| — Я как раз готовлю сейчас небольшое сообщение в один солидный исторический журнал. Вот уже гранки вычитываю, — задумчиво проговорил Владимир Всеволодович. — Но разумеется на другую тему. — А что если вместо него срочно написать и поставить в номер нужную нам статью? — Написать можно… И номер выходит за день до срока сдачи нашего заказа. Но кто же согласится в научном журнале опубликовать материал на христианскую тему?! — В другое время, может, это было бы невозможно. Но сейчас ведь — год тысячелетия крещения Руси! — Да ну? Так ведь это совсем другое дело! — сразу оживился Владимир Всеволодович. — У нас любят юбилеи! А главному редактору я все это так преподам, что он просто ухватится за нашу статью! — Только подписана она должна быть — тобой! — предупредил Василий Иванович. — Иначе все будет шито белыми нитками. Они ведь знают мою фамилию. — Само собой разумеется. И о денарии кесаря по этой же причине тоже нельзя писать напрямую. Лучше начать с того, о чем говорил сегодня Исаак Абрамович — что наиболее правильным следует считать сребреником Иуды не тетрадрахму Тира или последнего Селевкида, а гораздо ближе по времени к тридцатым годам — серебряную монету Антиохии. Тем более, что Иудея находилась в ее подчинении. А о денарии кесаря дать лишь, как противопоставление — мол, а тут, наоборот, нужно больше доверять дореволюционным данным. Обмолвиться вскользь. Но и этого будет более чем достаточно, чтобы они вынуждены были уступить нам! — Ну так что, тогда за дело? — обрадовался Василий Иванович и услышал уже окончательно решительный голос друга: — Да! Я начинаю срочно писать статью, а ты… — Знаю-знаю! Можешь не напоминать: заканчивать повесть! Могу порадовать — сегодня уже допишу пролог! — Как — только пролог?! — ахнул Владимир Всеволодович. — А ты как думал? — упрекнул его Василий Иванович. — Сам виноват! Настроил меня, чтобы все было строго по Евангелию. Вот я так и делаю. Но ты не беспокойся! Основная часть уже вся продумана-передумана, и ее можно написать за три-четыре дня, максимум за неделю. Самое сложное это пролог, потому что в нем — о Христе! |
| 4 Чувствовалось что, Градов основательно подготовился к приему заказа. К удивлению Василия Ивановича Соколов и, как ни странно, особенно Градов, охотно согласились подождать полчаса. Более того, Соколов поблагодарил за подсказку, где можно хорошо провести отпуск. Место это, как он сказал, понравилось им настолько, что они, очевидно, будут строить себе рядом с Покровкой дачи. Словом, начало сдачи заказа, вопреки всем опасениям, проходило вполне мирно. Слушая Соколова, Василий Иванович нетерпеливо вглядывался в дорогу, ожидая Викентия. Судя по беспрестанным посматриваниям по сторонам и поглядыванию на часы, Градов тоже явно кого-то поджидал. И — странное дело! — как только перед клубом остановилось такси, и из него вышел Викентий, Василий Иванович с Градовым, увидев его, одновременно воскликнули: — Ну, наконец-то! Викентий слегка замялся, не зная, к кому из них идти в первую очередь, но, перехватив тайный жест Градова, направился к клубу. Василий Иванович извинился перед Соколовым и бросился ему вслед. Владимир Всеволодович опередил его буквально на пару шагов. — Вот, пожалуйста, — сказал им Викентий, протягивая медную монету, на одной стороне которой был изображен Тиберий, а на другом — рог изобилия. — Коммагена. Первый век нашей эры! — Как Коммагена? — ахнул Василий Иванович. — Мы же просили — Эдессу! — Вот зарезал, так зарезал! — покачал головой Владимир Всеволодович. — Ничего подобного, — возразил Викентий. — Поверьте мне на слово это — та самая монета, которая вам нужна. Можете взять ее на комиссию и отдать мне деньги потом, если вдруг окажется, что это не так. А сейчас, простите, меня ждут! И он направился… к стоящим у мерседеса Градову с Соколовым. Ничего не понимая, Василий Иванович тоже подошел к ним. — Мы ничего не понимаем в античных монетах. И поэтому решили прибегнуть к помощи консультанта, — сразу же предупредил его Соколов и спросил, показывая на Викентия. — Надеюсь, этой нашей кандидатуре вы доверяете? — Конечно! — улыбнулся Василий Иванович, приветливо кивая Викентию. Но тот почему-то закашлял и отвернулся. |
