| Не говорю же я это тебе, человек, о примирении совести от себя, но самое исповедание св. отцов предлагаю. Ибо они, насколько ближе приближались к Богу, настолько видели себя большими грешниками, и не будут ли, по твоему мнению, и сами святые не примиренными совестью с Богом? Но ты скажешь, что по причине смирения так говорили о себе святые. Прекрати хитросплетенную речь и покорись по крайней мере голосу святых правил: «Если кто скажет, что святые, ради смирения и принимая вид грешных, говорили «остави нам долги наша», – анафема да будет». Впрочем, если кто хочет получить правильное понятие об этом, да верует, что Бог создает сначала тело Адаму, потом и душу, и не было промежутка времени между творением того и другого, но вместе разумно созданы были, хотя и иначе думал об этом Ориген . Таким же образом и хранение телесных чувств наших, и примирение совести с Богом разумно вместе с умным вниманием действуется, хотя и иначе представляется не знающим силы и опыта внутреннего делания. Не удивляйся, благочестивый читатель, что со стольким возражением составилось это предисловие, ибо против дыхания ветра протягивается и парус. Ибо во времена св. отцов, когда было много ревнителей, желавших проходить это умное делание по самочинию и дерзости, было время и труд останавливать их дерзость и бесчиние, дабы небесстрашно бросались к нему. Теперь же, когда такое учительство пришло в крайнее забвение и пренебрежение и многие начинают ратовать и справа, и слева, и извращать путь этого внутреннего делания, и стараются сверху и снизу засыпать его землею, чтобы сделать его совершенно никому не ведомым, существует крайняя необходимость так писать о нем и предложить все это пред чтением святой книги Исихия Иерусалимского , в которой находится не другое что, как только разумение и наставление на путь священного умного делания. И желающий обучаться ему прежде всего пусть разумеет и исполняет сказанное св. Максимом: «Дай телу по силе его и весь труд твой на ум обрати». И еще: «Телесные добродетели приятны, если кто со смирением их проходит, без этого же суетен труд». |
| – А еще он советовал во время правила делать больше поклонов... – Поклоны делать можно – конечно, с благословения старицы. Их количество зависит от того, какие у кого силы. Святитель Игнатий тоже говорит о том, что перед началом четочного правила хорошо сделать некоторое количество поклонов. Он советовал делать по несколько поклонов и в течение дня, когда для этого есть возможность. Разумеется, этот совет подходит людям физически крепким. Нам может показаться, что во время совершения поклонов молитва несколько невнимательна, но зато при этом создается такое душевное состояние, которое способствует внимательной, смиренной, покаянной молитве. Однако это происходит только в том случае, если мы совершаем поклоны с должным духовным расположением, то есть воспринимаем их как выражение покаяния. Вопрос. Когда молишься Иисусовой молитвой, при этом в уме все равно присутствует какой-нибудь помысел: об избавлении от какой-то страсти, о приобретении той или иной добродетели. Это самочиние, молитва своими словами? Ответ. Нет, почему же. Ведь мы можем молиться Иисусовой молитвой о человеке, помня о какой-то его конкретной нужде, можем молиться о себе самих в случае, например, какой-то неприятности. Бывает, что нас борет какая-то страсть, и мы молимся, если так можно выразиться, против этой страсти. Значит, хотя мы всегда произносим одни и те же слова, цель молитвы несколько видоизменяется, и никакого самочиния в этом нет. Другое дело, что это должно быть под контролем старицы. Василий Поляномерульский в своих «Предисловиях» говорит, что, убегая от помыслов, необходимо углубляться в молитву, а если не получается, то нужно молиться против помыслов. Имеется в виду, что при брани гнева или осуждения я молюсь Господу той же самой Иисусовой молитвой, никак не меняя ее слов, с тем чтобы Он избавил меня от этих помыслов, потому что я не могу удалиться от них умом или отбросить их своими силами. Вот что значит молиться против тех или иных помыслов. Вопрос. А можно ли вообще молиться с конкретной целью: скажем, об избавлении от какой-то страсти или о приобретении определенной добродетели? |
