| Понятно, что такое сложное издание – труд коллективный, в котором задействованы представители разных профессий, но без попечителей он бы не состоялся. Поэтому после слова-пролога, слова приветствия, сказанного почетным Президентом Российской государственной библиотеки Виктором Васильевичем Федоровым, выступил многолетний друг и благотворитель, председатель Попечительского совета фонда «Возрождение Тобольска» Юрий Константинович Шафраник. Он, сам человек судьбы уникальной, всецело посвященной России, интеллектуал и щедрый меценат, был искренен и вдохновенен в своих высоких оценках нового издательского подвига фонда «Возрождение Тобольска». Ю.К. Шафраник особо отметил значение деятельности руководителя Фонда А.Г. Елфимова, подчеркнув, что кроме Москвы и Санкт-Петербурга мало в России найдется организаций, которые на протяжении более чем трех десятилетий работали бы так самоотверженно на благо России, как фонд «Возрождение Тобольска». И здесь великий поэт Тютчев – достойный пример служения России талантом и всей судьбой. Помощь в издании книги, посвященной государственному деятелю Ф.И. Тютчеву, оказали и власть предержащие. Руководитель думской фракции от ЛДПР, депутат Государственной Думы РФ, председатель Правления Международного общественного фонда «Российский фонд мира» Леонид Эдуардович Слуцкий, принявший участие в частичном финансировании и реализации проекта, с присущей ему яркой отзывчивостью оценил значение издания. И это понятно, т.к. Леонид Эдуардович любит великого поэта, много из Тютчева знает наизусть, что показал на презентации, и понимает актуальность его творчества и примера служения Отечеству. Л.Э. Слуцкий, процитировав отрывок из стихотворения «К славянам», показал не только историческую прозорливость Тютчева, но поставил в ряд с ней значение деятельности фонда «Возрождение Тобольска», пообещав продолжить дружбу с Фондом и его поддержку в новых проектах, которые назвал – живой историей. Л. Э. Слуцкий вручил подарочные экземпляры издания президенту Российской государственной библиотеки В.В. Федорову и начальнику Департамента Управления информационного и документационного обеспечения Президента РФ Елене Всеволодовне Сосновой для библиотеки Администрации Президента. |
| Но это я узнал много позднее, из прекрасного далека, а пока коротал дни в грязной и запущенной, переполненной областной тюрьме. За те полгода, что я в ней пробыл, ко мне не более двух-трех раз приезжал следователь, что-то у меня спрашивал, чтобы создать видимость следственного делопроизводства вложить в соответствующую папку протокол допроса… В дело шли даже наши диалоги по поводу месяцев, проведенных Софьей Всеволодовной в занятом немцами Малоярославце, слввно я не был в то время в лагере! Пришел конец и этой игре, которую вели, кстати сказать, на высоком уровне законности: знакомили с “материалами” дела, предлагали встречу с прокурором, заставляли расписываться в санкционированном юридически надзором продлении срока следствия… Чекистский балаган закончился постановлением Особого совещания, приговорившего меня к десятилетней ссылке в отдаленных районах СССР. Десятка была в те годы и вправду “минимальным” сроком! Я, разумеется, обрадовался. Обстановка в тюрьме была тяжелой, мои силы таяли. В камерах бесчинствовали уголовники, начальство им мирволило, и случаи насилий и издевательств не переводились. Престиж старого соловчанина несколько ограждал меня от шпаны, да и отбирать было нечего; но я слабел, хирел, и условия пугали. С незалеченным туберкулезом гортани отправляться на Север выглядело страшновато, однако во мне тогда стали снова оживать надежды на одолимость зла. И было ощущение, что вопреки всему обо мне печется Благая Сила. Так что я вовсе не в безнадежном настроении отправился на этап, о котором знал только, что путь предстоит далекий и трудный. Он начался с Ярославского вокзала, где сколоченный