| Василий – царский [греч.] Василисса – царица [греч.], (Erika – скандин.) Вера – русск. перевод греч. слова пистис – вера. Вероника (или Виринея, Berenice) – подлинный лик [лат.] Виктор – победитель [лат.] Виктория – побеждающая [лат.] Виталий – жизненный [лат.] Владимир – владеющий миром [слав.] Всеволод – всем владеющий [слав.] Вячеслав – многославный [слав.] Гавриил – муж Божий [евр.] Галина – тишина, спокойствие [греч.] Геннадий – благородный [греч.] Григорий – бодрствующий [греч.] Георгий (Егор, Юрий) – земледелец [греч.] Глеб – (Gumleib) – любящий Бога [сканд.] Герман – единоутробный [лат.]; благородный воин [сканд.] Давид – возлюбленный [евр.] Дамиан – посвященный Дамии [греч.] Даниил – судья Божий [евр.] Дария – побеждающая [перс.] Димитрий – плодородный, от Деметре – богини земледелия [греч.] Евгений – благородный [греч.] Евгения – благородная [греч.] Евдокия – благоволение [греч.] Евфросиния – радостная [греч.] Екатерина – всегда чистая [греч.] Елена (Елеонора) – факел [греч.] Елизавета – почитающая Бога [евр.] Зинаида – божественная (дочь Зевса) [греч.] Зоя – жизнь [греч.] Иаков (Яков) – запинатель, пятка [евр.] Игнатий – пламенный [лат.] Игорь – герой [сканд.] Иларион – веселый [греч.] Илия – крепость Господня [евр.] Иоаким – Бог поставил [евр.] Иоанн – благодать Господня [евр.] (в народе – Иван). Инна – сокращ. форма Агрипина [греч., болг.] (первоначально мужское имя) Иннокентий – неповинный [лат.] Ирина – мир (мирная) [греч.] Иулиания (Ульяна, Юлиания) – Юлиева [лат.] Кира – госпожа [греч.] Кирилл – барчук [персид.], повелитель [греч.] Клавдия – римское родовое имя от “хромать” [лат.] Константин – твердый, постоянный [лат.] Косьма – заботящийся о красоте [греч.] Ксения – гостья, чужеземная [греч.] Ксенофонт – говорящий на иностранном языке [греч.] Лариса – морская птица, чайка Лев – лев [лат.] Леонилла – от leo – лев [лат.] Леонид – потомок льва [лат., греч.] Леонида – львиная [лат.] Леонтий – львиный [лат.] |
| — Вот именно — кипели, копошились, цеплялись усиками, сливались, разрывались… — рассказывал Виктор Алексеевич, — и во мне напевалось это «звездою учахуся», открывшаяся вдруг мне «астрономическая» молитва. Никогда до того не постигал я великолепия этих слов. Они явились во мне живыми, во мне поющими, связались с небом, с мерцаньем звезд, и я почувствовал, слышал, как п е л и звезды. Кипящее их мерцанье сливалось с морозным гулом невидных колоколен, с пением в моей душе. Сердце во мне восторженно горело… не передать. Я слышал п о ю щ и й свет. И во всем чудилось мне… — и в звездно-кипящем небе, в звездном дыму его, и в древних соборах наших, где так же поют и славят, только земными голосами… и в сугробах, где каждая снежинка играла светом, и в колком сверканье инея, сеявшего со звезд… и во всей жизни нашей — в верованьях, в моленьях, в тайнах, в которые верила Даринька, которых она пугалась… — во всем почуялась мне каким-то новым, прозревшим чувством… непостижимая Божья Тайна. Прозрение любовью? Не знаю. Знаю только, как глубоко почувствовал я неразрывную связанность всех и всего с о в с е м, с о В с е м… будто все перевито этой Тайной… от пояска с гробницы, от каких-то младенчиков-царевен до безграничных далей, до «альфы» в созвездии Геркулеса… той бесконечно недоступной «альфы», куда все мчится, с солнцем, с землей, с Москвой, с этим Кремлем, с сугробами, с Даринькой, с младенчиками-царевнами, через которых может р а з р е ш и т ь с я… — а почему н е м о ж е т?!.. — с этими кроткими, милыми, молитвенно светящими в темноту окошками в решетках, за которыми Даринька молилась Тайне о «детской милости». Почувствовал вдруг до жгучего, ожога в сердце, в глазах… — ожога счастьем? — что мы у к р ы т ы, всё, всё укрыто, «привеяно в уюточку», как просказала та старушка у столика в морозе, матушка Виринея, прозорливая… все, все усчитано, все — к месту… что моя Дариня — отображение вечной мудрости, звезда поющая, учившая меня молиться. Там, в зимнем, ночном Кремле, в сугробах, внял я предвечное рождение Тайны — Рождество. |
