| Далее к составу канонического законодательства принадлежат Апостольские правила, собранные и по мнению г. Соколова, в первых трех веках. В сих правилах весьма ясно усвояется епископу и правительственная и судебная в Церкви власть. По диалектике г. Соколова нужно будет допустить, что и сюда эта идея перешла из ви зантийско-римского мира. Между тем несомненно, что Апостольские правила древнее византийского мира и эпоха, которой они принадлежат, была еще свободна от всех сторонних влияний и по мнению самого г. Соколова, который говорит, что “мы не можем не дорожить формами и учреждениями церковной жизни в ту эпоху, когда они существовали в своей первоначальной чистоте, вдали от всех сторонних влияний, служа чистым воплощением христианского духа. Такою эпохою в жизни Церкви были именно три первые века ее истории, когда она развивалась почти исключительно из своих внутренних начал, в стороне от влияний, ее окружающей среды („Правосл. обозр.” 1870, ч. 2, стр. 303, 309). За сим является здесь вопрос: почему эта идея сама собою перешла в каноническое законодательство из византийско-римского мира, а не из Священного писания? Невероятно и невозможно, чтобы церковные законодатели – Апостолы и отцы соборов, заимствовали эту идею из византийско-римского мира, когда она столь ясно выражена в Священном писании. И с другой стороны, если она ясно и положительно выражена в Свящ. писании, то не могла не быть выражена в каноническом законодательстве Христианской церкви, как идея существеннейшая и основная, ведущая к важнейшим практическим результатам. Где – средоточие и источник судебной власти в Церкви? – вопрос и в теоретическом и в практическом отношении важнейший. И если вопрос этот разрешен в Слове Божием, то зачем церковным правоустановителям нужно было обращаться к византийско-римским понятиям и идеям? Сама же собою без ведома церковных правоустановителей, т. е. Апостолов, соборов и отцев – идея принадлежности епископу церковно-судебной власти из византийско-римского мира в каноническое законодательство перейти не могла. |
| В связи с этими изменениями, как при патриархах образовались постоянные Синоды, и получили начало другие коллегиальные установления и единоличные органы, так при епископах усилились пресвитерии и возникли другие органы применительно к составу администрации патриаршей. („Христ. чт.” 1873. март, 461, 465). Г. Барсов заключает: „из сказанного ясно, что в отношении ко Вселенской церкви, устройство и образ действий духовного суда представляются неодинаковыми в различные периоды. В эпоху широкого развития церковной жизни и деятельности соборов, духовный суд составлял право самих соборов: каноны, упоминая о суде епископа по делам тяжебным (IV Всел. 9; Карф. 15, 17, 37, 107, 136) и над низшими клириками (Карф. 29), не упоминают о нем для дел по обвинениям священнослужителей; напротив, прямо говорят, что суд и над последними производится с соблюдением тех же правил касательно дней и сроков и исследования, и лиц обвиняющего и обвиняемого, какие установлены для суда над епископами (Карф. 28, 29). Кажется, это ясный знак того, что епископ, будучи представителем известного предела, пользовался правами наблюдения и охранения в нем порядков и дисциплины церковной жизни, и, вследствие сего, подвергал виновных мерам исправительных взысканий. Впрочем, и такой порядок вещей, если буквально держаться указаний канонов, можно думать, преимущественно имел место на востоке (Ап. 32; Ант. 6, 12 и др.); на западе, именно в Африке, как удостоверяют правила Карфагенских соборов (12, 14, 29), принятые и в других местах Христианской церкви, все обвинения против священнослужителей рассматривались в присутствии 3–6 епископов, при участии и собственного епископа обвиняемых. В эпоху ослабления церковной жизни и деятельности соборов, духовный суд по необходимости становился принадлежностью местной духовной власти, которая, при содействии местных установлений, рассматривала и решала судебные дела. Посему, как прежде, при развитии соборного начала и сосредоточении церковных дел со всей области, при кафедре митрополита и в областном соборе, показалось неудобным размножать единоличные органы епископской власти, вследствие чего и отменено звание хорепископов (Лаодик. |
