| В решающие годы Смуты, когда Москва уже была захвачена поляками, архимандрит Дионисий не ограничился критикой общества и помощью нуждающимся. Троице-Сергиева лавра, отбившая долгое и хорошо организованное нападение и осаду польско-литовских войск, делается с 1611–1612 годов объединяющим центром русского национального возрождения и сопротивления 53 . Дионисий и его помощники – Авраамий Палицын, Иван Наседка и другие – составляли грамоты, призывавшие русское население встать на защиту веры и отечества 54 . Запад России в это время был захвачен поляками и шведами, на юге действовали силы анархии и социального разложения, объединившиеся вокруг второго самозванца, а после его смерти – вокруг казачьих вождей Заруцкого и Трубецкого. Зато север и северо-восток остались свободными, и сюда, на верхнюю Волгу, в Заволжье и в Поморье идут призывы архимандрита. В грамотах Дионисия слышатся те же темы, которые уже встречались в выше разобранной, видимо, им же написанной " Истории» русской национальной катастрофы.»Божьим праведным судом, за умножение грехов всего православного христианства, – пишет он в своих призывах, – в прошлых годах учинилось в Московском государстве не токмо между общего народа христианского [междоусобие], но и самое сродное естество пресечашя. Отец на сына и брат на брата воста, единородная кровь в междуусобии проливалася«. Архимандрит далее писал, что русской Смутой воспользовались еретики и поляки, и с помощью русских изменников захватили Москву, низложили и заточили патриарха и пролили " бесчисленную кровь христианскую». Дионисий звал всех русских людей спасти православие и Русь от " вечного порабощения латинского» 55 . Призывы Дионисия не остались без отклика среди русских людей. Вслед за Троице-Сергиевой лаврой Нижний Новгород – богатейший город Восточной России того времени – стал звать русских людей объединиться для организации отпора внешним и внутренним врагам. Во главе создавшегося в Нижнем Новгороде временного правительства стал представитель местного купечества,»выборный человек всею землею«, мясник Козьма Минин. В свою очередь, его грамоты требовали от русских людей»подвиг не иного чего ради, но избавы християнской, чтобы топерва московскому государству помочь на польских и литовских людей. Учинить вместе – докамества московского государства и окрестных городов Литва не овладели и крестьянския веры не порушили« 56 . Грамоты Минина выражали твердую уверенность, что»скоро Москва от Литвы очистится и православные крестьяне многие от Латинския и Люторския погубныя веры... избавит Бог» 57 . |
| Между тем царствование Самозванца началось в самое благоприятное для приобретения народного расположения время. После трехлетнего голода наступил богатый урожаем год: народ отдохнул от тяжкой нужды и, избавленный от Бориса, раздраженный несчастиями в последние годы царствования, радостно приветствовал нового царя, которого считал законным наследником престола. Торжественные церемонии въезда, коронования, брак Самозванца, пиры, увеселения, – все это занимало толпу. Расточительность Лжедимитрия, его внешняя пышность, новые постройки, прилив иностранцев оживили торговлю, а потому не удивительно, если Авраамий Палицын заметил, что москвичи полюбили царя, радуясь о своих прибытках: но эта любовь скоро исчезла, как показывает отношение народа к убитому Самозванцу. В записках польского гетмана Жолкевского, принимавшего деятельное участие в московских делах смутного времени, рассказана одна небольшая сцена, разыгравшаяся в Кракове, выразительно изображающая положение дел в Москве. В самом начале 1606 года туда приехал от Лжедимитрия посол Безобразов известить короля о вступлении нового царя на Московский престол. Справив посольство по чину, Безобразов мигнул канцлеру, в знак того, что может поговорить с ним наедине, и назначенному выслушать его пану сообщил данное ему князьями —703— Шуйскими и Голицыными поручение попенять королю зато, что он дал им в цари человека низкого и легкомысленного, жестокого, распутного мота, недостойного занимать Московский престол и не умевшего прилично обращаться с боярами; они-де не знают, как от него отделаться, и уж лучше готовы признать своим царем королевича Владислава. 