| Размышлял Донал недолго. Будучи человеком прямым и открытым, он решил не медля увидеться с лордом Морвеном и извиниться. Для этого требовалось сначала отыскать Симмонса, который обнаружился в буфетной за чисткой столового серебра. — А, мистер Грант, — сказал он, не дав Доналу вымолвить ни слова. — А я как раз собирался к вам. Его светлость лорд Морвен хотел вас видеть. — Я бы тоже хотел увидеться с его светлостью, — ответил Донал. — Вот и ладно, — проговорил Симмонс. — Пойду спрошу, когда вам лучше прийти. Лорд Морвен ещё не вставал и вряд ли скоро поднимется. Нездоровится ему сегодня. Он сообщил мне, что вчера вы тоже не очень хорошо себя чувствовали. С этими словами он пристально посмотрел на Донала с добродушным, но не слишком сочувственным выражением на багрово–красном лице. — Видите ли, Симмонс, — ответил Донал, — обычно я не пью ничего крепкого и потому боюсь, что вчера выпил чересчур много вина его светлости. — Вино его светлости,.. — пробормотал Симмонс, но тут же замолчал. — И позвольте спросить, сколько же вы выпили? — поинтересовался он. — Один бокал за ужином, а после ещё один и из второго графина немного… — Ай–яй–яй, сэр! Уж вам–то что сделается с такой малости? Как же вы так оплошали? Вот возьмите, к примеру меня… Тут он замолчал и не стал больше ничего говорить о себе, но через минуту снова покачал головой и добавил: — Ну и ну! Значит, после вчерашнего вы спали до десяти часов?.. Подождите меня в коридоре, сэр, или в классной комнате, а я как только всё узнаю у его светлости, так сразу к вам и приду. Тщательно вымыв руки и сняв с себя белый передник, Симмонс отправился к своему хозяину. Донал присел на нижней ступеньке парадной лестницы и стал ждать. Вдруг у себя над головой он услышал лёгкие шаги и, невольно подняв глаза, увидел, что из–за поворота широкой винтовой лестницы показалась стройная фигура леди Арктуры, спускающейся вниз так медленно и тихо, как будто ноги у неё о чём–то задумались. Она вздрогнула и на мгновение остановилась, но тут же двинулась дальше. Когда она проходила мимо, Донал поклонился. Она ответила на его почтительное приветствие едва уловимым кивком, но при этом подняла на него глаза, в которых мелькнула странная, испытующая тревога, не слишком явная, но всё–таки заметная. Она прошла и скрылась из виду, но этот взгляд озадачил Донала и немного его смутил. Что это было? Может, ничего особенного? И что значит эта немая тревога? И была ли она вообще или ему лишь показалось? |
| В Олимпийской деревне нет проезжих улиц, по ней можно лишь ходить пешком и ездить на велосипедах. Зато под землей находится еще одна Олимпийская деревня — для автомобилей: это обширный двухэтажный гараж, где проезды для машин повторяют названия улиц, расположенных наверху. Апраксина прежде никогда здесь не бывала; она поставила машину на первое попавшееся свободное место и, выйдя из машины и увидев таблички с названиями улиц, тут же сообразила, что найти дорогу ей поможет обыкновенная городская карта. Так и вышло: ориентируясь по карте, она быстро нашла подземную часть Штрасбергерштрассе и пошла к выходу наверх. Поднявшись по винтовой лестнице, она оказалась на склоне холма, спускавшегося террасами к широкому лугу: на этих террасах стояли одинаковые многоквартирные дома, аккуратные и безликие. Проходившая мимо девушка, по виду студентка, показала ей, где находится дом номер 9, и Апраксина спустилась к нему по каменной лестнице между куртинами буксуса. Найдя табличку с номером «9» на стене трехэтажного дома, она подошла к дверям, нашла в списке квартир номер «519» и позвонила. Прогудел зуммер, и входная дверь отворилась. Войдя в лифт, она с удивлением увидела, что на табличке обозначено пять этажей, но потом сообразила, что дом может с другой стороны иметь на два этажа