| Труды апостолов и ранних отцов проработаны В. А. Троицким в данной главе именно в связи с концепцией Церкви как нового Израиля, в судьбах мира заместившего собой Израиль ветхозаветный. В третьем разделе своего исследования («Учение о Церкви писателей антигностических») диссертант задается вопросом: какие аспекты догмата о Церкви были выявлены в полемике с гностической ересью? Гностики толковали Священное Писание в духе своего мировоззрения, сформировавшегося под влиянием восточных культов, привлекая множество мифологических представлений. Борьба с гностицизмом потребовала поэтому в первую очередь определения канона книг Священного Писания Нового Завета и установления принципов церковного экзегезиса. В связи с этой борьбой В. А. Троицкий подробно разбирает соответствующие труды святого Иринея и Тертуллиана . В противостоянии именно гностицизму был установлен критерий толкования Писания: он опирался на «принцип предания и авторитет Церкви» 18 . Под «преданием» при этом подразумевается Предание апостольское: церковные писатели не признавали «тайного предания», на которое ориентировались гностики. Вторая проблема, пересекающаяся с вопросом о Предании, – это проблема иерархического устройства Церкви. Хранителями истины, по мысли отцов, были епископы; признаком истинной Церкви является преемственный епископат. В обстоятельной полемике с протестантской школой А. Ричля В. А. Троицкий отстаивает православное представление об апостольском происхождении епископской власти: протестанты полагали, что в древней Церкви существовало длительное противостояние харизматиков и епископов, которое закончилось победой епископов лишь в конце II века. Также В. А. Троицкий возражает тем католическим ученым, которые, обосновывая идею папского главенства, приравнивают епископское служение к апостольскому. Много внимания уделяет диссертант также первоначальному устройству Церкви: это нужно ему в связи с размышлением о столь дорогом его сердцу церковном единстве. Идея единства была присуща Церкви с самого начала, настойчиво повторяет он. |
| – Не позволю! – вдруг взорвался чекист. – Без охраны и разрешения начальства в море не выпущу! – Начальство – вон оно, в шуге, а от охраны мы не отказываемся. Садись в баркас, товарищ Конев! Чекист как-то разом сжался, обмяк и молча отошел от берега. – Готово? – Баркас на воде, владыка! – С Богом! Владыка Иларион стал у рулевого правила, и лодка, медленно пробиваясь сквозь заторы, отошла от берега. Спустились сумерки. Их сменила студеная, ветреная соловецкая ночь, но никто не ушел с пристани. Забегали в тепло, грелись и снова возвращались. Нечто единое и великое спаяло этих людей. Всех без различия. Даже чекиста с биноклем. Шепотом говорили между собой, шепотом молились Богу. Верили и сомневались. Сомневались и верили. – Никто, как Бог ! – Без Его воли шуга не отпустит. Сторожко вслушивались в ночные шорохи моря, буравили глазами нависшую над ним тьму. Еще шептали. Еще молились. Но лишь тогда, когда солнце разогнало стену прибрежного тумана, увидели возвращавшуюся лодку и в ней не четырех, а девять человек. И тогда все, кто был на пристани – монахи, каторжники, охранники, – все без различия, крестясь, опустились на колени. – Истинное чудо! Спас Господь! – Спас Господь! – сказал и владыка Иларион, вытаскивая из карбаса окончательно обессилевшего Сухова. Пасха в том году была поздняя, в мае, когда нежаркое северное солнце уже подолгу висело на сером, бледном небе. Весна наступила, и я, состоявший тогда по своей каторжной должности в распоряжении военкома Особого Соловецкого полка Сухова, однажды, когда тихо и сладостно распускались почки на худосочных соловецких березках, шел с ним мимо того Распятия, в которое Сухов когда-то выпустил два заряда. Капли весенних дождей и таявшего снега скоплялись в ранах-углублениях от картечи и стекали с них темными струйками. Грудь Распятого словно кровоточила. Вдруг, неожиданно для меня, Сухов сдернул буденновку, остановился и торопливо, размашисто перекрестился. – Ты смотри… чтоб никому ни слова… А то в карцере сгною! День-то какой сегодня, знаешь? Суббота… Страстная… |
