| Разделы портала «Азбука веры» Избрание по жребию церковных иерархов — достаточно распространенное явление в церковном праве. Однако институт жребия не получил широкого распространения на западе Европы. Он нашел своих сторонников, главным образом, в восточном христианстве в Византии, среди сиро-персидских несториан и коптов, в русской православной церкви и в ряде других церквей, близких православию. До наших дней не прекращается полемика о необходимости избрания по жребию патриарха Русской православной церкви. Согласно установлениям церковного права избрание высших церковных иерархов — Вселенского патриарха Константинопольского, епископов, архиепископов и митрополитов в Византии представляло собой сложный процесс, включавший до семи стадий 1 . В отборе кандидатов в патриархи активное участие принимал сам император, но иногда мнения архиереев и императора расходились настолько, что между ними возникали непреодолимые споры. В таком случае казус разрешал жребий, считавшийся проявлением божественной воли. Одно из первых упоминаний об использовании жребия при выборах патриарха относится к концу V столетия. После смерти патриарха Акакия в 489 г. император Зинон решил прибегнуть к божественному избранию. Он положил на престол две хартии: одну чистую в запечатанном конверте, другую с молением к Богу рукой ангела написать имя своего избранника. По истечении сорокадневного поста с молитвой к Богу об указании преемника Акакия пакет, положенный на престол, был распечатан и, к всеобщему изумлению, на хартии оказалось написано имя пресвитера Флавиты. Вскоре после смерти вновь избранного патриарха Флавиты выяснилось, что он подкупил евнуха, чтобы на хартии оказалось его имя. 2 Исследование избирательного процесса, проведенное И. И. Соколовым, свидетельствует о том, что жеребьевка в Византии могла производиться и в форме гадания по Евангелию. В христианстве долгое время сохранялись некоторые языческие ритуалы и обычаи. Одним из таких ритуалов, является гадание по священным книгам. Оно известно у многих народов: у древних персов, арабов, туркмен, евреев, сербов, а также в древней и средневековой Руси. Этот способ гадания предусматривал толкование текста на открытой наугад странице 3 . Отбор текста осуществлялся на основе случайной выборки, что дает основание рассматривать его как разновидность жеребьевки. |
| е. управлял бы ею так, как управляли прежние Митрополиты, в зависимости от Князя Киевского, а не Московского. Но Патриархи, в видах сохранения Православия, всегда поддерживали Князя Московского, защитника Православия, и боясь вторжения Католичества через Литву и Польшу не соглашались даже и на то, чтобы Митрополиты жили в областях, подвластных Литве и след. под влиянием князей Литовских, большей частью католиков. Доказательства на это мы уже видели и прежде. То же случилось и в настоящее время. Патриарх Матфей не думал исполнять желания Витовта и 2-го Сентября 1408 г. посвятил в Митрополиты всея России Грека Фотия 218 . Фотий был уроженец Морейский из города Монемвасии 219 . С юности, как он говорит о себе, он воспитывался у благочестивого старца Акакия, уважаемого всеми Патриархами и Царями за его благочестие. Посвятив себя богомыслию, Фотий отказался от всех мирских связей. «Одно было у меня желание, говорит он, спасти душу свою и представить себя непорочным Владыке и Богу, Творцу моему». При таком распоряжении духа он никогда не думал домогаться высших степеней. Промысл судил иначе. В то время, когда было получено требование нового Митрополита в Россию, он находился в Константинополе, по поручению от Акакия и, не смотря на все отрицания, должен был принять жезл святительский 220 . С горестью оставлял Фотий пустыню, как бы предчувствуя свои будущие горести. Незлобивый инок, не знавший мира, он не умел бороться с миром и искусившийся в борьбе с диаволом, явился не искусным в борьбе со злобой людей и не всегда чистыми, благородными и бескорыстными целями и действиями государственной политики того времени. 1409 г. 1-го Сентября он явился в Киев 221 , и здесь представил настольную грамоту, в которой Патриарх, описывая его достоинства и обязанности, просил князей и духовенство – оказывать ему должное послушание, как своему духовному отцу и наставнику в вере и благочестии 222 . Но Витовт, оскорбленный отказом Патриарха посвятить Феодосия, не хотел сначала принимать Фотия; только клятвенное обещание последнего бывать часто в Киеве отклонило его от этого намерения 223 и он предоставил Фотию управление всеми Православными Христианами, жившими в его областях. |