| — Вот ты где! Никуда не уходи! — предупредил он. — Сейчас мой начальник приедет. Он тебе что-то из ряда вон выходящее принести обещал! — Вот! — не заставив себя долго ждать, вскоре появился и сам Исаак Абрамович. Маленький, коротконогий, с портфелем под мышкой, он как-то незаметно оказался рядом с ними и показал блестящую монету в прозрачном пакетике. — То, без чего ваша подборка не имеет права на жизнь, будь в ней хоть тысяча монет! Сребреник Иуды к вашим услугам! Полновесная, изготовленная талантливым резчиком, отчеканенная не заношенными штемпелями, вряд ли успевшая побывать в обращении и попавшая сразу в клад тетрадрахма города Тира с первого же взгляда понравилась Василию Ивановичу. Финикийский Мелькарт и орел на ней были, словно живые! Но на пояснительную записку, прикрепленную скрепкой к пакетику, он уставился, как на действительно нечто из ряда вон выходящее. — Ты только погляди, что тут написано! — пока Исаак Абрамович принялся искать что-то еще в своем портфеле, шепнул он другу: — «Этой монетой расплатились с Иудой древние иудеи». — Нет, чтобы написать, что монетой такого типа древние иудеи могли расплатиться с Иудой… — А может, она ему по наследству досталась! — зевнув, предположил Владимир Всеволодович, и Василий Иванович только головой покачал: — Ну и язык у тебя — острее римского гладиуса! — Боюсь, что мне сейчас придется им немного поранить и тебя! — Что ты хочешь этим сказать? — насторожился Василий Иванович. — Пока, надеюсь, ничего страшного, — поспешил успокоить его Владимир Всеволодович. И пока Исаак Абрамович бормоча «Неужели забыл его дома?» — рылся в портфеле, кивнул на сновавшего между столиков парня: — Видишь во-он того молодого человека с носом, как флюгер? — Допустим! Он тут давно уже суетится. — Так вот спешу сообщить тебе пренеприятнейшую новость: это наш конкурент! — С чего ты взял? — Да он сам пять минут назад хотел перекупить у меня монету, которую сегодня мне принесли для тебя. Предлагал сумму, которая тебе и не снилась! Да и другие уже успели передо мной извиниться, что несли монеты тебе, а уступили ему! |
| На подобных условиях с некоторыми изменениями подчинились Василию Темному князья суздальские. Здесь вотчины удельных князей не отнимались и не покупались, а князья сами по договору отказывались от них и получали их обратно как пожалование; в отличие от второй формы подчинения здесь служебные обязательства становились источником владельческой зависимости; но в отличие от первой формы служебный договор обеспечивался уделом, служебные отношения связывались с. владельческими. В Московском княжестве две последние формы зависимости удельных князей нашли особенно успешное применение, и Василий Темный в конце своего княжения мог с некоторым преувеличением сказать новгородскому владыке, что ему дана власть над всеми князьями русскими. Мы проследили два процесса, которыми создавалось политическое и национальное значение Московского княжества и его старшего князя. Один процесс расширял территорию и внешнее влияние этого княжества, другой собирал элементы верховной власти в лице старшего из московских князей. Эти успехи были закреплены встречей благоприятных условий, выпавших на