| В конце июня 1924 года после открытия навигации архиепископ Иларион был отправлен на Соловецкий остров; здесь он вязал сети на Филимоновой рыболовной тоне, был лесником, сторожем в Филипповой пустыни. Для него начался новый тернистый путь испытаний — не вольная теперь была ссылка, а узы, концлагерь. Но владыка и к этому испытанию был вполне приготовлен. То, что для другого могло явиться камнем преткновения и тяжелым переживанием, для него, православного богослова, стало украшением души. В лагере владыка сохранил монашескую нестяжательность, детскую незлобивость и простоту. Он просто отдавал всем все, что у него просили. Ни на какие оскорбления окружающих никогда не отвечал, казалось, не замечая их. Он всегда был мирен и весел, и если даже что и тяготило его, он не показывал этого. Из всего происходящего с ним он всегда стремился извлечь духовную пользу, и таким образом, ему все служило ко благу. На Филимоновой рыболовной тоне в десяти километрах от главного Соловецкого лагеря он находился вместе с двумя епископами и несколькими священниками. Об этой своей работе он говорил добродушно: “Все подает Дух Святый: прежде рыбари богословцы показа, а теперь наоборот - богословцы рыбари показа”. Советская власть в это время всем давала равные сроки: и выдающемуся архиерею, славно потрудившемуся рядом с патриархом Тихоном в борьбе со злыми врагами Церкви - обновленцами, и молодому иеромонаху из Казани, чье “преступление” состояло в том, что он снял орарь с дьякона-обновленца и не позволил ему вместе с собою служить. “Любочестив бо сый Владыка, - говорил по этому поводу архиепископ Иларион, - приемлет последнего, якоже и первого; упокоевает в единонадесятый час пришедшего, якоже делавшего от первого часа. И дела приемлет, и намерения целует, и деяния почитает, и предложения хвалит”. Знавшие его в Соловках писали о нем: “Он доступен был всем... с ним легко всем. Самая простая внешность — вот что такое был владыка. Но за этой заурядной формой веселости можно было постепенно усмотреть детскую чистоту, великую духовную опытность, доброту и милосердие, это сладостное безразличие к материальным благам, истинную веру, подлинное благочестие, высокое нравственное совершенство. Его обыкновенный вид скрывал от людей внутреннее делание и спасал его самого от лицемерия и тщеславия. Он был решительным врагом всякого лицемерия и показного благочестия. Каждого прибывавшего в Соловецкий лагерь священника владыка подробно расспрашивал обо всех предшествовавших заключению обстоятельствах. |
| Возмущению православных архиереев, получивших провокационную бумагу, не было границ. В тот же день по благословению Святейшего участники переговоров – архиепископы Серафим (Александров) , Иларион (Троицкий) и Тихон (Оболенский) – отправили архиепископу Евдокиму ответное письмо, где описывали бывшие в действительности содержание и ход переговоров. В нем они, в частности, писали: «Мы полагаем, что прежде всяких новых переговоров должен быть исправлен тот вред, который нанесен делу церковного мира Вашими известиями, противоположными истине. По нашему убеждению, простой моральный долг обязывает Вас и Ваш Синод опубликовать разъяснение о том, что вышедшие от Вас известия о небывалом заявлении Святейшего Патриарха и никогда не существовавшей резолюции, которая будто бы была ему вручена, не соответствуют подлинной действительности. Кроме того, мы не можем не обратить внимания на разосланный от имени Вашего Синода циркуляр, ныне напечатанный в 1 " Вестника Священного Синода», стр. 16. Здесь на Святейшего Патриарха возводится явная неправда, будто бы он объединяет реакционные общественные силы для нового политического мятежа и взрыва и будто бы он управляет черносотенством и белогвардейщиной… Вовсе не какие-либо политические вожделения заставляют нас собраться вокруг Святейшего Патриарха, а только желание сохранить верность своему архиерейскому обещанию и соблюсти непоколебимым канонический порядок иерархического преемства. И в наших переговорах с Вами и с другими представителями Вашего Синода нами руководило исключительно одно желание – воссоединить со Святой Церковью отторгнувшихся от ее единства во время печальной смуты церковной. Это желание побуждает нас не уклоняться и от дальнейших переговоров, несмотря на тяжелые огорчения, которые доставили нам выше нами перечисленные факты; но эти переговоры, по нашему убеждению, возможны лишь в том случае, если не только подобные факты не будут повторяться вновь, но и имевшие место будут по возможности исправлены…» Разумеется, обновленцы не стали публиковать опровержения, а все попытки православных сообщить об истинном положении дел наталкивались на сопротивление ГПУ. |