| По этому было бы большою ошибкою усиливаться, вопреки разумным требованиям современной мысли и жизни, сохранить эти идеи и формы при современных преобразованиях потому только, что они нашли себе место в церковном каноне” (506). 7) „Смешение суда и управления в одном лице я не признаю относящимися к существу церковного устройства и управления” (509). 8) „В отправлениях двух низших инстанций (т. е. епархиальных) епископы не участвуют, если они суть в то же время и административные начальники над членами суда” (685). 9) „Весь вопрос в том, чтобы епископ не участвовал непосредственно в судебных отправлениях тех низших не окончательных инстанций, члены которых суть ближайшие и непосредственные его подчиненные” (690). 10) „Как духовная сторона судной власти преподается пресвитеру чрез епископа, так и право внешнего суда преподается ему, по уполномочению, от собора епископов чрез то же посредство; разность будет только в том, что епархиальный начальник не будет иметь возможности заправлять мнениями членов в новых судебных учреждениях, как заправляет он теперь членами консистории” (692,693). Уже и из этих простых выписок из статей г. Соколова с очевидностью ясно, что судебную власть у епископа отнять он действительно замышляет, говорит же, будто этого он не делает и не замышляет, только для отвода глаз. Те два вознаграждения, которые он предлагает за отнимаемую у епарх. архиерея судебную власть, в существе не заключают в себе никакого вознаграждения. Первое предлагаемое им вознаграждение, на котором будто бы отчасти можно помириться с мыслью об отнятии у епарх. архиерея власти производить суд в епархии, состоит в том, что по проекту г. Соколова, кроме епархиальных судов, предполагаются еще две судебные вне епархиальные инстанции – окружная апелляционная и синодальная кассационная, состоящие преимущественно из архиереев. Следовательно, заключает г. Соколов, судная власть у архиерея не отнимается. „Можно ли“, спрашивает он, „следуя законам простой логики, говорить об отнятии судной власти у епископа на том основании, что, сохраняя все высшие права ее, участвуя, по назначению церковной власти, в отправлениях двух высших инстанций, епископ не будет непосредственно вмешиваться в дела двух низших (т. |
| Такой же поклеп на правила г. Барсов делает и в заключении всего отдела своей речи, где говорит о церковном суде древней Церкви. Он говорит здесь: каноны, упоминая о суде епископа по делам тяжебным (VI Всел. 9; Карф. 15, 17, 37, 107, 136) и над низшими клириками (Карф. 29), не упоминают о нем для дел по обвинениям священнослужителей; напротив, прямо говорят, что суд и над последними производится с соблюдением тех же правил, какие установлены для суда над епископами 33 . Г. академический оратор и здесь руководствуется правилом: авось сойдет с рук, ибо говорит заведомо для себя самого неправду, и ссылки на некоторые правила делает ложные. Но прежде чем раскрывать частнейшие неверности положения, высказанного г. Барсовым, мы заметим несостоятельность его в самом существе. На каком основании может быть утверждена разная компетенция для тяжебных, гражданских дел пресвитеров и диаконов у епархиального архиерея, а для дел о преступлениях в соборе? Никакого такого основания не было и указать его невозможно. В древнем церковном праве подсудность по инстанциям распределялась по лицам, а не по родам дел. Какой степени суда известное лицо подсудно было, положим, по тяжебному делу; в той же самой степени суда оно было судимо и по делу о преступлении. Епископ и по тяжебному делу, и по делу о преступлении был судим собором. И если г. Барсов допускает, что правила упоминают о подсудности епископу пресвитеров и диаконов в тяжебных делах; то по этому самому должен допустить, что и по делам о преступлениях они были судимы епископским же судом. Допущенное им разделение дел на тяжебные, по которым пресвитеры и диаконы подлежали суду их епископа и дела о преступлениях, по которым они подлежали суду собора, с основным принципом церковных правил совершенно несообразно. Посему-то даже те правила соборов, в которых собственно говорится о подсудности пресвитеров и диаконов их епископу по тяжебным гражданским делам несомнительно свидетельствуют, что тому же суду они подсудны и по делам о преступлениях: принцип подсудности и в тяжебных делах и в делах о преступлениях один и тот же, кому лицо ближайшим образом подначальственно, тому оно и подсудно в первой степени суда. |