| Впрочем, должно сказать, что некоторые преуспевают, следуя и тому постановлению св. отцов, о котором сказано вначале, однако очень медленно и с трудом, вторым же удобнее и легче, а третьим скорее всего, ибо оно сопровождается отрадою и частым посещением Св. Духа, укрепляющим и удостоверяющим сердце, в особенности же при тщательнейшем усердии и доброй воле, а не от принуждения, по страху пред законом. Таковой делатель старается о молитве ради одной только сладости сердечной и утешения духовного, а не ради чего-либо иного и бывает ему одна эта внутренняя молитва вместо всех внешних деланий, назовешь ли ты их – правило, или пение, или моление, или поучение, ибо все это в ней одной вмещается. Памятование же смерти или, лучше сказать, чувство суда, и мук вечных, и Божия определения сплетаются с нею, как отрасли одного и того же дерева. Поэтому одною только этою молитвою, как от одного корабля или виноградника, о чем было сказано, может каждый безмятежно направлять всю свою жизнь. Как же эта святая молитва срастворяется с заповедями Господними и прогоняет бесов и страсти? И еще: как небрегущий о заповедях и не заботящийся об умном делании, но усердствующий в одном только пении, увлекается страстями и подпадает вечному мучению? Преступление заповедей Господних одинаково замечается во всех, однако многообразно осуществляется, о чем и скажу сейчас следующее: полагает кто-нибудь себе начало не нарушать заповеди, не допускать движения страсти, но, по некоторым обстоятельствам, или смущению, или брани, случается ему кого-нибудь оскорбить, или оскорбиться, или осудить, или разгневаться, или тщеславием победиться, поспорить и оправдываться, или празднословить, или солгать, пресытиться или опиться, помыслить скверное, или увлечься страстью и т. п., что все есть явное преступление заповедей и падение души. И когда, такими грехами охваченный, он дерзает предстать пред Богом, в тот же час начинает упрекать себя, с покаянием припадать к Богу умною молитвою от всего сердца, да простит его и подаст ему помощь, чтобы не впасть ему снова в те же согрешения. |
| В этом состоит мудрость: и из побед, и из невольных поражений делать вывод о своей греховности и немощи. Может быть, из поражений – более о греховности, из побед – более о немощи, но так человек будет промыслительно смиряться до тех пор, пока окончательно, глубочайшим образом не убедится в своем полном нравственном бессилии. Не только умственно это осознает (ведь все здравомыслящие люди понимают, что сами мы не способны почти ни на что), но почувствует своим сердцем: он такой и всегда будет таким, таково его естество. И этот человек всегда, и днем и ночью, будет сознавать себя, если можно так сказать, в высшей степени недостаточным для того, чтобы самостоятельно вести нравственную борьбу, самостоятельно противостоять диаволу. Это, собственно говоря, и есть внутренняя сторона покаяния. Поэтому наш покаянный плач происходит не только от осознания того, что мы кого-то оскорбили и обидели, или, наоборот, оттого, что нас кто-то оскорбил и мы не можем это потерпеть, но он является и результатом нашего внутреннего опыта. Этот опыт, это осознание собственной немощи приводит нас в такое состояние, что от горечи пребывания в столь опасном, страшном положении мы не можем не сокрушаться. Вот что есть истинное покаяние. Но такое покаяние возможно только в том случае, если человек поставит перед собой не теоретическую, а именно жизненную цель – жить по Евангелию. Когда он постоянно, каждый день, каждый час будет думать только об одном: как исполнить заповеди, как не нарушить их, не пойти против них. И когда он предъявит к себе такое строгое требование, он увидит, насколько трудно его исполнить. Но люди, как говорит о том и старец Василий Поляномерульский , часто рассуждают так: «Кто в наше время может исполнить заповеди? Это нереально! Слава Богу, что мы не пьянствуем или еще чего-нибудь страшного не совершаем». Конечно, если человек так думает, то он будет чувствовать себя спокойно и своей греховности не увидит. Разве что, по попущению Божию, впадет в какой-нибудь тяжкий грех. А тот, кто ведет внимательную жизнь, хотя внешне как будто никак и не проявляет своего покаяния, никак не выказывает внутренней борьбы, на самом деле каждый день опытно познаёт свою немощь и греховность. |
