| Вручение Владимиром Всеволодовичем княжеского меча как знака власти своему сыну Андрею. Отъезд Андрея на княжение во Владимир-Волынский. Миниатюра из Радзивиловской летописи. Кон. XV в. (БАН. 34.5.30. Л. 157 об.) Вручение Владимиром Всеволодовичем княжеского меча как знака власти своему сыну Андрею. Отъезд Андрея на княжение во Владимир-Волынский. Миниатюра из Радзивиловской летописи. Кон. XV в. (БАН. 34.5.30. Л. 157 об.) Завершающая часть «Поучения» (перед списком «путей») - собственно текст В. В., где наиболее ярко проявились его авторские черты. Текст представляет собой своего рода «княжеское зерцало» - свод нравственных и практических заповедей правителя. В начале следует заповедь индивидуальной молитвы на всякое свободное время («Аще и на кони ездяче, не будеть ни с кым орудья (дела.- А. Н.), аще инех молитв не умеете молвити, а Господи помилуи зовете бес престани втаине, та бо есть молитва всех лепши, нежели мыслити безлепицю ездя»); затем - краткие и емкие наставления о покровительстве слабым, недопустимости убийства «ни права, ни крива», об осмотрительности в клятвах и необходимости блюсти крестоцелование, о почитании и покровительстве «епископам, и попам, и игуменам», о погибельности гордыни, лжи, пьянства и блуда («в том бо душа погыбаеть и тело»). По мнению В. В., князь должен и в доме своем, и в походе дозирать о всем сам, не полагаясь «ни на тивуна, ни на отрока», ни «на воеводы», следить за тем, чтобы воины не делали «пакости» «ни своим, ни чюжим ни в селех, ни в житех, да не кляти вас начнуть», почитать иноземных купцов и послов («ти бо мимоходячи прославять человека по всем землям»), да и всех привечать («человека не минете не привечавше»), учиться («его же не умеючи, а тому ся учите, якоже отьць мои дома седя изумеаше 5 язык, в том бо честь есть от инех земель») и т. п.; венец же всему - «страх Божии имеите». Послание В. В. к кн. Олегу Святославичу относится к 1097 г. Оно является откликом на события в Муроме 6 сент. 1096 г., когда в битве с Олегом был убит один из старших сыновей В. |
| М., 1990. С. 146-150; Подскальски Г. Христианство и богосл. лит-ра в Киевской Руси (988-1237). СПб., 19962. С. 244-247, 290-292, 351-355 (и по указ.) [Библиогр.]; Пресняков А. Е. Княжое право в Др. Руси: Очерки по истории X-XII ст. Лекции по рус. истории: Киевская Русь. М., 1993 (по указ.); Зимин А. А. Правда Русская. М., 1999. С. 217-254; Гиппиус А. А. К атрибуции молитвенного текста в Поучении Владимира Мономаха//ДРВМ. 2003. 4(14). С. 13-14; он же. Сочинения Владимира Мономаха: Опыт текстол. реконструкции, I-II//Рус. язык в науч. освещении. М., 2003. 2 (6). С. 60-99; 2004. 2 (8) (в печати); Павлова Р. Культ св. вел. кн. Мстислава у юж. славян//Рукописная книга Др. Руси и слав. стран: От кодикологии к текстологии. СПб., 2004. С. 76-96; Назаренко А. В. Владимир Мономах и киевское столонаследие: традиция и попытки реформ//Древнейшие гос-ва Вост. Европы, 2004 г. М. (в печати). Е. В. Романенко Иконография Уход кн. Владимира Всеволодовича из Чернигова в Переяславль Русский. Приближение к Чернигову кн. Олега Святославовича. Миниатюра из Радзивиловской летописи. (БАН. 34.5.30. Л.129) Уход кн. Владимира Всеволодовича из Чернигова в Переяславль Русский. Приближение к Чернигову кн. Олега Святославовича. Миниатюра из Радзивиловской летописи. (БАН. 34.5.30. Л.129) Наиболее ранний пример изображения В. В. представлен в миниатюрах Радзивиловской летописи (БАН. 34. 5. 30, кон. XV в.). Наряду с др. рус. князьями он изображен участвующим в битвах, княжеских съездах, принимающим послов (Л. 120 об., 123, 130-131 об., 132 об.,142-142 об., 143 об., 147-148, 149 об.- 150, 151, 153, 154, 155, 156-157 об.). Князь показан в длинном зеленом или красном платье с желтым оплечьем и каймами зап. покроя, зеленой или красной шапке без меховой оторочки; иногда в коротком платье, чулках и остроносых туфлях. Соответственно сюжету он восседает на престоле, держа в руке символ княжеской власти - меч, скачет на коне впереди войска или возглавляет торжественную процессию. Целование креста князьями Владимиром Всеволодовичем и Святославом Изяславовичем в знак примирения. |