солидный этап более шестисот человек — погрузили в теплушки. Разумеется, и тут от нас скрывали место назначения, но мы теперь могли догадываться, что путь наш на Восток, очевидно, за Урал. Доставить до места не торопились — везли с дневками во всех больших городах, в тюрьмы отводили пешими колоннами, по проезжей части улиц. Конвоиры с примкнутыми штыками сурово покрикивали не только на нас, но и на глазевших горожан, замешкавшихся отойти в сторону. Право, воскресни какой-нибудь полицейский чин, отошедший в лучший мир еще при Александре III, и попадись ему на одной из бесконечно длинных привокзальных улиц наш этап, он бы порадовался живучести традиций тюремщиков: все те же нестройные ряды затурканных арестантов, те же бравые солдатушки в серых шинелях и те же окрики и команды, приправленные сочной руганью. Он бы даже восхитился (или оторопел) разворотом деятельности своего ведомства — такие многолюдные партии ему видеть не приходилось никогда. Но, может быть, отчасти и огорчился: не было шашек наголо и аккомпанемента — кандального звона. |
| Из этих данных легко понять, почему брачный союз, о котором так хлопотала византийская политика, мог остаться только проектом или ограничиться только – как это нередко было в Византии – вызовом в Константинополь невесты для обручения, воспитания и образования. Кто же была эта нареченная супруга? На последний вопрос можно отвечать не более как догадками. По многим причинам – главная из них обнаружится далее, – между прочим, на основании характеристики князя, которую в Константинополе составили по рассказам людей, его близко знавших (особое благочестие и миролюбие), мы думаем, что письма были адресованы не к Святославу, хотя он был великим князем в период времени от 1073 по 1076 год, а к Всеволоду. Титул игемона, употребляемый в корреспонденции, тоже идет скорее к удельному князю, чем к великому. После, в XIV веке, к великому князю писали: «благороднейший великий князь» (εγενστατε μγα δοξ). Предпочтение Всеволоду может быть объясняемо его родством с предшествовавшими византийскими императорами, его браком на Грекине. Итак, имели в виду дочь Всеволода, которых у него было несколько. Судьба Всеволожиих дочерей замечательна, но еще замечательнее и удивительнее молчание об этой судьбе наших летописей. Одна из них, Евпраксия Всеволодовна, была за Генрихом IV, германским императором, играла видную роль в судьбе своего мужа, ею были заняты и папы, и кардиналы, ее видели при дворе Матильды Тосканской, ее именем наполнены современные немецкие, а также италианские летописи и поэмы, а русская летопись знает только конец ее романического и трагического поприща. «В сеже лето (1106) пострижеся Еупракси, Всеволожа дщи». А под 6617 (1109): «преставися Евпракси, дщи Всеволожа» 32 . Это все... и для монаха этого было довольно; для монаха всего интереснее, кто и когда сделался монахом или монахиней, где умер и погребен. Нам кажется загадочною и судьба другой дочери Всеволода, Анны или Яньки. В 6594 (1086) году «пострижеся дщи его девою, именемь Янька» (Ипатьевская летопись). Не это ли бывшая невеста Константина Дуки старшего? Несомненно, что она имела какие-то связи с Константинополем. Чрез три года после пострижения эта дева-черница ездила в Царьград, была принята, очевидно, с уважением и почетом при дворе Алексея Комнина; она выбрала и привела с собою в Киев нового митрополита для русской церкви. Может быть, и греческая столица, и греческий язык были ей знакомы с той поры, как она считалась невестою Дуки... Но ее нареченный муж пострижен был против воли, а она сделалась монахинею добровольно 33 . |