| Учёное смирение М.Д. Муретова сказывалось в том, что значения своих учёных трудов он не только не переоценивал, но всегда недооценивал. Появление иных своих трудов объяснял соображениями материальными. Когда все четыре духовные академии избрали его своим почётным членом, – он выражал недоумение и старался этот факт объяснить независимо от своих научных заслуг. Легко и приятно было вести с М.Д. научную беседу и даже спор: он прислушивался к мнениям своего собеседника и оппонента, если таковым был даже и студент младшего курса. Во всех вопросах М.Д. легко поддавался стороннему убеждению, но обыкновенно не надолго. Смиренные люда всегда легки и приятны в общежитии. Таков был и почивший М.Д. Муретов . В общежитии его общее смиренномудрие обнаруживалось как простота быта и искренность отношений к людям. Его скромный дом на Вифанке был очень просто обставлен; в нём не было даже специального учёного кабинета. Но этот дом обращён был хозяином в небольшую картинную галерею, ибо, не имея специальных художественных дарований и познаний, покойный с удивительным почтением относился ко всякому искусству и ко всем его деятелям, поставляя иногда искусство выше науки. В отношении к людям М.Д. Муретов был прост и незлобив. С ним можно было браниться, но нельзя было с ним быть во вражде. Для друзей же почившего всякая с ним беседа, всякое посещение его дома было истинным наслаждением, особенно когда хозяин оставлял свою видимую суровость и свойственную его характеру некоторую самозамкнутость. Скромна была по внешности вся жизнь почившего профессора, скромна была и кончина этой жизни. М.Д. Муретов умер в те дни, когда волна революции докатилась и до Академии и произвела в ней огорчение и смущение. Внутренняя борьба со вмешательством чужих новых деятелей заполняла даже те часы, когда любовь к родной Академии требовала отдать последний молитвенный долг одному из её славных деятелей, а скромность почившего связала молчанием уста всех, желавших сказать посильное слово любви при гробе своего любимого учителя. Без особой торжественности, без венков и речей 14-го марта похоронен был М.Д. Муретов около Академии, которой он верно служил всю свою жизнь. 1 В настоящей посвящённой памяти нашего учителя статье мы имеем целью лишь кратко охарактеризовать руководящие идеи научной деятельности почившего наставника. Тяжёлые обстоятельства времени, в частности крайне неблагоприятные для науки, не позволяют нам теперь же дать подробный обзор всего учёного наследия, оставленного богословской науке М.Д. Муретовым . Читать далее Источник: Иларион (Троицкий), архим. [Некролог] Проф. Митрофан Дмитриевич Муретов († 11 марта 1917 г.)//Богословский вестник. 1918. Т. 1. 3-5. С. 145-168. |
| Несомненно, было бы возмутительно, если бы кто стал высмеивать Ф.А. Голубинского, который имел «некрасивый и даже страшный вид» (см. с. 68), или Е.Е. Голубинского , который лекторскими дарованиями не отличался. Но раз речь о монахе, то «все позволено»… Мы ничуть не заподазриваем справедливости всего рассказываемого профессором Глубоковским; мы лишь со скорбью удивляемся его тенденциозности и вспоминаем слова архиепископа Никанора [Бровковича; † 1890]: «В натуре человек всегда и во всем человек, не ангел совершенный, всегда смешение добра и зла, смешение духовных совершенств и немощей. Ложь ли записывает за каждым из нас диавол на своей хартии? Нет, он пишет истинные факты, но записывает из дел и чувств человека только худое, скрадывая и скрывая все хорошее. Оттого диавол и называется ложью, как и есть в своей натуре ложь и лжец, и в каждом свидетельстве своем о делах человека – клеветник и человекоубийца» (Воспоминания бывшего альта-солиста//Биографические материалы. Т. 1. С. 10–11) 5 . Профессор допускает, что его пессимизм в отношении академии «служит лишь субъективным отголоском наседающей старости, которая свои немощи, скорби и разочарования инстинктивно переносит на все окружающее, окрашивая его печальными тонами безнадежности и безотрадности, а в прошлом находит хорошее потому, что сама была лучше – здоровой, бодрой, жизнерадостной» (с. 754). От души желаем ему старости бодрой и жизнерадостной. Жалеем только, что «наседающая старость» заявила о себе при написании статьи для юбилейного сборника. Итога всего сказанного в сборнике мы в статье проф. Глубоковского не усматриваем. То недоуменное огорчение, которое испытали мы при чтении последней статьи, все же тонет и почти без остатка растворяется в том чувстве удовольствия, которое получили мы при чтении всего обширного сборника. Архимандрит Иларион (Троицкий) 28 декабря 2009 г. 1 Под чрезвычайным событием, которое произошло в 1914 г., имеется в виду начало Первой мировой войны. 2 Казанский Петр Симонович (1819–1878)- профессор МДА, проработавшей в ней 30 лет. |
