| Всякий, ненавидящий брата своего, есть человекоубийца; а вы знаете, что никакой человекоубийца не имеет жизни вечной, в нем пребывающей. 1 Ин. 3,15 Для размещения этой иллюстрации в статье в нужном месте укажите такой код: @16713@ Подпись к иллюстрации: Архиепископ Аполлинарий (Кошевой) Размер файла: 24.98 Кб Кто разместил: Тре Дата размещения 10.07.2018 22:56:08 Эта иллюстрация использована на страницах: |
| Материал из Православной Энциклопедии под редакцией Патриарха Московского и всея Руси Кирилла БЕЛГОРОДСКОЕ ВИКАРИАТСТВО Курской епархии, учреждено в 1905 г., названо по г. Белгороду Курской губ. 3 июля 1905 г. во епископа Белгородского хиротонисан Иоанникий (Ефремов). 15 нояб. 1913 г. еп. Иоанникий ушел на покой, на Б. в. получил назначение сщмч. еп. Никодим (Кононов) . 11 июня 1919 г. епископом Белгородским назначен Аполлинарий (Кошевой) , к-рый в февр. 1920 г. эмигрировал в Сербию. С 1921 г. епископом Белгородским был Никон (Пурлевский) , в 1923 г. уклонился в обновленческий раскол, после покаяния в марте 1924 г. вновь епископ Белгородский, в 1925 г. арестован. 26 авг. 1930 г. на Б. в. назначен архиеп. сщмч. Евгений (Зёрнов) , с 1931 г. архиепископ Котельничский, викарий Вятской епархии. 14 июня 1931 г. во епископа Белгородского хиротонисан еп. Иннокентий (Клодецкий) , с 30 дек. епископ Каширский, викарий Московской епархии. 11 авг. 1933 г. на Б. в. назначен сщмч. еп. Онуфрий (Гагалюк) , с 22 нояб. 1933 г. еп. Курский. В нояб. 1933 г. Б. в. преобразовано в Белгородскую епархию, на к-рую назначен еп. сщмч. Антоний (Панкеев) . В 1924-1933 гг. существовала Белгородская обновленческая кафедра, к-рую занимали Николай Рубцов (18 июня 1924 - 25 янв. 1925), Адриан Компанийцев (17 июля - 11 сент. 1925), Алексий Щербаков (1930 - 19 марта 1931, вторично февр.-март 1933), Димитрий Крылов (19 марта - апр. 1931), Иоанн Попов (24 марта - 4 июля 1931), Викентий Никипорчук (июль 1931 - февр. 1932). 22 февр. 1993 г. определением Свящ. Синода РПЦ Б. в. восстановлено, 4 апр. 1993 г. во епископа Белгородского хиротонисан Иоанн (Попов) . 17 июля 1995 г. Б. в. преобразовано в Белгородскую и Старооскольскую епархию . Лит.: Мануил. Русские иерархи, 1893-1965 [Passim]; Акты свт. Тихона. С. 913; По материалам заседаний Свящ. Синода РПЦ//ЖМП. 1994. 2. С. 36. Рубрики: Ключевые слова: |
| О выставке Экспозиции СМИ Сан-Францисская и Западно-Американская епархия (РПЦЗ) Епархия Русской Зарубежной Церкви В то время как между 1872 и 1905 годами Сан-Франциско был кафедральным городом Алеутской епархии Русской Православной Церкви, первым русским архиереем с титулом «Сан-Францисский» стал вероятно Аполлинарий (Кошевой) в 1926 году. В 1927 году, во время разрыва связей между русской «Американской митрополией» и Архиерейским Синодом Русской Православной Церкви Заграницей, он оказался единственным русским архиереем в Америке, отказавшимся порвать связи с последним, и был назначен управляющим новосозданной Северо-Американской епархией Зарубежной Церкви, нося некоторое время титул «Североамериканского и Сан-Францисского», но с декабря 1927 года имея постоянную резиденцию в Нью-Йорке. Между 1935 и 1946 годами «Американская митрополия» находилась в единении с Зарубежной Церковью и Сан-Францисским архиереем был митрополит Феофил (Пашковский), но после срыва отношений в ноябре 1946 на Сан-Францисскую кафедру в ведении Зарубежной Церкви был назначен Тихон (Троицкий). Впоследствии на этой кафедре РПЦЗ просиял святитель Иоанн (Максимович), свои последние годы являвшийся здешним