| Всякий, ненавидящий брата своего, есть человекоубийца; а вы знаете, что никакой человекоубийца не имеет жизни вечной, в нем пребывающей. 1 Ин. 3,15 ДОМНИНА АНТИОХИЙСКАЯ Статья из энциклопедии " Древо " : drevo-info.ru Домнина Антиохийская (+ 304 ), мученица . Память 4 октября . Мученица Домнина и ее дочери Вероника (Виринея) и Проскудия жили в городе Антиохии в Сирии . В царствование императора Диоклетиана они пострадали за Христа в 304 году. Об их подвиге рассказывает Евсевий Кесарийский : Была в Антиохии некая святая и дивная по своей душевной добродетели женщина, известная красотой, богатством, родовитостью и доброй о себе славой. Двух своих дочерей воспитала она в правилах истинной веры; были они в расцвете юности и красоты. Злобные завистники всеми силами старались выследить, где они скрываются. Узнав, что они живут в другой стране, их хитростью вызвали в Антиохию, и они попали в ловушку, расставленную воинами. Мать, видя в безвыходном положении себя и детей, изобразила дочерям все те же ужасы, какие готовят им люди; самой страшной и непереносимой была угроза непотребным домом. Она сказала дочерям, что ни они, ни она и краем уха не должны слышать об этом, сказала, что предать свою душу в рабство демонам страшнее всякой смерти и хуже всякой гибели, и предложила единственный выход — бегство к Господу. Дочери утвердились в этой мысли, пристойно окутались своими плащами, на полпути попросили у стражи разрешения отойти немного в сторону и бросились в реку, протекавшую рядом . Редакция текста от: 19.11.2012 02:57:57 Дорогой читатель, если ты видишь, что эта статья недостаточна или плохо написана, значит ты знаешь хоть немного больше, - помоги нам, поделись своим знанием. Или же, если ты не удовлетворишься представленной здесь информацией и пойдешь искать дальше, пожалуйста, вернись потом сюда и поделись найденным, и пришедшие после тебя будут тебе благодарны. |
| Даринька стояла у окна, смотрела, ничего не видя. Хотелось побежать куда-то. Узнала ландыши, склонилась… Сильно они пахли, от тепла. Сорвала цветочек, прикусила. Увидала книгу на столе, забытый карандашик. Вспомнила: «Про шарфик-то забыла!» Прочла на книге: «Дари», «Дари», «Дари», «Да», «Да»… — но всей странице. Увидала - «рамочку», — черная рамочка на белом, и в ней стихи: «Я знаю: век уж мой измерен…» Положила ландышек на это место, закрыла книгу. По зале прыгала Анюта, говорила — давилась счастьем: «Кра… сенькую дали… с ума-а сойти-и!..» Даринька метнулась к окнам, пригляделась… «Скорей, Анюта… побежим!» Накинула шубейку: скорей, скорей!.. Анюта прыгала по зале, совала ногу в валенок. «Барыня, что ж без сапожков-то!..» — «Скорей, скорей!..» Они прошли парадным, притворили, примяли снегом. Кому войти, метель такая. В сугробах заметало дыры от шагов. Весь переулок завалило, не проехать. Захватывало дух, давило, с ног валило. Они остановились, отдышались. Бухало в садах, ходило ветром. На углу, к бульвару, было глухо, ни души, Сыпало снегом, мелким, спорым. Так всегда, когда метель взялась надолго. XXIV ИССТУПЛЕНИЕ Начались, как называла их Даринька, «дни безумия». Виктор Алексеевич говорил скорбно — «дьявольские дни», разумея под этим и с к у ш е н и е. После Даринька ужасалась, как могло случиться, что она все забыла и предалась п р е л е с т и. О том, что было с ней в те дни, она говорила, с недоумением: «Я себя не с л ы ш а л а, как во сне». Виктор Алексеевич рассказывал об этом взволнованно: — Мою петербургскую «историю» я не могу оправдывать «искушением». Для «искусителя» я тогда не представлял никакой цены. Но Даринька, целомудренная и стойкая в чистоте, являлась ценнейшим призом… — говорю это совершенно убежденно, — и ей выпало и с к у ш е н и е. С ней случилось, как говорят подвижники, «помрачение»: ее душа у с н у л а. Это было как бы п о п у щ е н и е, «во испытание», — и это было н у ж н о. Страстное увлечение народ мягко определяет — «души не слышать». Подвижники именуют