| Иконография цикла была близка рельефам трона. Согласно описанию, В. В. был изображен: восседающим на троне в палатах, выступающим в поход (в отличие от рельефной композиции был изображен в доспехах) и венчающимся на царство. Парадное изображение В. В. помещалось на стене, «что от Благовещения Пресвятыя Богородицы». Он представлен сидящим «под золотым царским местом» в полном имп. облачении: «В правой руке держит скипетр, на главе венец царский… на плещах диадима и крест на персях с чепью златой». Рядом с В. В. был написан образ имп. Константина Мономаха. Сходство их иконографий (одежды, регалии) подчеркивало «равночестность» рус. князя и визант. императора. «Портрет» В. В., поясной в медальоне, был расположен на стене, обращенной к Красному крыльцу; он был представлен в ряду др. вел. князей, сродников первого рус. царя, чьи изображения также были заключены в медальоны. Еще один цикл иллюстраций «Сказания» был создан для Лицевого летописного свода (Голицынский том. РНБ. F. IV. Л. 1-9, 70-е гг. XVI в.). Изображения В. В. присутствуют и на др. миниатюрах Лицевого летописного свода, где описаны события времени его княжения (Л. 16-23, 36-39). Он представлен либо как правитель в парадной княжеской одежде, либо как военачальник - на коне в доспехах. В обоих случаях его голову венчает круглая княжеская шапка цвета светлой охры с рисунком, имитирующим 2 нашивки, расходящиеся под углом от центра очелья (в таких головных уборах написаны все князья). У В. В. седые курчавые волосы и длинная седая курчавая же борода, раздваивающаяся на конце. Лишь на первых 2 миниатюрах (Л. 1, 1 об.) со сценами въезда князя в Киев и его вокняжения В. В. изображен с темными волосами и темной короткой бородой. Изображение В. В. помещено в Титулярнике 1672 г. (РГАДА. Ф. 135. Отд. 5. Рубр. III . 7). Он представлен как «средовек» с длинной окладистой бородой и короткими кудрявыми волосами, погрудно, в 3/4-ном повороте, на голове княжеская шапка с меховой оторочкой, ворот платья «расшит драгоценными камнями и жемчугом». Портрет выполнен в стилистике XVII в., его иконография, очевидно, восходит к изображениям Золотой палаты. Лит.: Подобедова О. И. К вопросу о составе и происхождении Лицевого летописного свода 2-й пол. XVI в.//ПИ. 1961. Т. 9. С. 280-232; Антонова, Мнева. Каталог. Т. 2. С. 132; Амосов А. А. Лицевой летописный свод Ивана Грозного. М., 1988; Сорокатый В. М. О содержании иконы «Благословенно воинство небесного царя»//Искусство Византии и Др. Руси: К 100-летию со дня рождения А. Н. Грабара. СПб., 1996; Морозов В. В. , Чернецов А. В. Легенда о мономаховых регалиях в искусстве Москвы XVI в.//Рим, К-поль, Москва: сравн.-истор. исслед. центров идеологии и культуры до XVII в.: Междунар. семинар истор. исслед. «От Рима к Третьему Риму» (Москва, 28-30 мая 1886). М., 1997; Соколова И. М. Мономахов трон: Царское место Успенского собора Моск. Кремля. М., 2001. Т. Е. Самойлова |