архиепископом. С его именем связана постройка величественного кафедрального собора епархии в честь иконы Божией Матери «Всех скорбящих Радость». Ныне в состав епархии входят приходы и монастыри Русской Православной Церкви Заграницей на территории американских штатов Айдахо, Аляска, Аризона, Вашингтон, Гаваи, Севреная и Южная Калифорния, Колорадо, Невада, Нью-Мексико, Орегон, Юта, а также в Мексике. Кафедральный город — Сан-Франциско. Кафедральные соборы — в честь иконы Божией Матери «Всех скобрящих Радость» (Сан-Франциско), Спасо-Преображенский (Лос-Анджелес). О выставке Экспозиции СМИ © 2011 Патриарший совет по культуре © 2011 Православие.Ru |
| На юго-восточных подступах к Тихвину остановились сибиряки 65-й, генерала Петра Кирилловича Кошевого. Будущий дважды Герой Советского Союза, будущий маршал Кошевой на грани отчаяния. Артподготовка - несколько снарядов. Потом идут танки БТ с противопульной бронёй и десантом на борту. Немцы их жгут из чего попало. Десант рассыпается по полю, отползает назад. Потом всё повторяется. Так воюют танкисты. Сибиряки осыпают их матом. Кошевой вне себя от ярости. «День показался мне вечностью, - писал Кошевой много лет спустя. - Когда стемнело, я, оглушённый, перемазанный глиной и болотной грязью, добрался до места, где осталась моя «эмка», и - прямо в Павловские Концы к командующему... Я ехал по фронтовой дороге, а перед глазами стояла картина действий танкового десанта. Сердце моё и сознание протестовали против того метода наступления, свидетелем которого мне только что довелось быть. Не так следовало атаковать и готовить бой. Не были продуманы ни подготовка, ни обеспечение успеха. Бойцов и технику бросили на съедение врагу... Представлялось, что никто из командиров должным образом не подумал о том, что побеждает живой, а не мёртвый воин». Рассказал обо всём Мерецкову. Тот выслушал впервые побывавшего в подобных боях командира, не перебивая. Потом сказал: «Знаю. Разберусь сам. Но нельзя медлить». Так воевать нельзя. А как можно? Он не знал, как объяснить Кошевому, что других танков нет, нет других командиров, нет снарядов. Зато есть приказ. Впрочем, кое-что сделать всё-таки можно. «Завтра пошлю на передовую командиров полков. Пусть понюхают пороху», - с тяжёлым сердцем произносит Мерецков. Подразумевается - пусть сами увидят, к чему приводят глупые приказы. А Кошевой - молодец! Знает, где место командира в бою. «Возможно, кто-нибудь теперь и усомнится: зачем, мол, рисковать людьми, устраивая подобные «экскурсии» на передний край? - писал потом Кошевой. - Но я на собственном опыте убедился в необходимости и огромной пользе такой науки. Я хорошо запомнил тихвинский урок Мерецкова». |
| – Вот как! – сказал мурза, когда прибыл к нему Хмельницкий:– недавно вы не давали нам покоя, а теперь просите помощи!. 231 Вы наши враги, да мы же должны проливать за вас кровь! Хмельницкий уверял его, что казаки поступали так оттого, что были подданные поляков, а сами, они друзья татарам. Он обещал им большую добычу и довел до того, что наездник решился положиться на счастье и вместе с Хмельницким, переправился через Днепр в Кизикирмене. 232 Приблизившись к Сичи, Хмельницкий поехал в кош, а татары остались на реке Бузудуке. Кошевой, в отсутствие Хмельницкого, собрал огромное число запорожцев, скрывавшихся по хуторам. Не зная, в чем дело, они только что то предчувствовали и с нетерпением ожидали, что объявит кошевой. Пехота была в Сичи, а конница стояла по лугам около Днепра. 