больше, поскольку расположен на террасе. На пятом она вышла и именно здесь нашла номер «519». На звонок дверь квартиры почти сразу же отворилась, и перед ней, заматывая голову полотенцем и что-то напевая на незнакомом графине языке, предстала молодая женщина в небрежно накинутом на голое тело купальном халате. Обе растерянно уставились друг на друга. Апраксина спросила Каменевых — женщина ее не поняла. Через несколько минут выяснилось, что она румынка и по-немецки почти не говорит. Апраксина перешла на итальянский, и кое-как они договорились: оказалось, что кроме дома номер 9, есть еще номера 9в и 9с. Румынка посоветовала ей в следующих домах сначала посмотреть список жильцов в подъезде — снаружи, возле звонков, были указаны только номера квартир. |
| На северной стороне гульбища находится закрытое помещение – верхняя часть шахты лифта, где помещается его подъемное тяговое устройство. С западной стороны между несущими пилонами находится небольшая каменная лестница в 12 ступеней, выводящая на упомянутую кровлю 1-го яруса, служащую теперь, своего рода, полом 2-го яруса колокольни, или 1-го яруса звонницы. Теперь этот ярус пустует, осталась лишь система подвеса трёх самых мощных колоколов лавры: Царь-колокола, Корноухого (Воскресного) и Годунова (Полиелейного). Новая система подвеса 65-тонного Царь-колокола, установленная в 1905 г. и вызванная трещиной в старых дубовых балках, обнаруженной после того, как архимандрит Товия уловил дефект в звучании колокола, включала главную двутавровую балку, покоящуюся на выступах юго-западного и северо-восточного пилонов, поддерживаемую снизу по центру системой двух откосов, укрепленных на тех же пилонах и сверху, с помощью серёг системой двух других откосов, укрепленных на северо-западном и юго-восточном пилонах. Впрочем, верхняя часть крепления с верхней частью основной балки скрыта от глаз наблюдателя деревянной обшивкой потолка этого яруса. Интересны сохранившиеся и более древние, деревянные балки, на которых висели в западном пролете – Корноухий в 1275 пудов (20,4 т) и Годунов в 1700 пудов (28 т) – в восточном пролете того же яруса. Их балки состоят из деревянных стянутых между собой брусьев, причём верхний брус, состоящий из двух изогнутых половин, предотвращал, очевидно, прогиб балки вниз. Узкая винтовая лестница почти в 70 ступеней, сделанных из дуба и обитых по краю полосой стали, круто вьется в юго-восточном пилоне, сложенном из красного кирпича, и ведет на крышу 2-го яруса колокольни, служащую полом 3-го яруса. Здесь с южной стороны находится относительно недавно построенная келия звонарей площадью около 7 кв. м с окошком на Троицкий собор, оборудованная освещением и телефоном для связи со служащим причтом, чтобы вовремя начать звон. Здесь же видим нижнюю часть вертикального деревянного короба, внутри которого подвешены тяжелые гири часового механизма, находящегося гораздо выше. Этот ярус относительно легким деревянным перекрытием разделен на два этажа. Первый высотой около 2,5 метров, где находится келия звонарей; на второй этаж ведут три легких деревянных лестницы. Этот второй этаж 3-го яруса колокольни в настоящее время и является, собственно говоря, звонницей. |
| Однако Клод, опасаясь какой-нибудь новой выходки Жеана, напомнил своему почтенному ученику, что им еще предстоит вместе исследовать несколько изображений на портале, и они вышли из кельи, к великой радости школяра, который начал уже серьезно опасаться, как бы на его коленях не остался навеки отпечаток его подбородка. VI. Последствия, к которым могут привести семь прозвучавших на вольном воздухе проклятий – Те Deum laudamus! – воскликнул Жеан, вылезая из своей дыры. Наконец-то оба филина убрались! Ох! Ох! Гаке! Пакс! Макс! Блохи! Бешеные собаки! Дьявол! Я сыт по горло этой