| Это смирение. Его истинный смысл в сознании человеком своего материального ничтожества в отношении к идеалу безусловного совершенства; но оно становится чувством надлежащей силы, лишь становясь смирением человека в отношении к другим людям, как говорит св. апостол Петр: «повинитеся вси друг другу, стяжите смиренномудрие» 467 . Смирение человека в отношении к людям и составляет «юродство». Христианину надлежит добровольно отказаться от всего, что ставит его внешним образом впереди других в направлении мирской жизни, в направлении к идеалам естественного достоинства и благосостояния, от власти, нарядной внешности, от репутации умного человека, от всего того, что ставит выше других и, напротив, стремиться к тому, что обезличивает человека, унижает, как учит Спаситель: «иже убо смирится яко отроча, той есть болий во царствии небеснем» 468 , «иже аще хощет вящший быти, да будет вам слуга и иже аще хощет быти в вас первый, буди вам раб» 469 , и Сам показал пример смирения, умыв ноги своим ученикам и заповедав им «творить такожде» 470 . В этом же настроении смиренномудрия христиане должны признаваться друг другу в проступках: «исповедайте друг другу прегрешения, яко да исцелеете» 471 . Величие «юродства» и открывается из величия христианского смирения, выражающегося в добровольном самоотречении; быть без всякой претензии на внешнее достоинство, быть униженнее тех, с которыми живешь и которые тебя знают и, что тоже, не выделяться из толпы, быть свободным от оков мира, жить так, чтобы внешний быт не препятствовал исполнению существенных требований христианской нравственности, а совмещался с христианским духом, питал его, – вот то, что, составляя величие смирения, возвышает подвиг «юродства», возвышает именно тем, что принявший его на себя должен побороть самого себя, искоренив из своего сердца трудно искоренимое, самое живучее чувство в душе человека – самолюбие. Многое может переносить человек, но с оскорблением своего самолюбия ему трудно мириться. Высоко над всем земным может подняться человек, но и тут самолюбие не покидает его и служит иногда причиной его гибели. |
| Таким образом, святые юродивые старались казаться и казались прежде всего не такими, каковы они были на самом деле. Сообразно ли это с достоинством разумной человеческой природы? Нельзя не согласиться с тем, что скрытность, которая внутреннюю срамоту хочет прикрыть благовидным покровом, во всяком случае отвратительна. Но несомненно и то, что скрытность святых юродивых совсем другого рода. Основание скрытности их, как видели, отчасти лежало в глубоком смирении, которое на самой высшей ступени нравственного совершенства представляет себя ниже всех. Совместность с нашею природою такого рода скрытности не подлежит никакому сомнению. Сознание собственного ничтожества и недостоинства пред Богом естественно человеку, – и когда сознание это доходит до высшей степени, тогда человек во всех своих действиях будет видеть одни только недостатки. Если Бог и в ангелах усматривает нечто стропотное 253 , то тем более это есть в человеке, даже самом благочестивом. Усматривая недостатки и в своих добродетелях, смиренный подвижник благочестия желает, чтобы и другие также· судили о нем, а отсюда рождается мысль – скрывать от взора других свои добродетели. Далее, известно, что семя добра в нашей душе гораздо удобнее утверждается, растет и созревает втайне, нежели когда оно выставляется на вид. Прывычка услаждаться собственными совершенствами и одобрение других легко могут ослабить одно из важнейших побуждений к нравственному усовершенствованию себя, – сознание собственного ничтожества. Человек тем сильнее возбуждается к исправлению нравственных своих недостатков, чем яснее усматривает их. Следовательно, лишь только человек начнет заниматься рассматриванием своих совершенств и в тоже время упускать из виду свои недостатки, – стремление к нравственному усовершенствованию себя необходимо слабеет, если не совсем прекращается. Приложим сказанное к святым юродивым. Предположим, что чувство собственного недостоинства и опасение, чрез обнаружение пред собою и другими своих совершенств, ослабить в себе стремление к усовершенствованию, были развиты у них до великой степени, и мы должны будем признать, что скрытность святых юродивых нисколько не противоречит достоинству природы человеческой. |
