| – А как вы попали в концлагерь? – Наш сосед Ваня приходит к маме: «Люба, надо уходить в лес. Немцы будут угонять людей насильно». Но мы не успели уйти. Нас с мамой отправили в концлагерь в Польшу. Загнали в небольшое помещение, где наверху ничего нет, устроено все под землей. Показывают на лестницу: «Спускайтесь туда». Я как сейчас вижу эту узенькую винтовую лестницу. После войны несколько раз пыталась ее нарисовать, но не смогла. Долго спускались по одному человеку вниз. Было глубоко. В небольшом помещении стоят три кругленьких столика, на них маленькие вазочки, а в вазочках неживые цветочки, как сейчас помню. Я все не могла понять, как это сжигают людей живых? За что? Тут цветочки стоят какие-то. Не знаю, что у взрослых на душе было, но меня, как подростка, эти цветочки успокоили. Думаю, да ничего тут страшного, раз цветочки стоят. На маму посмотрю, а мама даже говорить не могла. Нас заставили раздеться догола. Белье наше забрали, все стоим нагишом в полумраке. Посередине шел тоннель в одну сторону и в другую. Нас погнали на левую сторону по тоннелю. Конвой впереди и сзади. Остановили. Стоим кучей. Ни окон, ни дверей. Полумрак. Ждем смерти. Вдруг стена раздвигается, и оттуда туман пошел, и нас туда стали заталкивать. Мы думали, что это газ или пар, но если пар, так он не теплый. И ничего вроде не жжет, не печет, ничего не чувствуем. Нас затолкали, стена задвинулась, и мы все в кучке, ничего не можем понять. Освещение тусклое. Этот момент объяснить вам просто невозможно. Тут такой крик начался, такая суматоха. Я не знаю, как этот ужас можно было пережить. От страха всех трясет. Кто плачет, кто кричит. Каждую секунду ждали смерти. Все ждем, когда мы загоримся или взорвется что-то. Потом успокоились, смотрим – все стены цементные, пол цементный, на полу ни скамеек, ничего – пустое помещение совершенно. Только из правой стены торчат три крана без винтов. Из них льется тоненькая струйка воды. Люди боялись дотронуться до нее. Смотрим, в уголочке три баночки из-под консервов. Одна женщина подставила палец под воду: «Тепленькая! Люди умирают, их помоют, а нас уж никто не помоет. Давайте хоть лицо помоем этой водичкой». И стали набирать водичку в баночки. Помыли лица и руки детям, потом себе. Все мы без волос были, наголо побриты. |
| Самовар, молчавший до сих пор, неожиданно запел, и угольки, подернутые седым пеплом, вывалились на поднос. Братья невольно посмотрели на печку. Ответ — вот он. Пожалуйста: «Союзники — сволочи.» Стрелка остановилась на четверти, часы солидно хрипнули и пробили — раз, и тотчас же часам ответил заливистый, тонкий звон под потолком в передней. — Слава Богу, вот и Сергей, — радостно сказал старший. — Это Тальберг, — подтвердил Николка и побежал отворять. Елена порозовела, встала. Но это оказался вовсе не Тальберг. Три двери прогремели, и глухо на лестнице прозвучал Николкин удивленный голос. Голос в ответ. За голосами по лестнице стали переваливаться кованые сапоги и приклад. Дверь в переднюю впустила холод, и перед Алексеем и Еленой очутилась высокая, широкоплечая фигура в шинели до пят и в защитных погонах с тремя поручичьими звездами химическим карандашом. Башлык заиндевел, а тяжелая винтовка с коричневым штыком заняла всю переднюю. — Здравствуйте, — пропела фигура хриплым тенором и закоченевшими пальцами ухватилась за башлык. — Витя! Николка помог фигуре распутать концы, капюшон слез, за капюшоном блин офицерской фуражки с потемневшей кокардой, и оказалась над громадными плечами голова поручика Виктора Викторовича Мышлаевского. Голова эта была очень красива, странной и печальной и привлекательной красотой давней, настоящей породы и вырождения. Красота в разных по цвету, смелых глазах, в длинных ресницах. Нос с