930 Значит причина, почему он скоро утратил любовь народа в Москве, которая досталась ему, так сказать, даром, заключалась не столько в некоторых нарушениях обычаев русских, сколько в его отношении к подданным, в его деспотическом управлении, в его гордости и вместе с тем в его грязном нравственном характере. Самая физиономия Самозванца, выражение его лица, как оно изображается на портрете, не могли внушить к нему симпатии и доверенности. |
| Мы видим, что в описании видений книжники первой половины XVII в. стремятся сохранить и даже в какой-мо мере усилить их чисто средневековую эстетическую окраску. Световая эстетика сверкает здесь всеми своими гранями, и свет, может быть, даже сильнее, чем в классическом Средневековье, замещает красоту. Последняя в чисто средневековых традициях представлена здесь в модусе возвышенного-объект возбуждает у зрителя удивление, трепет и восхищение, граничащие с ужасом и страхом. Практически каждое видение авторы сопровождаютстереотипными формулами: «Аз же видех сия и ужасохся», «и чудяся тому неизреченному видению», «аз же недостойный от того ужасного видения в велице страсе и трепете пребыхъ», «зря видения того страшнаго и ужаснаго», «видех, рече, чюдное видение и зело ужаса исполнено» и т. п. 367 Как уже было показано ранее, именно этими формулами средневековые книжники пытались зафиксировать эстетически-религиозное переживание возвышенного. Духовное наслаждение от «страшных» видений средневековые люди испытывали, в частности, и оттого, что воспринимали их как «образ» божественного человеколюбия (ПЛДР 9, 114), как знак контакта с Богом, дающим людям по своему «бесконечному человеколюбию» очередной шанс к спасению, как знак того, что Бог не отвернулся еще от них в своих милостях. С этим же аспектом эстетического связаны и многочисленные чудеса, сопровождавшие основные события Смуты в повестях и хрониках того времени. В известном «Сказании» Авраамия Палицына 368 , центральная часть которого посвящена подробному описанию обороны Троице-Сергиева монастыря, чудотворцы Сергий и Никон неусыпно охраняли основанную и взращенную ими обитель. Они являлись защитникам, ободряя и укрепляя их, и осаждающим-с угрозами и страшными пророчествами. По Авраамию, только благодаря их чудесному вмешательству осажденные так долго удерживали оборону. Постоянной поддержке небесных сил, считает другой автор середины XVII в., обязаны были и казаки, выдержавшие осаду Азова бесчисленными ратями турок. Сама Богородица и Никола Угодник помогали осажденным, хранившим «чистоту телесную и душевную», соблюдавшим пост, постоянно воссылавшим молитвы к Богу. |
| В XVII в. существенно возрастает по сравнению с предшествующим периодом значимость внешней, физической красоты. Она все чаще начинает цениться сама по себе, вне прямой зависимости от ее символической функции, которая, естественно, не снимается, но как бы уходит на уровень само собой разумеющихся представлений. Показательны в этом плане эстетические интересы автора «Повести об азовском осадном сидении». Уделяя основное внимание героизму осажденных и чудесным явлениям, сопровождавшим оборону Азова, он не забывает с удивлением и даже восхищением отметить яркие, красочные одежды осаждавших город янычар: «…и все у них огненно, и платья на них на всех головах яныческих златоглавое, на янычанях на всех по збруям их одинаковая красная, яко зоря кажется» (РП 57). Как видим, автор на мгновение забывает о том, что речь идет о врагах, и отдается чисто эстетическому восприятию. В том же духе