| Заблуждения „Биржевых ведомостей» очевидны; ибо в Св. писании, если говорится о судебной власти в Церкви, то эта власть во всем ее пространстве и видах усвояется только Апостолам и преемникам их, епископам, и никому другому. В правилах Церкви судебная власть усвояется только двум органам: епископу – в его епархии и собору епископов – в митрополии, патриархате, или всей Православной церкви. Нынешняя практика, верная этим основаниям, судебную власть в Церкви усвояет только соборам и епископам. То умозрение публициста „Биржевых ведомостей» будто из сравнительной скудости содержащихся в правилах указаний на суд епископский пред соборным вытекает заключение, что суд епископа, в качестве дисциплинарной меры, не был действительным, а только предшествовал действительному формальному суду соборов, – есть плод крайнего недоразумения. О том и другом суде – и о епископском и о соборном, правила говорят в совершенно одинаковых терминах; для того и другого определяют одинаковые (разумеется, исключая состава лиц судящих) условия; тот и другой суд, по правилам, приговаривает к одним и тем же наказаниям – отлучению, извержению и др.; тот и другой суд подлежит обжалованию недовольных: епископский пред соборным, соборный (исключая суда Вселенского собора) – пред большим собором (Антиох. 12 и др.). Умозаключая по примеру „Биржевых ведомостей”, следовало бы прийти к выводу, что и суд Вселенского собора, о котором в правилах почти совсем не говорится, не есть суд действительный, а только дисциплинарный, предшествующий действительному, формальному. Равным образом, при таком способе умозаключений, наш кассационный сенат и судебная палата оказались бы имеющими только власть дисциплинарного, сочиненного „Бирж. ведом.”, суда, предшествующего действительному, формальному суду, так как в судебных уставах 1864 г. о судопроизводстве в этих судебных установлениях говорится гораздо менее, чем о судопроизводстве в окружных судах и у мировых судей. Составители правил были люди не только облеченные высоким, непререкаемым церковным авторитетом, но и обладавшие здравым умом: они справедливо полагали, что если сказать, что епископский суд производится с соблюдением тех же правил, как и суд соборный, то этого вполне достаточно, дабы ни один здравомыслящий человек не предположил, будто епископский суд не такой же суд, как и суд собора. |
| Впрочем, если бы и последовало что-нибудь подобное, то, наверное, они помирятся на одном пункте – на отделении судебной власти от епархиального архиерея, положив в основу примирения – сходство и даже тождество своих судеб: оба начали за здравие, свели за упокой; г. Соколов всегда запевал, г. Барсов подтягивал, хотя отчасти и другим распевом, для отличия. В той же книжке „Христ. чтения”, где помещена речь г. Т. Барсова , напечатано (стр. 509): „Э. о. профессор Т. Барсов составил объяснительную записку к проекту основных положений преобразования духовно-судебной части». Любопытно знать – который г. Т. Барсов – 1870 или 1873 года, старший или младший, консерватор, или прогрессист? 3) Третья теория – поручения Еще при начале спора о судебной власти епарх. архиерея высказано было одно умозрение, послужившее основою третьей теории. Это умозрение о поручении епархиальным архиереем своей судебной власти пресвитерам. По силе сего умозрения епископ, поручив власть пресвитеру, сам уже не пользовался бы этою властью. Пустившие в ход этот софизм аргументировали его указанием на то, будто подобное уполномочение существует искони в пресвитерском служении вообще. В то время замечено было, что это умозрение есть весьма слабый софизм, ибо епископ, поручая пресвитеру совершение таинств, и сам имеет право и власть совершать оные и действительно совершает. Требуется же изобретателями софизма, чтобы епископ, поручив пресвитеру суд, сам потом уже не участвовал в суде. В дальнейших спорах этот софизм не появлялся, и можно было думать, что употребление его не признается удобным и что он брошен как негодное оружие. Но это ожидание не оправдалось. Софизм отыскан и положен в основу третьей позднейшей по времени явления теории. Третья теория имеет внешность гораздо более благоприятную, чем две предшествующие. Те не признают принадлежности судебной власти епарх. архиерею, эта признает сию истину не подлежащею спору и право суда непререкаемым правом архиерея. Но это только внешность, слова, в существе же она еще менее благоприятна, чем две первые, гораздо более в известном смысле радикальна, чем те. |
| Желающему устранить епархиального архиерея от суда – должно оставить эту почву и перейти на какую-нибудь другую: на этой почве нельзя действовать в пользу такой затеи не только с успехом, но даже и с некоторым лишь внешним приличием. Газетный спор об основаниях второй теории прекратился в августе 1872 г. В сентябре „Бирж. вед.» печатали отрывки из какой-то объяснительной записки об устройстве церковного суда в духе, разумеется, прежних статей и с запоздалыми выходками против „Русского мира“. С конца сентября прекратилось и это, а пошли бюллетени о новой фазе в деятельности состоящего при Св. синоде комитета о преобразовании церковного суда. 29 сентября 1872 г. в „Бирж. вед.» (264) появился следующий бюллетень: „в последнем заседании (26 сентября 1872 г.) комитет духовно-судебной реформы предположил организовать духовный суд, освободив епархиального архиерея от непосредственного участия в его отправлениях. В последовательной связи с этим был разрешен и вопрос о духовно-окружных судах и о прокуратуре в положительном смысле. Нельзя не пожелать, чтобы настоящее предположение устояло, и чтобы комитет скорее окончил свои работы» („Бирж. вед.” 1872 г. 264). После этого бюллетеня „Бирж. вед.