| (О кадиле (что оно значит духовно) – Бычкова Описание сборников стр. 214. Кондийка – кандея, – Закревского). (В 1602 году в одной церкви Тверской области „вокруг престола под сенью завес тафтяная алая”, – см. книжку: Микулинская летопись, составленная по древним актам от 1354 до 1678 года, Москва, 1854, стр. 49. [Ср. 2 половины I т. стр. 149–150/175–176 ]. Завесы с дробницей Владимира Васильковича, – Ипатская летопись, стр. 609 начало). На полковых знамёнах были изображаемы образа (значит, знамёна были совершенно то же, что теперь в церквах хоругви), – 1 Софийская, т. V Ι, стр. 11. В каждом приходе было своё знамя? Или хоругви в старину были не во всех церквах?). (Как мы уже говорили (2 половины I т. стр. 155–160/181–187 ), в прежнее время вследствие обширности наших епархий у нас не представлялось возможным, чтобы архиереи непременно сами освящали все приходские церкви, и поэтому у нас ввелось в обычай вместо собственного архиерейского освящения полагать в приходских церквах освящённые архиереями антиминсы. Когда вошло у нас в обычай класть антиминсы на все престолы, т. е. и на освящённые архиереями – сказать не можем. Приготовлялись антиминсы главным образом из холста и льна. По своей форме они суть весьма малые четырёхугольники или четырёхугольные лоскуты, и именно квадратные, имеющие четверть, четверть с небольшим длины и ширины (а иногда 9, 11½ ширины и 7 и 9½ длины). У антиминсов были наугольники с исподней или лицевой стороны – для прикрепления их сверху срачицы. Все изображения на антиминсах (при отсутствии всяких надписей) состоят в начертании трёх небольших крестов, которое обыкновенно сделано не кистью живописца и не красками, а пером и чернилами (наподобие того и с тем искусством, как делаются надписи на почтовых, посылаемых в холсте, тюках). Кресты изображались 8, 7, 6 и 4-конечные. Если показать человеку, не знающему, древний антиминс, то, увидав весьма небольшой квадратный грубо-холщовый белый лоскут, он никак не подумает, чтобы это было то, что есть на самом деле 627 . |
| Наконец, в слове Илариона мы имеем важный памятник для понимания и характеристики как вообще состояния просвещения на Руси в XII веке, так и установившихся литературных направлений. Наряду с пастырями-проповедниками, имевшими в виду главным образом свое, так сказать, миссионерское назначение среди новопросвещенной паствы, которые посему стремились к насаждению и укреплению в ней начал новой веры и высоких правил христианской нравственности и искоренению привычек прошлого язычества, мы встречаем лиц, задающихся целями более утонченного и возвышенного воздействия на слушателей при посредстве ораторского искусства. Представители этого рода проповеднической литературы в XII веке – Иларион и Кирилл Туровский , – оставившие для своего времени замечательные труды, и, вероятно, знакомые не с одними образцами ораторского красноречия, но изучавшие и теорию его 78 , – дают основание предполагать о значительных успехах нашего духовно-культурного развития, о высокой степени христианского просвещения в эту начальную эпоху. Что слово митрополита Илариона не было забыто потомством и пользовалось заслуженным вниманием, доказывают его многочисленные списки, а также заимствования из него некоторых отделов неспособными к самостоятельному творчеству авторами. «В конце XIII ст. летописец волынский, прославляя память князя Владимирского Владимира Васильковича и преемника его – брата Мстислава, воспользовался с некоторою переменою словами Илариона в похвалу св. Владимира». «Подобные заимствования встречаются в похвальном слове князю Константину муромскому, которому приписывается обращение Мурома в христианство » 79 . В «Сборнике», издан. проф. Соболевским, приведено слово в похвалу св. Владимиру из рукописи XVII стол., представляющее переделку слова Илариона (стр. 