горбинкой, губы гордые, лоб бел и чист, без особых примет. Но вот, один уголок рта приспущен печально, и подбородок косовато срезан так, словно у скульптора, лепившего дворянское лицо, родилась дикая фантазия откусить пласт глины и оставить мужественному лицу маленький и неправильный женский подбородок. — Откуда ты? — Откуда? — Осторожнее, — слабо ответил Мышлаевский, — не разбей. Там бутылка водки. Николка бережно повесил тяжелую шинель, из кармана которой выглядывало горлышко в обрывке газеты. Затем повесил тяжелый маузер в деревянной кобуре, покачнув стойку с оленьими рогами. Тогда лишь Мышлаевский повернулся к Елене, руку поцеловал и сказал: |
| Книга Пророка Даниила четко разделяется на две части и написана на двух языках: еврейском (1:1 – 2:4а; 8:1 – 12:13) и родственном ему арамейском (2:4б – 7:28). Гл. 1 – 6 – биографические, а гл. 7 – 12 – апокалиптические. Структура книги, однако, несколько сложнее и тоньше, на что указывает использование арамейского языка в 2:4 – 7:28 (т. е. в обеих частях книги). Высказывалось предположение, что эти главы имеют особое значение для неевреев (потому и использован язык межнационального общения). Переход с одного языка на другой не нарушает единства повествования, напротив, использование арамейского языка скорее объединяет обе части книги и служит указанием, что центральная весть содержится в гл. 2 – 7. Если это так, тогда гл. 1 выступает в качестве введения, а в гл. 8–12 рассматриваются модели мировой истории, представленные ранее. Таким образом, использование арамейского языка в книге Даниила и в биографической, и в апокалиптической ее частях тоже является серьезным аргументом в пользу единства книги. Центральная часть (гл. 2 – 7) отличается обычной для текстов Ветхого Завета структорой. Гл. 2 и 7 представляют видения четырех мировых империй, выступающих против царства Бога. В гл. 3 и 6 повествуется о чудесных избавлениях Божьих. В гл. 4 и 5 описываются суды Божьи над властителями мира. Таким образом, темы, затронутые в гл. 2, 3 и 4, в обратном порядке повторяются в гл. 5, 6 и 7. Этот прием «повествовательного зеркала», или обратного параллелизма, адресован тем, кто знаком с такой литературной структурой, и призван создать впечатление нарастающей радости. Современный читатель привык к книгам, где повествование развивается в строго хронологическом порядке. Даже если материал носит характер воспоминаний, обычно следующих за описываемыми событиями, то и в этом случае развитие темы идет вдоль временной оси. Книга Даниила построена совсем иначе. События в гл. 1 – 6 действительно следуют в хронологической последовательности, но откровения в пределах всей книги носят характер прогрессивного параллелизма, охватывая один и тот же период. Такая литературная структура напоминает винтовую лестницу, которая устремляется ввысь, закручиваясь вокруг своей оси (в нашем случае – оси времени) и представляя нашему взору все более ясное и полное видение вещей. Итак, исходный материал один и тот же, но видение его постепенно расширяется и становится раз от разу полнее. Та же модель использована в учении Иисуса, представленного в Мк. 13 , а также в Откровении. Весть книги |