долю этих князей и поддержавших действие первоначальных причин усиления Москвы. ВЛИЯНИЕ ТАТАРСКОГО ИГА. Прежде всего татары стали в отношение к порабощенной ими Руси, устранявшее или облегчавшее многие затруднения, какие создавали себе и своей стране северно-русские князья. Ордынские ханы не навязывали Руси каких-либо своих порядков, довольствуясь данью, даже плохо вникали в порядок, там действовавший. Да и трудно было вникнуть в него, потому что в отношениях между тамошними князьями нельзя было усмотреть никакого порядка. С этой стороны верхневолжские Всеволодовичи стояли гораздо ниже своих предков, днепровских Ярославичей. У тех мелькали в головах хоть шаткие идеи старшинства и земского долга; эти идеи иногда направляли их отношения и сообщали им хотя бы тень права. Всеволодовичи XIII в. в большинстве плохо помнили старое родовое и земское предание и еще меньше чтили его, были свободны от чувства родства и общественного долга. |
| 506. Василий Федорович, князь фоминско-березуйский, племени князей смоленских, старший из трех сыновей Федора меньшего Константиновича, князя фоминско-березуйского ), от брака с неизвестной. – Именуется только в родословных, из которых видно, что он, приняв, в XIV в., название своей родовой волости козловской, первый начал писаться князем козловским и оставил одного сына, Ивана, князя Козловского 810). 507. Василько (Василий) Борисович 507, Василько (Василий) Борисович, князь друцкий, племеникиязей полоцких, по Татищеву – старший из двух сыновей Бориса Давидовича, князя друцкого 400), от первого брака с неизвестною. – Именуемый только в повествованиях .Татищева, отвергать которые вообще нельзя, князь этот, по предположению г. Соловьева, весьма правдоподобному, княжил в Герсике, городе ливонском, который он и потерял в 1209 г., (Ист. Рос. с древн, врем. т. II, с. 367–368 и прим. 436. Изд. 1869); после же того, по Татищеву, находился в земле двинской, где упоминается под 1217 г. (Ист. Росс. etc. ч. III, с. 103 и д.). Никаких других сведений о нем нет. Примечание. Карамзину князь этот кажется сомнительным. 508. Василько (Василий) Брячиславичь 508. Василько (Василий) Брячиславичь, князь витебский, из племени князей полоцких, единственный сын Братислава Васильковича (Васильевича), князя витебского 414), от брака с неизвестной. – О времени его рождения – вероятнее, в Витебске – сведения нет; вместе с другими князьями кривскими (полоцкими) и своим отцом, ходнлк к Друцку на помощь Святославу Всеволодовичу, князю киевскому ), ополчившемуся против Ростиславичей смоленских, в 1180 г.; был одной из причин войны Одьговичей черниговских с Ростиславичами смоленскими, кончившейся неудачно для последних, в 1196 г. Время его смерти и место погребения тела – не указываются. От брака, с дочерью Давида Ростиславича, князя смоленского 642), неизвестной по имени, имел дочь Любовь 116), за Всеволодом III Юрьевичем (Георгиевичем) Большое-Гнездо, великим князем владимиро-суздальским 58). 509. Василько Володаревич (Василий Владимирович) |
| – Для кого мне теперь жить? Без дочки свет мне стал не мил!.. Потом он долго лежал тихо, точно думал о чем-то. Встал и спокойно и твердо сказал Торопке, сидевшему рядом на земле: – Послушай, малец! Вот что я узнал. Татарская сила ушла, но в больших городах остались татарские отряды: за нашими мужиками присматривать, чтобы мы не ворошились. Новый князь владимирский Ярослав Всеволодович прибыл в Переяславль, свою вотчину, и сказывали мне, что он собирает дружину. Я обещал князю привести надежных молодцов. Кругом стояли ребятишки и, засунув пальцы в рот, дивились на Лихаря, на его половецкие пестрые шаровары и половецкий колпак. – Видишь, ребята малы. Их