58, VIII). Сербский писатель XIII века Доментиан в житии великого жупана Немани описывает успехи христианства в Сербии теми же самыми словами, как и митр. Иларион. При тесном литературном общении Руси с южными славянами возможно что слово Илариона было известно в Сербии 80 . О законе Моисеом данеемъ 81 и о благодати и истинне Иисус Христомь бывшим и како закон отъиде, благодать (же) и истина всю землю исполни, и вера в вся языки простреся и до нашего языка русьскаго, и похвала кагану 82 нашему Владимеру, от негоже крещени быхом (и молитва к Богу от всеа земли нашеа) |
| С другой стороны, поляки вошли в волынские владения у Бреста, взяли десять сел и пошли назад; но жители Бреста с воеводою Титом, в числе 70 человек, ударили на 200 поляков, убили у них 80 человек, других взяли в плен и возвратили все пограбленное. Скоро встала усобица между Семовитовичами мазовецкими - известным нам Конрадом и братом его Болеславом. Конрад обратился с просьбою о помощи к Владимиру Васильковичу волынскому; тот принял к сердцу его обиду и со слезами отвечал его послу: " Скажи брату - бог будет мстителем за твой позор, а я готов тебе на помощь " , - и действительно стал собираться на Болеслава; послал и к племяннику Юрию Львовичу холмскому за помощью, и тот отвечал: " Дядюшка! с радостию бы пошел и сам с тобою, но некогда: еду в Суздаль жениться, а с собою беру немногих людей: так все мои люди и бояре богу на руки да тебе, когда тебе будет угодно, тогда с ними и ступай " . Владимир собрал рать и выступил к Бресту, но прежде отправил к Конраду посла, который, опасаясь неверных бояр последнего, сказал при них князю: " Брат твой Владимир велел тебе сказать: с радостию бы помог тебе, да нельзя: татары мешают " . Сказавши это, посол взял Конрада за руку и сильно пожал ее; князь догадался, вышел с ним вон, и посол начал опять говорить: " Брат велел тебе сказать: приготовляйся сам и лодки приготовь на Висле, рать у тебя будет завтра " . Конрад сильно обрадовался, велел поскорее готовить лодки и сам приготовился; рать волынская пришла, перевезлась через Вислу и пошла вместе с Конрадом во владения Болеслава, где осадили город Гостинный. Конрад, ездя по полкам, начал говорить: " Братья моя, милая Русь! ступайте, бейтесь дружнее! " Полки двинулись под стены, другие стали неподвижно, оберегая товарищей от внезапного нападения поляков. Осажденные сыпали на русских каменья, как град сильный, но те ловко отстреливались; дело дошло и до копий, и поляки начали валиться со стен, как снопы, наконец город был взят; победители захватили в нем много всякого добра и пленных, остальных перебили, город сожгли и возвратились домой с победою и честью великою, потерявши только двух человек убитыми, но и те были убиты не под городом, а в наезде, один был родом прусс, а другой - придворный слуга князя Владимира, любимый его сын боярский Pax Михайлович. |
| Руссы в житии характеризуются: „Случилось нашествие Руссов ( τν ς), народа, как все знают, жесточайшего и свирепого и не имеющего даже ни малейшей частицы человеколюбия, – зверообразные нравами, бесчеловечные делами, самым видом показывающие скверноубийство, не находящие ни в чём другом с прочими людьми радости, как в кровопролитии этот-то народ, губительный делом и именем (по всей вероятности аллюзия на ξ, которое употреблялось и в форме ς, – Гедеон. Отрывки исследований о Варяжском вопросе I, 60, что значит тарантул, ядовитый паук, а может быть сближение с библейскими пророка Иезекииля Росами), начав опустошение от Пропонтиды” и проч. (в житии, которое у Болландистов только в латинском переводе, без греческого подлинника, n. 43; греческий подлинник приведённого нами места из жития в статье A. А. Куника „О записке Готского топарха”, напечатанной в Записках Императорской Академии Наук, том 24, кн. I, 1875, стр. 98, прим., также