| Дело вообще представляется в таком виде, что Нижегородцы до того времени, как будто, по словам легенды, в самом деле спали и слухом не слыхали, что делается в Москве: из этой только грамоты они узнали именно о том, что настоит необходимость помочь отечеству. Так написал об этом Авраамий Палицын, и ему одному поверили историки предпочтительно пред всеми летописцами, которые о таковом действии Троицких грамот и даже о самых грамотах не говорят ни слова» 204 . Доказательства Забелина в пользу того, что не Троицкая грамота возбудила Нижегородцев, а что напротив, она не имела в данном случае никакого значения можно свести к следующим пунктам. 1) Гораздо раньше Троицкой грамоты, именно 25 августа, была прислана в Нижний грамота патриарха Гермогена с призывом не признавать царем Маринкина сына, а стоять крепко в православной вере 205 . Нижегородцы грамоту эту 30 августа переслали в Казань, а из Казани ее послали в Пермь. По всему Поволжью распространилась уже весть о том, что под Москвой неистовствуют казаки, а вместе с этим распространилось уже и возбуждение против казаков и их замыслов. «Ясно, заключает отсюда Забелин, что вся земля уже отложилась от подмосковного ополчения, от казаков и их воевод, что в ней уже зарождалось дело независимое и самостоятельное» 206 . 2) Само содержание Троицкой грамоты таково, что она не могла возбудить Нижегородского ополчения и именно вот почему: все, в том числе и Нижегородцы, были убеждены, что под Москвой, кроме поляков, появились другие враги – казаки, с которыми требуются почти одинаковые счеты; а между тем Троицкая грамота зовет и приглашает русский народ к соединению именно с этими новыми врагами. Троицкие власти умалчивают о безобразиях казаков и ни слова не говорят об убийстве Прокопия – злодействе казацких рук; это, между прочим, по мнению Забелина, вызывалось тем, что «живя вблизи казаков и казацких воевод, они (власти) по необходимости должны были мирволить им и жить с ними в дружбе». «Можно понять, заключает отсюда г. Забелин, какое впечатление могла произвести эта грамота в народе, который знал обстоятельства дела гораздо лучше, чем Троицкие власти;…. народ знал, что вся подмосковная рать стоит теперь только для грабежей, а Троицкие власти зовут, умоляют стать заедино с этими грабителями, да еще и защитить их от Ходкевича» 207 . 3) В силу таких соображений г. Забелин называет Троицкую грамоту «не совсем понятной для народа», а как такая, она не могла побудить народ к восстанию. Иное бы дело, говорит он, если бы Троицкие власти описывали вообще пагубное положение дел и «призывали бы всех, как патриарх Гермоген, образумиться, покаяться и, соединившись в одну мысль, спасти государство не от одной беды для казаков – от Ходкевича, а от общей беды, от общей смуты и разоренья, – тогда бы действительно их грамота имела тот смысл, какой приписывают ей историки и была бы принята народом, как принимались грамоты Гермогена, Ляпунова, все грамоты городов» 208 . |
| Так нужно смотреть на эти известия и так же нужно смотреть на известия Палицына и Симона. Не доверяя им, что только одна Троицкая грамота подняла Нижегородцев, должно вместе с тем признать, что эта грамота имела свое значение, которое мы и выяснили немного выше. Сам г. Забелин вопреки своему категорическому заявлению, что Троицкие грамоты не производили никакого впечатления в пользу народного движения в смутное время, в одном месте своих сочинений говорит, что они «производили должное впечатление и действие, но не такое, о котором говорит старец Авраамий» 242 . Подобное вед утверждаем и мы. Так нужно смотреть на Троицкую грамоту и на ее значение в Нижнем. После получения ее Нижегородцы начали деятельно приготовляться к походу, привлекая к себе из соседних городов и уездов, как можно более ратных людей и казны. В Марте 1612 г. ополчение, предводительствуемое князем Пожарским, вышло из Нижнего и направилось к Ярославлю. В городах, лежавших на этом пути, встречали Пожарского с восторгом. Жители Балахны и Юрьевца умножили его казну и войско. В Костроме воевода Шереметев воспротивился было и не хотел впускать ополчение в город; но потом должен был оставить свои намерения вследствие волнения жителей. Так в конце марта Пожарский пришел в Ярославль, где жители встретили его с дарами, от которых он однако отказался. По первоначальному намерению своему Пожарский хотел двинуться из Ярославля скоро: это входило в его планы. «Собрався аз князь Дмитрий со всеми ратными людьми, пришел в Ярославль, пишет он сам в окружной грамоте в Путивль, из Ярославля хотел со всеми людьми идти под Москву» 243 . Летопись о мятежах также прямо говорит, что пришедши в Ярославль, Пожарский с ополчением «хотяху идти под Москву вскоре " 244 . Понимая всю важность скорого выхода из Ярославля, кн. Дмитрий в грамотах увещевал народ поспешать. Так, Вологжанам он пишет: «и вам бы, господа, Вологодским дворяном ныне идти на Литовских людей всем вскоре, чтобы Литовские люди Московскому государству конечный гибели не навели; а токмо над Литовскими людьми поиск чинити не учнем, и вскоре на них не пойдем» 245 ...., то может учиниться разорение государству. |