| Таким образом, на основании приведенных толкований текстов 1-го послания к Коринфянам, можно заключить, что под «буйством» следует разуметь смиренную веру, которую надо предпочитать внешней мудрости; и если человек не уничтожил в себе гордости и высокомерия, а в замен их не приобрел покорности и преданности воле Божией, то спасение для него невозможно. Бог , лишив человека самохвальства, чтобы снабдить его духовными преимуществами самого высокого достоинства – каковы правда, освящение и избавление о Христе Иисусе 116 , помогает ему очищаться от грехов, руководит в борьбе с миром, плотью, диаволом и способствует ему достижению чрез это чистоты души, получив которую и, всегда хвалясь о Господе, христианин никогда не превозносится этим, но еще более смиряется. Вот смысл слова «буйство», употребляемого священными писателями, при свете толкований святых отцов и епископа Феофана. «Буйство» составляет неотъемлемый признак «юродства»; оно есть главная существенная черта, прежде всего замечаемая в св. юродивых; оно есть то свойство человека, которое делает его «не сущим» 117 , мало ценным для того, чтобы обращать на него внимание, «худородным», т. е. не таким, как другие в роде, а худым в роде, простым, не похожим на других и, значит, отличным от них, выделенным из среды других. В самом деле, «буйство» по своим проявлениям побуждает общество отделять из его среды всех тех лиц, которые обладают им; вот почему и Анхус Гефский не принял мнимо-безумного Давида в свое общество, вот почему и мир считал апостолов за ничто, признавая их безумными, и подобно сору («отреби мира») выметал из своей среды; этот особый класс людей, отделившихся от общества и самим им отвергнутый, представлял из себя лиц, преданных всестороннему уничижению 118 . Эти признаки «буйства» апостольского составляют существенные характеристические черты и «юродства». Что «буйство» (безумие, глупость) является главным признаком «юродства», это ясно видно из следующих мест священного Писания: Mф. V, 22 («аще речет уроде...), Mф. VII, 26 («уподобится мужу юродиву (безрассудному»), Mф. XXV, 2, 3, 8 («пять же бе юродивы»...), I Kop. II, 14 («юродство бо ему есть и не может разумети»...), Eфec. V , 4, Tum. III, 9 («буиих стязаний отступай»). |
| Науки представляют собою хорошую пропедевтику для познания сверхчувственного, но ими могут пользоваться лишь немногие. Необходимо подготовительное средство более универсального характера. Далее, путь постепенного научного подготовления к познанию религиозной истины не только не для всех доступен, но и для всех очень продолжителен. Кто решился не принимать истинной религии, тот рискует умереть вне общения с нею. Средством всеобщим и быстро приводящим к желанным результатам служит подчинение авторитету кафолической Церкви и усвоение верой её учения”. — Личность и учение блаженного Августина. Т. I. Ч. 2. Сергиев Посад, 1917. С. 470–471. 24 Ср. на сей счёт размышление одного православного учёного: «И вот безумных в глазах общества людей Господь избрал в качестве провозвестников великих христианских истин, как говорит святой апостол Павел: “буяя мира избра Бог, да премудрыя посрамит: и немощная мира избра Бог, да посрамит крепкая”. По толкованию епископа Феофана, буяя мира — люди-невежды; немощная — бедные, никакого веса в обществе и власти не имеющие. Противоположны им люди премудрые, превозносящиеся своим (умом) знанием; крепкие — сильные властью и весом в обществе, полагающие в них прочность своего состояния. Бог избрал первых, чтобы посрамить и упразднить последних и именно тем, что оставляя первых по внешности, как и были, исполнил их совершенствами в духе такими высокими, так резко выдающимися, что последние не могли их не заметить и не могли не сознать, что эти совершенства несравненно выше тех, какие они имеют. Сознать, что те, которых они ни во что вменяли, стали несравненно выше их, — вот в чём посрамление. Входя в соприкосновение с ними, благородные видели в униженных благородство нрава, чувств и расположений, которых сами не имели и которых не давало им рождение по плоти; крепкие видели в немощных власть над собою, ненарушаемую никакими страстями, и спокойствие духа, непоколебимое никаким стечением внешних обстоятельств, видели власть и спокойствие, которых были чужды сами и которых не давала им их внешняя власть; премудрые видели в буиих светлость понятий о всём: о Боге, о мире и паче о человеке, — о его назначении на земле и о его загробной участи и о том, как сделать, чтобы перейти в иную жизнь не на муки, а на блаженство, видели понятия, пред которыми их собственные, с таким трудом добытые, ничто и по скудости, и по недалёкости, и по темноте, и по неопределённости. Увидев всё это, лица видные не могли не чувствовать себя посрамлёнными. Опыты показали, что те, которые увидели себя посрамлёнными, бросали всё, что считали ценным, обращались к вере и смиренно вступали в общество тех, которых прежде вменяли ни во что”. — Иеромонах Алексий (Кузнецов). Юродство и столпничество. Религиозно-психологическое, моральное и социальное исследование. М., 2001. С. 67–68. |