| Страх перед пленом давно прошёл, осталась лишь пустота и томительное ожидание. Сколько их было там? Человек шестьдесят, может семьдесят, набившихся в подвал – ошмётки сапёрного батальона знаменитой 16й танковой дивизии. Их однорукий командир генерал Ганс Хубе, нарушив приказ самого фюрера, отказался покинуть окружённых солдат. Но эсэсовцы личной охраны Гитлера, насильно запихнув в самолёт, вывезли ценного командира из котла. Оставшись без любимого генерала, солдаты скисли. В полумраке, меж кутающихся в серое тел, поблёскивало железо: множество автоматов, винтовки, пулемётные ленты, миномёты. Всё это могло ещё долго стрелять, убивать, ранить… Когда же явятся русские? Ближе к полудню с улицы донеслись негромкие звуки шагов. Кто-то спускался по лестнице. Скрипнула дверь, впуская яркий свет и свежий морозный воздух в подземелье. На пороге материализовалась невысокая фигура. Некоторые подняли головы, вглядываясь в лицо «долгожданного гостя». Молоденький курносый паренёк – лет восемнадцать, не больше: гладкие щёки, не знавшие бритвы; грязная фуфайка и шапка-ушанка; автомат с круглым магазином, беспечно болтающийся за спиной. Мгновение его глаза привыкали к полумраку. Затем он удивлённо присвистнул и медленно выставил перед собой дуло ППШ. Лязг затвора разрезал подвальную тишину. Чуток подумав как быть, красноармеец покашлял и принялся говорить что-то осипшим голосом по-русски. Затем ушёл, а немецкие солдаты принялись, поднимая каждый своё оружие, медленно выбираться на свет. Русский автоматчик поджидал их снаружи. Немцы складывали перед ним оружие, вглядывались в лицо победителя, словно пытаясь увидеть в нём – что их ждёт. А тот улыбался широко; первоначальная робость прошла, и голос его звучал звонко. Он покрикивал на пленных, строя в колонну. Именно тогда Фриц и услышал впервые то самое русское: «Давай-давай!», что будет преследовать его вплоть до 1955 года. Но тогда он, конечно, не думал, что переживёт Сталина. Вскоре их колонна, словно ручеёк, влилась в полноводную реку из десятков тысяч сдавшихся немцев. Их вели по разрушенным улицам города, ставшего гигантской мышеловкой для лучшей армии Вермахта. На них взирали лики его редких, чудом выживших обитателей. Немцев вели в плен. |
| — Прекрасно, сударыня, — сказал Ральф, поворачиваясь к двери, ибо его привели в раздражение эти похвалы беднякам. — Я исполнил свой долг и, быть может, сделал больше, чем полагается. Конечно, никто не поблагодарит меня за сделанное. — По крайней мере я очень признательна вам, сэр, — приветливо сказала мисс Ла-Криви. — Не будете ли вы так любезны взглянуть на несколько портретов — произведение моей кисти? — Вы очень добры, сударыня, — сказал мистер Никльби, поспешно удаляясь, — но я должен побывать с визитом в верхнем этаже, а время для меня дорого. Право же, не могу. — Как-нибудь в другой раз, когда вы будете проходить мимо. Я буду очень рада, — сказала мисс ЛаКриви. — Быть может, вы не откажетесь взять мой прейскурант? Благодарю вас, до свиданья. — До свиданья, сударыня, — сказал Ральф, резко захлопывая за собой дверь, чтобы предотвратить дальнейшие разговоры. — А теперь — к моей невестке! Тьфу! Вскарабкавшись по второй, винтовой, лестнице, состоящей благодаря технической изобретательности из одних угольных ступенек, мистер Ральф Никльби остановился на площадке отдышаться, и здесь его догнала горничная, которую прислала учтивая мисс Ла-Крини, чтобы доложить о его приходе; со времени первой их встречи девушка сделала, очевидно, ряд безуспешных попыток вытереть грязное лицо еще более грязным передником. — Как фамилия? — спросила девушка. — Никльби, — ответил Ральф. — О! Миссис Никльби, — сказала девушка, распахнув настежь дверь, — пришел мистер Никльби. При входе мистера Ральфа Никльби леди в глубоком трауре привстала, но, по-видимому, не в силах была пойти ему навстречу и оперлась на руку худенькой, по очень красивой девушки лет семнадцати, сидевшей рядом с ней. Юноша, казавшийся года на два старше, выступил вперед и приветствовал своего дядю Ральфа. — О! — проворчал Ральф, сердито насупившись. — Полагаю, вы Николас. — Да, сэр, — ответил юноша. — Возьмите мою шляпу, — повелительным тоном сказал Ральф. — Ну-с, как поживаете, сударыня? Вы должны побороть свою скорбь, сударыня. Я всегда так делаю. |