| Глава 5 Предложу еще то, что некоторые нашли в сочинениях самого Маркелла и что казалось им достойным порицания и, споря с ним, сами написали против него сочинения. Другие же, потому что писавшие против него обратились впоследствии в другую сторону, ради обличения напали на то, что ими написано было против Маркелла, и в своих сочинениях высказались против происшедших разногласий между Акакием, Василием Галатийским и Георгием Лаодикийским с целию обличения того же Акакия. Ибо этот на основании сочинений Маркелла говорил против Маркелла. Не опустив ничего истиннаго во всем этом деле, мы покажем, что мы не отчаяваемся в исправлении и не желаем соглашаться с теми, которые отступают от истины. Из возражений Акакия против Маркелла приводим следующее: Глава 6 «После неправильнаго толкования изречений в книге Притчей, Маркелл, говоря неправду против Бога, поднимая высоко рог свой и дошедши до средины сочинения, предлагает еще следующия слова Астерия: иной есть Отец, родивший из Себя единородное Слово и «перворожденнаго всея твари» (Кол.1:15), един единаго, совершенный совершеннаго, Господь Господа, Бог Бога, по существу, воле, силе и славе ничем не отличающийся образ. Приведши эти слова и будучи недоволен выражением: ничем не отличающийся образ, то есть отображение и ясный отпечаток существа Божественнаго и прочее, называет это мнение негодным и, выражая свое неудовольствие, пишет следующее: эти выражения явно изобличают его нечестивое мнение о Божестве. Ибо как Господь и Бог родившийся, как он сам прежде говорил, может быть образом Божиим? Ибо иное — образ Божий, иное — Бог, так что если Он — образ, то не Господь и не Бог, но образ Господа и Бога. Если же Он — истинно Господь и истинно Бог, то Господь и Бог не может быть образом Господа и Бога. И далее: он не хочет, чтобы Сын был чем-либо из того, что я сказал выше, так как говорит, что Он есть образ. Итак, если Он — образ существа, то Он не может быть самостоятельным существом; и если Он есть образ воли, то не может быть самостоятельною волею; и если Он — образ силы, то уже не сила; и если Он — образ славы, то уже не слава. Ибо Он есть образ не самого себя, но кого-то другаго. |
| Понятно, что такое лицо своей рекомендацией могло в известных случаях одному посодействовать в получении большей милостыни, другому отказать в своем содействии и тем затруднить ему получение такой милостыни, на какую он ранее рассчитывал; понятно также, что просители, являясь в Москву за милостынею, спешили прежде всего заручиться расположением доверенного у правительства лица. Когда Лихуды приехали в Москву и заняли здесь прочное и влиятельное положение, то наше правительство в некоторых случаях и стало обращаться к ним за справками относительно приезжавших в Москву за милостынею лиц, почему Лихуды являлись как бы посредниками между правительством и приезжими греками, которые и сами стали обращаться к Лихудам как знающим московские порядки и могущим быть для них во многих случаях полезными. Естественно, что роль посредников создала Лихудам из приезжих греков многих врагов, так как некоторым казалось, что Лихуды недостаточно заботятся об их интересах или что они даже противодействуют им, наговаривая на них московскому правительству и т.п. Отсюда жалобы на Лихудов Досифею, конечно, в преувеличенном виде, в известной окраске, а Досифей поверил этим жалобам и представил себе дело так, что будто бы Лихуды присвоили себе в Москве право судить и рядить о всех делах приезжих греков, являясь в Москве их главами и судьями, чего в действительности вовсе не было. Шестое и последнее обвинение против Лихудов состоит в том, что они «без страха Божия учинили противно правилам и истине и потщилися утвердити священнокрадца и латиномудрственника и предателя благочестия – праведного и благочестивого, будто для того, чтобы не унижался греческий род, яко имеет и злых людей». Под «священнокрадцем, латиномудрственником и предателем благочестия» Досифей разумеет некоего епископа Акакия или Арсения, из-за которого особенно обострились отношения между Досифеем и Лихудами. Об Акакии в Москве возникло целое дело, очень неблагоприятно повлиявшее на положение Лихудов. Восьмого марта 1693 года архимандрит Хрисанф, находившийся тогда в Москве, прислал в Посольский приказ два письма, из которых одно на греческом языке писано было к Хрисанфу от Андрусского епископа Арсения или Акакия, который находился в то время во Львове, прибыв туда из Венеции. |