| И вот поэтому моя мама была таким… Может быть, от этого я такой, как бы чадолюбивый оказался человек. Детей вот вообще люблю, как вот эту третью ипостась человеческого рода. Просто мне нравится их психология, мне нравится их образ мышления, мне нравится с ними играть в шахматы, мне нравятся их реакции, нравятся их неожиданные какие-то суждения, мне нравится их творчество: как они лепят из глины, как они рисуют красками; мне нравится, как они читают, — вот всё в них нравится. Поэтому, конечно, чувства, которые испытываю к тебе, к твоей семье – это можно назвать завистью, но это не зависть, потому что … о. Александр Ильяшенко: Это просто бедный русский язык. Вот в нашем языке, к сожалению, есть несколько таких понятий, для которых не хватает слов. Например… о. Димитрий Смирнов: Это, скорее, восторг. о. Александр Ильяшенко: Да. о. Димитрий Смирнов: И радость. о. Александр Ильяшенко: Там такое слово, вот «любовь», или, например, «гордость». Гордость в церковном смысле – это один из самых страшных пороков, но гордость за свою Родину, она вполне законная. о. Димитрий Смирнов: Да-да. Конечно. Действительно. Я тоже. Однажды вот у нас был такой случай. К нам приехал в храм Святейший Патриарх Алексий, и я его попросил освятить здание нашей гимназии и сказал, что это вот наша гордость. Я имел в виду, что это наша особенная радость по поводу того, что это состоялось — и здание прекрасный архитектор Кузнецов Сергей Яковлевич нам выстроил, и всё, что с этим связано. И Патриарх мне сделал замечание, говорит: «Ну, гордость не очень хорошее слово». И я стал думать, и, действительно, просто у этого слова у нас в языке отчетливо два значения, отчетливо совершенно. И тогда я с этим как-то примирился. Да, это действительно так, хотя можно подумать, чем бы можно его заменить. Но все-таки я не о лингвистике хотел говорить, хотя это тоже у меня очень милая тема. А вот, понимаешь, мне кажется, что твой рассказ, который я буду прерывать вопросами. Потому что меня многое интересует, как вообще там всё устроено, потому что, конечно, я просто преклоняюсь перед подвигом Машеньки… |
| Если уж искать сходства и параллели, то можно удовлетвориться гораздо более близкими к повести памятниками, в первую очередь литературными изложениями житий. Ведь язычники стараются удержать в своей вере св. Варвару, прибегая к тем же аргументам, что и Авенир; св. Христину, дочь знатных родителей, заключают в башню, и она же вступает в идейный спор; Фаустиниану приданы черты лица Симона волхва (как в случае с Нахором); отец св. Вита старается совлечь сына с пути благочестия с помощью музыки и красавиц; один из любодейных демонов пытается доказывать ев. Юстине на основе Священного писания, что все люди призваны размножаться; св. Алексий, сын знатных и богатых родителей, бежит из дома, избирая путь подвижничества и отвергая богатства и искушения плоти [Кирпичников, 1876, с. 221–223]. Единственную черту специфической близости повести и биографии Будды ученый находит во встрече царевича с больными и стариком. Однако и здесь он отказывается признать приоритет буддийских сказаний: по его суждению, встречи в повести мотивированы убедительнее, чем в буддийских историях; в первой их две, во вторых же – четыре, «а известно, что эпические дублеты есть свойство позднейших редакций и заимствований». Поэтому допускается возможность заимствований буддистами из греческого жития. Впрочем, и здесь не исключен простой параллелизм: мотив болезни и смерти обычен в религиозных сюжетах [Кирпичников, 1876, с. 225]. Другой тип аргументации представлен чисто филологическими возражениями Ш. Нуцубидзе Пеетерсу и другим сторонникам изменения имени Bodhisattva в арабской и грузинской передаче. Грузинский ученый задается вопросом, почему, собственно, переводчики и переписчики обязаны были ошибаться при передаче арабского названия и путать арабские написания? Этому противоречит по крайней мере один (зафиксированный крупным немецким арабистом Ф. Гоммелем в 1888 г.) случай наличия в арабском тексте именно «Иодасафа» [Нуцубидзе, 1956, с. 9–10]. Доводы Кирпичникова развиты в статье Б. И. Кузнецова «Повесть о Варлааме и Иоасафе (К вопросу о происхождении)» (1979). |
