| У листа внизу приписи: По-гречески: александрийский Паисий. А антиохийский приписал по-арапски. (При подлинной грамоте сохранился конверт с тремя печатями и с надписью). Государю царю Алексею Михайловичу всеа великия и малыя и белыя России самодержцу. – В Приказ Тайных дел. – (На конверте помета Подан Августа в 19-й день 174-го году переведен того ж числа. – С Чорного Яру. Грамота царя Алексея Михайловича к Федору Аврамовичу Лопухину о немедленном прибытии ему из Саратова в Москву и об оставлении там с денежною казною на расходы вселенским патриархам Тайного Приказа подьячего Перфилья Оловеникова От 28 Июля 1666 года. От царя и великого князя Алексея Михайловича всеа великия и малыя и белыя Росии самодержца Федору Аврамовичу Лопухину. Как к тебе ся наша великого государя грамота придет, и ты б тотчас ехал с Саратова к нам, великому государю, к Москве наскоро на заводных подводах. А Приказу наших Тайных дел подьячему Перфилью Оловеникову велел быть до нашего государева указу на Саратове и нашу денежную казну, которая послана с тобою на всякие расходы про вселенских патриархов, оставил у него Перфилья. Писан на Москве лета 7174-го июля в 28 день. Того ж числа такова государева грамота послана с стадным конюхом с Бориском Федоровым. Грамота царя Алексея Михайловича к иеродьякону Мелетию с похвалою его трудам и с обнадеживанием царскою милостью От 4 августа 1666 года. От царя и великого князя Алексея Михайловича всеа великия и малыя и белыя Росии самодержца многострадальному Мелетию иеродьякону, греку. Ведомо нам, великому государю, учинилось, что ты, будучи в путном шествии, нам, великому государю, работал и всякую нужду и утеснение терпел, и мы, великий государь, за то твое радение и многое терпение милостиво похваляем и впредь своим государевым жалованьем, как ты будешь на Москве, пожалуем; и тебе б на нашу великого государя милость быть надежну и александрейского папы и патриарха кир Паисия и антиохийского Макария патриарха нашею милостью обнадеживать и держать к ним всякую учтивость и береженье. А как к патриархом от нас, великого государя, прислан будет нашего царского величества стольник с нашею любезною милостью, и в тое пору и к тебе наша великого государя милость будет. Писан на Москве лета 7174-го августа в 4 день. Грамоты царя Алексея Михайловича к патриархам александрийскому и антиохийскому, с извещением о получении от них писем из Астрахани и с приветствием по случаю благополучного приближения их к Москве |
| Родзянко, с которым имел «большую беседу». Николай Михайлович был в курсе состава намечавшегося либеральной оппозицией «ответственного министерства», оказывая этой идее посильное содействие. Встречался Великий князь и с В.М. Пуришкевичем , которому накануне убийства Г.Е. Распутина рассказывал о «темных силах» и «кознях» Императрицы, после чего правый депутат, по его собственным словам, «несколько минут, под впечатлением прослушанного, сидел, как загипнотизированный» и пришел в себя лишь после того, как Николай Михайлович предложил ему сигару. Возможно, отмечают современные исследователи, «этот разговор стал отправной точкой как для антираспутинского выступления В.М. Пуришкевича в Думе 19 ноября, так и для его участия в убийстве Г.Е. Распутина». Ноябрьский «штурм власти», предпринятый в 1916 году оппозиционными депутатами Государственной думы, Николай Михайлович также приветствовал, заявив на следующий день после «исторической речи» В.М. Пуришкевича, во время которой он «плакал как ребенок, плакал от стыда»: «Я пробил брешь, и другие продолжили штурм, который завершился вчера в Думе. ( ...) Это моя первая победа». «Записки» Великого князя за 1916 год прекрасно иллюстрируют его политические взгляды накануне революции. Особенно интересны в этом плане страницы, посвященные убийству Г.Е. Распутина. (Об отношении Великого князя к этому преступлению А.Н. Бенуа напишет в своем дневнике так: «Очень, говорят, наслаждается всей историей Вел. Князь Николай Михайлович, который, по некоторым сведениям, является настоящим подстрекателем»). Характеризуя действия убийц, Николай Михайлович отмечал: «безусловно, они невропаты, какие-то эстеты, и все, что они совершили, хотя очистили воздух, полумера, так как надо обязательно покончить и с Александрой Федоровной, и с Протопоповым (министром внутренних дел. А.И.) . ...У меня снова мелькают замыслы убийств, не вполне еще определенные, но логически необходимые, иначе может быть еще хуже, чем было. (...) С Протопоповым еще возможно поладить, но каким образом обезвредить Александру Федоровну? Задача почти невыполнимая. |