жестче: «озлобление плоти» или «распаление страстей». Даринька говорила: «Я ужасалась — и бежала навстречу п р е л е с т и», «вся я была р а з ъ я т а, как в страстном сне». Тут — явное искушение. Иначе нельзя понять, как она, целомудренная, смиренная… — в ней ни на мизинчик не было ничего от «вакханки»! — могла до того забыться, что с а м а б е ж а л а навстречу прелести. И это в такое время, когда и менее стойкие воздержались бы. Вспомните: только что скончалась матушка Виринея, только что упало на голову «проклятие», моя «измена», соблазны и подходы сводни… и вдруг, смиренница!.. Пушкин дал поразительные образы «вакханки» и «смиренницы» в стихотворении: «Нет, я не дорожу мятежным наслаждением…» Помните — «О, как милее ты, смиренница моя. О, как мучительней тобою счастлив я, когда… Ты предаешься мне нежна, без упоенья. Стыдливо-холодна…» Даринька была воистину «смиренница». И вот смиреннице и выпало искушение. |
| И вот когда я попала на чужбине, в эту самую заграницу, с меня как шоры упали. Не могу я теперь понять этих " патриотов " , потому, что истинно-русский человек не может жить за границей, особенно в наше время. Как сказал, один из священиков на этом сайте, жить православному на Западе, это все равно, что жить среди диких племен языческих... Поэтому, хочется сказать, что оскудение веры на самом деле очень сильное произошло не только в России, где 70 уничтожали веру, храмы и православие. А и у тех, кто бил себя кулаком в грудь все эти 70 лет, и продолжает это делать... Виринея 21 ноября 2009, 15:59 Вот именно, почему они не возвращаются в Россию? Ведь уже 20 лет, как Россия открыта для всех. Да только в том и беда, что для всех этих " патриотов " России - Россия далекая и чужая страна, которая им не нужна! Только одни разговоры и воспоминания. Не нужнО им русское православие, русские храмы, да даже русский язык, если они продолжают жить в иноземии. Ладно, у отцов, может быть, уже возраст не позволяет, болезни, а их дети? Ехали бы в Россию, если их родители научили их любить Россию и все русское. Ан нет... И еще, что утомляет, все эти белоэмигранты до сих пор все ищут какой-то подвох от русских (тех, кто живет в России), вплоть до священников в России. Все выискивают какие-то грехи, ждут какого-то покаяния. А может им самим надо бы покаяться, что убежали из России в 1917? Ведь Царь Мученник не убежал, остался. А многие - убежали, что же не пострадали за Веру свою и любимую Родину? Жизнь дороже...понимаю... VyacheslavR 19 ноября 2009, 23:19 Если они такие патриоты любящие Русь, то почему не приедут сюда жить и строить сильную Россию напрямую, а не через послания? Как библейский Моисей, пожелавший жить со своим народом в трудностях и посчитавший это лучшим чем царские чертоги и привилегии. Впрочем, фарисеи всегда и везде одинаковы - как гробы украшенные, снаружи нарядные, а внутри гниль Александр из США 18 ноября 2009, 14:16 Так ничего и не сказал толком о " раскольниках " . Размыто всё, как бы умышленно ... К анафеме отношение светское : есть она или нет её - ну, какое, дескать, дело ?! Пишет, что хорошо знал епископат Зарубежной Церкви, но при всём этом совершенно не в курсе того, что этот епископат проповедовал русскому народу в рассеянии в течение 70 лет. К сожалению это типичный пример полного непонимания потомков эмиграции смысла своего бытия вне России. Отсутствие ориентиров и полная холодность по отношению к проблемам Церкви. |