| На другой день с реки Яузы Пожарский двинулся к Москве. Трубецкой еще раз сделал попытку соединиться с ним, для чего сам с своими ратными людьми встретил его и начал звать стать в одном с ним стане. Но Пожарский опять отказался и расположился особо у Арбатских ворот. Это, естественно, весьма оскорбило Трубецкого и потому-то он, а с ним вместе казаки начали на князя Дмитрия Пожарского и Кузьму и на ратных людей «нелюбовь держать» 284 . Такой ход дела, очевидно, ничего не говорит против признанного нами положения, что Трубецкой желал соединения с Пожарским. Он стал «держать нелюбовь» на Пожарского только уже после нескольких попыток соединиться с ним. Из этих обстоятельств видно, напротив, что желание быть за одно с Пожарским у Трубецкого было очень сильное. Он несколько раз взывает к Пожарскому о соединении и потом для той же цели выходит встречать Пожарского; не смотря на то, что своим чином был гораздо выше его. В этом поступке Трубецкого признают «большое снисхождение» с его стороны даже такие биографы 285 , которые склонны видеть во всех поступках кн. Трубецкого только дурную сторону. Если же несмотря на то, что Трубецкой в пользу общего дела, в пользу соединения жертвовал своим честолюбием и даже своим правом, то естественно ему было оскорбиться, когда его жертва была отвергнута. Итак, в данном случае, по нашему мнению, Пожарский простер свою осторожность за границы и тем вызвал разрыв с собой Трубецкого, – разрыв, несомненно, весьма вредный для общего дела. На третий день (22 августа) по приходу Пожарского к Москве явился сюда и гетман Ходкевич, так долго бывший предметом страха для русских и предметом надежд для поляков. Нам нет никакой надобности описывать битвы русских с войском Ходкевича. Укажем только на то обстоятельство, что казаки, «хотя и ворчали на земских людей,» тем не менее участвовали в этих битвах и тем много помогли делу. В решительной стычке с Ходкевичем 24 числа августа они занимали очень видную роль. При этом нужно упомянуть, что возбудителем казаков к битве в этот день был Авраамий Палицын. |
| Васенко – патриарх имел недостатки произношения). Нравом патриарх был «груб», «к бывающим в запрещениях косен к разрешениям»; не умея распознавать злых от добрых, он «ко льстивым паче и к лукавым прилежа». В отношении к царю Василию Шуйскому Гермоген по Хронографу вел себя недостойно: возмущал против царя злоречием и лестью, питая к Василию «огонь ненависти и супостатного коварства»; патриарх никогда не беседовал с ним «отчелюбно», но всегда «строптиво и неблаголепно» 2 / Защитник патр. Гермогена, автор опубликованной теперь отповеди, разбирает «ложного повествователя» шаг за шагом Прежде всего он уличает того в противоречиях: сказать, что патриарх был словесен и хитроречив, а с другой стороны не сладкогласив – «есть неразумие того описателя», «А еже рек нравом груб и то писавший о нем сам глуп»: указывая на хорошее знание Писания и канонов, он в тоже время обвиняет патриарха в медленном разрешении подвергнувшихся епитимьи (которое, должен понимать читатель, тоже определено правилами и должно быть известно Гермогену). На то, что Гермоген беседовал с царем «строптиво и неблаголепно», защитник отвечает так: это не правда; в то время злой патриарх многих удержал от заблуждения в лютеранство и латинство; отсылая читателя к Истории Авраамия Палицына, он отмечает, что в годы лихолетья, смут и клятвопреступлений пастырь не может проявить любви: «и какую бы любовь показавати к преступникам заповедей Божиих? » Не с царем враждовал патриарх, «но с неподобными советники его», уверяет его защитник и рассказывает пример: после взятия царскими войсками Тулы в 1607 г. патриарх настаивал на полном подавлении смуты и притом одними русскими силами без помощи иноземцев. Его царь не послушал и поздно сознав свою ошибку «возрыда и восплакася», а утешителем его явился тогда патр. Гермоген. С крамольниками, которых тогда было много не только среди мирян, но и в духовенстве, он обходился довольно круто – кроме молений и наставлений он употреблял епитимии и даже проклятия, но раскаявшихся принимал охотно и ходатайствовал за них. |