| «Родной край: страницы истории Загорья», в музее истории школы «Моя малая Родина». Филатова Тамара Спиридоновна, учитель высшей категории, Заслуженный учитель РФ. Социально-психологическая помощь семье и ребенку. «По щучьему велению, по моему хотению» . Проводят Ляпкова Зоя Семеновна, заместитель директора по соцзащите, Чекалкина Жанна Геннадьевна, психолог. Наверх 1.12 и. Секция «Традиционная семейно-родовая культура и преемственность служения Отечеству в современном образовании» Председатель: Шуринов Александр Сергеевич, член Совета Общества потомков участников Отечественной войны 1812 года, Действительный член Историко-Родословного Общества в Москве и Общества потомков дворянских родов (РДС), ведущий специалист по системным объектам, руководитель Центра «Родовая семья». Время проведения: 2 февраля, 10.00. Место проведения: музей-панорама «Бородинская битва», административный корпус, Кутузовский проспект, д. 38. Проезд: м. «Парк Победы» или «Кутузовская», 200 м пешком по Кутузовскому проспекту (или 1 остановка на троллейбусе), Административный корпус, 2-ой этаж, конференц-зал. 1. Курбатов Андрей Всеволодович, в. н. с. Института управления образованием РАО, научный руководитель ЦО 1804, к. т. н. «Роль традиционной семейно-родовой культуры в купировании деструктивных процессов в обществе». 2. Пряхин Михаил Николаевич, доцент кафедры массовых коммуникаций РУДН, к. филос. н. «Закон сохранения рода. К постановке проблемы». 3. Шуринов Александр Сергеевич, член Совета Общества потомков участников Отечественной войны 1812 года, руководитель Центра семейного воспитания «Родовая семья». «Родовая семья как механизм преемственности поколений и передачи духовного опыта служения Отечеству». 4. Александрова Наталья Анатольевна, руководитель программ «Родословие», «Земляки» Федеральной программы РФ «Отечество», заведующая сектором истории и специальных исторических дисциплин МГДД(Ю)Т. «Из опыта реализации программы “Родословие”». 5. Смирнова Ирина Всеволодовна, заместитель директора ГОУ ЦО по воспитательной работе. «Технология внедрения тематики изучения семейно-родового уклада в ГОУ ЦО |
| Ася, как попугайчик, спросила Олега то же, что он спросил ее: – Что вы любите больше всего, не «кого», а «что»? – Россию, – ответил Олег после минутного молчания. – Россия не «что», а «кто», – неожиданно для всех строго и серьезно произнесла Елочка, и странный оттенок глубокого, сдерживаемого чувства зазвенел в ее голосе. Все умолкли на минуту, как будто прозвучало имя недавно скончавшегося близкого человека. – О! – воскликнул Валентин Платонович. – Мысль интересная, но обсуждение отведет нас слишком далеко от вашей прямой задачи. Эту мысль мы обсудим за чайным столом. Шура, который никак не мог успокоиться в вопросе о героизме, спросил Олега: – Считаете ли вы себя героем – таким, как охарактеризовала Ксения Всеволодовна? – Героев рождает эпоха и обстановка, а не всегда личные качества, – сказал Олег. – Я видел сотни и тысячи героев среди офицеров и солдат и даже среди оборванцев-пролетариев во враждебном лагере. Героями в наше время были все, кто не бросил оружие. Думаю, что я был не лучше и не хуже других. «Ну, уже нет, – подумала Елочка. – Оценка слишком скромная! Командир «роты смерти» и два Георгия!» – но вслух не произнесла ни слова. Между тем Леля, Ася и Шура напали на Фроловского: – А вы-то сами, наш церемониймейстер? Свой номер вы, кажется, зажуливаете? Теперь ваша очередь! Фроловский взял из передней фуражку, надел ее на затылок, взлохматил себе волосы и принял тупое и угрожающее выражение лица. – Товарищи, – начал он зычным голосом, делая ударение на последнем слоге и словно выдавливая из себя слова, – в дни, когда все советские граждане, в том числе и мы – ударники нашего завода, с небывалым подъемом трудимся на пользу социалистического строительства, капиталистические акулы и их прихлебатели замышляют погубить молодую советскую республику. С помощью кулаков, буржуев и белобандитов всех мастей они хотят насадить нам снова ненавистный капиталистический строй. Но этому, товарищи, не бывать! Подлые капиталисты просчитались – мы не дадим им сунуть к нам свои свиные рыла! Даром, что ли, мы кровь проливали? В ответ на их происки мы – пролетарии завода «Красный Выборжец» заверяем партию и правительство, а также товарища Сталина, что будем работать еще лучше и еще бдительней будем следить, чтобы в наши ряды не закралось ни одного предателя-контрреволюционера, особливо из белогвардейского охвостья. Товарищи, будьте бдительны! |