| Мы с отцом высватали невесту в дальней деревне. Девка что картинка. В семье одна она да еще сестра старшая. Сестру замуж никто не взял — косая да шадрунья. В девках уселась плотно. Мы высватали младшую. Тесть посулил в придачу самовар красный да суягную овцу. Ладно. Мне бы в сельсовете расписаться, да и дело с концом. А моя матка вздумала свадьбу сделать по-прежнему, с венчаньем. Церква тогда стояла еще со стеклами. Попик сперва упирался, потом пошел навстречу. Сходили в сельсовет за ключами. Я костюм надел, запряг мерина. По обычаю, невесту привезли в других санях, сидит фатой завешена. В церкве темно и хоть волков морозь. Из-за этого хватили с попом лишнего. Иду к венцу, гляжу под ноги, чтобы не оступиться да людей не насмешить. Поп нас окрутил на скорую руку, по-стахановски. Все! Молодых садят в одне сани. Мать честная, как повернул я голову-то, так весь и обмер! Сестра-то сидит не младшая — старшая! Косая! Зовут Виринеей. Я чуть не плачу, а тесть меня по плечу хлопает: «Кузьма Иванович! Я тебе заместо суягной овцы корову стельную! К самовару-то! И не пикнет!» Хотел я его из саней выкинуть, да совестно от народу. Эх, думаю, была не была, мне что корова, что овца! Попробую и с косоглазой жить, может, и ничего. С того дня Вирька да Вирька. Уж много годов с ней маюсь, а пораздумать — так вроде и хорошо… А? Чего? Ты, старушка, не хохочи и нас не подслушивай. Твое дело пятое. Сестры-то, говоришь, не было? Вишь, говорит, что у отца одна была. Здря, Виринея. Никогда не вру, могу и перекреститься перед человеком. Всю жизнь идешь поперек меня, одно спасенье — не обращать внимания. Вторая тема (Как пошла у Кузьмы Ивановича семейная жизнь, а также приработки к основному заработку) Ухваты не виноваты А вот ведь первое время тоже еле с ней совладал. С Виринеей-то. Выбрали ее один раз в члены правления, и начала заноситься. Заговорила на «а». Суп варить перестала. В избе по неделе не метено, ребятишки голодные. Чево? Ребят, говоришь, в ту пору не было? (Не слушай ее, все врет.) Конешно, не было, ежели занялась новым строительством. Значит, на чем я остановился? А ты, старуха, больше нас не перебивай. |
| Слово «О четверодневном Лазаре» (Ες τν τετραμερον Λζαρον; In quatriduanum Lazarum; CPG, N 4356; PG. 50. Col. 641-644; рус. пер.: Творения. Т. 2. Кн. 2. C. 687-690), относится к антиохийскому периоду, произнесено 20 апр., в день памяти мучениц Верники, Просдоки и Домнины (см.: Домнина, Виринея и Просдока ), год произнесения неизвестен ( Baur. 1929-1930. Bd. 1. S. 165). Рассматривается евангельский рассказ о воскрешении Лазаря (Ин 11), в котором И. З. видит ясное свидетельство нераздельного соединения во Христе двух действий - божественного и человеческого. Гомилия «На слова: «И не сим только, но хвалимся и скорбями» (Рим 5. 3)» (De gloria in tribulationibus; CPG, N 4373; PG. 51. Col. 155-164; рус. пер.: Творения. Т. 3. Кн. 1. C. 148-158), время и место произнесения неизвестны ( Mayer. 2005. P. 85). Говорится о гонениях на христиан и о подвиге ап. Павла, научающих христиан не только стойко переносить скорби, но и считать их своей славой. Гомилия «На слова: «Знаем, что любящим Бога... все содействует ко благу» (Рим 8. 28)» (In illud: Diligentibus Deum omnia cooperantur in bonum; CPG, N 4374; PG. 51. Col. 165-172; рус. пер.: Творения. Т. 3. Кн. 1. C. 158-164), произнесена, вероятно, в К-поле в 398 г. (ActaSS. Sept. T. 4. P. 513). Гомилия «Против не пришедших в собрание и на слова апостола: «Если враг твой голоден, накорми его» (Рим 12. 20)» (In illud: Si esurierit inimicus; CPG, N 4375; PG. 51. Col. 171-186; рус. пер.: Творения. Т. 3. Кн. 1. C. 165-180), относится к антиохийскому периоду ( Wenger. 1956. P. 45; Wilken. 1983. P. 66. Not. 1). 2 беседы «На слова: «Приветствуйте Прискиллу и Акилу» (Рим 16. 3)» (In illud: Salutate Priscillam et Aquilam sermones 1-2; CPG, N 4376; PG. 51. Col. 187-208; рус. пер.: Творения. Т. 3. Кн. 1. C. 181-203), произнесены, вероятно, в Антиохии в 388 г. (ActaSS. Sept. T. 4. P. 487). Гомилия «На слова: «Не хочу оставить вас, братия, в неведении, что отцы наши все были под облаком, и все прошли сквозь море» (1 Кор 10. 1)» (In dictum Pauli: Nolo vos ignorare; CPG, N 4380; PG. 51. Col. 241-252; рус. пер.: Творения. Т. 3. Кн. 1. C. 242-254), относится к антиохийскому периоду ( Mayer. 2005. P. 439-440, 470). Касается вопроса о том, что Бог ВЗ и НЗ - один и тот же Бог, рассматривается переход через Чермное море как прообраз Крещения. |