| Их жизнь – это лествица нравственного восхождения от силы в силу, это высокий подвиг стремления лишь к исполнению только одной воли Божией, подвиг, на который вступают не по принуждению и насилию, как рабы, а с доверием и с любовью к Богу, в смиренном, однако, сознании своего недостоинства, с прикрытием своих добродетелей и высоких качеств духа. Святые юродивые и столпники, воспитывая в себе человека к жизни вечной, чрез это самое оказывали благотворное влияние на современное общество и нынешнему своею жизнью раскрывают его обязанности и истинную цель жизни. Святые юродивые ненормальностью своих действий вливали в погрязший в грубой чувственности дух современного им общества, подобно ветхозаветным пророкам, новую благодатную струю жизни духовной, а святые столпники своими удивительнейшими аскетическими подвигами на столпах научали людей особой духовной бодрости и силе в доброделании неутомимом и как бы отрешаясь от земли, они ясно всем проповедывали с апостолом: «вышних ищите; горняя мудрствуйте, а не земная» 7 . Таким образом, стремление к миру духовному и божественному, непрестанное желание и жажда сердца живейшего общения с горним миром, непрестанное стремление войти туда, «идеже есть Христос одесную Бога» 8 , – вот сущность подвигов «юродства» и «столпничества», сущность, которая должна составлять самую существенную и неотъемлемую черту и жизни каждого истинного христианина, поскольку он дела своего спасения не считает чем-нибудь малозначащим и неважным. В виду этого «юродство» и «столпничество» суть одни из величайших аскетических подвигов, принимаемых избранными угодниками Божиими под особым воздействием благодати, – принимаемых и в интересах дальнейшего нравственного усовершенствования подвижников и для служения обществу, для которого святые юродивые и святые столпники не дорожили ни своим спокойствием, ни выгодами, отказывались от всех мирских удовольствий, жертвовали всеми надеждами в этом мире, готовы были на пожертвование самим блаженством неба (напр. св. Симеон Дивногорец), подобно святому пророку Моисею, лишь бы только спасти других, доставить им блаженство. |
| В своей жизни святые юродивые и святые столпники являли образец смирения, кротости, терпения и примером своим стремились развить эти святые чувства в людях, возвысить их над побуждениями личного самолюбия и восстановить его в полную силу закона любви к ближним, показать несостоятельность нечеловеколюбия. В этом отношении святые юродивые и святые столпники и для современного общества служат вполне достойными образцами добродетелей и святости. Мир признает для себя счастьем иметь достойных и талантливых деятелей науки, деятельных и способных государственных людей, двигателей искусств и цивилизации; но не гораздо ли необходимее иметь нравственные примеры, которыми можно было бы руководствоваться для истинного благоугождения Господу Богу. Для лучшего укрепления на трудном пути добродетелей, образ святых подвижников особенно важен, так как они, подобострастные нам люди, указали путь к небесному отечеству; конечно, мы не хотим сказать того, что всем надо сделаться юродивыми или столпниками. Нет! а должны научиться их примером достижению нравственной чистоты и святости, подражать им не внешне, а внутренне, восходить от силы, в силу, от веры в веру. Ведь, самый первый вопрос, какой должен задавать себе всякий человек, есть вопрос о цели, смысле жизни. Люди живут в мире не для того, чтобы требовать служения себе, чтобы сделать мир своим служебным орудием, как это тогда бывает, когда человек представляет себя самого средоточием и целью всего. По требованию здравого смысла каждый наперед должен определить для себя путь, которым надобно идти. Путь этот – служение Господу. В самом деле, служить Богу, Которому должны служить все твари, служить Ему с той полной свободой, которая свойственна истинной преданности и любви, исполнять вечный план Его бесконечной премудрости, творить дело Его высочайшей воли и беспредельного милосердия, – вот та слава и то блаженство, которые равняют человека с ангелами, исполняющими волю Божию. А тому, как достигать исполнения воли Божией, как при свободном нравственном поступании и действовании возможно постигать высочайшую волю Божию и следовать ей не рабски бессознательно, хотя с полным отречением от своей воли, но по доброму и свободному убеждению – и учат нас святые подвижники, а в частности святые юродивые и святые столпники. |