| – Он теперь самый сильный из князей, пора ему встать во главе русского войска. Давно надо было так поступить, при первом слухе о татарах!.. Он сам тогда оплошал, не поддержал рязанцев… – Теперь время упущено, сколько русских людей напрасно полегло!.. – Всем миром надобно подняться на лютого врага, только тогда одолеем его… – Эх, из-за княжеской розни, ссоры да которы гибнет русская земля!.. Великий князь Георгий Всеволодович, пробыв недолго в Ростове, поскакал в Углич, спустился по Волге до Мышкина и оттуда, лесными дорогами, проехал на реку Сить, недалеко от ее впадения в Мологу. Там, в деревне Боженки, князь остановился у попа, отца Вахрамея. Поп был древний, как и его деревянная покосившаяся церковка, любил поговорить про старину. Попадья Олимпиада, рыхлая, словно опара, ласковая и радушная, бесшумно бегала по горнице, несмотря на преклонные годы, стараясь угодить гостю и солеными груздями, и пирогами, половина которых была начинена кашей с грибками, а другая – рыбой с луком. Отец Вахрамей объяснил, что к погосту Боженки с запада ведет только одна дорога из Бежецка, а с востока можно проехать лишь зимой, по рекам Мологе и Сити. Кругом леса, летом здесь непроходимые, топкие болота с трясинными окнами, которые даже в стужу не замерзают, а дымятся. – Значит, татары сюда не доберутся! – заявил князь Георгий. – Все утопнут! – подтвердил отец Вахрамей. – Эти места мне любы. Я построю здесь мой боевой стан. – С Богом! – поддержал отец Вахрамей. – Начинай, государь, а я отслужу молебен и каждодневно буду просить Господа Вседержителя о даровании твоей рати победы и одоления над врагом. На призыв первыми отозвались ближайшие к стану князья Сицкие. Они стали присылать дружинников и обозы с сеном, мукой и соленой рыбой. Пришли сицкие мужики, в зипунах и заячьих полушубках, обшитых цветными ленточками, в волчьих треухах, с длинными, до плеч, волосами. Опираясь на рогатины, они тесной толпой остановились перед крыльцом, на которое вышел князь. Выступивший вперед старшой спросил шепелявой скороговоркой: |
| Все четверо дозорных – молодцы-удальцы, узорочье рязанское – ускользнули из-под Рязани от татарских арканов и стали сами своей четверкой воевать «вольными охотниками» в лесах, вылавливая отставших татар. Услыхав, что князь Георгий Всеволодович собирает где-то на верхней Волге войско, они прибежали к нему на охотницких лыжах. По его приказу они были поставлены сторожевыми дозорными на этом яру, на глухой дороге. Князь дал им доброго коня, чтобы, в случае тревоги, быстро сообщить в лагерь. Князь не выделил для коня корма, – добывайте себе сами запас как знаете! А кругом ни стога, ни болотных камышей! Поэтому сторожа решили положиться на свои верные ноги и легкие, прочные лыжи, а коня съели. Дозорные коротали время, рассказывая о подвигах богатырей, о чудесах муриев и колдунов. В этот дозор попал Торопка. Он слушал рассказы и косился на рыжую шкуру коня, боясь, как бы и его гнедой не испытал такую же участь. – Как-то, – рассказывал один, – идут по лесу мужики и видят, плетется маленький горбатый старичок и тащит вязанку дров в десять раз его больше. «Зачем, стар-человек, в лесу дрова тащишь? Дров-то кругом сколько хочешь!» – «Знать, так нужно, я родную землю спасаю. Я на татар с поленьями воевать иду». – «Как же ты, чудной, воевать поленьями будешь?» И вдруг в этот миг налетели татары. Тут горбатый старичок рассердился, бросил вязанку на землю и стал дровами кидать в татар. Бросит полено – воин встает, бросит другое – войско наступает. В трубы играют, в барабаны бьют, мечами машут. Набросились молодцы на татар и всех как косой скосили… Верные люди говорили: этот горбатый старичок уже пришел на Сить воевать с татарами… – А еще пришел сюда мужик, – рассказывал другой дозорный. – Борода у него длинная, а усы как у сома, он их за уши закручивает. Так он хвалился, что может бурю, и дождь, и вёдро, и ростепель заговорами призывать. Ему все мурии, и белые и черные, послушны. «Призову, – говорит, – муриев, они татар заморозят, снегом засыплют, – тут им и смерть придет. Русских же людей, хрестьянских, мурии не тронут, потому заклятие подходящее знают». А звать этого ведуна – Барыба… |