описывает он и начало атаки: «Знамена их зацвели на поле и прапоры, как есть по полю цветы многия. От труб великих и набатов их пошел неизреченной звук. Дивен и страшен приход их к нам под город» (65). Последняя формула («дивен и страшен»), как было неоднократно показано, в Древней Руси обычно относилась к чудесным, сверхъестественным видениям, знамениям и т. п., то есть являлась характеристикой эстетического феномена возвышенного. Так что и в этом L· случае эстетическое чувство у автора повести на мгновение оттесняет неприязнь по отношению к врагам Отечества. И с этими по сути своей новыми элементами эстетического сознания сохраняются и традиционные средневековые представления о приоритете этического над прекрасным, о бессмысленности красоты, не связанной с нравственностью, и даже о греховности физической красоты. Авраамий Палицын в своем «Сказании», описывая бесчинства и злодеяния поляков на русской земле, делает традиционный для христианства вывод: все эти беды господь попустил за беззакония наши, за безнравственный образ жизни. И здесь, добавляет он далее, перефразируя автора XVI в., не спасет нас от гнева Божия красота церковная и драгоценное убранство икон, которыми мы пытаемся умолить его. «Добро убо и сие и приятно Богови украшение святых церквей и честных икон, но аще не от лихоимства, ни от неправды, ни от посулов, ни от прочего лихоиманиа, ни от гордости» (САП 125). Красота церковная хороша только в том случае, если она создана не безнравственным путем и не служит лицемерным прикрытием недостойных деяний и помыслов. |
| Не выпадает из активного поля действия эстетического сознания этого времени и феномен безобразного. В целом безобразное рассматривается как антиценность и относится официальной эстетикой к «кромешному» миру, к комплексу сатанинских явлений и действий, направленных против истинных ценностей-Бога, добра, прекрасного. Однако, как и в случае с красотой видимого мира, здесь нет однозначной, единой установки. Так, безобразное, выраженное во внешнем виде, речах и поступках юродивого, оценивалось не само по себе, но как знак высших духовных ценностей, так как юродство почиталось на Руси как одна из высших ступеней духовного подвижничества 376 . Книжники нередко использовали натуралистические описания безобразных предметов для возбуждения особого эмоционального настроя у читателя. Авраамий Палицын, например, сочными мазками пишет безобразную картину страшных болезней, заживо поедающих осажденных в Троице-Сергиевом монастыре, чтобы подчеркнуть ужас и трагизм их положения. От недостатка нормальной пищи, тепла, одежды, лекарств, от плохой воды у многих осажденных образуется «гной во утробах», они «распухневаху от ног и даже до главы; и зубы тем исторгахуся и смрад зловонен изо устну исхождаше; руце же и нозе корчахуся, жилам сводимым внутри и вне юду от язв кипящих»; люди покрывались струпьями, исходили поносом, «и согниваху телеса их от кала измету и проядаше скверна даже до костей; и черви велицы гмизязу [ползали]» (САП 167). Если мы вспомним, что описание страшных язв на живом теле подвижника и копошащихся в них червей в византийской агиографии выполняло чисто знаковую функцию-обозначало высшую ступень аскетического подвига, полное презрение к грешной плоти 377 , то у русского автора XVII в. подобные картины имели совсем иное значение. Они апеллировали не к разуму, но к чувству читателя; не обозначали нечто внеположенное субъекту восприятия, но возбуждали его психику. Все это свидетельствует о появлении на Руси элементов нового эстетического сознания внутри традиционной культуры, традиционных в целом способов художественного выражения. Искусств всепобеждающая сила |