| Что касается до порядка мест, занимаемых боярами в Думе, то о нем прежде всего можно получить сведения из сношений литовских панов разных с боярами: но этими сведениями нужно пользоваться, однако, с большою осторожностию, ибо паны при отправлении своих послов и грамот сообразовались иногда не с порядком мест, но с особенным значением, особенною приближенностию бояр к государю. В 1552 году литовские паны присылали посла к князю Ивану Михайловичу Шуйскому и боярину и дворецкому Даниле Романовичу Юрьеву, в 1555 – к князю Ивану Михайловичу Шуйскому. В переписке о мире гетмана Ходкевича с московским воеводою в Ливонии, Иваном Петровичем Федоровичем (Челядниным), наивысшею радою московскою называются: боярин и воевода наивысший, наместник владимирский, князь Иван Дмитриевич Бельский; боярин и наместник Великого Новгорода, князь Иван Федорович Мстиславский; боярин и наместник казанский, князь Василий Михайлович Глинский; боярин и наместник тверской, Данило Романович Юрьевича-Захарьина. Между боярами, участвовавшими в соборном совещании 1566 года, не встречаем уже имен князя Василия Глинского и Данилы Романовича: здесь за Бельским и Мстиславским следует Иван Петрович Яковля (Челяднин), потом князь Иван Иванович Пронский, Иван Большой и Иван Меньшой Васильевичи Шереметевы, князь Василий Семенович Серебряного, Никита Романович Юрьев, князь Михайла Иванович Воротынский, Иван Михайлович Воронцов, Михайла Яковлевич Морозов, Василий Михайлович Юрьев, Иван Яковлевич Чоботов, Василий Дмитриевич Данилов, Василий Юрьевич Малый, Семен Васильевич Яковля. Здесь видим представителей старинных московских боярских родов: двоих членов рода Акинфова – Ивана Петровича Челяднина и Ивана Яковлевича Чоботова; четырех членов рода Кошкиных – Никиту Романовича и Василья Михайловича Юрьевых, Ивана Большого и Ивана Меньшого Шереметевых (происходивших от Федора Кошки чрез Константина Александровича Беззубцева); одного Воронцова, одного Морозова; Даниловы вели свой род от князей смоленских, служивших у немцев и потом выехавших к Ивану Калите; что же касается до боярина Малого, то это – потомок известных Траханиотовых, выезжих греков. Шуйских не встречаем в это время между боярами: князь Иван Михайлович умер, князь Петр Иванович погиб в битве с литовцами в 1564 году; а другие члены этой фамилии были еще молоды, и потому встречаем их между дворянами первой статьи, именно князей Ивана Андреевича, знаменитого впоследствии Ивана Петровича и Василия Федоровича. Между этими дворянами первой статьи 61 член некняжеских фамилий и 33 княжеских; из дворян второй статьи 89 членов некняжеских фамилий и только 11 княжеских. Предка знаменитых впоследствии князей Стародубских-Пожарских, князя Ивана Васильевича, встречаем в описываемое время, именно в 1547 году, наместником переяславским. |
| И все-таки его создание, его " История... " - эта воздушная громада! - вышла из одинокого кабинета, как из ангара, и вот уже двести лет каждый, кто оглянется на прошлое Отечества, - он, прежде всего, увидит эту гряду облаков, эти двенадцать томов Карамзина. Улыбка Карамзина Давно замечено, что Карамзин не дается биографам, его личность не обрела завершенных очертаний даже под пером таких исследователей как Михаил Погодин (автор изданной 150 лет назад, в 1866 году легендарной книги " Николай Михайлович Карамзин, по его сочинениям, письмам и отзывам современников " ), Юрий Лотман ( " Сотворение Карамзина " ) и Натан Эйдельман " Последний летописец " ). Николай Михайлович будто стоит за колоннадой томов своей Истории. Что ж, он любил оставаться в тени, считая, что земная слава - помеха трудам. Выход в свет был для него уступкой приличиям и поводом для самоиронии. Лицеист Пушкин не раз был свидетелем того, как Карамзин собирался во дворец. " Однажды, - вспоминал