| И работы немного… Петрович взял капот, разложил его сначала на стол, рассматривал долго, покачал головою и полез рукою на окно за круглой табакеркой с портретом какого-то генерала, какого именно неизвестно, потому что место, где находилось лицо, было проткнуто пальцем и потом заклеено четвероугольным лоскуточком бумажки. Понюхав табаку, Петрович растопырил капот на руках и рассмотрел его против света и опять покачал головою. Потом обратил его подкладкой вверх и вновь покачал, вновь снял крышку с генералом, заклеенным бумажкой, и, натащивши в нос табаку, закрыл, спрятал табакерку и, наконец, сказал: - Нет, нельзя поправить: худой гардероб! У Акакия Акакиевича при этих словах ёкнуло сердце. - Отчего же нельзя, Петрович? — сказал он почти умоляющим голосом ребенка. — Ведь только всего что на плечах поистерлось, ведь у тебя есть же какие-нибудь кусочки… - Да кусочки-то можно найти, кусочки найдутся, — сказал Петрович, — да нашить-то нельзя: дело совсем гнилое, тронешь иглой — а вот уж оно и ползет. - Пусть ползет, а ты тотчас заплаточку. - Да заплаточки не на чем положить, укрепиться ей не за что, подержка больно велика. Только слава, что сукно, а подуй ветер, так разлетится. - Ну, да уж прикрепи. Как же этак, право, того!.. - Нет, — сказал Петрович решительно, — ничего нельзя сделать. Дело совсем плохое. Уж вы лучше, как придет зимнее холодное время, наделайте из нее себе онучек, потому что чулок не греет. Это немцы выдумали, чтобы побольше себе денег забирать (Петрович любил при случае кольнуть немцев); а шинель уж, видно, вам придется новую делать. При слове «новую» у Акакия Акакиевича затуманило в глазах, и всё, что ни было в комнате, так и пошло пред ним путаться. Он видел ясно одного только генерала с заклеенным бумажкой лицом, находившегося на крышке Петровичевой табакерки. - Как же новую? — сказал он, всё еще как будто находясь во сне. — Ведь у меня и денег на это нет. - Да, новую, — сказал с варварским спокойствием Петрович. - Ну, а если бы пришлось новую, как бы она того… - То есть, что будет стоить? - Да. - Да три полсотни с лишком надо будет приложить, — сказал Петрович и сжал при этом значительно губы. Он очень любил сильные эффекты, любил вдруг как-нибудь озадачить совершенно и потом поглядеть искоса, какую озадаченный сделает рожу после таких слов. - Полтораста рублей за шинель! — вскрикнул бедный Акакий Акакиевич, вскрикнул, может быть, в первый раз отроду, ибо отличался всегда тихостью голоса. - Дас, — сказал Петрович, — да еще какова шинель. Если положить на воротник куницу да пустить капишон на шелковой подкладке, так и в двести войдет. - Петрович, пожалуйста, — говорил Акакий Акакиевич умоляющим голосом, не слыша и не стараясь слышать сказанных Петровичем слов и всех его эффектов, — как-нибудь поправь, чтобы хоть сколько-нибудь еще послужила. - Да нет, это выйдет: и работу убивать и деньги попусту тратить, — сказал Петрович, и Акакий Акакиевич после таких слов вышел совершенно уничтоженный. |
| P. 117–190), дополнив первоначальный список за счет своих собственных познаний географии Палестины, внося необходимые поправки и иногда изменяя порядок 384 . Сочинение имеет большую ценность для изучения библейской географии и археологии, несмотря на то, что встречающиеся в нем этимологии, так же как и в случае с предыдущим справочником, далеки от филологической точности. 2.3. Экзегетические сочинения Составляют наиболее многочисленную и наиболее важную группу среди всех сочинений блаж. Иеронима. Как и в случае с трудами Оригена , их можно подразделить на три подгруппы: комментарии, схолии и гомилии, а также отдельные письма. Хотя многие из экзегетических сочинений Вифлеемского пресвитера написаны под влиянием предшествующих греческих экзегетов (Филона, Оригена , Дидима, Евсевия, Акакия Кесарийского, Диодора Тарсийского, Аполлинария, Евсевия Эмесского и др.), было бы большим преувеличением говорить, что они представляют собой всего лишь «адаптации литературных сокровищ Кесарийской библиотеки» 385 . Большая часть экзегетических сочинений блаж. Иеронима относится к Ветхому Завету, меньшая часть – к Новому. 2.3.1. Толкования на Ветхий Завет На Ветхий Завет блаж. Иероним составил следующие толкования (в порядке следования библейских книг): 1. Liber Quaestionum hebraicarum in Genesim («Книга еврейских вопросов на Бытие», CPL. 580; PL. 23. Col. 935–983; CCSL. 72 (P. de Lagarde. 1959). P. 1–56; рус. пер.: Жуков. 2009). Написана в 391–392 гг. 386 в тесной связи с работой над указанными выше библейскими справочниками 387 и началом нового перевода Ветхого Завета с древнееврейского. Книга написана в жанре «вопросов» (лат. quaestiones, греч. ζητματα), близком к схолиям, и имеет методологический характер: в ней толкование проистекает из различий, имеющихся между греческими переводами (известными блаж. Иерониму, в основном, из Оригеновых Гекзапл) и древнееврейским оригиналом. В работе автор опирался на труды Оригена , Евсевия и Акакия Кесарийских, Диодора Тарсийского и Евсевия Эмесского, а также на раввинистическую литературу 388 . |