| – Ну и публика! – воскликнул Валентин Платонович. – Ну и сброд! – подхватил Шура, и опять закипело возмущение. В эту как раз минуту дверь гостиной распахнулась и на пороге выросла фигура самого «потомственного». Жена, видимо, удерживая его, тянула его за руки обратно. – Вы уж очень зазнались тут! – зарычал он, вырываясь. – Ишь ты, со скандалами являются! Что же мне с семьей в подвале, что ли, оставаться? За что боролись? Да я, если захочу, всех вас упеку! Нашли кого пугать, офицерье переодетое! Ваше время прошло! Наталья Павловна поднялась, вся дрожа от бессильного негодования, остальные замерли. Один Валентин Платонович не растерялся. Он сделал шаг вперед и толкнул в грудь непрошеного гостя: – Вон, или сейчас вызову милицию по телефону и привлеку к ответственности за хулиганство! Угроз ваших здесь никто не боится. Здесь все советские граждане. Я сам был красным командиром! – и, схватив гостя за шиворот, он выволок его в переднюю. Тот ударил Валентина Платоновича с размаху кулаком, но подоспевший Шура, захлопнул дверь на задвижку. – Наталья Павловна, не расстраивайтесь, он пьян. В трезвом виде он этого не повторит, – сказал Валентин Платонович, держа платок у глаза. – Он получил хорошее ассажэ и впредь будет смирен, как ягненок, – сказал Шура. – Получил ассажэ, но не от вас! – не удержалась, чтобы не съязвить Ася. Оказалось, что у Валентина Платоновича порядком подшиблен висок и глаз. Его усадили, стали делать ему примочки арникой. Шура, не без зависти, наблюдал, как хлопотала около него Ася. Но Валентин Платонович не пожелал воспользоваться полученным преимуществом, одержимый постоянным желанием острить: – Ксения Всеволодовна, если мне суждено погибнуть во цвете лет от этой смертельной раны, умоляю Вас, в память обо мне, никогда не заключайте pari a discretion с вашим новым соседом, -улучив минуту, голосом умирающего проговорил он; девушка с досадой отвернулась. Пьяные крики начали смолкать, и скоро наступила тишина, нарушаемая только заглушёнными звуками богатырского храпа. Молодые люди собрались уходить, и Шура взял уже под руку раненого героя, как вдруг снова послышался на этот раз женский визг. Разведка показала, что вцепились друг другу в волосы жена красного курсанта с женой Хрычко, которая забралась в ее бочку с квашеной капустой, помещенную в коридоре. Валентин Платонович был очень доволен этим известием и объяснил Наталье Павловне, что междоусобные войны всегда ослабляют противника и что это значительно улучшает их положение, после чего молодые люди удалились. |
| - Как изменится сфера дошкольного образования после введения нового закона, и что будет с платностью детских садов? - Дело в том, что у нас существует указ от 7 мая о дошкольном образовании, в соответствии с которым половина дошкольного образования должна быть платной. Закон не сможет миновать этого указа, поскольку тот уже подписан. 30% дополнительного образования также будет платным. А вообще и дошкольное, и школьное образование у нас сейчас оказалось в том же положении, что и в Америке. Но интересно, что в Штатах приняли 5 лет назад закон «О соревнующейся Америке», осознав, что им, чтобы быть конкурентоспособной нацией, необходимо поднять младшую школу, поскольку младшую школу у них в итоге заканчивают люди, которые не понимают прочитанного и не знают начал алгебры. То же самое происходит у нас. Если дети не приобретают в младшей школе навыков самообразования, они не могут уже приобрести их в средней и старшей школе. Наших детей не учат учиться. Директор Института развития образования НИУ-ВШЭ, к.