| Особо следует остановиться на той роли, которую сыграл архиепископ Иларион в «переговорах» с обновленцами в августе-октябре 1923 года. В литературе, посвященной этой теме, святитель Иларион как правило изображается сторонником компромисса с обновленцами. Но соответствует ли эта точка зрения действительности? Летом 1923 г. был образован священный Синод во главе с самочинным митрополитом Евдокимом (Мещерским). Как писал в своих отчетах Тучков, Евдокиму была оказана ГПУ всесторонняя поддержка для того, чтобы он смог привлекать на свою сторону архиереев старого поставления и видных священников. В частности, Тучков указывал: «Конечно, привлечение Евдокимом таких архиереев и попов без нашего негласного содействия было бы равно нулю, но благодаря всего того же осведомления приток оказался в весьма внушительных, так, например, к настоящему времени у синода одних только епископов насчитывается более 200 человек». При такой активной поддержке ГПУ евдокимовский Синод смог определенным образом укрепиться и по указке ГПУ пытался начать переговоры, которые с самого начала были задуманы как провокация. Замысел ГПУ состоял в том, чтобы, организовав встречу Евдокима с «тихоновскими» архиереями, затем скомпрометировать последних, выставив их как сторонников отречения патриарха и примирения с обновленцами на их условиях. Для этой цели использовались возможности газет и то обстоятельство, что у «тихоновских» архиереев не было возможности опровергнуть клевету обновленцев. К сожалению, эта провокация во многом удалась. Действительно 26 августа 1923 г. состоялась встреча представителей патриарха архиепископов Серафима (Александрова) , Илариона (Троицкого) и Тихона (Оболенского). В следственном деле имеется интереснейший документ, который не был известен исследователям и который помогает пролить истинный свет на историю переговоров с евдокимовцами. Это копия письма трех вышеназванных архиереев «митрополиту» Евдокиму, датированного 10 ноября 1923 г. и повествующего об истории этих переговоров. |
| «Что касается Моего отношения к Советской власти в настоящее время, то Я уже определил его в своем заявлении на имя Верховного Суда, который Я прошу изменить меру пресечения, т. е. освободить из-под стражи. В том преступлении, в котором Я признаю себя виновным, по существу виновно то общество, которое Меня, как Главу Православной Церкви, постоянно подбивало на активные выступления тем или иным путем против Советской власти. Отныне Я определенно заявляю всем тем, что их усердие будет совершенно напрасным и бесплодным, ибо Я решительно осуждаю всякое посягательство на Советскую власть, откуда бы оно ни исходило. Пусть все заграничные и внутренние монархисты и белогвардейцы поймут, что Я Советской власти не враг». Что можно сказать об этом послании? Понятно, что это выполнение тех условий освобождения, которые выдвинули большевики. Далее 1 июля последует еще одно аналогичное послание, в еще более категоричных формах подчеркивающее лояльность Патриарха. Это послание напишет архиепископ Иларион (Троицкий) , который будет вести переговоры с Тучковым. И это послание поможет архиепископу Илариону (Троицкому) отменить циркуляр Наркомюста, согласно которому в трехмесячный срок все храмы должны были пройти перерегистрацию, но перерегистрировались только обновленческие храмы. Православные не хотели перерегистрироваться, и поэтому их храмы закрывались. В обмен на это послание власти свой циркуляр отменили. Русский епископат, это тоже впервые, стал разделяться в своих воззрениях. Архиепископ Иларион (Троицкий) , будущий священномученик, был убежден, что в данной ситуации Патриарх должен, не смущаясь, говорить какие угодно лояльные слова, главное – оказаться на свободе и главное – начать борьбу против обновленцев. Потому что пока Патриарх не будет освобожден, а никакого другого лидера нет, православное духовенство, даже то, которое не поддерживает обновленцев, по существу, будет дезорганизовано. Это была позиция архиепископа Илариона (Троицкого) . Именно он становится в этот момент главным советником Патриарха, беря на себя тяжелейшее бремя переговоров с Тучковым. Теперь наступает новое время. Теперь время, когда Патриарх писал послания, которые он сам определял, прошло. Теперь каждое послание Патриарха, прежде чем оно появится в печати, будет согласовываться с Тучковым. И получается ситуация, при которой Патриарх частично говорит то, что он хочет сказать сам, как это и получилось в послании, когда он выступил с критикой обновленцев. А частично он должен озвучивать те требования, которые выдвигает ему Тучков. То есть наступает период подцензурных посланий Патриарха, и мы их уже не можем воспринимать как безусловно исходящие от него, хотя им самим подписанные. |