в помянутой статье Васильевского, ibid. ч. CXCV” стр. 304). Г. Куник хочет разуметь под Руссами, нападавшими на Амастриду, Аскольда и Дира; но позволим себе заметить, что о Руссах этих говорится, как о народе, всем хорошо известном по своим качествам, и что о них прямо сказано: как все знают, ς πντες σασιν: каким образом будет это приложимо к Аскольду и Диру, которые явились бы для грабежей в первый раз? Отсюда произошло название Суровской (вместо Сурожской) ряд. О Суроже и купцах, торговавших в нём или Сурожанах, упоминают: Слово о полку Игореве (по изд. в Русских Достопам., ч. III, стр. 40: «велит послушати земли незнаеме – Вълзе и Поморию и Сурожу и Корсуню»), Ипатская летопись под 1288г. (при описании смерти Владимира Васильковича Галицкого: «плакашеся над ним все множество Володимерцев, Немци и Сурожьце и Новгородци и Жидове»). Как о купцах удалых молодцах говорят о Сурожанах народные песни (Песни, собрание, Киреевск., выпуск 3, стр. 107: «Ой ты гой еси охотничек, Суровец, богат сам Суздалец»). По важному торговому значению и по большой известности у нас Сурожа и Азовское море, составлявшее водяную дорогу к нему, получило название Сурожского. |
| Скачать epub pdf 51. Владимирко Володаревич (Владимир Владимирович), князь галицкий сын Володаря Ростиславича, князя перемышльского (в нынешней Галиции) от брака с неизвестною. Родился в Перемышле (галицком) около 1095 г.; сложившись с Васильком Ростиславичем, князем теребовльским (см. 50), своим дядей, выкупил из неволи отца, коварно захваченного ляхами в 1122 г.; был с отцом и дядей в венгро-польском стане под Владимиром-Волынским в 1123 г.; по смерти отца сел на княжение в Звенигороде (подольском) 13 марта 1124 г.; не ладя с братом своим Ростиславом, князем перемышльским, ездил за помощью в Венгрию, но, принужденный Мстиславом Владимировичем Великим, государем киевским, смирился в 1126 г.; по смерти брата своего, Ростислава, взял Перемышль себе, а сыну братнину, Ивану, называемому Берладником (от Берлада, или Бырлада, города в Молдавии, между реками Прутом и Се-ретом), велел жить в Звенигороде, т. е. сделал племянника князем-изгоем (безместным), в 1129 г.; был участником усобицы Бориса Коломановича, внука Мономахова, с Белою III Слепым, королем венгерским, в 1132 г., и осады Чернигова Ярополком II, великим князем киевским, в 1138 г.; как союзник Всеволода II,beлukoro князя киевского, вступал с войной в область Владимиро-Волынскую; но возвратился без боя в 1139 г.; по смерти последнего Васильковича, Ивана, взял его Теребовль себе и, сделавшись единодержцем страны, перенес стол свой в г. Галич на р. Днестре, в 1140 г.; ходил по приказанию великого князя Всеволода II в Польшу в 1143 г.; воевал с тем же великим князем, но без боя, уплатив ему только 1200 гривен серебра «за труды», в 1144 г.; по случаю восстания Ивана Берладника взял с боя и жестоко наказал свой Галич, друживший мятежнику, в 1145 г.; видел нашествие к нему самого великого князя Всеволода II, но не потерял ничего, в 1146 г.; был ходатаем мира между великим князем Изяславом II и его дядей, князем Юрием суздальским, у города Луцка в 1149 г.; по разрыве этого мира явился сторонником Юрия к Киеву и тем вовлек себя в войну с венграми, но отделался хитростью, в 1150 г.; на обратном пути домой обобрал дань с городов волынских и разбил Мстислава, сына великого князя Изяслава II, в 1151 г.; разбит соединенными силами Изяслава II и венгров на р. Саке в 1152 г.; умер в Галиче скоропостижно в феврале 1153 г. О месте погребения тела его сведений нет. Князь Владимирко был женат, по мнению Татищева, на княжне венгерской и имел от нее сына Ярослава, князя галицкого, прозванием Осмомысл (см. 197). Читать далее Источник: Алфавитно-справочный перечень государей русских и замечательнейших особ их крови/сост. М.Д. Хмыровым. - Санкт-Петербург : [б. и.], 1993. - 165, с., ил. Поделиться ссылкой на выделенное |