| В это время протодиакон велегласно запевал: «Благословен, еси Боже Отец...», и отроки в печи продолжали эту песнь до конца, а халдеи ходили кругом печи и старались усилить пламень в горне, бросая туда удобосгораемые вещества. Когда протодиакон произносил стих: «Ангел же Господень сниде купно с Азарииною чадию в пещь...», ключарь впускал с шумом ангела в печь, халдеи падали ниц, а диаконы опаляли их огнём. Отроки при виде ангела поклонялись ему и с ним трижды обходили печь. После этого халдеи выводили отроков из печи, и пещное действие оканчивалось. Действо страшного суда совершалось большей частью вне храмов. Это было молебное пение, состоявшее из пения некоторых стихир, положенных в неделю мясопустную, чтения паремий, апостола и евангелия, ектении и осенения крестом. Иногда к этому присоединялось освящение и омовение икон. В особенной приверженности к богослужению и церковной обрядности обычно и преимущественно выражалась религиозность русского народа. Люди живого религиозного чувства с приверженностью к обрядности соединяли искреннее благочестие. Но религиозность очень многих ограничивалась одним внешним исполнением обрядов, не питавшим или очень мало питавшим дух благочестия. В жизни русского народа замечаются недостатки, которые были наследием прежнего времени, но усилились под влиянием особых обстоятельств в это время. Это было время смуты в государстве, время, когда старые обычаи поисшатались, а новые установлялись. Грубость нравов особенно проявилась в смутное время, когда отсутствие твёрдой государственной власти давало широкий простор проявлению грубых страстей. Очевидец смутного времени, келарь Сергиевой лавры Авраамий Палицын, так изображает, страшные злодеяния, какие совершали в его время изменники царю и отечеству. «Россию терзали свои более, чем иноплеменники. Наши изменники были для ляхов путеводителями и хранителями, первые и последние в междоусобных сечах... Всех, твёрдых в добродетели, изменники предавали жестокой казни; метали с крутых берегов в глубину рек, расстреливали из луков и самопалов, в глазах родителей убивали детей, носили головы их на копьях; грудных младенцев, вырывая из рук матерей, разбивали о камни. |
| —588— кандидатов он не отказывался. Но ему писали большей частью только те студенты, что избегали дисциплин, требовавших языкознания, и желали отделаться работой по казенной необходимости. И сам Е. Е-ч не любил, когда его отрывали от дела посетители с расспросами по предмету диссертаций. По этому поводу составились даже анекдоты. Мой товарищ, С.И. Кедров, бывший преподаватель Московской Семинарии, занимавший первое место на церковно-историческом отделении, написал Е. Е-чу очень дельную, по рукописным материалам лаврской библиотеки, работу об Авраамие Палицыне. Е. Е-ч очень ее одобрил. Но когда, на 4-м курсе, Кедров обратился к Е. Е-чу с предложением о магистерстве, то встретил такой прием, что на всю жизнь потерял охоту к своему магистерству. Этот скромный, благодушный, кроткий и милый юноша был сам не свой: бегал, горячился, плевался, бранился и пр. Так и не получил степени, хотя и напечатал свою работу. Впоследствии составилось убеждение, что у Е. Е-ча получить магистра можно было только силком, против желания профессора. Благодаря такому отношению профессора к своим кандидатам, немного было желающих работать по такой важной, интересной и плодотворной дисциплине, как русская церковная история. К Е. Е-чу, как я сказал уже, отбирались большей частью писатели слабосильные, не мечтавшие о научной карьере и удовлетворявшиеся кандидатским дипломом. Вот почему за 33 слишком года профессуры по русской церковной истории и 24,5 из них при новом уставе, Е. Е-ч дал, если не ошибаюсь, не более пяти магистров, – и тех, кажется, вопреки своему желанно, по крайней мере – большинство. Этому содействовало и общее настроение академии нашего времени. По каким-то, непонятным мне доселе, причинам ценилось все чужое, иностранное, западно-европейское, греческое, латинское... и, в конце концов, малоплодное. А все русское и плодотворное казалось слишком простым, легким, общедоступным... Наиболее сильные работники предпочитали, что-нибудь по труднее и шли к профессорам древней и новой истории церкви, патристики, философских дисциплин, священного писания и пр. Странное явление! Студенты охотно трудились там, где могли быть |