| Вопрос. Как бороться со страстями, если не хочешь? Как себя переломить? Ответ. Если человек поддался страсти гнева, то он, разумеется, в тот момент не хочет с ней бороться. Но мы имеем установку противиться страстям. В данном случае уместно вспомнить, для чего мы находимся в монастыре, почему верим во Христа, ведем определенный образ жизни, к чему это нас обязывает, и, наконец, начать противостоять действующей страсти. Есть люди, которые вообще не хотят бороться со страстями, оправдывают себя и считают, что можно не бороться. Василий Поляномерульский в своих «Предисловиях» говорит, что некоторые рассуждают так: сейчас Евангелие никто не исполняет, поэтому и нам не нужно его исполнять. Это все равно что сказать, что не нужно бороться со страстями. Мы оправдываем себя тем, что в наше время трудно найти бесстрастного человека, поэтому и с нас спрос небольшой. Евангелие говорит нам: В нюже меру мерите, возмерится вам, и приложится вам слышащим ( Мк. 4, 24 ). Как мы сами к себе будем применять эти заповеди, какие требования будем предъявлять к самим себе, такую благодать и помощь Божию получим. Мы не должны горделиво надеяться на победу и пребывать в бездействии, мы обязаны понуждать себя и стремиться к исполнению заповедей, это наш долг. Мы не хотим бороться со страстями от гордости, нерадения. Нерадение может проявляться по-разному: примитивно, когда человек объедается, много спит, ленив в монастырских трудах; более тонко, когда человек не понуждает себя к внимательной молитве, не радеет о правиле; и еще более тонко, когда человек молится, но не противится своим страстям, не следит за собой. Все это нерадение. Как с этим бороться? Для того чтобы бороться со своими страстями, нужно то же, что и для того, чтобы избавиться от нерадения. Надо возбуждать в себе ревность, здесь была бы уместна прежде всего память смертная, страх, заставляющий нас мобилизовать все свои силы. Более преуспевшие подвижники руководствуются не столько страхом, сколько любовью к Богу; уже не страхом наказания, а страхом оскорбить благость Божию. Это сказано о том, как избавиться от нерадения. Если же мы не желаем бороться в конкретной ситуации, например с гневом, значит, мы настолько увлечены страстью, что она ослепила нас и мы считаем, что гнев, исказивший наше восприятие действительности, представляет нам ее такой, какая она есть на самом деле. Мы думаем, что при данных обстоятельствах не гневаться невозможно, и так любая страсть сама себя оправдывает: в человеке действует страсть и внушает ему, что бороться с ней нельзя. |
| Иной же не только радуется, когда его оскорбляют, и почитает виновным в этом самого себя, но и сожалеет о смущении оскорбившего его – Бог да введет нас в таковое устроение! Скажу вам притчу, кому подобен тот, кто действует по страсти и удовлетворяет ее: он подобен человеку, который, будучи поражаем от врага своего стрелами, берет их собственными руками и вонзает в свое сердце. Сопротивляющийся же страсти подобен осыпаемому стрелами от врага своего, но облеченному в броню и не получающему ран. А искореняющий страсть подобен обстреливаемому, но берущему стрелы и ломающему их или возвращающему в сердце врагу. Бог да даст нам силу, чтобы мы, если и не искореняем страсть, то по крайней мере не действовали бы по ней и сопротивлялись бы ей. Итак, следует разуметь, что св. Дорофей, располагая к таковому сопротивлению и поруганию страстей, указывает к этому путь одних только заповедей. А так как здесь сказано, что сопротивляющийся страсти уподобился обстреливаемому врагом, но облеченному в броню и не получающему ран, то, если он остается неуязвляемым, какая причина будет у него, чтобы воздерживаться от умного делания? Ибо это священное делание, соединившись с исполнением заповедей, не большее ли принесет преуспеяние, чем исполнение одних заповедей? Для более же ясного понимания обоих этих образов жизни здесь будет сказано о каждом в отдельности. Первый, подчиняя себя закону, исполняет свое только пение; второй же, понуждая себя на умное делание, имеет всегда с собою имя Иисуса Христа в потребление врага и страстей со злыми помыслами. Тот радуется, если только окончит пение; этот же благодарит Бога, если в тишине, свободно от злых помыслов, молитву действует. Один усердствует о количестве; другой же о качестве. У того, спешащего выполнить пение количеством, появляется скоро радостное мнение, полагаясь на которое, он, не ведая призывания Господа Иисуса Христа, питает и растит внутреннего фарисея, если не внимает себе. У этого же, заботящегося о качестве молитвы, бывает познание своей немощи и помощи Божией. |