Александр Сергеевич, - отправляясь в Павловск и надевая свою ленту, он посмотрел на меня наискось и не мог удержаться от смеха. Я прыснул, и мы оба расхохотались... " Пушкина легко представить хохочущим. Хохочущего Карамзина - невозможно. Должно быть, в этом виноваты портреты государственного историографа. Николай Михайлович на них выглядит сановито, официально, улыбка прячется в уголках губ. Да, Карамзин не был веселым человеком, земные скорби никогда не оставляли его, но он знал цену и доброй шутке, и приветливости. Даже отправляясь на прием к графу Аракчееву, Николай Михайлович не оставлял своей улыбки дома. Аракчеев, видевший до этой встречи в Карамзине врага, проводил его потом из кабинета как друга. " В сердечной простоте беседовать о Боге и истину царям с улыбкой говорить... " С блеском исполняя эту несомненно известную ему державинскую максиму, Николай Михайлович сделал акцент на улыбке. Ровная приветливость Карамзина, его невозмутимость, раздражали старых царедворцев с их каменными лицами. А будущим декабристам улыбка казалась слабостью, уступкой " тирану " . Юный Никита Муравьев и его друзья исповедовали аскетизм, непримиримость и суровость, они не могли понять карамзинской учтивости, его располагающей к диалогу улыбки и неподдельной привязанности к царской семье. Они считали, что истина должна как камень влететь в Зимний дворец. |
| Как преподаватель духовного училища Александр Михайлович оставил по себе светлую память. Умный, вдумчивый, наблюдательный, живой, веселый, чрезвычайно добрый и вместе с тем строгий тем особым видом строгости, который вырабатывается в человеке высоким понятием о чести и обязанностях человека, он был незаменимым воспитателем юных душ и прекрасным членом училищной корпорации. Казалось бы, ему теперь предстояла ровная, безмятежная жизнь за любимым делом в кругу искренно расположенных к нему сослуживцев. Но на самом деле было не так. Неотступная дума о монашестве, о принятом обете не покидала его сердца. Переходы от внешней многопопечительной деятельности и от светских развлечений в кругу молодежи ко внутренним уединенным беседам со своею совестью становились все острее, все мучительнее. Совесть неумолимо казнила его за неисполнение данного обета, за пустое времяпрепровождение. Глубоко верующий Александр Михайлович искал тогда утешения и успокоения в пламенной молитве. Ночью, когда его товарищи по службе, с которыми он жил на одной общей казенной квартире, засыпали, он становился перед иконою Царицы Небесной, именуемой «Тамбовскою», своим родительским благословением, и долго-долго, незримо и неслышимо для людей, молил Божию Матерь управить путь его. Однако об этих его ночных молитвах скоро узнали товарищи, и некоторые из них даже позволили себе неуместные над ним насмешки. Тогда А. М. стал прятаться на чердак и там продолжал изливать свои молитвенные чувства к заступнице рода христианского. Уединенная пламенная молитва , а отчасти и переносимые из-за нее насмешки со стороны товарищей, все более и более закрепляли в душе молодого человека чувство серьезной и глубокой любви к Богу. Мысль о Боге все более и более овладевала его сердцем, становилась для него все сладостнее, все ближе. Чтобы полнее и беспрепятственнее отдаваться этому растущему чувству богообщения – Александр Михайлович стал уходить за город. Вблизи Липецка, по ту сторону реки Воронежа, виднеется и теперь огромный казенный лес, напоминающий оптинские леса. Туда нередко, в свободное от занятий время, любил уходить Александр Михайлович для уединенной прогулки и богомыслия. Однажды во время такой прогулки он случайно подошел к протекавшему ручейку и стал прислушиваться к его журчанью. В этом журчании ручейка ему ясно стали слышаться слова: «Хвалите Бога, храните Бога!» «Долго стоял я, слушая этот таинственный голос природы, и очень удивлялся», – рассказывал впоследствии старец. Сердце его еще живее ощутило близость Бога, еще горячее зажглась в нем пламенная молитва, еще решительнее потянуло его из мира, под сень уединенной, тихой иноческой обители. |