| Определили мне: занимать «окна» — уроки, на которых учительниц по какой-то причине не было. А причин таких на селе много: и уборка картошки, и ягнение козы, и приобретение поросенка, и заготовка клюквы с брусникой, и, понятное дело, хвори… Иной раз «окна» растягивались на целый день. Однажды, в конце такого дня директриса полюбопытствовала, чем занимал я урок истории, темой которого было Смутное время? Отвечаю, что рассказывал о Смутном времени, о Патриархе Ермогене, который отказался помазывать на престол польского королевича, о том, как оборонялась Троице-Сергиева лавра, как ее келарь Авраамий Палицын плавал туда-сюда через Москва-реку, замиряя противоборствующие русские полки… — А на уроке физики: “Подъемная сила”? Про подъемную силу я, конечно, рассказал, а заодно — про авиаконструктора Сикорского и его богословские работы. — А на уроке литературы: “Снежная королева”? — Эта сказка, — говорю, — христианская по своему духу, так что мы никуда не уклонялись, а беседовали о добре, любви, самопожертвовании… Историю и физику мне простили, поскольку я просто “ввел дополнительную информацию”, что методическими указаниями не запрещается, а с литературой вышла беда. Приглашают на педсовет: — В каких, — спрашивают, — методичках написано насчет христианского духа сказки “Снежная королева”? — Это, — отвечаю, — и так видно, невооруженным глазом. А они пристали: подавай им методичку — без методички никак нельзя! И отстранили меня от занятий! Вспомнились мне тогда слова апостола Павла: “А учить жене не позволяю… Ибо прежде создан Адам, а потом Ева”. Апостол говорит здесь об изначальной зависимости женщины, — вот и ждут они указаний. Само по себе это нисколько не страшно, вполне естественно и целесообразно, но когда ожидание «методичек» из поколения в поколение прививается мальчикам… Боярских детей поди в семилетнем возрасте отнимали от мамок и нянек и передавали в войско, где начиналось мужское воспитание: вот и вырастали великие полководцы — спасители Отечества. Да и просто — нормальные мужчины, готовые самостоятельно принимать решения и нести за них ответственность, ведь именно ответственность, пожалуй, и является главным отличительным качеством мужчины. А то дожили: военные министры один за другим жалуются, что армию разоряют, — и что делать в таковом случае они не ведают: указаний ждут… |
| Они начали с богослужебных книг, хотя отпечатанных уже, но наполненных грубыми ошибками вследствие невежества прежних справщиков. Исправленные экземпляры они представили митрополиту Московскому Ионе, местоблюстителю патриаршей кафедры. Но тут начались испытания для добросовестных справщиков. Закоснелое невежество восстало против них в лице прежних справщиков (Логгина и Филарета), затронутых также в их гордости и личном интересе. Они обозвали Дионисия и его сотрудников еретиками 123 . Против них был и митрополит Иона, обиженный тем, что дело это устроилось помимо него, и что новые справщики осмелились указать грубые ошибки и в книгах, напечатанных при нем. Архимандрита Дионисия, столь много потрудившегося перед тем, вместе с патриархом Гермогеном и Авраамием Палицыным для освобождения отечества от бедствий междуцарствия, и главного сотрудника его Арсения Глухого постигла участь Максима Грека . Осужденные как еретики, они подвергнуты были позору и истязаниям и, закованные в железо, брошены в монастырские подвалы, где томились около года, до вступления на патриарший престол Филарета, отца царева, возвратившегося из польского плена 124 . Польша блистала еще тогда гуманною образованностью, заимствованною из Италии. Во время восьмилетнего (1610–1618 г.г.) невольного пребывания своего в пределах Польши, оценив здесь пользу просвещения и для дела веры, Филарет открыл при Чудовом монастыре патриаршую греко-латинскую школу, поставив в ней учителем уже известного нам Арсения Глухого, того самого грамматика, который пострадал за свою ревность к просвещению при исправлении книг, а теперь вместе с архимандритом Дионисием освобожден был из заточения по предстательству иерусалимского патриарха Феофана, прибывшего в 1619 году в Москву для поставления в патриархи Филарета. Исправление книг теперь возобновилось и снова было поручено Арсению и прочим помощникам Дионисия в этом деле, вместе с ним пострадавшим за правду, теперь же торжественно оправданным на соборе, созванном Филаретом. При исправлении, Арсений и его товарищи держались на этот раз лишь древних славянских списков, согласно распоряжению осторожного Филарета, опасавшегося решительными исправлениями богослужебных книг по оригинальному тексту возбудить новую тревогу в невежественной массе 125 ; для государства же тогда необходимо было спокойствие. |