| Старушка, 80 лет ей было, простудилась на холоду, в три дня свернулась, воспаление легкого… ничего удивительного. Но вот что особенно поразило Дариньку, Скончалась матушка Виринея как раз в ту метельную ночь, когда мы укрылись «под святое», ждали тройки. Как будто и н е с л у ч а й н о вышло: пьяная тройка налетела, и нас т о л к н у л о к стенам обители. Для Дарииьки это было — з н а м е н и е, — «прощание с матушкой Виринеей», которая в это время отходила, рядом, за той стеной, у которой ютились мы. В этом увидела Даринька укор: вот, ты пошла на т а к у ю жизнь, и после тебе откроется… откроется, что ч и с т а я, достойная инокиня умирала, а ты, б е г л а я, распутная, по кабакам гуляешь, такая твоя дорога, с а м а от святого отказалась, в святое плюнула! Так и говорила: «И эта метель привела меня, матушка Агния привела, ткнула, как кощонку носом… пей, искупай!» Вот в этой-то внезапной кончине она и увидала «знамение» себе: «Кончено для тебя здесь все, не нужно твоих гостинчиков, и ты не нужна, ступай!» После она посмотрела глубже, увидала в «знамении» этом еще другое. Не так-то просты, как думаем, «явления нашей жизни», «житейские пустяки». Старушка монахиня как могла успокоила Дариньку, рассказала про матушку Вирннею. Четыре денька проболела только. И приобщилась, и особоровалась, и все сестрицам пораздавала на руки, и на поминовение двести рублей оставила, и на сорокоусты, и… все по чину. Отошла тихо-тихо, на четвертый день Рождества Господня преставилась, до последнего часу досидела на холоду, ради святой обители. Давно отошла поздняя обедня. Старушка повела Дариньку в собор, достала старенького иеромонаха, и служили хорошую панихиду по усопшей рабе Божьей, новопреставленной инокине Виринее, и еще по приснопамятной рабе Божией инокине Агнии. Иеромонах уступил мольбе и пошел в метели на занесенное снегом кладбище служить литию на укрывшихся под сугробами могилках. Когда ушел с клирошанками, Даринька долго плакала на могилках, рыдала в снег. И плакала с ней Анюта, не зная, о чем плачет. |
| Худа без добра не бывает. Жена на полатях ночует. Я внизу за печью. Как только начинает меня точить, я потихоньку да помаленьку валенки обую, да ко двери, да прямиком к свату Андрею. Дома Виринея меня точит. Тараканы за печкой усами шевелят, шабаркаются. Она и думает, что это я живой, точит и точит. А меня нет. Она точит. Все тараканы через неделю обратно! Утром возвращаюсь от свата, гляжу — рыжие бегут. На прежнюю квартеру. Кто где, прямо по снегу. Друг дружку перегоняют, толкаются. Я кричу: «Чего мало погостили?» Домой прихожу — изба чистехонькая. Что-то, паря, у меня худые пошли бухтинки-то. Нескладные. Про тараканов вроде не все сказал. А чего — вспомнить никак не могу. Памяти мало стало. Говорил я тебе, что память-то у меня вместе с угаром вышла? С тараканами делов было больше, это я хорошо помню. Вот только забыл в точности, какие случаи. Ну ладно, шут с ними. С тараканами-то. Пошли как новенькие Про войну не буду и сказывать. Все равно никто не поверит. Ведь что за народ нынче! Бухтины гнешь — уши развесили. Верят. Начнешь правду сказывать — никто не слушает. Вот и тебя взять. Чего ухмыляешься-то? Правда, она что ость в глазу. Сидишь втемную, зажмуря глаз, — не больно. Как только глаз откроешь — колется, хоть ревом реви. Так и сидим, никому глаза открывать неохота. На войне я до самой Праги шел цел-невредим, на Праге вышла оплошка. Шарахнуло. Домой отпустили — ноги разные, одна короче другой. На пять сантиметров. Иду со станции с клюшкой, переваливаюсь. Сел покурить. Мать честная! Гляжу — сват Андрей. Тоже вроде меня, ступает на трех ногах. «Здорово, сват!» — «Здорово!» — «Тебя куда?» — «В левую. А тебя?» — «Сам видишь, заехало в правую». Сели, поразговаривали. Сиди не сиди, а домой надо. Пошли. Оба хромые, ничего у нас не подается. У его левая нога короче, у меня правая. «Сват, — говорю, — а ведь нам эдак домой к ночи не попасть». «Не попасть». Идем дальше. Сват говорит: «Знаешь чего?» — «Чего?» — «А давай ногами менять. Я тебе свою окороченную, ты мне свою длинную. |
|
|