э.н. Ирина Абанкина: Делать из знаний багаж - бесперспективно - Ирина Всеволодовна, какие основные плюсы и минусы вы видите в новом законопроекте? - Я считаю, что в целом этот закон оформляет современные тенденции, которые уже состоялись в нашей системе образования. Это, например, признание дошкольного образования отдельным образовательным уровнем со своими программами и востребованностью. Я считаю правильным перенос и распределение ответственности за финансирование этого уровня образования между регионами и муниципалитетами. Мне кажется верным выделение разных категорий университетов, которое уже состоялось, и закрепление этого в законе. Мне представляется перспективным переход на кредитно-модульную систему образования в вузах, сохранение ответственности за социально-экономическую поддержку педагогических работников, сохранение льгот учителям. Что касается минусов. Мне кажется, серьёзным недостатком является слабая проработанность вопроса развития образования, концентрация финансового обеспечения этого развития только на государственных и муниципальных учреждениях. В этом смысле принцип равного доступа к бюджетным ресурсам как государственных, так и негосударственных учреждений не прочерчен. В законе отсутствуют некоторые современные механизмы, в частности, выхода на рынок технологий и рынок образовательных программ. |
| Теперь-то я прочел сотни книг о ГУЛАГе, занимался много Солженицыным, так что эту лексику вполне освоил. Итак, я познакомился с замечательной Ольгой Всеволодовной, к которой очень привязался. Она была открытой, приветливой, гостеприимной. Время от времени появлялся «классик», как она его называла, – и я стал общаться с Борисом Леонидовичем. А потом влюбился в Ирину. Во второе мое пребывание, с 59 по 60 год, мы с ней подали заявление в ЗАГС. Вскоре после этого я вдруг как-то странно заболел – думаю, меня незаметно кольнули. Примерно как Солженицына, когда ему вкололи что-то в ногу. Попал я в инфекционное отделение, а как выписался, меня сразу же и выслали. Ровно накануне свадьбы. Просто пришли, забрали, увезли во Внуково и посадили в самолет, летевший в Хельсинки. Откуда-то взялся билет. А через неделю Ирину и Ольгу арестовали, обвинили в спекуляции валютой или что-то в этом роде. Тот студент, который говорил, что «все сидели», имел в виду Ольгу Всеволодовну и ее мать. Так что, для Ивинской это был второй арест, а для Ирины первый. – Расскажите про Пастернака. – Я его часто видел, когда жил в Баковке, недалеко от Переделкино, он даже навещал меня. У жителей поселка я снимал веранду и комнату, но, конечно, не говорил, что я француз. Соврал, что литовец. Хозяева угощали меня картошкой и самогоном и бесконечно расспрашивали о Литве: «Ну, объясни нам, Жора, как там живут». А я в Литве был раз в жизни один день, но это не мешало мне бойко рассказывать. Борису Леонидовичу очень нравилось слушать эти байки. – А он тоже общался с вашими хозяевами? – Он со всеми общался, и все общались с ним. К нему часто люди на улице подходили за помощью и поддержкой. Знали, что он писатель, считали его кем-то вроде духовного отца, хотя и вряд ли читали. Он был очень щедрым, живым и веселым, легко смеялся. Я почти не помню его грустным. На фотографиях – да, случается, но мне кажется, что он позировал. Правда, в больнице я его не видел. Туда пускали только Ольгу Всеволодовну, и то когда его жены не было. Им нельзя было пересечься. |