| Во-первых, они считают, что это делание подобает лишь одним святым и бесстрастным мужам, а не и страстным. Во-вторых, указывают совершенное оскудение наставников и учителей таковому жительству и пути. В-третьих, последующую таковому деланию прелесть. Первая из этих причин, или доводов, никуда не годна и не справедлива, потому что первая степень для новоначальных монахов состоит в том, чтобы умалять страсти умным трезвением и сердечным блюдением, т. е. умною молитвою, подобающею деятельным. Вторая – безрассудна и неосновательна, потому что, за отсутствием наставника и учителя, Писание нам учитель, как сказано выше. Третья же самопрельстительна, ибо читая писание о прелести, этим же писанием сами себя запинают, криво рассуждая о нем. Вместо того, чтоб принимать писание как предостережение к познанию прелести, они придумывают и находят причину уклоняться от умного делания. Подобно тому, как полководец, получив известие, что неприятели устроили засаду на пути, намереваясь хитростью и тайным нападением одолеть его, не имея силы открыто с ним бороться, он же, будучи нерассудительным, вместо того, чтобы перехитрить врага и одержать победу нечаянным нападением на его тайную засаду, страшится страха, идеже не бе страх, и обращается в бегство, покрывая себя вечным позором пред царем и его вельможами. Если же ты страшишься этого делания и обучения от одного благоговения и простоты сердца твоего, то и я еще больше вместе с тобою устрашаюсь, но не на основании пустых басен, по которым волка бояться – в лес не ходить. И Бога должно бояться, но не убегать и не отрекаться от Него по причине этого страха. Воистину, страха и трепета, сокрушения и смирения, и многого испытания Свящ. Писания, и совета единодушных братий требует это делание, но не бегства и отказа и тем более не дерзости и самочиния. Ибо дерзкий, сказано, и самонадеянный, порываясь к тому, что выше его достоинства и устроения, в гордости стремится достигнуть преждевременно зрительной молитвы. И еще: если кто мечтает мнением достигнуть высокого, будучи охвачен сатанинским, а не истинным желанием, такового сатана удобно опутывает своими сетями, как раба своего. |
| Ведь как у Закона вся сила и стремление состояли в том, чтобы всех приводить ко Христу, хотя и кажется, что он Им умаляется, так и многое пение отсылает делателя к умной молитве, а не на всю монашескую жизнь простирается. И самый ведь опыт в этом учит, когда, таким образом молясь, познаем мы наличие некоей преграды между нами и Богом, словно стену медную, по пророку (см.: Иер. 1:18, 15:20 ), не допускающую уму нашему взглянуть ясно в молитве на Бога, ни также внимать сердцу, в котором все силы душевные вместились и источник помыслов и благих, и злых. А поскольку эта святая книжица великой осторожности хотящих безмолвствовать научает и причины прелести находящей обнажает, потому, отсылая туда читателя, лишь это скажем. Святые отцы на три только чина разделяют все монашеское жительство. Первое – общее житие. Второе царским путем, или средним называют, то есть, вдвоем или втроем живя, иметь общее стяжание необходимого, общую пищу и одежду, общие труд и рукоделие и всякую промышление житию имети, над вся же сия, отсекающе свою волю, повиноватися 8 друг другу в страсе Божий и любви. Третие же – уединенное отшельство, еже есть совершенных и святых мужей дело. А ныне некоторые, не внимая смыслу святого Писания, изобрели себе – ни по воле, ни по преданию святых отцов – четвертый чин, или житие. Ибо строя кельи всякий где только хочет, вдалеке или поблизости, живут уединенно, всякий свою волю предпочитая и стяжание с попечением добывая, и прочее. И по таковому их чину и жительству уподобляются они отшельникам; по определению же святых отцов и грозному запрещению всем недугующим душевными страстями и дерзающим отшельнически единоборствовать с бесами, подобны они самочинникам и самопретыкателям. Сами ведь себе изобретя такое житие, сами в нем и претыкаются, не будучи способны мирно и постоянно в нем пожить как не в своей для них мере и степени. Просматривающий же трудолюбиво книгу святого Григория Синаита , найдет там не что иное, как название самочинием и единоборством такого уединенного и необщительного жительства. И автор жития этого святого специально показывает, что никому из учеников его не допустил он жить в келье одному, поблизости ли, или вдалеке от других, но, в трех лаврах и двух башнях множество иноков старых и юных собрав, дал он им чин отсечения воли и послушания. И всех их поучал он умному деланию, говоря: «Научить иных не всегда легко, но можно научить даже грубых и некнижных, только настоящих послушников, поскольку послушание всем добродетелям причастно благодаря смирению. Непокорным же обучение не дается, да не прельстятся, – грубы ли они, или разумны. Ибо самочинник не может избежать самомнения», 9 – и прочее. |