| Владыка Лев на пленарном заседании вручает дипломы выпускникам курсов. В президиуме виден президент НовГУ А.Л. Гавриков В дальнейшем работа конференции осуществлялась по отделениям: «Духовное становление русской словесности», «Мир и человек в свете русского слова», «Духовные начала в творчестве Ф.М. Достоевского», «Духовные начала в русском просвещении», «Духовные начала в русском искусстве». Отделение «Духовное становление русской словесности» открыла Н.Г. Комар (Казань), обратившись к православным догматам как основе адекватного понимания произведений древнерусской словесности. О библейском тексте в «Сказании» Авраамия Палицына поведала А.П. Ковалева (Орел), о христианских мотивах и литературных реминисценциях в лирике Г.Р. Державина рассказали А.В. Шунков (Кемерово), О.Н. Шанаева (Рязань). Литературную деятельность славянофилов рассматривали Э.В. Захаров (Москва), Д.А. Кунильский (Петрозаводск). Значение деятельности А.Н. Муравьева для русской культуры раскрыла И.В. Моклецова (Москва). О христианских началах в творчестве русских романтиков рассказывали И.В. Вирпадже (Великий Новгород), Т.Ю. Мишина (Орел), о духовной лирике Антония Бочкова – А.В. Медведев (Санкт-Петербург). Сложные мировоззренческие проблемы А.Фета, Л.Н. Толстого, А.П. Чехова привлекли внимание Л.И. Черемисиновой (Саратов), С.В. Сызранова (Тольятти). На отделении «Мир и человек в свете русского слова» исследователей интересовали как мировоззренческие проблемы, так и проблемы поэтики, языка художественной словесности. М.Е. Локтева (Ростов-на-Дону) рассказывала о наименованиях Пресвятой Богородицы в древнерусском языке. О том, как преодолевал влияние католицизма, протестантизма в своем творчестве Н.В. Гоголь, размышлял В.Н. Сузи (Петрозаводск). Возникновение ценностного пространства в лирике А.С. Пушкина и М.Ю. Лермонтова рассмотрели Н.П. Жилина (Калининград) и Г.В. Косяков (Омск). Нравственные категории долга, праведничества в творчестве С.Т. Аксакова, Н.С. Лескова привлекли внимание Е.Ф. Григорьевой (Вологодская область), И.В. Крахмалевой (Орел). Художественные особенности сборника И.А. Новикова «Духу Святому» исследовала Т.В. Ковалева (Орел). О теме любви и одиночества в творчестве А.Н. Толстого и Ю. Фельзена рассказывали С.М. Червоненко (Москва) и Н.В. Летаева (Московская область). На сохранение рождественского и пасхального сюжета в творчестве Б. Пастернака, К. Чуковского, Е. Шварца, В. Солоухина указали И.В. Акимова (Москва), С.М. Панич (Москва), И.В. Васильева (Москва), Л.Г. Дорофеева (Калининград). Л.А. Макарова (Москва) показала, как в творчестве И.С. Шмелева раскрывается православная модель мира, а В.А. Редькин (Тверь) обратился к апокрифическим мотивам в поэме Ю. Кузнецова «Путь Христа». |
| До чего это дойдет? уже нам голодною смертью помирать.» Царь обнадеживал их прибытием Михайла Скопина-Шуйского со шведскими людьми. «Дайте сроку до вешнего Николы! – говорил он, – увидите, что Москва избавится. А вы, купцы, говорил им царь, продавайте жито в одну цену и не поднимайте цен; не прячьте, богачи, хлеба и не губите небогатых 231 ». В самом деле, по известию современника, дороговизне хлеба и усилению голода было причиною, между прочим, и то, что купцы, так же как и во время Бориса, пользовались всенародною бедою и припрятали хлебные запасы, чтобы сбыть их по возвышенным ценам, по-немногу выпуская в продажу. На требование царя, чтоб они не возвышали цен и вывезли на продажу те запасы, которые у них собраны, купцы уверяли, что у них нет в запасе хлеба. Дело несколько поправил келарь Троицкого монастыря Авраамий Палицын, если