еще надо поднять и прокормить. А отцы все в боях полегли. Теперь долго мы будем с татарами разговоры разговаривать и тяготы нести, как покоренные… А потом за все рассчитаемся! Так сам князь Ярослав Всеволодович дружинникам говорил. – Я пойду с тобой! – решил Торопка. Оба вскоре покинули Перунов Бор. Они направились просекой и долго слышали в притихшем перед грозой зеленом бору, как на погосте перестукивали топоры и кричали бабы, укладывая лесины на новые срубы. Лихарь остановился, указал рукой в сторону Перунова Бора, откуда доносился стук топоров, и сказал: – А Русь-то снова строится! Глава двадцать вторая. На далекой родине Старый Назар-Кяризек уехал из орьги Бату-хана вместе с толпой раненых кипчаков и уйгуров, желавших вернуться на родину. Они поехали обратно тою же дорогой, по которой прошел Бату-хан, и через четыре месяца, в начале осени, прибыли в Сыгнак. Женщины города и окрестных кочевий давно уже стояли на дорогах, ведущих с запада, поджидая своих близких. Старая Кыз-Тугмас, жена Назара-Кяризека, стояла возле своей юрты вместе с маленьким сыном Турганом и четырьмя невестками. Они напряженно всматривались в загорелые до черноты лица подъезжающих всадников. К юрте подошел величественной ханской походкой высокий желтый верблюд, за которым следовали четыре оседланных коня, покрытые коврами. На верблюде важно сидел в кеджавэ незнакомый старик в нарядном парчовом халате, бобровой круглой шапке, походивший на посланника неведомой страны. В руках он держал длинноногого петуха. |
| – Ты еще молод, чтобы мне перечить! Если бы ты на моем стольце посидел, то многому бы научился и многое бы понял! Богом указано мне княжить и судить людей. Когда пришли первые вести о нашествии на Булгарское царство неведомого народа татар и мунгалов, а затем, когда толпы булгарских сбегов с женами и детьми начали прибывать в Суздальское княжество, князь Георгий Всеволодович только посмеялся: – Ну что ж! Булгарам худо, а мне оттого лучше. Милости просим, с алтына на восемь, гости многоценные, искусники кожевенники и сафьянники. Всем место найдется. Мне такие мастера нужны. Я их расселю по разным городам, пусть сколачивают дубильные чаны, пусть мочат и мнут кожу, пусть шьют сапоги. Через год все мои бояре и старшие дружинники будут ходить не в лаптях-шептунах, а в кожаных сапогах. И князь расселил булгарских кожевенников в Кинешме и в других городах княжества, и стали они выделывать разные кожи – бычьи, конские, козьи, кабаньи – и шить из них сапоги, черевья и чеботы. Пришли новые вести: татары появились в Диком поле, близ рязанских пределов. Князь нахмурился, но не особенно встревожился: – Рязанцы всегда носы задирают, своего князя «государем» зовут. Мы же, суздальцы, рязанцев били и их город сожгли, князей и бояр рязанских сажали в порубы, а мужиков рязанских расселяли у себя по дальним погостам. Казалось, Рязань никогда уже не справится, – а вот гляди! Снова заселилась и растет Рязань пуще прежнего, как трава-лебеда на пожарище… Когда рязанцы направили во Владимир прибывших к ним татарских послов – двух соглядатаев и чародейку, – князь Георгий Всеволодович принял их пышно, показывал свое богатство и могущество: сам сидел на золоченом кресле и в парчовом кафтане; бояре и боярыни были в парчовых и аксамитовых одеждах. С послами говорил он властно, не подслащивая свои речи. Он отослал их обратно, одарив помалу, не так, как мог бы. Рязанцы прислали к нему челобитчиков. Оставив свою гордость, они слезно просили подмоги: – Присылай свои полки! Сам веди их, главенствуй над рязанской ратью! Надо соединяться, станет русская сила грозна. Половецкие лазутчики доносят, что бесчисленно татарское войско, что и не бывало еще такого. Надобно всем, кто может, схватить топоры, грудью встретить ворогов, иначе обратят они русские земли в золу и пепел. |