“ пропаганда сказанной теории решительно прекратилась. В октябре и ноябре 1872 года явилось несколько статей в „С.-Петербург. вед.” 283, 286) и одна в „Голосе” 184) по предмету духовно-судебной реформы. Главная тенденция этих статей – убедить, что один из двух проектов, выработанных в комиссии, именно тот, в котором дается архиерею менее участия в суде, лучше другого; но что и этот лучший должен быть изменен „сообразно основной идее отделения суда от администрации», и принцип должен быть проведен чище, т. е. что и та малая доля судебной власти, которую оставлял еще за архиереем лучший проект, должна быть у него отписана. Теория при этом пущена в ход первая – г. Соколова, из которой „Голос» сделал пространные выписки, в чем и был изобличен „Русским миром» 304). О второй теории не было и помину. |
| 57); так впоследствии, при ослаблении соборного начала и сосредоточении церковных дел со всего округа, при кафедре патриархов, открылась надобность усилить единоличные органы епископской власти; вследствие чего митрополиты, утратив значение центров духовной власти, сохранили преимущества только имени и чести, свойственных их сану, а в правах власти сравнялись с прочими епископами. Подобные перемены последовали сколько от постепенного изменения в ходе дел церковных, столько и, главным образом, от влияния политических событий, последовательно повторявшихся на востоке”. („Христ. чтен.” 1873. март. 465–467) 25 . Как бесконечно далек г. Барсов 1870 г. от г. Барсова 1873 года! Узнает ли ныне г. Барсов себя самого в том образе, какой он имел в 1870 году? И обратно, узнает ли г. Барсов 1870 года себя самого в г. Барсове 1873 года? Невозможно. Это два разные лица. Старший г. Барсов рассуждал совершенно не так, как младший г. Барсов. Старший уверял нас, что по древнейшим церковным свидетельствам епископ представлял собою главного деятеля суда, а по канонам обыкновенным судом для клириков и мирян и вместе первою инстанциею духовного суда был суд местного епархиального епископа. Младший древнейшие свидетельства опускает, а с точки зрения правил нас уверяет, что, по непосредственному их смыслу, епископ является только духовным правителем епархии, а в отношении к клиру духовно-начальствующим лицом, принимающим меры к ограждению дисциплины, порядка и служебных отношений в среде подчиненных 26 , но никак не судьею. Старший нас учил, что и по правилам Вселенских и поместных соборов и даже по законам Греческой империи суд областного собора есть первая апелляционная инстанция для жалоб клириков и мирян, недовольных судом своего местного епископа. Младший учит, что духовный суд составлял право самих соборов, и что каноны не упоминают о суде епископа для дел по обвинениям священнослужителей и т. д. Где старший говорит о предмете: да, там младший говорит: нет. Но при этом и старший в утверждение: да, и младший в доказательство: нет – приводят одни и теже правила, одни и те же примеры. Никого не изумило бы, если бы подобным образом поступил чиновник. Но все, конечно, будут изумлены, когда мужи науки, преследующие исключительно научные интересы, оберегающие науку, говорят сегодня да, а завтра – нет об одном и том же предмете. И резкая перемена политических мнений соблазнительна, хотя политика вообще держится на изменяемых началах современной пользы. Резкая перемена ученых мнений – трудно объяснима. Резкая перемена церковных мнений о церковных предметах духовным ученым, – чем может быть изъяснена и оправдана? |
| Равным образом, не должно было говорить ту неправду, будто каноны вовсе не говорят о суде епископа для разбора криминальных дел, потому что в канонах прямо и ясно говорится, что на суде епископском может быть полагаемо извержение, отлучение и другие наказания, налагаемые в церковно-криминальных делах и преступлениях. О соблюдении на епископском суде тех же форм и обрядов, какие установлены для суда соборного, также прямо и ясно говорится в канонах (Карфаг. 