| Отстройка города началась при Юстине, а довести дело до конца пришлось Юстиниану после смерти Юстина. Он и Феодора построили в Антиохии много церквей и общественных сооружений. Комит Востока Ефрем так расположил к себе уцелевших антиохийцев заботами о доставлении всего нужного, что они выбрали его своим епископом вместо погибшего Евфразия. Малала, сам антиохиец, считает нужным прибавить, что после этого страшного несчастья местные димы были некоторое время в мире. 95 Но застарелые и крепко укоренившиеся нравы вызвали вновь вражду и побоища димотов, и опыт, вынесенный из уличных свалок, сослужил в 540 году свою службу Антиохии в роковом несчастье, постигшем ее по воле царя персов Хосрова. Юстиниан, направлявший государственную политику при Юстине, пленился одной красавицей, выросшей с детства в атмосфере ипподрома. То была Феодора, красоту которой, по свидетельству современника, бессильно описать человеческое слово. Дочь смотрителя медведей партии зеленых, по имени Акакия, Феодора рано осталась сиротой вместе с двумя сестрами, из которых Комит была старше ее, а другая, Анастасия, моложе. По смерти Акакия мать Феодоры вышла замуж за другого, и дочери были предоставлены сами себе. Старшая стала актрисой и жила так, как было обычно у женщин этой профессии в то время. Живя с сестрой, Феодора еще в годы детства узнала всю грязь жизни своего круга. Рано начала она выступать как плясунья на ипподроме, и ее пленительная грация стяжала ей большую известность. Она выступала в пьесах, носивших название мимов, которые по старой традиции имели особый характер. Живя, как другие актрисы, Феодора изведала на себе все глубины падения женской нравственности. 96 Префект Пентаполя Гекеболий увез ее в Ливию; но скоро она его бросила, жила в Александрии и других городах Востока. После этого путешествия она воротилась в Константинополь. Юстиниан увлекся дивной красотой Феодоры, страстно влюбился в нее и решил жениться на ней. Темное прошлое ее не являлось препятствием к браку ни в глазах самого Юстиниана, ни его старого и простого дяди. |
| Будучи живым мертвецом, полным рабом старца и послушным орудием в его руках, ученик не имел никаких оснований самовластно нарушать своё подчинение и повиновение ему, как бы ни было тяжело ему это, как бы его духовный руководитель ни был плох. Уче- —705— ник должен развить в себе добродетель терпения. „Если случится, что наставник проповедует добродетель словом, но нерадит о делах“, учащимся нельзя быть непослушными и прекословить 2402 . Послушник не смеет обижаться на старца, когда тот оказывает другому предпочтение 2403 . Насмешки он обязан переносить и из уважения к отцу и по долгу 2404 . Нил Синайский советует иноку философски и великодушно принимать от отца духовного всё, что ни скажет тот неприятного или жестокого по малодушию: он всё-таки любит ученика своего, как мать, которая в дурном настроении бранит своего ребёнка, но будет скорбеть, как только он занеможет 2405 . Разительный пример терпения рассказан в Лествице. „Был один старец, весьма нерадивый и невоздержный. Не знаю, как он приобрёл себе ученика юного, по имени Акакия... И он (Акакий) столько потерпел от такого старца, что это многим покажется может быть невероятным. Старец ежедневно мучил его не только оскорблениями и бесчестием, но даже побоями. Терпение Акакия было не неразумно. Итак видя, что он ежедневно бедствует как купленный раб, при встрече с ним неоднократно я спрашивал его: „что, брат Акакий, каково сегодня?“ – и он немедленно показывал мне то посиневший глаз, то шею, то голову избитую“. Так прожил Акакий у своего старца девять лет до своей смерти 2406 . „Поэтому, кто пребывает в подчинении у отца, пишет Нил Син., тот да предаст себя на обиды и да побеждает их смирением, да управляется долготерпением“ 2407 ... Бывали случаи, что терпение послушника исправляло дурного старца. Так, один инок жил у старца-пьяницы, который ежедневно продавал циновки, сплетённые им и учеником, и пропивал вырученные деньги, жил без ропота, в скудости ел хлеб и не уходил к другому старцу. Три года спустя, удостоившись видения, послушник помер. |