| Разделы портала «Азбука веры» ( 10 голосов: 4.5 из 5) Путешествие по святым местам русским С.-Петербург, в тип. III отдел, собственн. е. и. в. канцелярии, 1836 года. Какое неизъяснимо величественное явление представляет нам история христианства! Двенадцать бедных рыбаков, не ученых, но сильных верою в Спасителя, проповедывают слово Божие – и царства, народы покоряются всемогущему призванию, с радостью принимают святое Евангелие, и через три столетия после того мгновения, когда совершилось великое дело Искупления, уже по лицу почти всей тогда известной земли воздвигаются алтари истинному Богу, падают алтари ложных богов… Не то ли же самое явление представляется нам в истории Руси в конце X века? Целый народ, следуя примеру своего князя, толпами стремится принять святое Крещение, покидает своих идолов, предания своих отцов и с готовностью принимает новую, дотоле ему неизвестную религию. И этому причиною было могущество истины, непреодолимая сила веры на простые, неиспорченные души… «Будьте как дети» , – сказал Спаситель, – и как дети, послушные зову отца, народ русский последовал князю своему на берега Днепра, где святая вера приняла их в свои объятия . И с тех пор укоренилось благочестие в русском народе, и вместе с ним – та преданность и верность своему государю, то непоколебимое мужество против врагов православной отчизны, которые возвели Россию на столь высокую ступень могущества и славы. Религия в течение XI века соединила узами веры разноплеменные народы одного славянского корня. Но дух феодализма, дух деления земель, господствовавший тогда по всей Европе и принесенный нордманнами в Россию, не дал великому русскому народу соединиться в одно могущественное государство; судьбы Божии совершились: Россия подпала игу народа чуждого. Наступило время испытания, ниспосланного на нее Богом, – время владычества монголов. Тогда наше духовенство одно поддерживало самобытность России; оно одно не преклоняло главы пред чужеземным игом; им одушевленные, умирали князья, гибнул народ за православную веру, за свободу отчизны – и наконец, после долгого и упорного борения, сокрушил свои узы . Но и впоследствии духовенство принесло России великие услуги: в смутное время самозванцев вторично спасли наше отечество мужи, подобные Гермогену, Дионисию, Авраамию Палицыну . Словом, наше духовенство будет всегда иметь неоспоримое, священное право на признательность и уважение потомков. |
| Жестокая грубость митрополита Ионы была такова, что он по праздникам приказал приводить Дионисия на патриарший двор, чтобы здесь, под открытым небом, перед толпой народа он отбывал свои 1 000 поклонов. А толпе велено разъяснять, что это еретик, хотевший «вывести огонь из мира». Иногда приводили скованного Дионисия в сени патриарших покоев и заставляли там в жаркие летние дни стоять без капли воды. Истязания длились целый год. Арсения также держали в оковах на Кирилловском Подворье, муча всякими лишениями. И это был тот самый Дионисий Троицкий, имя которого вместе с Авраамием Палицыным, вписано золотыми буквами на страницах истории, как спасителей России. Идеалисты подсудимые имели что сказать в свое оправдание, и они старались из своего заключения всякими путями подавать свой голос. Дионисий написал оправдательную речь общего характера, адресуя ее «ко всем православным христианам». Арсений написал две речи: 1) к боярину Борису Михайловичу Салтыкову и 2) к протопопу Ивану Лукьянову, где серьезно доказывает, что нигде в древних текстах нет прибавки «и огнем». Через Салтыкова он рассчитывал воздействовать на царские сферы, на светскую власть. И потому старается вскрыть главным образом культурную подпочву всего конфликта в общем школьном невежестве. Он пишет Салтыкову: «Есть, государь, и такие, которые на нас ересь возвели, но едва и азбуку умеют. А то ведаю, что они не знают, какие в азбуке письмена гласные, согласные и двоегласные. А чтобы разуметь 8 частей речи и что такое роды и числа, времена, лица и залоги, то им и на ум не восходило. Священная Философия и в руках у них не бывала. А кто ею не занимался, тот легко может погрешать не только в божественных писаниях, но и в делах земских, хотя бы от природы был остроумен. Не искусившиеся смотрят только на строки и на буквальную речь и рассуждают: это так; а оказывается совсем не так». «Не смею, государь, дерзновенно сказать о говорящих на нас неправое, что они не знают ни православия, ни кривославия. Но только они божественное писание по чернилу доходят, смысла же писания не стараются уразуметь». |