| Рожден теребит папу за руку. — Мыска… Пи-пи. — Мышка, говорит, у него осталась в подвале. Ну ничего, сынок. Будет новая. Три ранения В комнате, где стоят мешки с одеждой, на стене висит зеркало. Женщина лет пятидесяти примеряет шапки. Одну, вторую, третью. Ничего не нравится. Рядом мужчина в очках с перебинтованной рукой. Семья тоже приехала из Рубежного. — Возьмите и вы шапку, — бодро протягивает ему волонтер. — Спасибо, да мне не нужно… Спрашиваю, что с рукой. — Вышел за водой, разорвался снаряд. Когда ранило, нашу машину разбило. Она, можно сказать, спасла жизнь. Осколки на нее пришлись, а на меня — остатки. Здесь немножко подлатали… Женщина оборачивается и начинает пояснять, что у ее мужа вообще-то три ранения: еще нога и плечо. — Мы не знали, что делать. Когда все произошло, его на санпропускник повезли, а там ни света, ни воды. И медикаментов почти нет. И когда мы туда приехали, начали обстреливать больницу. Медики спустились в подвал, мы остались — муж лежал на каталке. Из больницы семью вывез знакомый. Спрятались в подвале — сначала в своем, потом пошли по чужим. Сквозняки, на улице минус 15 градусов. — Девушка, мины взрывались у нас на глазах, — продолжает женщина. Про свои шапки она забыла. — Мы лежали на земле, потому что все взрывалось, невозможно было даже до подвала добежать. Спустя десять дней после ранения сосед по подвалу позвал санитара. Тот сказал: «Если вы не выедете, через два дня возврата не будет. Воспалительный процесс. Если хотите, можете на Старобельск эвакуироваться». Выходить на улицу боялись, дочка была в истерике. — Но я сказала, что нам нужно папу спасать, иначе руку потеряем. Отвели нас к КамАЗу, 20 марта мы уехали. У нас там ничего больше нет… Краски-карандашики Беженцы спускают по винтовой лестнице тяжелые пакеты с продуктами и одеждой. Кого-то встречают на машине, а кто-то все тянет один. — Есть тут краски-карандашики? Дане 3,5 года. Он приехал с мамой из Краматорска. Тогда еще в городе было спокойно. О ракетном ударе по железнодорожному вокзалу мама узнала уже здесь, из новостей. |
| — Но как можно устроить эолову арфу в дымовой трубе? — спросила Арктура. — У нас будет уйма времени, чтобы в этом разобраться, когда мы точно уверимся, что это она и есть, — ответил Донал. — Пока же мы знаем, что в трубе есть что–то непонятное, в чём нам хотелось бы разобраться. Может быть, это действительно эолова арфа, а может, и нет. — Но кто же додумался натянуть её в каминной трубе? Ведь сажа непременно испортит струны! — А вдруг это вовсе не каминная труба? Скажи, Дейви, там много сажи? — Нет, сэр, никакой сажи тут вообще нет. Только камни и извёстка. — Вот видите, миледи? Мы даже не знаем, каминная это труба или нет. — Какая же ещё, если построена здесь вместе с остальными? — Может, она и ведёт к камину в одной из комнат, но если бы в нём когда–нибудь разводили огонь, даже очень, очень давно, внутри непременно остались бы следы дыма и сажи. Завтра я вернусь сюда с лестницей и всё выясню. — А сегодня нельзя? — почти умоляюще проговорила Арктура. — Мне так хочется поскорее во всём разобраться! — Как пожелаете, миледи. Сейчас схожу и принесу. По–моему, я видел стремянку в самом низу башни, возле садовой калитки. — Пожалуйста, если вам не трудно! — Я тоже спущусь и помогу вам её тащить, — предложил Дейви. — Ты не должен оставлять леди Арктуру одну, — сказал Донал. — Правда, не знаю, смогу ли я втащить стремянку по винтовой лестнице, особенно если она длинная. Если у меня ничего не выйдет, поднимем её блоком, как поднимали уголь. Донал ушёл, а Дейви с Арктурой остались ждать. Вечер был довольно холодным, но Арктура была тепло одета, а Дейви был вполне закалённым и выносливым парнишкой. Они уселись возле нагромождённых вместе труб и стали разговаривать. — Знаешь, Арки, ты мне уже давно ничего не рассказывала, — сказал Дейви. — А зачем тебе мои рассказы? Теперь у тебя есть мистер Грант. Он же нравится тебе гораздо больше, чем я! — Понимаешь, — задумчиво начал Дейви, ничем не возражая на её грустный полуупрёк, — сначала я его боялся. Правда, по–моему, сам он не хотел меня пугать. Он просто хотел, чтобы я его слушался. А тебя я никогда не боялся. |