болтовней! В голове трезвон, точно на колокольне. Да еще этот затхлый сыр в придачу! Поскорее вниз! Мошну старшего братца захватим с собой и обратим все эти монетки в бутылки! Он с нежностью и восхищением заглянул в драгоценный кошелек, оправил на себе одежду, обтер башмаки, смахнул пыль со своих серых от золы рукавов, засвистал какую-то песенку, подпрыгнул, повернувшись на одной ноге, обследовал, нет ли еще чего-нибудь в келье, чем можно было бы поживиться, подобрал несколько валявшихся на очаге стеклянных амулетов, годных на то, чтобы подарить их вместо украшений Изабо-ла-Тьери, и, наконец, толкнув дверь, которую брат его оставил незапертой – последняя его поблажка – и которую Жеан тоже оставил открытой – последняя его проказа, – он, подпрыгивая, словно птичка, спустился по винтовой лестнице. В потемках он толкнул кого-то, тот ворча посторонился: школяр решил, что налетел на Квазимодо, и эта мысль показалась ему столь забавной, что до самого конца лестницы он бежал, держась за бока от смеха. Выскочив на площадь, он все еще продолжал хохотать. Очутившись на площади, он топнул ногой. – О добрая и почтенная парижская мостовая! – воскликнул он. – Проклятые ступеньки! На них запыхались бы даже ангелы, восходившие по лестнице Иакова! Чего ради я полез в этот каменный бурав, который дырявит небо? Чтобы отведать заплесневелого сыра да полюбоваться из слухового окна колокольнями Парижа? Пройдя несколько шагов, он заметил обоих филинов, то есть Клода и мэтра Жака Шармолю, созерцавших какое-то изваяние портала. Он на цыпочках приблизился к ним и услышал, как архидьякон тихо говорил Шармолю: |
| Название Мондетур отлично передает извилистость всех этих улиц. Еще выразительнее говорит об этом название улицы Пируэт , примыкающей к улице Мондетур. Прохожий, свернувший с улицы Сен-Дени на улицу Шанврери, видел, что она мало-помалу суживается перед ним, как если бы он вошел в удлиненную воронку. В конце этой коротенькой улички он обнаруживал, что впереди со стороны Центрального рынка путь преграждает ряд высоких домов, и мог полагать, что попал в тупик, если бы не замечал направо и налево двух темных проходов, которыми он мог пробраться. Это и была улица Мондетур, одним концом соединявшаяся с улицей Проповедников, а другим – с улицами Лебяжьей и Малой Бродяжной. В глубине этого своего рода тупика, на углу правого прохода, стоял дом пониже остальных и выдававшийся на улицу наподобие мыса. Именно в этом доме, только о двух этажах, бойко обосновался на целых три столетия знаменитый кабачок. Он наполнял шумным весельем то самое место, которое старик Теофиль отметил следующим двустишием: Там качается страшный скелет, То повесился бедный влюбленный. Место для этого заведения было подходящее, кабатчики наследовали его от отца к сыну. Во времена Матюрена Ренье кабачок назывался «Горшок роз», а так как тогда были в моде ребусы, то вывеску ему заменял столб, выкрашенный в розовый цвет . В прошлом столетии почтенный Натуар, один из причудливых живописцев, ныне презираемый чопорной школой, многократно напиваясь в этом кабачке за тем самым столом, где пил Ренье, из благодарности нарисовал на розовом столбе кисть коринфского винограда. Восхищенный кабатчик изменил свою вывеску и велел под этой кистью написать золотом «Коринфский виноград». Отсюда и название «Коринф». Для пьяниц нет ничего более естественного, чем пропустить слово. Пропуск слова – это извилина фразы. Название «Коринф» мало-помалу вытеснило «Горшок роз». Последний представитель династии кабатчиков, дядюшка Гюшлу, уже совершенно не зная предания, приказал выкрасить столб в синий цвет. Зала внизу, где была стойка, зала на втором этаже, где был бильярд, узкая винтовая лестница, проходившая через потолок, вино на столах, копоть на стенах, свечи среди бела дня – вот что представлял собою кабачок. Лестница с люком в нижней зале вела в погреб. На третьем этаже жил сам Гюшлу. Туда поднимались по лестнице, скорее по лесенке, за незаметной дверью в большую залу второго этажа. Под крышей находились две чердачных каморки – приют служанок. Первый этаж делили между собой кухня и зала со стойкой. |