| В 1095 году в городе Пьяченца (в Ломбардии на реке По) папа Урбан II собрал уже общий синод епископов Италии, Бургундии, Франции и юга Германии (на котором он впервые обратился к Европе с призывом к Первому крестовому походу). На нем присутствовало более 4 тысяч духовных лиц и около 30 тысяч мирян. Адельгейда была милостиво принята папой, однако удручает, что, несмотря на доказанность злодеяний против нее, она все равно рассматривалась как имеющая вину: «она была милосердно освобождена от епитимьи, налагаемой за подобные непотребства, тем более что она нашла в себе смелость по собственной воле и публично исповедать свои грехи» («Хроника» Бернольда). После череды страшных событий Адельгейда-Евпраксия возвращается на Русь. Однако недаром говорят: добрая слава лежит, а худая впереди бежит. Та самая «худая слава» о ней давно достигла родины, народ относится брезгливо к некогда любимой княжне. В песнях ее называют не иначе как «волочайка» (распутная женщина). Сестра же её Янка остается народной любимицей, о которой ходят легенды. Казалось бы – что общего может быть между «волочайкой» и ее целомудренной и ученой сестрой? Но именно в этот момент Анна и преподносит людям урок милосердия. Она протягивает руку несчастной Евпраксии, принимает ее в свою обитель, укрывает от жестоких и осуждающих взглядов. Янка Всеволодовна не боится молвы: как истинная христианка, она выбирает милосердие, любовь, сочувствие к страдалице-сестре. Под кровом монастыря отогревается сердце той, что, казалось бы, потеряла всё: от родной веры до доверия людям. И вскоре нет больше Адельгейды: Евпраксия возвращается в православие, а затем, по примеру сестры, принимает и иноческий образ. Господу ценна каждая душа, каждый человек – так, как если бы он был единственным на земле. Одна душа могла уйти во тьму отчаяния от нечеловеческих испытаний и погибнуть. Но Анна вернула ее Богу, соделала невестой Христовой. Светом своей мудрости и веры помогла сестре ожить, оставить мертвым погребать своих мертвецов, отрешиться от лежащего во зле мира, вспомнить «первую любовь свою» – веру отцов и устремиться к Богу, Который Сам был унижен, мучим и распят за нас. |
| Потом элегическое мое одиночество нарушил приезд Софьи Всеволодовны с сыном и моим крестником Ни-колкой Голицыным, и жизнь на некоторое время вошла в матримониальную колею, из которой столь часто выбивали меня приключения. Ялта с приближением сезона стала утрачивать прелесть малолюдства, и я не без удовольствия стал мечтать о долгих прогулках по грибы в окрестностях Малоярославца, столь скрашивавших жизнь в этом постылом городке. Однако вскоре после возвращения с юга последовали события, заставившие с ним расстаться. С переводом главврача поликлиники, чрезвычайно ценившего Софью Всеволодовну и ей покровительствующего, сложные служебные обстоятельства побудили ее переменить работу. Она уехала в Москву, мне же представился случай перекочевать в Калугу. Предполагалось, что в дальней перспективе удастся выхлопотать и мое водворение в столицу. Не наступит ли, наконец, “мирное” время, когда прекратятся репрессии, введенные, как известно, из-за предвоенных происков врагов и нападения фашистов… Домик в Калуге, где я жил, принадлежал пожилой пенсионерке, выросшей в помещичьем доме и сохранившей в обхождении повадки прежних опрятных и щепетильных горничных, не стершиеся и за последующие десятилетия работы на фабрике. Подавая чай, она уставляла поднос по-старинному, не забывая ненужных щипчиков для сахара и салфеточку. Дочь ее работала фельдшерицей в больнице и вечно выглядела озабоченной — я догадывался об осложнениях, вызванных распутыванием старых узлов и завязыванием новых. И не впервые в памятных мне обстоятельствах последних двух десятилетий наступил уравновешенный период — с потянувшимися друг за другом заполненными работой и незначащими происшествиями днями, одинаково тускло окрашенными в благополучный серенький цвет. С выполненной работой — переводом, рассказиком или комментарием — я отправлялся в Москву, там шел в ставшие “своими” издательства, виделся с нужными людьми, в платежные дни пристраивался в очереди у касс, навещал литературных знакомых, круг которых понемногу рос, затем возвращался в калужскую свою горенку, откуда не было почти поводов отлучаться. |
|
|