| Все это выводило из строя один из главных механизмов общерус. единства - совместную оборону против «поганых» (степняков). Параллельно шел процесс политического дробления древнерус. княжеств и земель. Так, в сер. XIII в. во Владимиро-Суздальской земле помимо уже существовавших к тому времени Ростовского, Ярославского, Угличского, Переяславского, Суздальского, Стародубского и Юрьевского княжеств образовались еще 6 княжеских столов: Белозерский, Галицко-Дмитровский, Московский, Тверской, Костромской и Городецкий, практически в каждом из к-рых закрепилась собственная княжеская ветвь. Аналогично обстояли дела в Чернигово-Северской земле, где в это время появились Воргольское, Липовечское, Брянское, Карачевское, Глуховское и Тарусское княжества, и в других землях. Следствием политического дробления древнерус. княжеств и земель явилась девальвация политической роли великого княжения, которое становилось просто территориальным приращением к владениям того или иного «старейшего» в своем роде князя. Исключение представляло Галицко-Волынское княжество, к-рое с 70-х гг. XIII в. консолидировалось под властью галицкого кн. Льва I Даниловича и волынского кн. Владимира Васильковича при лидирующей роли первого. Однако политические интересы Льва I и Владимира, равно как и их преемников, были ориентированы на католич. запад (Венгрию и Польшу) и языческий север (отражение литов. и ятвяжской угрозы). В сложившихся условиях никакой сколько-нибудь устойчивой координации усилий древнерус. княжеств (Волынского, Смоленского, Брянского, Новгорода и др.), страдавших от литов. набегов, к-рые постепенно перерастали в территориальные захваты, не наблюдается (за исключением походов, организованных по приказу и с участием войск ордынских ханов). В этом смысле кризис древнерус. государственности в результате утверждения ордынского ига предопределил успех экспансии Литвы в XIV в., катастрофический для древнерус. единства, ибо он лишил фрагменты Древнерусского гос-ва последней политической скрепы - общности династии. |
| Подолье страшно опустошаемо было крымскими татарами. В каждый набег они уводили с собой множество пленных. Там опустошительные набеги продолжались во все XV и XVI столетия. Русь и Подолье опустошены были до такой степени, что превратились почти в пустыню. 62 Брестская земля – Полесье от Бреста к югу до Влодавы и на восток по обеим сторонам Припяти до Днепра, и Подляшье от Менджиреца и Белы, простираясь к северу между Мазовией и Трокским воеводством до Августова, еще с IX века находилась под властью русских князей, которые утвердили здесь свою власть, частью покорив и частью потеснив ятвягов и литовцев, и построили в ней города: на Полесье Брест, Слоним (упом. в XI в.), Гродно (упом. в 1197 г.), Волковыск, Кобрин (упом. в XIII в.); а на Подляшье: Мельник, Дрогичин, Бельск, Брянск и Сураж (упом. в XIII в.). – Брест над Бугом приобрел значение центра в этом крае и был княжеским городом; но в 1171 г. Брестское княжество присоединено к Владимирскому. Роман волынский, и потом галицкий, защищал их от соседей, литовцев и ятвягов, и часто бывал в Бресте. Брестяне любили его и по смерти его призвали к себе в 1209 г. из Кракова вдову его с сыном Васильком. Сделавшийся потом галицко-владимирским князем, брат Василька, Даниил часто воевал с ятвягами, присоединил все Полесье и часть Подляшья с Дрогичином, Бельском и др. к своей державе и в 1253 г. венчался в Дрогичине королевским венцом. Преемники Даниила удерживали за собой эти северные окраины его державы. Племянник Даниила, Владимир Василькович, построил Каменец на Льсне и укрепил Брест, Бельск и другие города, построил в Каменце и Вельске церкви и снабдил их богатыми утварями. 