| —120— корпорации через 3 месяца, к Троицыну дню, его освободили 430 . На тюремное содержание он тогда не жаловался. Сообщал, что в камере собралось три профессора, читают лекции, прошли курс стенографии 431 . В мае 1920 года (20-го числа по митрополиту Мануилу, 23-го – по М.Губонину 432 ) он был рукоположен во епископа Верейского – викария Московской епархии и скоро стал правой рукой Патриарха. Он продолжал преподавательскую деятельность в Академии, читал публичные лекции, принимал участие в церковных диспутах. Отчет о деятельности Совета МДА за 1919–1921 годы отмечает, что 21 апреля 1920 года архимандрит Иларион был освобожден от должности проректора Академии в связи с назначением его епископом Верейским, и что в 1919–20 учебном году он читал историю новозаветного канона и текста, а в 1920–1921 учебном году вел толкование Евангелий 433 . Интересен следующий фрагмент его письма этой поры. «...Профессором состою и я, но плохим, – писал 9 июня 1921 года епископ Иларион профессору Петербургской Духовной Академии Н.Глубоковскому . – Правда, я имею то преимущество, что доселе живу, не заботясь о насущном пропитании нисколько... Но я одержим людьми и делами. Служения почти ежедневные, разъезды по Москве и губернии, а дома – люди, люди, люди. Я имею перед собой тысячные аудитории, но больше в храмах, где мы читаем и лекции, но применительно к публике. Аудитории, нуждающейся в серьезной богословской речи, нет... Еще бывали зимой выступления в клубах и театрах в религиозных диспутах, но и там серьезные материи обсуждаются в упрощенной форме... Главное мое дело теперь – проповедь. За первый год ораторства, за вычетом двух месяцев болезни тифом, сказал я 331 проповедь. Редко удается посидеть за хорошей книжкой... Чувствуется пустота в голове. Дни академические вспоминаются как райское блаженство. Церковная, жизнь московская не угасает. Теснима она только в Управлении; а на местах свободна. Но ведь вся духовная жизнь угасает, и моральные принципы расшатываются, а потому и люди меняются до неузнава- |
| Здесь не лишним будет ещё раз вспомнить, что сщмч. Иларион своими учением и жизнью отстаивал единство Церкви и за верность ей понес исповеднический подвиг, окончив жизнь мучеником. Поэтому обвинение его в «раздирании нешвенного Хитона Церкви Христовой» вызывает, по меньшей мере, недоумение. То же чувство не оставляет и при чтении предложения прот. Валентина не печатать «сочинения В. А. Троицкого и Архимандрита Илариона под именем Архиепископа Илариона, потому что мы не знаем, как он сам относился к своим работам прежних лет и хотел ли он вообще новых изданий этих работ». 78 То, что нам известно о владыке Иларионе позволяет с уверенностью сказать: он был столь цельной личностью, что все невзгоды большевистских гонений не задели глубин его натуры, лишь закалив и укрепив его характер и веру, что также говорит в защиту православного, а не еретического понимания спорных моментов его богословия. В подтверждение своей гипотезы об изменении взглядов архиеп. Илариона в заключении прот. Валентин приводит цитату из письма, 79 которое владыке Илариону явно не принадлежит. 80 По прочтении выводов о. Валентина (Асмуса) остается впечатление, что их автор не посчитал нужным выяснить общую линию богословия сщмч. Илариона, главную объединяющую идею его богословских взглядов. Именно этим можно объяснить непримиримые противоречия в выводах критика. Архиеп. Иларион обвиняется одновременно в пелагианстве (хотя и «стихийном») и в «пневматоцентризме». По мнению о. Валентина, в богословии владыки соединяются новаторское учение «о довлеющем для спасения Боговоплощении» и вера в восприятие Сыном Божиим падшего человеческого естества. 81 Видимо, в стремлении разоблачить увлеченность российского новомученика антилатинской и антипротестантской полемикой, проводимой «в духе дешевого триумфализма», 82 прот. Валентин не обратил внимания, что пелагианская самонадеянность вряд ли может ужиться с центральным местом в богословии учения о действии в Церкви Св. Духа, а в случае, когда Боговоплощение считается достаточным для спасения, становится недопустимым несторианское признание греховных наклонностей в воспринятой Словом Божиим человеческой природе. Предложенное рассмотрение статьи прот. Валентина Асмуса позволяет утверждать, что обвинение в еретичности богословских взглядов сщмч. Илариона (Троицкого) несправедливо, а пожелание не приписывать воззрениям священномученика «никакого церковного авторитета» 83 не обосновано. |
|
|