| – Расскажите, пожалуйста, поподробнее, как проходил лагерь. – Мы начали знакомство с колоколами на колокольне Всехсвятского кафедрального собора, предложив детям подняться на колокольню по винтовой лестнице (это приблизительно то же, что подняться на двенадцатый этаж многоэтажного дома). Лестница узкая, темная, то и дело был слышен писк девочек и малышей при подъеме. После тьмы на лестнице яркий дневной свет всегда кажется неожиданным. И вот мы на самом верху колокольни. Весь город как на ладони!.. Считаем вместе купола виднеющихся храмов. На детских лицах непередаваемая радость и восторг. Здесь наверху я начинаю рассказ о колоколах, которые висят прямо над нашими головами. По возвращении в Центр мы предлагаем детям нарисовать увиденные близко колокола. Если бы вы смогли посмотреть эти детские рисунки! За время лагерной смены практически каждый нарисовал несколько колоколов и в том числе колокол своей души! Это такие разные колокола-колокольчики, как разные и сами дети. – Нарисовать колокол своей души – такое необычное задание вы сами предлагаете детям? – Да, мы просим ребят поделиться своими впечатлениями о том, что они увидели, узнали, почувствовали, и выразить это в том, что мы называем «труд души» – рассказе или рисунке. Историю возникновения колоколов я начала с рассказа об иерихонских трубах – древних прародителях колоколов, а затем рассказала ребятам, как в IV веке епископ из итальянского города Нола во сне увидел чудесные цветы колокольчики, издающие мелодичный звон, и приказал отлить первые колокола. И одна девочка нарисовала цветы колокольчики с настоящими маленькими колоколами на веточках. Были на рисунках и било, и бубенцы. Ребята узнали, а затем нарисовали путевой или метельный колокол, набатный колокол-всполох, вечевой колокол и царь-колокол... – А каков возраст детей, посещавших лагерь, и как они воспринимали ваш призыв написать свой «труд души»? – В наш лагерь приходят дети самых разных возрастов: было два ребенка шести лет, а были и пятнадцатилетние ребята. Сначала не всем ребятам хотелось заниматься «трудом души» – рисовать рисунки, не хотелось написать даже несколько строк об услышанном и запомнившемся, но постепенно все втянулись и рисовали самозабвенно. Сейчас стены Православного центра украшены детскими рисунками колоколов и звонниц. Так красиво бывает после каждого лагеря. Нарисованных детьми колоколов и колоколен хватит на целую выставку. Думаю, что кому-то было бы не только интересно, но и полезно посмотреть на эти детские рисунки, на этот сонм колоколов, будто действительно зазвонивших в детских душах. Очень бы хотелось разместить этот удивительный труд детской души хотя бы на нашем сайте , но пока мы не можем найти добровольца для его сопровождения, согласившегося бы помогать без оплаты труда. |