63 В первой половине XIV века (около 1337 г.) литовские князья завладели Брестской землей. В ней княжил сын Гедимина Кейстут. Вступивший после Ольгерда на великокняжеский престол, старший сын его Ягайло, начал войну с дядей, но был побежден. После того Ягайло предательски пригласил Кейстута к себе в Крев, посадил в темницу и приказал своим слугам задушить старика. Сыну Кейстута Витовту, владевшему княжеством Трокским и Жмудским, угрожала та же участь, но он, переодевшись в женское платье, успел уйти из виленской тюрьмы. В 1385 г. он согласился на условия, предложенные ему Ягайлом и получил в удел свою отчину – Берестье и Подляшье, именно Брест, Дрогичин, Сураж, Каменец, Бельск и Волковыск. Витовт удержал их за собой и после того, как в 1392 г. занял престол великого княжества литовского. В 1446 году великий князь литовский Казимир Ягеллович, перед тем как принять мольскую корону, чтобы не ставить Буга границей между Польшей и Литвой, отделил от Польши Ломазы и Палюбичи с многими селами на левом берегу Буга и присоединил их к Бресту. В 1501 г. образовано было Подляшское воеводство, а по присоединении его в 1569 г. к Польше, образовано Бресто-литовское воеводство, с поветами Брестским, Пинским и Кобринским. |
| 175 (1097 г.); ср. новгородцы «смолняне», «людие черниговцы» – ПСРЛ, т. II, стб. 301 (1139 г.). 102 ПВЛ, ч. 1, стр. 168 (1096 г.); ср. известие о «белозерцах», поддержавших борьбу Яна Вышатича против восставших крестьян, – там же, стр. 117 (1071 г.). 108 ПСРЛ, т. II, стб. 307 (1141 г.); ср. НПЛ, стр. 25 (1138 г. – о вече здесь не говорится). О приглашении Святослава см.: ПСРЛ, т. XXV, стр. 34 (1139 г.: «новгородци же послашася» за Святославом в Киев, где «заходивше ему роте»). 109 ПСРЛ, т. II, стб. 370 (1148 г.); т. XXV, стр. 45 (1149 г.); ср.НПЛ, стр. 28 (1148 г.) – о вече здесь не говорится. 111 Там же, стб. 511; подробнее: т. XXV, стр. 68 – 69 (1160 г.); ср. НПЛ, стр. 30 (1160 г.) – о вече здесь не говорится. 112 ПСРЛ, т. II, стб. 537 (1170 г.) – здесь князь ошибочно назван «Ярославичем»; т. XXV, стр. 77 (1168 г.); ср. НПЛ, стр. 32 (1168 г.) – о вечах здесь не говорится. Быть может, в Киеве иначе понимали вече, чем в Новгороде? Впрочем, в летописании XII – XIII bb. наблюдается смешение терминов сонм (снем), вече, совет (дума). Позднее оно станет правилом. См., например: ПСРЛ, т. XXII, ч. 1, стр.387 («вечем снемшеся»). 113 ПСРЛ, т. II, стб.510(1160 г.); подробнее: В.Т.Пашуто. Очеркиˆистории СССР (XII – XIII bb.). М., 1960, стр. 39 – 41. 114 Ср. замечание владимирского овода: «издавна суть свобожени нов- городци прадеды князь наших» – ПСРЛ, т. I, вып. 2, стб. 362 (1169 г.). 118 ПСРЛ, т. II, стб. 647 (1185 г.). В Смоленске вообще было неспокойно: недавно здесь умер былой сторонник ростовских бояр Роман Ростиславич, который «многия досады прия от смолнян» (там же, стб. 617), а вскоре произошла «въстань» между князем и смольнянами, когда «много голов паде луцьших муж...» (НПЛ, стр. 38). 123 Там же, стр. 59 (1218 г.). Душильчевичи с Торговой стороны – сторонники суздальской партии (НПЛ, стр. 59, 67). 124 Там же, стр. 65 (1228 г.), о разгроме двора Судимира – стр. 67, о его связях с Ярославом – стр. 74. 134 Там же, стб. 763 – 764. Волынский князь Владимир Василькович продолжал ту же линию: «лепшие мужи» ценили его за предоставленную им «свободу» (там же, стб. |