| – В Приказ Тайных дел. – (Помета): 174-го мая в 30-й день, с астараханцом с Михайлом Чириковым. Государю царю и великому князю Алексею Михайловичу всеа великия и малыя и белыя Росии самодержцу. Холоп твой Ивашко Ржевский челом бьет. В нынешнем, государь, в 174-м году мая в 1-й день приехал на Терек из Шамахи шаховой области тезик, терской жилец Кара Будачко, а мне холопу твоему в приказной избе сказал: как он был в Шемахе, и при нем, государь, из Тефлиса Макарий патриарх антиохийский с властями и иеродьякон Мелетий в Шемаху приехали и ожидают с Терка бусу; а я, холоп твой, бусу и сандал и служилых людей и наряд и денег на подъем к ним с Терка в Шемаху послал с терченином, сыном боярским, с Михайлом Молчановым апреля в 23 день и о том к папе и патриарху Паисею александрейскому и к Макарию патриарху антиохийскому, и к властем я, холоп твой, писал, чтоб они на бусе, которая послана к ним с Михайлом Молчановым, ехали из Шемахи к тебе, великому государю. А что, государь, твоей великого государя денежные казны и служилых людей к ним послано, о том к тебе, великому государю, к Москве, я холоп твой наперед сего писал же и грамоту, что писал из Шемахи папа и патриарх Паисея александрейский ко мне, холопу твоему, послал с задворным конюхом с Максимом Голиковым апреля в 29 день нынешнего ж 174-го году. А которого, государь, числа папа и патриарх александрейский и Макарий патриарх антиохийский, с властьми из Шемахи на Терек приедут, дав им твое, великого государя, жалованье, поденной корм и питье, отпущу к тебе, великому государю, с Терка тотчас Приказу твоих великого государя Тайных дел с подьячим с Иевом Ветошкиным, и о том к тебе, великому государю царю и великому князю Алексею Михайловичу всеа великия и малыя и белыя Росии самодержцу, я, холоп твой, отпишу. Донесение царю Алексею Михайловичу воеводы Ивана Ржевского с известием, что патриархи, миновав Терек, приехали на посланной в Шемаху бусе в устье Волги Государю царю и великому князю Алексею Михайловичу всеа великия и малыя и белыя Росии самодержцу. |
| На обороте. 169-го июля в 17 день... выдать деньги против росписи Роспись, что куплено золота и красок Государю Царевичу и великому князю Алексею Алексеевичу на стол, а в тетради золота дано восемь рублев, клею на пять алтын, киновари на четыре алтына, голубец четыре алтына, бакану на полполтины, белил на две гривны. Апостол Юрьев стол писал, а золота и красок ему не дано. 170 г. 242. Царю Государю и великому князю Алексею Михайловичу всея великия и малыя и белыя росии самодержцу бьет челом холоп твой оружейной полаты иконописец греченин Апостолко Юрьев. Милосердный Государь Царь и великий князь Алексей Михайлович всея великия и малыя и белыя росии самодержец пожалуй меня, холопа своего, вели, Государь, мне свое Государево жалованье месячное корм на апрель месяц выдать. Царь Государь смилуйся, пожалуй. На обороте. Дать корм по указу. 170 г 251. Царю Государю и великому князю Алексею Михайловичу всея великия и малыя и белыя росии самодержцу бьет челом холоп твой оружейной полаты греченин иконописец Апостол Юрьев сын – Милосердный Государь Царь и великий князь Алексей Михайлович всея великия и малыя и белыя росии самодержец, пожалуй меня, холопа своего, вели, Государь, мне выдать свое Государево жалованье месячное корм на август месяц нынешнего сто семидесятого году. Царь Государь смилуйся. На обороте. Дать корм по указу. ’Εγ ποστολος επια τον αγα μινς τον ομο ουπλι εξι ημ Августа в 22 день по сей челобитной Апостолу корму на август месяц корму 6 рублей 2 гривны дано. 170 г. 295. Царю Государю и великому князю Алексею Михайловичу всея великия и малыя и белыя росии самодержцу бьет челом холоп твой оружейной полаты иконописец Апостолка Юрьев. Милосердный Государь Царь и великий князь Алексей Михайлович всея великия и малыя и белыя росии самодержец, пожалуй меня, холопа своего, вели, Государь, мне выдать свое Государево жалованье кормовые деньги на май месяц выдать. Царь Государь смилуйся, пожалуй. На обороте. 170 г мая в 5 день дать корм по указу. 171 г. 32. Царю Государю и великому князю Алексею Михайловичу всея великия и малыя и белыя росии самодержцу бьет челом холоп твой оружейной полаты греченин иконописец Апостолко Юрьев. Милосердный Государь Царь и великий князь Алексей Михайлович всея великия и малыя и белыя росии самодержцу бьет челом, холоп твой, оружейной полаты греченин иконописец Апостолко Юрьев. Милосердный Государь Царь и великий князь Алексей Михайлович всея великия и малыя и белыя росии самодержец, пожалуй меня, холопа своего, вели, Государь, мне свое Государево жалованье месячный корм на октябрь месяц выдать. Царь Государь смилуйся. |