29). Не имея возможности отрицать того очевидного положения, что епископ, по канонам, имеет власть подчиненных ему клириков подвергать всем церковным наказаниям, и самым крайним, каковы: запрещение священнослужения, отлучение, извержение, „Голос» придумывает и другой маневр с целью ослабить силу этого доказательства. Он говорит, что хотя епископ и приговаривал ко всем наказаниям, но только временно, а не навсегда; каждый клирик, подвергшийся взысканию епископа, имел право принести свое оправдание на собор, который или оправдывал виновного, или подвергал действительному извержению. Следовательно, заключает „Голос», предоставляемое канонами епископу право подвергать подчиненных ему клириков отлучению и извержению нисколько не доказывает сосредоточения в руках епархиального епископа всей полноты судебной власти. Отв.: но оно доказывает, выше всякого сомнения, принадлежность ему судебной власти в такой мере, что он имел право подвергать клириков всем тем наказаниям, каким подвергал их и собор. Одним тем обстоятельством, что приговор его подлежал обжалованию, и мог быть исправлен собором, решительно нельзя доказывать мысль о принадлежности епископу не судебной, а административной власти: не подлежат обжалованию только судебные приговоры Вселенских соборов. По системе умозаключений „Голоса» выйдет, что и приговоры патриарших соборов, подлежащие обжалованию пред Вселенским собором, и приговоры митрополичьих соборов, подлежащие обжалованию пред собором патриаршим, суть только административные распоряжения, так как и они не суть окончательные, а могут быть или утверждены, или исправлены. Судебною инстанциею будет только одна последняя, высшая, а все прочие будут административными. Перевершение соборным судом суда епископского, приводящее „Голос» к умалению епископского суда пред соборным, и служащее для него основанием мысли об инородности епископского суда в сравнении с соборным, имеет совершенно, не тот смысл, какой хотят ему навязать. В Церкви действовало общее начало всех законодательств о праве высшего суда перевершать приговор низшего, и о непоставлении этого в предосуждение низшему суду; и это начало ясно выражено в 16 Карфагенском правиле: аще от каких бы то ни было судей церковных судное дело перенесено будет к другим судиям церковным, имеющим высшую власть: да не будет никакого нарекания тем, коих приговор отменен будет, аще не могут быти обличены, яко или по вражде, или по пристрастию осудили, или неким угождением прельщены были». „Голос” не знает этого, или не хочет знать. |
| Г. Барсов 1873 года правилами 9 IV Всел. собора и 15 Карфагенского подтверждает совершенно другое положение – именно то, что духовный суд составлял право самих соборов, что каноны упоминают о суде епископа по делам тяжебным, но не упоминают о нем для дел по обвинениям священнослужителей. („Христ. чтен.” 1873 года март 465, 466). Теже правила г. Барсов 1873 г. приводит в доказательство мысли, что епископ не в качестве судьи определял по суду наказания священнослужителям, а в качестве администратора, начальника, подвергал взысканиям, но недействителъным наказаниям, действительный же суд и наказания были на соборах („Христ. чт.” 1873 г. март. 458–459, 462, 463). Гг. Барсовы, старший и младший, одними и теми же правилами доказывают – первый то положение, что по канонам епископ производил действительный суд, как судья, второй – что он хотя и подвергал взысканиям, но не как судья, а как администратор, начальник. Необыкновенные мыслители эти гг. Барсовы: они могут ad libitum, или ad postulatum одно и тоже правило излагать и так и иначе, сегодня за, а завтра против известной мысли. Правила для гг. Барсовых составляют какой-то арсенал всевозможного оружия, которое повинуется всем их прихотям. Сегодня им хочется, чтобы правило доказывало принадлежность судебной власти епископу, и оно доказывает. Завтра им это не нужно, а нужно, чтобы судебная власть епископу не принадлежала, они опять обращаются в этот арсенал, и правила доказывают, что судебная власть епископу не принадлежит. Г. Барсов поступает с правилами как какой-нибудь азиатский деспот со своими подданными. При чтении его элукубраций „Книгу правил» необходимо держать постоянно в руках: правильная ссылка на правила у него такая же редкость, как белый вóрон. Нынешний маневр, посредством которого г. Барсов получает из правил свой совершенно противоположный прежнему своему же выводу – очень прост. Г. Барсов дал себе задачу уверить своих слушателей и читателей, что во всех правилах, где говорится о суде собора, как апелляционной инстанции, в которой рассматривались дела по отзывам на суд епископский, должно видеть не суд епископа, а его административное распоряжение, которое в соборе пересматривалось уже, как в суде. Чего-нибудь менее хитрого трудно и представить. Но вместе невозможно вообразить и ничего более неверного, несостоятельного, нелепого. |
|
|