верить его собственному рассказу. На монастырском подворье было много ржи; кстати ее приберегли. Когда цены чрезвычайно поднялись, вдруг келарь пустил свою рожь по два рубля. Купцы рассчитывали, что в самом деле может скоро придти Скопин, и дело оборотится иначе, и Москва освободится от осады, а тут еще путь через Коломну станет свободен, и тогда хлеб упадет еще больше в цене, и по этому расчету купцы должны будут понизить цену. Но такое понижение не могло длиться долго и притом далеко не доходило до прежних правильных цен. В первой половине мая хлеб покупали, – рожь от полутора до двух рублей, овес от одного рубля до сорока алтын, круп гречневых до трех рублей, горох и коноплю до трех рублей, воз сена стоил до четырех рублей, корова для убоя от 10 до 20 рублей, баран 40 алтын, полоть ветчины 2 руб. Это были по тогдашним средствам такие цены, что многие должны были умирать голодною смертью. Был притом в Москве большой недостаток дров, и москвичи стали жечь дворы опальных людей 232 . Тогда пособил Василию князь Роман Гагарин, бывший зачинщик заговора 17 февраля. Он воротился из Тушина, где искал спасения после неудавшегося заговора, и в Москве всенародно говорил: «не прельщайтесь на дьявольскую прелесть; в Тушине истинный вор; и все это заговор литовского короля, с тем, чтобы христианскую веру попрать 233 . |
| Ernst Pavel. “The Triumph of Survival”. — The Nation. 1963, 2 Febr. Все неоговоренные цитаты в этой главе — по книге Авербах. Но иногда я соединял её разные фразы вместе, иногда опускал нестерпимое многословие — ведь ей на диссертацию надо было тянуть, а у нас места нет. Однако смысла я не исказил нигде. Песенные сборники Дмитлага. 1935. А музыка называлась — каналоармейская , и в конкурсной комиссии состояли вольные композиторы — Шостакович, Кабалевский, Шехтер… Сталин. Сочинения, М, 1951, т. 13, стр. 211–212 Сборник “От тюрем…”, предисловие. Сборник “От тюрем…”, стр. 449. Один из авторов — Апетер, новый начальник ГУЛага. В 1954 году на Серпантинной открыли промышленные запасы золота (раньше не знали его там). И пришлось добывать между человеческими костями: золото дороже. Отчего получилось такое сгущение, а не-колымских мемуаров почти нет? Потому ли, что на Колыму действительно стянули цвет арестантского мира? Или, как ни странно, в «ближних» лагерях дружнее вымирали? С Золотистого освободились 186 поляков (из двух тысяч ста, привезенных за год до того). Они попали в армию Сикорского, на Запад — и там, как видно, порассказали об этом Золотистом. В июне 1942 его закрыли совсем. Это требует многоразрезного объяснения, как и вся советско-германская война. Ведь идут десятилетия. Мы не успеваем разобраться и самих себя понять в одном слое, как новым пеплом ложится следующий. Ни в одном десятилетии не было свободы и чистоты информации — и от удара до удара люди не успевали разобраться ни в себе, ни в других, ни в событиях. Предисловие Вышинского к книге Авербах “От преступления к труду”, cmp. VI. Предисловие Вышинского к книге Авербах “От преступления к труду, cmp. VII. И конечно — о колхозниках и чернорабочих, но того сравнения мы сейчас не продолжим. А. И. Герцен. “К старому товарищу”. Собр. соч., изд-во Академии наук, М, 1960, т. XX, стр. 585 По всем столетиям есть такие свидетельства. В XVII пишет Юрий Крижанич, что крестьяне и ремесленники Московии живут обильнее западных, что самые бедные жители на Руси едят хороший хлеб, рыбу, мясо. Даже в Смутное время “давные житницы не истощены, и поля скирд стояху, гумны же пренаполнены одоней, и копен, и зародов до четырёх-на десять лет” (Авраамий Палицын). В XVIII веке Фонвизин, сравнивая обеспеченность русских крестьян и крестьян Лангедока, Прованса, пишет: “нахожу, беспристрастно судя, состояние наших несравненно счастливейшим”. В XIX веке о крепостной деревне Пушкин написал: “Везде следы довольства и труда.” |
|
|