| Пусть полетят по небу те белые мурии, пусть нагонят они бури и метелицы, пусть засыпят снегом злые полки татарские, заморозят их лютою стужею!..» Татарин, татарин, злодейской породы, урод из уродов! Зачем ты, татарин, пришел в наши земли? Не убежишь своей волей ты вслед за метелью за каменные горы, вырву я тебя с корнем, заброшу за синюю даль, где засохнешь ты, как порошинка, завянешь, как былинка!.. Вспомнишь ты свою ошибку, да будет поздно. Замыкаю свои словеса замками железными, бросаю ключи под бел камень Алатырь! А как у замков смычки крепки, так мои словеса метки… И ничем, ни воздухом, ни бурею, ни водою, мой заговор не отмыкается… Рать могуча, мое сердце ретиво… Слово мое крепко, крепче сна и силы богатырской. Чур, слову конец, моему делу венец. Заговор мой все превозмог!..» Точно покорясь колдовскому заговору, буря снова закрутила сильнее. Налетели порывы ветра, стараясь свалить говорившего. В стороне послышался крик: – Гей! Кто жив челове-а-ак! Погиба-а-а-ем! Колдовавший ответил: – Ходи сюдаа! Здесь дорогаа! Из сизой мглы вынырнула тень, за ней другая, третья: – Здоров буди! Где мы? – Там, где тебе нужно. На татар идешь? – Вестимо, на татар! Нас тринадцать робят и семь девок… – Целое войско! И мы здесь на татар рогатины навострили. – Мы ищем ратный стан князя Георгия Всеволодовича. – Счастливо мамка вас выходила! К нему вы и пришли, а не завалились в лесных буераках. Идите за мной, след в след, нога в ногу. Не то леший вас закрутит, ведьма замучит! Будете всю ночь плутать промеж двух сосен. – Ого-го! Где вы, рязанцы, лесовики, сторонники? Все сюда валите! Поживей, а то, гляди, стар человек уйдет от нас… Дружный крик сильных голосов ответил: – Идем, отец, все идем! – Кто твои люди? – спросил старик. – А двенадцать моих сыновей да еще дочки… Девки сбежали из татарского плена, тоже хотят воевать. – Честь им и слава! Все пошли гуськом, след в след, опираясь на рогатины. Впереди старик, нагонявший на татар метель, за ним прибывшие рязанцы, завернутые в овчины, все здоровые, широкие, коротконогие, с медвежьими ухватками. |
| – Все же, батюшка, дай мне сколь-нибудь ратников. Ты ведь дал моему брату Всеволоду шесть сотен. – Так ведь Всеволод едет в Коломну. Она поважнее Москвы. Коломна – передовой порог Дикого поля. А Москва так себе, перекресточек промеж четырех речонок. Татары, пожалуй, и смотреть-то на Москву не станут. Впрочем, выбери десять дружинников, чтобы тебя охраняли. Ты будешь их посылать ко мне с вестями, что у тебя делается. Ну, Господь Бог да сохранит тебя в боях ратных! Вернешься со славой, награжу тебя знатно. – Дай мне тогда в княжение Рязань. – Ну и дам. Я давно хочу примыслить себе всю рязанскую землю… Великий князь Георгий Всеволодович уехал на рассвете с двумя племянниками и сотней верховых дружинников. Княгиня Агафья Ростиславна, высокая, дородная, в собольей шубе, провожала мужа до последней ступеньки резного крыльца. За ночь, подняв всех поварих, она приказала напечь ему на дорогу пирогов и уложить их в дорожный возок. Она тихо плакала, стараясь сдержать катившиеся слезы, кланялась, прощаясь, в пояс. Верила словам князя, что скоро он вернется. Кутаясь в медвежью шубу, князь поудобнее уселся в открытом, плетенном из лозы возке. Три коня, запряженные