стороны лихорадочно вооружались. |
| Некоторые же провинции, подобно Иудее, он удержал в своих собственных руках в качестве их проконсула, или правителя. В строгом и законном смысле правителем иудейского народа в то время, о котором мы пишем, был не Пилат в Кесарии или Вителлий в Антиохии, но Тиверий в Риме. Он был проконсулом, или правителем, Иудеи от лица существовавшей еще республики - республики, теперь почти отождествленной с ним самим. И Пилат, которого иудеи называли обыкновенно своим правителем, был в строгом смысле прокуратором, или наместником, этого великого проконсула, пользовался гражданской и военной властью как уполномоченный того, в ком была сосредоточена тогда безграничная власть Рима. Пред этот-то трибунал совет синедриона привел в пятницу своего Узника. Утром в эту пятницу Пилат заседал в своей претории, решал дела и отправлял правосудие, как обыкновенно. Нельзя определить наверно, в каком месте Иерусалима находилось на этот раз его судейское седалище. Может быть, в крепости под башней Антония, под этим видимым символом римского владычества, грозно возвышавшимся около храма, а быть может (что гораздо более вероятно) , римский суд происходил в " претории Ирода " , великолепном дворце к северу от храма, описанном Иосифом Флавием и выстроенном незадолго до этого времени идумейскими царями. Перед дворцом лежало белое мраморное полукружие, представлявшее собою открытое пространство, обращенное к священному городу и бывшее почти таким же общественным местом, как пространство между крепостью Антония и храмом. На этом помосте мог быть воздвигнут в самое короткое время подвижный трибунал (Вета или ). В это утро Пилат еще заседал в палате суда - внутри дворца; извне слышался шум восточного города, пробуждающегося накануне пасхи: внутри раздавался лязг римского оружия, возвышались алтари римских богов и, может быть, стояло скульптурное изображение далекого полубога Тиверия. Священники и учители народа, строго соблюдавшего свои народные обычаи, не могли входить в эту языческую палату в продолжение всей священной недели пасхи; и римлянин, со своей римской усмешкой, охотно устранил это затруднение, сам вышедши за ворота со своими воинами-ликторами. |
| И знал и чувствовал теперь Антоша, ничего не сможет сделать эта сила с нами (С НАМИ!), пока стоит этот храм, пока есть о. Антоний хоть какими бомбами нас закидывай… Но если не будет храма и о. Антония, вот тогда конец. Нету защиты у “этой страны”, если нет в ней этого храма и о. Антония. Но они, и храм и о. Антоний тоже нуждаются в защите и защищать их теперь ему, Антоше. Мгновенно вдруг проскочила перед глазами вся галдящая папино-мамина компания… Гадливость, жалость и тоска одновременно сопроводили это проскакивание. Даже гадкое слово “свора” мельтешнуло в сознании. И этих ведь тоже защищать, и больше всего от них самих… Он залез рукой в карман и пощупал подаренный камень. Отчего-то сжал его крепко, будто испугался, что вдруг пропадет он, а вместе с ним пропадет и все то, что случилось с ним сегодня, – и снова страшная старуха будет таскаться за ним по пятам, и не для него будет стоять на своем камне Антоний Римлянин, перенесенный сюда чудесной силой. Суд В кружок научного атеизма почти никто из учащихся не записался. Магда Осиповна сим фактом была страшно возмущена. Особенно насела она на девятиклассников и уж совсем особенно на 9 «Б», самый разгильдяйский класс школы. 