| Новгородские епархиальные ведомости 1898 г., 20, стр. 1353. В этом помещена статья г. Пятницкого: «юродство Христа ради» (церковно-исторический очерк и нравственно-психологический анализ подвига). Г. Пятницкий, определяя «юродство», как факт душевной жизни, в котором отражается история души, боровшейся со злом и победившей его, осуществление его видит в самоотречении. Юродивые путем самоотречения достигли того, что могли уже жить в других и за других. Рассматривая особенности в жизни юродивых, автор старается показать, что они своею жизнью составляли всегдашний протест против тяготения к земному и мирскому, осуществляя на сцене мирской жизни общие аскетические начала отречения от мира и самоотречения. Далее, оттенив особенное отношение юродивых к своим умственным силам, автор указывает радикальнейшее отличие цинического поведения и стоического от поведения юродивых и рассуждает о нравственных и психологических причинах того – почему святые юродивые напускали на себя мнимое безумие. Указанием исторических условий, выясняющих глубоко-нравственное значение притворного безумия юродивых, заканчивается статья г. М. Пятницкого. Таким образом, на основании этих немногих статей, можно заключить, что вопросы об «юродстве» и «столпничестве» являются одними из интереснейших, заслуживающих полного внимания христианина и вместе с тем, добавим кстати, требующих особенно осторожного обращения с собой, вопросов христианской этики, вопросов, каких мало касалась наша духовная литература. Тогда как «столпничество» – этот своеобразный вид подвижничества, до сих пор еще не находил своего исследователя, «юродство» все-таки – этот оригинальный вид аскетизма – в 1895 году в первый раз подвергалось обстоятельному, подробному обследованию со стороны священника И. Ковалевского, представившего свои исследования о подвиге «юродства» в довольно обширном (272 стр.) сочинении: «юродство о Христе и Христа ради юродивые» (исторический очерк и жития сих подвижников благочестия), вышедшем в 1900 году вторым изданием в Москве (первое – 1895 г.). |
| В 1980-е в разных городах России начинают проходить праздники славянской письменности. Делалось это в День святых Кирилла и Мефодия 24 мая. Первые празднования прошли в Мурманске (1986) и Вологде (1987). Инициатор и организатор этих праздников мне был знаком по ВООПИК – писатель Виталий Маслов. Самому мне на праздник в Мурманске приехать не удалось, но о нем я слышал много хорошего от известных мне писателей, принимавших в нем участие, – В. Крупина, В. Личутина, Ю. Кузнецова, В. Бондаренко. В следующем году праздник славянской письменности прошел в Вологде, где я уже был с нашими активистами из ВООПИК. Здесь главную роль играли писатель В.И. Белов и скульптор В.М. Клыков, автор замечательного памятника великому русскому поэту К. Батюшкову, открытого в первый день. Вечером тысячи жителей Вологды собрались на берегу Мологи у семи костров. Поэты и артисты читали стихи, вдохновленные прекрасной погодой и множеством красивых славянских девушек и женщин. Конечно, не обошлось без винопития, но все было пристойно. Праздник продолжался на древнем городище. Начались песни, танцы и пляски. Рядом со мной была муза с теплыми губами. Наверно, так славяне часто общались в древности. Официально праздник закончился праздничным салютом, а по реке пустили сотни плавающих огоньков. Неофициально для многих праздник продолжался. Компании и парочки ходили до утра. Самый запоминающийся праздник славянской письменности прошел в Новгороде в 1988 году. Год этот совпал с 1000-летием Крещения Руси. На этот праздник из Москвы приехало много известных писателей и артистов, сотни деятелей русской и славянской культуры из разных стран. Основная патриотическая тусовка из Москвы была почти в полном сборе. Собрались многие тысячи жителей Новгорода. Народу было так много, что чуть-чуть не разрушили мост через реку Волхов. Также приехало много православных иерархов, не только от Русской Церкви, но и от других славян. Делегацию Русской Церкви возглавлял будущий патриарх Алексий II, с ним были митрополит Питирим. Помню яркие выступления Д. Балашова, скульптора В.М. Клыкова, академика Н. Толстого, песни Татьяны Петровой. |
|
|