| Поэтому от души стучите, трясите, дёргайте всё, до чего дотянетесь и доползёте. Безопасность ребёнка требует решительных действий. Зоны повышенной опасности В любом доме найдутся места, где трудно создать безопасное пространство для малыша (кладовка, балкон, гараж…). Возможно, пока он и не собирается туда идти (ползти), но где гарантия, что именно в вашем карапузе не проснётся в ближайшее время новый Дэвид Коперфильд? Сделайте так, чтоб у юного создания не было возможности просочиться туда без вас, — это раз. И второе: если вы будете последовательны и упорны, малыш быстро привыкнет к стопроцентному запрету и без вас туда не отправится. По крайней мере лет до двух с половиной — трёх. Ванная комната, туалет. В этих помещениях обычно пол выложен кафельной плиткой, а потому скользкий, особенно если влажен. Покройте пол циновкой или тяжёлой ковровой дорожкой. На двери в эти помещения поставьте ручки с замком-защёлкой, причем лучше всего сразу делать их на высоте вытянутой руки взрослого человека — так их не придется менять лет 10. Вполне вероятно, этими простыми действиями вы спасёте квартиру от потопа, а технику — от уничтожения. Кладовка, подвал, гараж, чердак, цокольный этаж с подсобными помещениями. Однозначно можно сказать, что ребёнку здесь не место и доступ сюда ещё нескоро будет открыт для него. Кстати, чтоб малыш туда и не рвался (любопытно ведь знать, почему не пускают: может, прячут что-то интереснень-кое), проведите с ребёнком экскурсии в «запретительные» места. Пусть он увидит собственными глазами, пусть узнает: там ску-учно. А вот подготовить конкретное помещение так, чтоб в нём не было ничегошеньки любопытного для ребёнка, — ваше дело. Очень опасные места для малыша — пороги и всяческие лестницы, особенно винтовые. Тут выход один: через пороги учить(ся) перелазить. По лестницам учить(ся) правильно подниматься и спускаться. На лестницах необходимо сделать специальные перильца — под рост (чтоб ребёнок мог держаться за них). Убрать все ковровые покрытия или очень прочно закрепить их, особенно края (чтоб не споткнулся). И — сразу выставить твёрдый запрет: по лестницам и площадкам бегать нельзя! Здесь не балуются и не играют. Важно, чтобы этот запрет распространялся на всех членов семьи, тогда и малыш примет это к сведению и будет неукоснительно соблюдать. |
| Гуляет ветер порхает снег. Идут двенадцать человек. Винтовок черные ремни. Кругом — огни, огни, огни… В зубах цигарка, примят картуз, На спину б надо бубновый туз! «Свобода, свобода. Эя, эя, без креста! Тра–та–та! Товарищ, винтовку держи, не трусь! Пальнем-ка пулей в святую Русь —… Я идут без имени святого Все двенадцать — вдаль. Ко всему готовы, Ничего не жаль… Вечером, узнав, что в помещении Вольно–экономического общества происходит собрание членов различных союзов, я и Мария Николаевна отправились туда (жена моя ожидала появления второго нашего ребенка и потому не могла поехать). Большой зал и хоры были полны народу. Здесь были лица всевозможных левых течений, вплоть до крайних революционеров. Социал–демократ Н. Д. Соколов произносил горячую речь, призывая молодежь идти сейчас к одной из тюрем, чтобы выпустить из нее арестованных в эти дни лиц. Это предложение явным образом было рассчитано лишь на то, чтобы вызвать кровопролитное столкновение с войсками, стоявшими в городе всюду наготове, и таким образом углублять народное раздражение, усиливать беспорядок и революционное