| На кухонном послушании в скиту Александр Михайлович провел целый год. Наделенный от Господа богатыми умственными способностями, как мы видели выше, он в тоже время был человек дела (практик). Изучая собственным опытом науку жизни духовной, он не упускал из виду и дел внешних, так что то и другое у него было в полном согласии. Поставив себе задачей жить по заповедям Христовым, в полном подчинении своему внутреннему судии – совести, по указанию мудрых старцев, он не различал поручаемых ему дел – какие черные, какие белые, а в каждое дело старался вникать и исполнять его со всевозможным тщанием и усердием, как пред лицем Всевидящего Бога. Ибо то только у Господа дело и имеет цену, которое делается по совести. Потому во всяком деле Александр Михайлович был исправен; а по любознательности своей усвоил много и других знаний, которые усваивать не было для него необходимости. Будучи уже старцем и вспоминая свое прошлое, он обыкновенно говаривал: «Я прекрасно стряпал в кухне. Я тогда и хлеб и просфоры научился печь. Я, помню, учил просфорников, как узнавать, готовы ли агнчии просфоры, а то у них всё сырые выходили. Надо воткнуть лучинку в просфору, и если к лучинке тесто не пристает, то, значит, просфоры готовы; а если пристает, то сыры.» Просфорником Александр Михайлович, может быть, и не был, однако так хорошо ознакомился с этим делом, что и других мог учить. Впоследствии он был хорошим знатоком строительного искусства; сам чертил планы для постройки келий, и построенные по этим планам кельи оказывались самыми удобными для жилья. Узнал прекрасно печное мастерство, так что своим знанием и указаниями удивлял искусных печных мастеров. Проходя поварское послушание, Александр Михайлович имел возможность очень часто посещать старца отца Макария, к которому теперь привязался он всей своей любящей душой. Всегда, даже и в последние годы своей жизни, он с особенной любовью вспоминал об этих посещениях, считая это великой милостью Божией к себе. «Как в то время, – высказывался он, – Господь ко мне был милостив! К старцу приходилось мне по послушанию ходить каждый день, да и в день-то побываешь не один раз: то сходишь (как к начальнику скита) благословиться насчет кушаний, то ударят к трапезе» 45 . |
| Приступая к возобновлению «Дневника писателя», Достоевский, как мы уже знаем, хотел, чтобы за печатанием «Дневника» наблюдал М. А. Александров; к совместной работе с ним писатель успел привыкнуть за время работы в «Гражданине». Так как Александров с начала 1875 г. оставил работу у Траншеля и перешел в другую типографию — князя В. В. Оболенского (помещавшуюся в Петербурге, на Николаевской ул.; ныне ул. Марата, д. 8), то печатание «Дневника» было перенесено сюда. Сохранился подробный рассказ Александрова о первом посещений Достоевским типографии Оболенского и о его переговорах с владельцем типографии — «дилетантом-любителем печатного дела», а затем с Александровым об организации и условиях печатания «Дневника». При этом Достоевский «сказал, что образцом формата и вообще внешнего вида свого „Дневника“ он избрал издание Гербеля («Европейские классики в переводе русских писателей»), но более крупным шрифтом и с большими промежутками между строк Хозяйственную часть издания, то есть все расчеты с типографиею, с бумажною фабрикою, с переплетчиками, книгопродавцами и газетчиками, а также упаковку и рассылку издания по почте с самого начала „Дневника писателя“ приняла на себя супруга Федора Михайловича Анна Григорьевна». Об издании «Дневника» тот же Александров сообщает: «Выходил „Дневник писателя“ один раз в месяц, выпусками или номерами, в объеме от полутора до двух листов in quarto (по шестнадцати страниц в листе), и весь, за исключением, разумеется, объявлений, принадлежал перу Федора Михайловича. Вначале Федор Михайлович выпускал свой „Дневник“ в свет в последнее