гуськом, потащили скрипучие сани. Верхом на переднем коне ехал старый слуга, искусный аргун. Выезжая из ворот, князь высоко поднял бобровый воротник шубы, чтобы его не узнали встречные. На узких кривых улицах города было еще темно. Кое-где в маленьких окнах деревянных домов тусклый красный свет пробивался через пузыри, показывая, что начиналась повседневная жизнь: топили печи, месили тесто, выкладывали на досках караваи и пироги. В городских воротах княжеский поезд из двадцати саней и сотни всадников задержался. Сторож Шибалка допытывался, кто едет, а князь приказал дружинникам и слугам никому себя не называть. Шибалка заглянул в возок и узнал пронизывающие черные глаза. Низко снял он колпак и побежал открывать тяжелые дубовые ворота. Вслед за всадниками проскользнул за ворота высокий бородатый монах с длинным посохом. – Ишь, сколько их бродит, чернохвостых! – проворчал Шибалка. – Пересек чернец дорогу великому князю, как черный кот. Недоброе сулит такая встреча!.. |
| Сторонники, посмеиваясь, принялись за еду, когда между елями снова показался путник. Он вел в поводу коня. – Кого Бог несет? – крикнул дозорный. – Гонец из Коломны! – Ты нам самый нужный человек. Пойдем к старшому! На поляне горели костры. В стороне стояли привязанные кони. Возле костров сидели ратники. Один из них, в коротком нагольном полушубке, зашивал дратвой разорванный сапог. Другой точил на камне топор, третий рассказывал: – Налетел тут на витязя Алешу печенежский могучий удалец по имени Редедя и хотел ударить его в грудь торчмя головой. А лихой Алеша Попович как схватит Редедю за голову, как поднимет его над своим темечком да как шваркнет о землю, тут у Редеди и дух вон!.. Рассказчик замолк. Все рассматривали подходившего. Он был еще очень молод, безусый, в кольчуге и высоких булгарских сапогах. Конь его строен и статен, но очень истощен. – Видно, дальний путь ты проехал, что конь твой так замаялся? – спросил один из сидевших у костра. – Из Коломны. Еду гонцом к великому князю Георгию. – Что же ты таким кружным путем едешь? – спросил ратник, чинивший сапог. – Всюду татарские разъезды. Поневоле пришлось петлять… – Что-то, сынок, лицо твое мне больно знакомо? – Да и я тебя помню, – отвечал прибывший. – Не ты ли приезжал в Перунов Бор на медвежью охоту? Отец мой, Савелий Дикорос, тебя по лесу водил. Здоров буди, Евпатий Коловрат! – Ужель Торопка? Каким же ты удалым витязем стал! Да что же ты стоишь? Садись к нам! Торопка привязал коня к дереву и опустился на ворох еловых ветвей у костра. Он подробно рассказал об осаде Коломны, Владимира, о своем бегстве и стычке с монголами. Евпатий расспрашивал его, где сейчас стоят татарские отряды, куда пролегает Батыева тропа. Торопка толково объяснил, что знал. Тогда Евпатий повернулся к сторонникам: – Сниматься со стоянки! Идем на север! Глава шестая. Ночная схватка Хоть мало нас, но мы – славяне! Удар наш меток и тяжел… Н. М. Языков Евпатий узнал от встречных селян, что в усадьбе великого князя Георгия Всеволодовича близ Суздаля пирует и бесчинствует какой-то татарский отряд и что туда проехали важные ханы со знаменами и значками. |