| Хотя и многое множество есть божественных отцов, живших как в уединении, так и в общежитии и принимавших посылаемую им от Бога пищу, кроме мяса, однако, краткости ради, невозможно здесь всё по порядку описывать. Одно только здесь мы показали, что Бог ни Сам, ни через святых ангелов или птиц небесных никогда в новой благодати не подавал рабам своим мяса, но только хлеб и рыбу, вино же и елей, которые по домостроительству вкусил и Сам Бог Слово по воскресении Своем из мертвых. Всё это уверяет нас в том, что не подобает нам, монахам, взирая на неких древних отцов, есть ныне мясо, так как Божие свидетельство о том, что нужно воздерживаться от мяса намного больше и достовернее, чем человеческое разрешение. В этом уверяя нас, Бог никогда не является посылающим рабам своим пищу мясную. Поэтому более должно нам покоряться доброму преданию святых отцов, запрещающих монахам вкушение мяса, нежели тем, которые вкушают его и другим позволяют. Ибо и Сам Христос Господь, почитая закон о пище, данный в раю Адаму, насытил, как сказано, четыре тысячи мужей семью хлебами и малыми рыбами и потом пять тысяч, кроме жен и детей, пятью хлебами и двумя рыбами, хотя мог насытить их мясом птиц пернатых, как в древности непокорных евреев в пустыне. Потом же и Сам Он, по восстании Своем из гроба, являлся ученикам Своим, то одиннадцати, перед которыми ел рыбу и сотовый мед (см. Лк.24:42 ), то Симону Петру с прочими учениками на море Тивериадском, с которыми ел хлеб и рыбу печеную (см. Ин.21:13 ). Но нигде Он не является вкушающим мясо, лучше же сказать, в Священном Евангелии нигде об этом не упоминается. И видя, что евангелисты ничего не упоминают о мясе, показывая Христа Господа вкушающим только рыбу, хлеб и мед, веруем, что это, в указание совести нашей, не что иное, как только предпочтение закона о пище, данного в раю Адаму изначально, и это пример и предписание монахам употреблять такую пищу, а не мясо. Ибо всё богомужное житие Господа на земле и подвиги Его были примером и образцом для нас, чтобы мы последовали стопам Его (см. 1Пет.2:21 ), ибо Он сказал: «Аще кто Мне служит, Мне да последует» ( Ин.12:26 ). |
| Чудо воистину преужасное среди таковых нынешних времен увидено было. Оставив ведь свое уединение и приобщившись к братии, не имеющей «твоего» или «моего», называемого отцами «пекло лукавого», где им, прежде по своей воле делавшим для своих приобретений каждый день рукоделие многое и не ограниченное числом, было установлено только то числом делать, что они ежедневно для себя делали; они же с унынием сказали: «Это нам тяжело». Когда же еще на половину снизили им задание, они на это сказали: «Это возможно». Будучи же изобличаемы и вопрошаемы, отвечали они, что, когда сам на себя делаешь, это подает некое усердие и ревность, здесь же вместо тех растут ропот и леность. Так что истинно говорится, что всякий, общежительно вдвоем или втроем живущий, самим сожитием освобождается от самолюбия и пристрастия и одними заповедями Христовыми должен подвигать себя на всякое дело. А без такого поучения и веры он считает себя рабом или наемником, лишаемым платы и невыносимую жизнь ведущим. Как в одиночестве живущему немощному и страстному поджигателями и побудителями на всякое дело внешнее бывают самолюбие и пристрастие, так живущему в общежитии одни заповеди, или Христос, возбуждают усердие к деланию, случающемуся в житии их. Потому нужно и должно нам, страстным, царского пути держась, вдвоем или втроем безмолвствовать, да и прельщения избежим, самолюбию и пристрастию не поработимся и порока самочинства избудем; вместо же всех таковых обретем удобную стезю и отверстую дверь к выполнению заповедей Христовых и обучению умному священнодейству. В уединение и пустыню, как сказал святой Кассиан, никто да не пожелает, но пусть идет только «совершенный и от всякой страсти очищенный, кто до конца, в собрании вместе с прочими живя, все свои неправды выварил и оттряс. Вот этот туда идти может, и то не от малодушия и от усердия убегая, но чтобы стяжать божественное зрение, желая совершенного и светлого видения Господа Бога. Ибо это бывает достижимо в уединении только для совершенных. Всякие же страсти неуврачеванные если инок с собою занесет в пустыню, только покрытыми в нем пребудут, а не истребленными. Ибо пустыня только исправленный нрав имеющим может открыть вход к радостному созерцанию и исполнить их видением светлых духовных таинств. У всех же тех, кто в своих нравах неисправлен, она не только сохраняет злобу, но и в худшую обращает или преумножает. И дотоле инок будет казаться имеющим терпение, пока к нему в сообщество никто не приходит, а когда он получает для нее причину, тут же к прежнему своему обычаю возвращается. Ибо тогда пробиваются потаенные страсти и, словно кони необузданные и от долгого стояния утучневшие, быстрейшим образом всадника своего к беде они своего понесут. |
|
|