число каждого месяца, аккуратно, рано утром, „как газету“, по его собственному выражению, и относительно точности выполнения этих сроков он, во время предварительных переговоров, просил от нас честного слова При всем том он не скрывал ни от себя, ни от нас своих опасений за себя, ввиду удручающего влияния на него срочности предстоящей ему литературной работы; он просил меия выручать его при случае, то есть наверстывать в типографии могущие случиться за ним просрочки в присылке оригинала, и мне неоднократно приходилось исполнять эту просьбу… Начинать упомянутую присылку оригинала Федор Михайлович обещал 17-18-го числа каждого месяца, а кончать ее условлено было за три дня до выхода выпуска в свет, — и вот тут-то и приходилось наверстывать в типографии, так как Федор Михайлович именно окончакием-то присылки и опаздывал нередко; надо было иметь время на набор, корректуру типографии, корректуру автора, после которой Федор Михайлович только и допускал посылку корректуры к цензору, которого торопить, как известно, не полагается, верстку и затем опять корректуру автора и корректуру типографии и, наконец, печатание Таким образом, во всех случаях типографии приходилось оканчивать номера „Дневника писателя“ лишь накануне их выхода, и притом так, что последий лист всегда печатался ночью». |
| Мы жили во внутренней горячности, жажде справедливости. 30.12.2019 14:11:29 Юрий Михайлович Кублановский Е.Никифоров: - Здравствуйте, дорогие братья и сестры, у микрофона Евгений Никифоров. Сегодня наш гость - замечательный поэт Юрий Михайлович Кублановский. Ю.Кублановский: - Здравствуйте. Е.Никифоров: - Собирались, собирались, наверное, лет 5 встретиться у нас на студии и наконец я рад приветствовать Вас здесь. Вы прошли такой длинный жизненный путь. У Вас хорошо об этом сказано: «бессрочное странствие нелинейное». Вы из Рыбинка, в котором Вы родились, уезжаете на учебу в Москву, заканчиваете искусствоведение, пишете замечательную работу о Николае Сапунове, становитесь искусствоведом, а потом вдруг уезжаете на Соловки работать. Это не нынешние Соловки, где гостиницы и комфорт, а те Соловки, которые помнят СЛОН. Оттуда в Мураново к Тютчеву, там жил величайший русский поэт, звезда изысканная нашей поэзии. Из Мураново в Ферапонтово. Потом эмиграция в Париж, жизнь в Мюнхене. И, слава Богу, Вы давно уже, в 1990 году вернулись в Россию. Напомню нашим слушателям, что Юрий Михайлович член Патриаршего Совета по культуре и лауреат Патриаршей премии Кирилла и Мефодия. Юрий Михайлович, начнем с поэзии. Мне очень нравятся Ваши стихи. Вы член нашей Церкви, человек не просто пишущий на религиозные темы иногда, но глубоко религиозно понимающий мир. Ваше старинное стихотворение Встреча. Она мне кажется о нашей Церкви и написана. Чем мне и нравится. ВСТРЕЧА Узнаю по биенью сердца в ответ узнавшего меня молчальника-единоверца, ничем ему не покажу, что рад и верен нашей встрече, губами только задрожу да поскорей ссутулю плечи… Не потому что я боюсь: вдруг этим что-нибудь нарушу? А потому что я – вернусь и обрету родную душу. Не зря Всевышнего рука кладёт клеймо на нас убогих: есть нити, тайные пока, уже связующие многих. Для меня это стихотворение о таинственной связи людей в нашей Церкви, о том, как она устроена. Ю.Кублановский: - Вы не одиноки в своей тяге к этому стихотворению. Александр Солженицын, когда я эмигрировал, написал мне гневное письмо, где тоже упоминал это стихотворение. Оно посвящено моему коллеге, который был чуть старше меня, Боре Михайлову, искусствоведу, который стал отцом Борисом и теперь служит в Филях. И даже Солженицын мне тогда написал, что стихотворение говорит о какой-то конспиративности, а зачем же оно так открыто посвящено Боре Михайлову и не будет ли у него неприятностей? Сидя в Вермонте он так подстраховывался и держал руку на пульсе Отечества. Это 76 год. Да, кончено, тогда полулегальные были времена. С одной стороны, до определенного момента была искусствоведческая служба, а с другой благодаря тому, что я жил в Москве, я обогащался в определённом обществе пошел уже там издаваться. Помню не разрезанные книжки Льва Шестова, Бердяева «Самопознание» было неразрезанное, сам разрезал. |
|
|