| – В земле суздальской, о братие! Там татары и мунгалы по всем погостам рассыпались, жгут и насилуют христиан. – И страху не имеют? – А кого им бояться? Говорят, князь Георгий Всеволодович Суздальский уехал далеко, в белозерские леса, большой полк собирать, а его дружинники и ратные люди заперлись по городам за крепкими стенами… Нам бы поесть чего! – Ладно! Садитесь к костру. Может, кто вас и покормит. Оба монаха, не снимая заплечных котомок, подсели к костру, где на угольях кипел закоптелый глиняный горшок. – Чего варите? – Аль не видишь! Свежую уху! – Свежую? То-то радость, отче Авраамий! Да разве в такой лесной чаще рыба водится? – А то как же! – ответил Ваула. – У нас тут щука и белуга по лесу ходила. Леса пали, горы встали, щучий хвост увяз! – Поди ж ты, какое чудо! Длинный монах заглянул в горшок: – А что же рыбы в горшке не видно? – Ну так что ж! Из твоей котомки щучий хвост торчит, горшка ждет. Давай-ка его сюда. Монах нехотя скинул котомку и ворча вытащил мороженую щуку: – Добрые люди на дорогу дали. Путь-то нам до Киева еще долгий… Кушайте, братие, только нас отпустите! Ваула взял рыбу, поскоблил засапожным ножом чешую, разрубил щуку на части и бросил в горшок: – Мучной подпалкой заправим, вот и ладная уха будет. Может, и соль у тебя есть? – Есть полгорсти… – Давай и соль. Мы давно без соли хлебаем. Длинный монах достал со вздохом из котомки тряпицу, отсыпал из нее соли в горшок и опять бережно спрятал тряпицу. Оба присели к горшку, держа деревянные ложки. – Чего ты все вздыхаешь, отче? – спросил Звяга. – Прилетел тень на Петров день, сел тень на пень и начал плакать: волосы вянут, дубрава шумит. О чем плачешь? Хочешь на тот свет с солью прийти? Там отчет дадите: как с татарами воевали! – Да мы ничего! Мы с охотой! – испугались монахи. – Только окажите милость, как прикончим ушицу, отпустите нас подобру-поздорову! – Да нам что за корысть держать вас! – сказал Ваула. – Только обуза одна. Оба монаха, забыв об ухе, спрятали ложки, стали креститься, кланяться всем в пояс и быстро зашагали по дороге на юг. |
| – Я виноват, что сказал слово неудачливое, речь повел не по-ученому. Вечная память сложившим свои головы за землю святорусскую. Поднимем светлый меч, выпавший из мертвых рук. Продолжим бой. Выгоним из нашего княжества татарских воров-грабителей, истребим их злобное племя. Я разделю мои полки: с одним ты, мой старший сын, князь Всеволод, пойдешь в Коломну, с другим полком пойдет в Москву мой младший сын Владимир. Ему в подмогу я дам воеводу Филиппа Няньку. Скачите изгонной ратью, – татары могут налететь раньше вашего… А здесь, во Владимире, на время моего отъезда останется воеводой Петр Ослядукович… Все молчали, пораженные желанием князя в тревожное время уехать из Владимира. Княжич Всеволод сказал: – Батюшка, мы выполним твою волю. Мы не уступим родной земли. Мы будем биться, пока хватит сил. Князь Георгий Всеволодович встал, обратился к киоту с образами и, торжественно крестясь, стал молиться: – Боже всесильный, Боже милостивый! Помоги мне собрать святорусское войско, вложить мужество в души русских людей! Помоги единой могучей стеной поднять их против нечестивых татар! Помоги прогнать злое племя обратно в дикие поля!.. Повернувшись к сыновьям, князь обнял и благословил их. Затем он сделал знак воеводам подойти ближе. Он говорил тихо, чтобы не услышали женщины в соседней горнице: – Я вместе с племянниками выезжаю на Волгу – в Ярославль, Кострому, Углич. Я найду укромное поле среди густого леса, где построю боевой стан. Там соберу новую могучую, несокрушимую рать. Князья и ближние и дальние, с Бела-озера, псковичи, и смоленцы, и новгородцы – все пришлют ко мне свои доспешные дружины и простых воинов. Пока татары будут осаждать суздальские города и укладывать здесь свои рати, я соберу во един сноп свежее могучее войско и наброшусь на них. Они уже рассыпались отдельными отрядами и беспечно бродят по нашей земле. Я буду на них нападать врасплох, пока они не собрались опять в одну силу. Буду разбивать их по частям. Я сделаю то, что не удалось самохвальным рязанцам, – одолею татарского царя Батыгу! |
|
|