брожение. Волнение и возбуждение собрания достигло крайних пределов, когда на хорах появился Горький в сопровождении сбрившего бороду Гапона и сказал несколько слов, содержания которых я не помню. Никаких серьезных решений наше беспорядочное и разношерстное собрание, конечно, принять не могло. марта у нас родился сын Борис. Имея маленького ребенка на руках, мы принуждены были провести каникулы вблизи Петербурга и наняли дачу в Финляндии на берегу Сайменского канала в Раухаранта. В это лето состоялся съезд Союза учителей низшей и средней школы. Он был устроен в Финляндии, потому что в этой провинции России общественная жизнь пользовалась сравнительно высокою степенью свободы. На нашей даче была большая широкая терраса с лестницею в сад из пятнадцати или более ступеней, где свободно могло расположиться двести человек. В хорошую погоду на этой террасе и лестнице можно было удобно устроить собрание и мы предложили распорядителям съезда воспользоваться ею. Никто из нашей семьи не был делегатом съезда; поэтому мы наблюдали его лишь издали. Двухлетний сын мой Владимир, выглянув в окошко и увидев на лестнице много народу, воскликнул: «Люди добрые, чего собрались?.. Кутутуция!» (конституция). Сатирический журнал „Pluvium» правого толка писал потом, что в семье приват–доцента Лосского «конституция» — первое слово, произносимое младенцами. |
| В день, избранный Дарнуэем для фотографирования таинственного портрета, он встал с восходом солнца и по единственной винтовой лестнице, соединявшей нижний этаж с верхним, перенес портрет из библиотеки в свою студию. Там он установил его на мольберте, а напротив водрузил штатив фотоаппарата. Он сказал, что хочет дать снимок с портрета одному известному антиквару, который писал когда–то о старинных вещах в замке Дарнуэй. Но всем было ясно, что антиквар — только предлог, за которым скрывается нечто более серьезное. Это был своего рода духовный поединок — если не между Дарнуэем и бесовской картиной, то, во всяком случае, между Дарнуэем и его сомнениями. Он хотел столкнуть трезвую реальность фотографии с темной мистикой портрета и посмотреть, не рассеет ли солнечный свет нового искусства ночные тени старого. Может быть, именно потому Дарнуэй и предпочел делать все сам, без посторонней помощи, хотя из–за этого ему пришлось потратить гораздо больше времени. Во всяком случае, те, кто заходил к нему в комнату, встречали не очень приветливый прием он суетился около своего аппарата и ни на кого не обращал внимания. Пейн принес ему обед, поскольку Дарнуэй отказался сойти вниз; некоторое время спустя слуга поднялся туда и нашел тарелки пустыми, но когда он их уносил, то вместо благодарности услышал лишь невнятное мычание. Пейн поднялся посмотреть, как идут дела, но вскоре ушел, так как фотограф был явно не расположен к беседе. Заглянул наверх и отец Браун — он хотел вручить Дарнуэю письмо от антиквара, которому предполагалось послать снимок с портрета — но положил письмо в пустую ванночку для проявления пластинок, а сам спустился вниз, своими же мыслями о большой стеклянной комнате, полной дневного света и страстного упорства — о мире, который, в известном смысле, был создан им самим, — он не поделился ни с кем. Впрочем, вскоре ему пришлось вспомнить, что он последним сошел по единственной в доме лестнице, соединяющей два этажа, оставив наверху пустую комнату и одинокого человека. |