| Там, где княжеская власть теснее сотрудничала с городами, защищая права «местичей», она имела больше возможностей на передачу этих городов по наследству: «Дал ти есть землю свою всю и городы по своемь животе», – говорил владимирский князь Владимир Василькович своему преемнику Мстиславу 165 . Однако и в этом случае решение согласовывалось с советом города. Получив землю и города по ряду, князь Мстислав поехал в стольный город Владимир и в епископском храме «созва бояры володимерьскыя брата своего и местиче, русци и немце и повеле передо всими чести грамоту братню о даньи земли и всех городов и столного города Володимеря». Совет выслушал, одобрил, и епископ благословил Мстислава на княжение 166 . Думаю, что подобный же совет собирал и Ярослав Всеволодович, который «созва вси переяславци» к церкви св. Спаса, произнес речь, видимо, по традиционной форме: «Братие переяславци, се отец мой иде к богови, а вас отдал мне, а мене вдал вам на руце; да рците ми, братия, аще хощети мя имети собе, яко же иместа отца моего и головы свои за мя сложити» 167 . В условиях, когда «богат возглаголеть – вси молчат и вознесут его слово до облак; а убогий возглаголеть – вси на нь кликнуть», 168 было бы наивно искать в подобного рода формах феодальной демократии элементы народоправства. Среди городского населения летописи иногда упоминают «горожан» – местичей (бюргеров) в собственном смысле слова. Например, в Галиче летописями называются «бояре и гражане» 169 . Местичи – это особый слой горожан, бюргерская верхушка посада, не случайно упоминаемая во Владимире рядом с иностранными купцами, т. е. гостями. Источники выделяют «место» в городе: «въеха в место, а в город нелзе быстьвъехати», – сказано о Кракове, где, так же как и во Владимире, местичи составляли особую группу горожан 170 . Порядки на Руси и в Польше были схожие. Мы видели, как пытались некоторые сильные князья, прибегнув к помощи соборов, утвердить на Руси наследственную власть – их стремлениям не суждено было осуществиться. Еще менее удачными оказались попытки нарушить традиционные формы договоров с вольными городами и превратить их в наследственную собственность князей. Примеры подобных нарушений ряда, быть может, помогут еще яснее увидеть, кто был руководящей силой веча. |
| Книжники XIII в. не только сообщают о красоте русских городов, они хорошо помнят, что и строили эти города русские мастера в прекрасных местах. И хотя многие из них лежали в руинах, мечта о сооружении новых прекрасных городов не покидала русичей. Рассказывая о легендарном граде Китеже, писатель не преминул сообщить, что основан он был в прекрасном месте: и приехал князь Георгий к Светлояруозеру. «И виде место то велми прекрасно и многолюдно. И по умолению их (жителей тех мест B. Б.) повеле благоверный князь Георгий Всеволодович строити на берегу езера того Светлояра град именем Болший Китеж, бе бо место то велми прекрасно, и на другом же брезе езера того роща дубовая» (214). Все характерные для домонгольской Руси представления о красоте и прекрасном сохраняются книжниками и этого периода. Канонизируется и превращается в устойчивый стереотип идеал князя-человека, прекрасного видом, сильного, храброго, мужественного, благочестивого и добродетельжного. Именно таким изображает галицко-волынская летопись волынского князя Владимира Васильковича. Ростом он был высок, широк в плечах, лицом красив; волосы имел русые, кудрявые, бороду стриг; был начитан и мудр, как философ; храбрый и ловкий охотник. «Кроток, смирен, незлобив, правдив, не мьздоимець, не лжив, татьбы ненавидяще, питья же не пи от воздраста своего (то есть в течение всей жизни – В, Б.). Любь же имеяше ко всим, паче же и ко братьи своей». Усердствовал в доброте, построил много церквей и монастырей; был милостив ко всем. «Мужьство и умь в немь живяше, правда же и истина с ним ходяста иного добродеаньа в немь много беаше, гордости же в немь не бяше…» (408). В этом нравственно-эстетическом идеале русского князя, сформировавшемся еще в домонгольский период, усматривали русичи времен нашествия средоточие нравственного, духовного и физического потенциалов русского народа; в нем видели залог грядущего освобождения Руси. Не случайно летописец возводит в идеал весь род рязанских князей, первыми вступивших в неравную битву с татаро-монголами и мужественно испивших «смертную чашу». |
|
|