| Такая трактовка «Шинели» перешла и в советское литературоведение, а из него, конечно, в школьный курс литературы. И хотя советской власти нет уже четверть века, в современных школах чаще всего по инерции говорят то же самое. Вот и думают семиклассники, что Акакия Акакиевича потому следует жалеть, что он — жертва несправедливой власти. Другой подход Не все, конечно, были согласны с такой социально-политической трактовкой. В свое время замечательный русский писатель Борис Зайцев (1881–1972) писал о таких толкованиях: дьявол «напустил тумана в глаза и навел марево на людей, казалось бы, обязанных Гоголя понять». А еще раньше, в 1847 году, известный поэт и литературный критик Аполлон Григорьев (1822–1864) писал: «…В образе Акакия Акакиевича поэт начертал последнюю грань обмеленья Божьего создания до той степени, что вещь, и вещь самая ничтожная, становится для человека источником беспредельной радости и уничтожающего горя, до того, что шинель делается трагическим fatum в жизни существа, созданного по образу и подобию Вечного…» Надо учитывать, что волновало Гоголя на момент написания «Шинели», чем он в те годы жил и дышал. А жил и дышал он православной верой. Известнейший исследователь духовного наследия писателя, протоиерей Василий Зеньковский, писал, что как раз в то время у Гоголя произошел «...духовный перелом, связанный с крушением эстетической утопии, перешедший потом в живую потребность религиозного понимания творчества и жизни». Насчет перелома, конечно, можно поспорить — другие исследователи полагают, что Гоголь всегда был глубоко верующим православным христианином, что его духовное развитие шло без резких поворотов, но вот что действительно очевидно — в 40-е годы XIX века Гоголя волновали вопросы религиозные: вопросы духовного делания, духовной борьбы. Он конспектировал святоотеческую литературу (читая ее, кстати, и на греческом), ежедневно молился (как отмечает доктор филологических наук Владимир Воропаев в своей книге «Духовная биография Гоголя», его молитвенное правило было куда обширнее, чем у большинства мирян). |
| И работы немного…“ Петрович взял капот, разложил его сначала на стол, рассматривал долго, покачал головою и полез рукою на окно за круглой табакеркой с портретом какого-то генерала, какого именно, неизвестно, потому что место, где находилось лицо, было проткнуто пальцем, и потом заклеено четвероугольным лоскуточком бумажки. Понюхав табаку, Петрович растопырил капот на руках и рассмотрел его против света и опять покачал головою. Потом обратил его подкладкой вверх и вновь покачал, вновь снял крышку с генералом, заклеенным бумажкой, и натащивши в нос табаку, закрыл, спрятал табакерку и наконец сказал: „Нет, нельзя поправить: худой гардероб!“ У Акакия Акакиевича при этих словах ёкнуло сердце. „Отчего же нельзя, Петрович?“ сказал он почти умоляющим голосом ребенка: „ведь только всего что на плечах поистерлось, ведь у тебя есть же какие-нибудь кусочки…“ „Да кусочки-то можно найти, кусочки найдутся“, сказал Петрович: „да нашить-то нельзя: дело совсем гнилое, тронешь иглой — а вот уж оно и ползет.“ „Пусть ползет, а ты тотчас заплаточку.“ „Да заплаточки не на чем положить, укрепиться ей не за что, подержка больно велика. Только слава что сукно, а подуй ветер, так разлетится.“ „Ну да уж прикрепи. Как же этак право того !..“ „Нет“, сказал Петрович решительно: „ничего нельзя сделать. Дело совсем плохое. Уж вы лучше, как придет зимнее холодное время, наделайте из нее себе онучек, потому что чулок не греет. Это немцы выдумали, чтобы побольше себе денег забирать (Петрович любил при случае кольнуть немцев); а шинель уж видно вам придется новую делать.“ При слове „новую“ у Акакия Акакиевича затуманило в глазах, и всё, что ни было в комнате, так и пошло пред ним путаться. Он видел ясно одного только генерала с заклеенным бумажкой лицом, находившегося на крышке Петровичевой табакерки. „Как же новую?“ сказал он, всё еще как будто находясь во сне: „ведь у меня и денег на это нет.“ „Да, новую“, сказал с варварским спокойствием Петрович. „Ну, а если бы пришлось новую, как бы она того…“ „То есть, что будет стоить?“ „Да три полсотни слишком надо будет приложить“, сказал Петрович и сжал при этом значительно губы. |
|
|