| Василий Кандинский. Пестрая жизнь . 1907 г. Еще в романе присутствует девушка Лёля — можно сказать, представительница современной российской молодежи, в девятнадцать лет все, казалось бы, познавшая, а по сути — исстрадавшаяся от внутреннего одиночества девочка. В споры Феди с Дмитрием Всеволодовичем она вмешивается редко, но ее высказывания придают этим спорам неожиданный объем, выводят из стандартной плоскости «западников-славянофилов». Спорят герои, разумеется, о русском народе. Дмитрий Всеволодович уверен, что разгадал его загадку — мол, все просто, русские люди инфантильны, они вечные подростки, неспособные повзрослеть. Федя не то что стопроцентно отвергает такое мнение, но видит его неполноту. Не в инфантильности на самом деле суть, а... а в чем же? Этого Федя и сам не знает, но догадывается — во взаимоотношениях русского народа с Богом. Вот очень характерное его высказывание о понятии «народ-богоносец»: «Вот что на самом деле несёт богоносец: страдания и позор. А не знамя… Знаменем это явится в другой жизни; а в этой жизни “Я ношу язвы Господа моего на теле моем”, то есть ношу страдания и позор… С потребительской точки зрения, с “употребительской” точки зрения — это полный абсурд. Но ведь самоето поразительное: про себя лично любой человек это прекрасно чувствует и понимает! И ни малейшим абсурдом не кажется! Когда дело доходит до лично меня — я хочу, чтобы в любом моём унижении — внешнем — во мне продолжали видеть внутреннюю значительность: я ведь на самом деле значительный, я не пустое место… Я хочу, чтобы даже с катетером, с трубкой для кала, в любом состоянии, в пьяном, в униженном — ктото продолжал во мне видеть, что я на самом деле прекрасен!» Вот что важно — в романе Понизовского нет ни малейшей «игры в поддавки». Православный Федя в спорах с циничным агностиком Дмитрием Всеволодовичем чаще всего терпит поражение — во всяком случае, внешне это воспринимается как поражение. Дмитрий Всеволодович умен, ироничен, образован (в «прошлой жизни», до того, как занялся бизнесом, он филолог), умеет высмеять романтические Федины построения — которым действительно недостает конкретики, недостает личного опыта, выстраданности . И та победа, которую в итоге Федя одерживает — она далеко не любому читателю станет очевидной. Здесь у меня возникает ассоциация с православным восприятием чуда. Когда Господь творит чудеса — Он не припирает человека к стенке, а всегда оставляет ему некий зазор, возможность не поверить, не принять, объяснить случившееся как-то иначе. Оставляет ему свободу выбора — хотя, вспомним строчку Бродского, «свобода не выбрать — весьма убога». Так и в романе Понизовского: то понимание, к которому уже после всех дискуссий с Белявскими приходит Федя, вовсе не общезначимо. Принять его, не будучи христианином, нелегко, если вообще возможно. |
| 512. Василько (Василий) Рогволодавич , князь полоцкий, старший из трёх сыновей Рогволода Всеславича, князя полоцкого ), от брака с неизвестной, праправнук св. Владимира 54) и Рогнеды 164). Именуется летописно однажды, в числе тех (по тексту летописи Воскресенской) пяти князей «кривских» (полоцких), которых Мстислав I Владимирович, сын мономахов, великий князь киевский) 143), за их ослушание его воле: идти на Половцев, изгнал в Царьград (Константинополь), в 1129 г.; его же, как видно из последствий, касается другое летописное сказание: «Взыдоста (возвратились) княжича два из Царегорода; заточени были Местиславом», сказание, относящееся к 1140 г. – Время его смерти и место погребения тела – не указываются. – От брака с неизвестной, оставил сыновей: Всеслава, князя витебского 592), Брячислава 414), Володшу (Владимира 569), и Изяслава 915) князей полоцких, да еще дочь, неизвестную по имени, за Святославов Всеволодовичем, великим князем киевским ). – Примечание. Родословие князей полоцких, по всем источникам, отличается спутанностью почти неразрешимой. И не мудрено, если этот Васильке Рогволодович принимается некоторыми историками за Святославича 515), а его сын, Изяслав, напр. у г. Соловьева, не значится вовсе. – Слич. 515. 