| Человек должен понять, что ему необходимо для работы, и восполнить недостающее. Например, будучи в миру и работая столяром, я увидел, что для мебели, которую делал, мне был необходим токарный станок. Ну и что же? Что, мне надо было искать токаря и просить, чтобы он мне помогал? Нет. Я приобрел токарный станок и научился работать на нем сам. Прошло ещё какое-то время, и я увидел, что мне было нужно делать винтовые лестницы. Я посидел, вспомнил геометрию и арифметику и научился изготавливать такие лестницы. Если не работать головой, то будешь мучиться. Всем этим я хочу сказать, что человек должен работать головой, потому что во время работы часто появляется куча проблем и осложнений. Работая головой, человек станет хорошим мастером и, зная, как поступать ему в каждой конкретной ситуации, будет идти вперед. В этом вся основа. Голова должна быть производительной силой во всём. В противном случае человек остаётся недоразвитым и теряет время зря. Освящение труда Каждый человек своей молитвой, своей [христианской] жизнью должен освящать свой труд и освящаться сам. Если же на работе человеку подчиняются другие и он несет ответственность, то он должен духовно помогать им. Если кто-то находится в добром внутреннем состоянии, то свою работу он тоже освящает. К примеру, если юноши приходят к мастеру для того, чтобы он выучил их своему делу, одновременно он должен помогать им научиться жить духовно. Такое отношение поможет и самому начальнику, и его подчиненным, и его клиентам, потому что Бог будет благословлять его труд. Любая профессия может быть освящена. К примеру, врач не должен забывать: то, что главным образом помогает в медицине, есть Благодать Божия. Поэтому он должен постараться стать сосудом Божественной Благодати. Врач, будучи хорошим, добрым христианином и одновременно хорошим специалистом, помогает больным своей добротой и своей верой, поскольку он внушает им относиться к болезни мужественно и с верой. В случае серьёзной болезни такой врач может сказать больному: «Медицина как наука дошла вот до такого уровня. Однако там, где не хватает человеческих знаний, есть Бог, Который творит чудеса». |
| В день, избранный Дарнуэем для фотографирования таинственного портрета, он встал с восходом солнца и по единственной винтовой лестнице, соединявшей нижний этаж с верхним, перенес портрет из библиотеки в свою студию. Там он установил его на мольберте, а напротив водрузил штатив фотоаппарата. Он сказал, что хочет дать снимок с портрета одному известному антиквару, который писал когда–то о старинных вещах в замке Дарнуэй. Но всем было ясно, что антиквар — только предлог, за которым скрывается нечто более серьезное. Это был своего рода духовный поединок — если не между Дарнуэем и бесовской картиной, то, во всяком случае, между Дарнуэем и его сомнениями. Он хотел столкнуть трезвую реальность фотографии с темной мистикой портрета и посмотреть, не рассеет ли солнечный свет нового искусства ночные тени старого. Может быть, именно потому Дарнуэй и предпочел делать все сам, без посторонней помощи, хотя из–за этого ему пришлось потратить гораздо больше времени. Во всяком случае, те, кто заходил к нему в комнату, встречали не очень приветливый прием он суетился около своего аппарата и ни на кого не обращал внимания. Пейн принес ему обед, поскольку Дарнуэй отказался сойти вниз; некоторое время спустя слуга поднялся туда и нашел тарелки пустыми, но когда он их уносил, то вместо благодарности услышал лишь невнятное мычание. Пейн поднялся посмотреть, как идут дела, но вскоре ушел, так как фотограф был явно не расположен к беседе. Заглянул наверх и отец Браун — он хотел вручить Дарнуэю письмо от антиквара, которому предполагалось послать снимок с портрета — но положил письмо в пустую ванночку для проявления пластинок, а сам спустился вниз, своими же мыслями о большой стеклянной комнате, полной дневного света и страстного упорства — о мире, который, в известном смысле, был создан им самим, — он не поделился ни с кем. Впрочем, вскоре ему пришлось вспомнить, что он последним сошел по единственной в доме лестнице, соединяющей два этажа, оставив наверху пустую комнату и одинокого человека. |
|
|