| Симка в университете изучает языки Древнего Вавилона, халдейские, ванские, древнееврейский и египетские иероглифы, во всем этом он плавает как рыба в воде. Лекции читают виднейшие ученые с мировыми именами. Мама при помощи Ивана Ивановича купила домик в Малом Ярославце. Там у нее один из многих подпольных храмов. Она не работает, Иван Иванович помогает ей материально. После стольких лет нищеты, непосильного труда настали покой и время сосредоточенной духовной жизни, но под дамокловым мечом, всегда могущим внезапно снять голову с плеч. Маму это не страшит, как она сама про себя говорила: «Я обожаю ходить по острию меча!» И это верно: она была бесстрашной, обладала всегда большим мужеством с некой долей авантюризма, так необходимого для жизни в нашей стране. Я и Коленька на Яковлевском в мезонине, куда по винтовой лестнице поднимались к нам его друзья, под общим названием «бомонд», и частенько Франциска Иосифовна из нашей квартиры. Входя, она всегда говорила одну и ту же фразу: – У вас тепло… – Сконфуженно садилась, говорила о том о сем и, помявшись, просила денег взаймы. Сашенька кормила нас очень часто «сясиськами», а Ванек затапливал печь. Между нами, мной и Коленькой, иногда пробегали черные кошки в виде Иван Ивановичевой доброты или позднего возвращения из «Националя» под легким шофе, а частенько и средним. Ольга Петровна прихварывала все чаще и чаще. Коленька писал аннотации, а я учился, вернее, делал вид. «Незаходимое солнце» нам сияло из Кремля, все мы грелись в его лучах: кого-то оно ослепляло руками Лаврентия , кого-то награждало руками «всесоюзного старосты» , ковало мечи руками луганского слесаря Клима , а руками Молотова шлифовало пакт с Гитлером о разделе Европы, в частности Польши. Чкаловы, Беляковы и Байдуковы летали через Полюс, Шмидт сидел на льдине, потопив корабль; Папанин водружал наше знамя на Полюсе; фюрер потирал от удовольствия руки и бился в конвульсиях собственных речей, тайно готовясь сломать хребет Советской России. Сталин поднимал бокал в Кремле за его здоровье. Коммунизм и фашизм застыли в поцелуе. |
| Наш батальонный командир, кап. Руэс, воплощающий в себе лучшие традиции испанских традиционалистов (карлистов) и исключительно сердечно и чутко относящийся ко всем нам, предоставил в распоряжение отца Иоанна свой автомобиль. Мы отправились на позицию, где стоит рота рекете, в которую входит самая большая группа русских. С вечера наши были предупреждены капитаном Руэсом о приезде батюшки, и чтобы они воздержались от еды ввиду предстоящей Литургии . Поездка по этой части Кастилии представляет некоторые опасности. Здесь нет беспрерывной линии фронта, и, благодаря гористой и лесистой местности, маленьким группам красных удавалось несколько раз пробраться на нашу сторону и производить нападения на отдельных лиц. Мы с сержантом Р. зарядили наши винтовки, исходя из пословицы, что береженого Бог бережет. Местность, которую нам пришлось проезжать, очень красива и гориста. Местами горы покрыты сосновым лесом. На фоне пейзажа то тут, то там, расположены маленькие домики, выбеленные снаружи и покрытые красной черепицей, что носит особый местный колорит. Ехать пришлось около полутора часов. В разговоре с батюшкой мы не заметили, как прошло время, и мы оказались в деревне, где в боевом резерве стояли наши. Деревня — типичная кастильская деревня, приютилась на склоне горы. Полное отсутствие растительности, довольно беспорядочно построенные из сырца дома, опять-таки под красными черепичными крышами, узкие крутые тропинки, ведущие от одной группы домов к другой. Дома в большинстве случаев двухэтажные с довольно просторными комнатами. Мы приехали раньше назначенного времени, наши еще не были готовы. Старший группы — испанский капрал и русский доблестный офицер-первопоходник, Пётр Васильевич Б. вышел нам навстречу, а за ним и все остальные. Поднялись по крутой лестнице. Первое, что бросилось нам в глаза, это полочка в углу, с которой свешивался наш русский трехцветный флаг, и на которой стояло несколько иконок и теплилась лампада. По бокам, на выбеленных стенах, талантливо нарисованы поручиком Н.К.С. с одной стороны наш двуглавый орел, с другой — скрещённые шпаги; эмблема России и воинской доблести. |
|
|