513. Василько (Василий) Романович 513. Василько (Василий) Романович , князь Владимиро-волынский, средний из пяти сыновей Романа Александровича, князя владимиро-волынского ), от брака с неизвестной. Именуется только в родословных, из которых видно, что он жил в XIII в. и, от брака с неизвестной, оставил двух сыновей: Владимира ) и Ивана ), князей владимиро-волынских. 514. Василько (Василий) Романович 514. Василько (Василий) Романович, князь волынский, младший из двух сыновей Романа Мстиславича, князя галичского (Галича-червенского. 165), от второго брака с неизвестной. Род. в Галиче, в 1203 г.; потерял отца, убитого Ляхами при Завихосте, в 1205 г.; вследствие призвания Галичанами князей Владимира и Романа. Велий, и помирился с Александром бельзским, в 1231 г.; из Бужска, вместе с Дании-, лом, преследовал Венгров, в 1233 г.; занял Галич, откуда послан братом оберегать Владимир-Волынский от Половцев и, соединенно с Ляхами, наступал к Галичу, бунтовавшему в отсутствие Даниилово в Венгрию, в 1234 т.; участвовал в войне брата Даниила сь их зятем, св. |
| Ж Желябов Андрей Иванович (1851 – 1881), террорист Жерве, возможно, имеются в виду отправленные на Соловки в 1924 г. сроком на два года потомки защитника Севастополя времен Крымской войны Виктор Всеволодович и Николай Всеволодович Жерве. После освобождения из лагеря в ноябре 1925 г., братья были сосланы в Новгородскую область Жмудь Давид Абрамович (1898 – не ранее 1941), социал-демократ. Арестован в марте 1923 г., приговорен к трем годам лишения свободы и отправлен в Пертоминск, затем на Соловки. В 1925 г. переведен в Верхнеуральский изолятор Жолнаревич, поляк, погиб на Соловках Жолнерович Владислав Ипполитович (1885–1937), католический священник. Арестован в феврале 1927 г., приговорен к пяти годам лишения свободы и отправлен на Соловки. После досрочного освобождения из лагеря в мае 1930 г., сослан в Красноярск. По возвращении в Смоленск – был настоятелем костела. Вновь арестован в 1931 г., сослан в Карлаг, где и скончался. Жорж Леон, куплетист, сотрудник лагерного театра Жуковский Василий Андреевич (1783 – 1852), поэт Журавский Стефан, поляк, расстрелян на материке З Заглоба, литературный персонаж Зайцев Иван Матвеевич (1879 – 22 ноября 1934), генерал, начальник штаба у атамана А. И. Дутова, в 1920 г. полномочный представитель атамана в Китае. В начале 1924 г., получив персональную амнистию, вернулся в Россию, но вскоре был арестован и отправлен на Соловки. После освобождения из лагеря в 1928 г., бежал в Китай. Автор воспоминаний о Соловках. Покончил жизнь самоубийством Замятин Николай Александрович (1900 – 5 октября 1937), социалист-революционер. В феврале 1924 г. приговорен к трем годам лишения свободы и отправлен на Соловки. Расстрелян Зарин Владимир Георгиевич (1887 – 20 сентября 1938), с 1918 г. сотрудник ВЧК. На Соловки прибыл в феврале 1924 г., в 1928 г. назначен начальником IV отделения УСЛОНа (Соловки). Арестован в 1930 г. и приговорен к 10 годам лишения свободы «за преступно халатное отношение к выполнению обязанностей». В конце 1930-х гг. работал прорабом-строителем по гражданским сооружениям в Биробиджане. Расстрелян |
|
|