9 «Б» вяло защищался, не желая отвлекаться на атеизм от местной дискотеки и коктейль-бара. Общее же мнение учащихся выразил первый активист этого разгильдяйского класса Спиря Стулов. Он сказал: — Да зачем нам атеизм, Магда Осиповна? Мы и так знаем, что Бога нет. — Ваши знания не крепки, Стулов, надо убежденно знать, — напирала Магда Осиповна. — Да к тому же это интересно очень — заниматься научным атеизмом! Вы не представляете себе, что за интереснейший человек руководитель кружка! Это моя бывшая учительница — Арфа Иудовна Адонина. Замечательнейший человек!.. Учащиеся прикинули, исходя из пятидесяти с лишним лет Магды Осиповны, насчет ее учительницы, и, иронично ухмыляясь, запереглядывались друг с другом, а кое-кто и присвистнул. Стулов же сказал вслух: «Ого!» — Что «ого!», Стулов, — тут же отозвалась Магда Осиповна, — душой она моложе тебя, уверяю! Я даже вот что о думаю: на наш завтрашний урок, а ведь речь как раз пойдет о культурной революции у нас, а следовательно, и о массовой победе атеизма, так вот, я приглашу Арфу Иудовну. А тебе, кстати, Стулов, как активисту не мешало бы не забывать, что не все из вас уверены, что Бога нет. Так ведь, Елшанский? — обратилась она вдруг к сидящему за вторым столом худому, с нездоровым серо-белым лицом ученику. Тот медленно поднялся, однако быстро ответил: |
| – Это что? тихо спросил Антоша. – Это картина страшного суда. – Морда точно такая же, какую я видел. А… может причудилось? – Сам же знаешь, что не причудилось, да и не может средь бела дня нормальному человеку причудиться то, чего нет. -Так неужто есть, живой? – Сам видел и спрашиваешь? – А что это за утолщения с надписями? – А это грехи наши. Все до единого, какие существуют. Тот, куда ты смотришь, это – скверноприбытчество. По созвучию догадываешься, что это такое? – Догадываюсь. – И вот сейчас эта змеюка с нанизанными на нее грехами в тебе сидит. И вот Он, Спаситель, и только Он, может выволочь эту гадюку из тебя. А то ведь… ты знаешь, что такое- “Безнадёжен? Без-надё-жен!” Что может быть страшнее? Это когда брюхо набил, злата-серебра сколько смог переныкал-накопил, дов-волен, весь балдеешь от распирающего удовольствия и вдруг – бац! – туда под машину попал. Вроде случайно. А случайностей в мире, где действует Бог, нет и быть не может! Настолько всего тутошнего тленного, руками своими шелудивыми в мошну свою бездонную накопил, настолько душу свою и опустошил, а то и вовсе до дна обчистил. А с пустой-то душою, кто ты? Ты без-на-де-жен, прости, Господи… И скажет тогда Господь покровителю твоему, молитвеннику Антонию Римлянину: – Да хватит! – Слышишь, даже молитву его о тебе хныканием назовет. – Ничего больше за него спросить, он – без-на-де-жен! И слово это Его будет последним! Ой,.. Ох, Господи, аж самому страшно стало, представить не могу всего ужаса такого Его приговора. Ну, а теперь давай. Раскалывайся. Сосредоточься и перечисляй. Все иконы на тебя смотрят и ждут. – Не могу, – прохрипел шепетом Антоша. – Смотрит Он, действительно живой. – Ну, а тогда глаза закрой. Давай, с Богом. – о. Антоний положил руку на Антошину голову, придвинул свое ухо прямо к его губам и сказал тихо – Давай шепотом. И спокойно. И первое, что вырвалось из губ Антоши и совсем не спокойно и не шепотом, это о деньгах из серванта. Вырвалось, будто некоей пружиной вдруг выкинутое, комом из десяти бессвязных сбивчивых предложений. Не далее, как вчера Антоша твердо себе положил, что никакими пытками никто и никогда не вырвет у него признания об этих деньгах. И вот – мячиком выскочило. Для него самого это было так неожиданно, что он остолбенел на мгновенье, глаза открыл и уставился растерянно на о. Антония. Но тут же осмыслились глаза Антоши и он отшатнулся слегка от взгляда о. Антония. Скорбные, строгие, взыскующие глаза нарисованных ликов, которые он сегодня впервые увидел и которые разбередили неожиданно его душу, не шли ни в какое сравнение с тем, как сейчас смотрел на него о. Антоний. |
|
|