| Спешим заметить, что упреки сии вовсе не касаются «Юрия Милославского». Г-н Загоскин точно переносит нас в 1612 год. Добрый наш народ, бояре, козаки, монахи, буйные шиши – всё это угадано, всё это действует, чувствует, как должно было действовать, чувствовать в смутные времена Минина и Авраамия Палицына. Как живы, как занимательны сцены старинной русской жизни! сколько истины и добродушной веселости в изображении характеров Кирши, Алексея Бурнаша, Федьки Хомяка, пана Копычинского, батьки Еремея! Романическое происшествие без насилия входит в раму обширнейшую происшествия исторического. Автор не спешит своим рассказом, останавливается на подробностях, заглядывает и в сторону, но никогда не утомляет внимания читателя. Разговор (живой, драматический везде, где он простонароден) обличает мастера своего дела. Но неоспоримое дарование г. Загоскина заметно изменяет ему, когда он приближается к лицам историческим. Речь Минина на нижегородской площади слаба: в ней нет порывов народного красноречия. Боярская дума изображена холодно. Можно заметить два-три легких анахронизма и некоторые погрешности противу языка и костюма. Например, новейшее выражение: столбовой дворянин употреблено в смысле человека знатного рода (мужа честна, как говорят летописцы); охотиться вместо: ездить на охоту; пользовать вместо лечить. Эти два последние выражения не простонародные, как, видно, полагает автор, но просто принадлежат языку дурного общества. Быть в ответе значило в старину: быть в посольстве. Некоторые пословицы употреблены автором не в их первобытном смысле: из сказки слова не выкинешь вместо из песни. В песне слова составляют стих, и слова не выкинешь, не испортив склада; сказка – дело другое. Но сии мелкие погрешности и другие, замеченные в 1-м «Московского вестника» нынешнего года, не могут повредить блистательному, вполне заслуженному успеху «Юрия Милославского». О записках Самсона Французские журналы извещают нас о скором появлении «Записок Самсона, парижского палача». Этого должно было ожидать. Вот до чего довела нас жажда новизны и сильных впечатлений. |
| Те отвечали: «Нас послал король со своими листами в Москву для государского дела; как нам не ехать!». Их не уговорили, и они уехали; за ними 27 человек дворян уехало; по примеру спасского архимандрита и келаря Авраамия Палицына оставили митрополита протопоп Кирилл и с ним попы и дьяконы. Из отставших таким образом от послов не поехал в Москву, но остался в польском лагере Захар Ляпунов. Говорят, что, пируя с панами, он насмехался над послами московскими. Видно, что поступок всех отставших сильно оскорбил чувство оставшихся. Но, разбирая дело беспристрастно, едва ли можно ставить в вину это оставление посольства, и об Авраамии Палицыне положительно можно сказать, что он сделал это не по дурному побуждению; он понял, что из этого посольства не будет ничего доброго, и ожидал, что оно окончится пленом; поэтому и казалось благоразумным убраться заранее, чтоб иметь возможность служить родной земле. Авраамий сделал ей гораздо больше пользы, поступив так, как поступил, чем сделал бы тогда, когда бы остался при послах и пошел бы за ними в многолетний плен. VI. Ропот в Московском государстве. – Заявление Ляпунова. – Мужество патриарха Гермогена. – Боярская грамота к Сигизмунду Ожидая тревоги, Гонсевский дал приказание, чтоб русские рано поутру и по вечерам не ходили по городу, а на стенах расставлена была польская стража; по улицам ездили денно и нощно вооруженные верховые отряды и надсматривали за жителями. Остальных стрельцов и ратных людей выслали из Москвы под разными предлогами в город. Говорили, что бывали убийства; на Неглинной нашли восемь убитых стрельцов, и подозрение падало на литовских людей. Все боялись иноземцев. Никто не смел роптать громко, чтобы не попасть в список, в котором записывал Андронов нерасположенных к Сигизмунду людей. Но в городах не молчали, как только услышали, что делается под Смоленском. Первый поднявший голос на всю Русь за оскорбление святыни народной был Прокопий Ляпунов, до сих пор столь преданный делу Владислава. Он, действительно, рад был королевичу, надеялся, что вот, наконец, Русь успокоится от своих смут, не будет ходить вслед за цариками. |
|
|