18-го апреля, на закате солнца, Хмельницкий прибыл в Сичь; с ним было четыре татарина, которых представлял он войсковым старшинам, как свидетелей ханской помощи. В этот же вечер три раза ударили из пушек; на рассвете выстрелы повторились: то был старый обычай на Запорожье давать знать, что в предстоящей день соберется рада. По сигналу начали собираться в Сиче казаки, сидя на конях. В полдень ударили добиши в котлы – так начиналось запорожское вече. Рада, точно как вече в старину, отправлялась в сичевой крепости (то есть, граде, по общеславянскому выражению), на майдане или площади. Стечение народа было столь велико, что кошевой и атаманы увидели неудобство помещения и перевели собрание на пространнейшее место, за крепость: там также был майдан, где собиралась рада в случаях более важных. Кошевой был за Хмельницкого, изложил народу обиды, терпимые украинцами от поляков, и объявил, что Хмельницкий ездил в Крым, что хан обещал помогать казакам, что орда Тугай-Вея стоит наготове близь Сичи. «Слава и честь Хмельницкому!» восклицало собрание. «Мы, как стадо без пастуха; пусть Хмельницкий будет нашим головой, а мы все, сколько нас тут есть, все готовы идти против панов и помогать Хмельницкому до последнего дыхания». Тогда кошевой послал писаря в скарбницу; принесли в собрание, так называемые, клейноты: королевскую хоругвь, данную Владиславом, бунчук с позолоченым шаром, позолоченую булаву с каменьями и серебряную войсковую печать. Старшины, в присутствие всего запорожского товарищества вручили Хмельницкому эти знаки и признали его гетманом войска запорожского. |
| Если бы король польский или цари московские с крымским ханом помирились, то к кому бы нам было приклониться, кто бы нам в такой беде подал помощь? Много я об этом с вами говорил, но так как никто из вас за своих людей стоять не захотел, то я взялся за это дело. Сами, разумные головы, рассудите, лучше ли быть в неволе или на воле? лучше ли быть чужим слугою или себе господином? лучше ли быть у москаля или поляка невольником-мужиком или вольным козаком? Когда Богдан Хмельницкий с Войском Запорожским и ордами из-под ляцкого подданства выбился, то не добро ли нашей Украйне делалось? разве не было тогда у козаков золота, серебра, сукон добрых и коней и разной скотины стадами? А когда стали мы холопями русских царей, то запустела наша чигиринская сторона, и перегнали нас на сю сторону Днепра, ни у кого не только имения, и лаптей не стало; большая часть нашей братьи очутилась в московских городах поневоле, и каждый год берут их там татары в полон. Объявлю вашим милостям и то, что господин гетман по совету всех полковников тайно прислал ко мне человека с таким словом: как только мы к Самаре приблизимся, то они все от Москвы отстанут и, соединясь с ними, пойдут воевать в Москву; этот человек гетманский и теперь при мне находится, и я вам его покажу. Поэтому будьте во всем надежны и безопасны, идите с нами». В начале июля татары под начальством калги-султана явились у Каменного Затона, Петрик был с ними. Как скоро узнали об этом в Сечи, несколько куренных атаманов и бывший кошевой Григорий Сагайдачный отправились на свидание к калге; Петрик говорил ему, что у него есть письма и от гетмана, только он им их не покажет, разве приедет сам атаман кошевой. Кошевой с куренными атаманами и товариществом в числе 600 человек отправились на свидание. Кошевой стал требовать у Петрика гетманских писем; Петрик отговаривался: «Не надобно требовать от меня писем, верьте словам моим». Но кошевой не отставал: «Покажи письма или присягни, что они у тебя есть». Тогда Петрик объявил прямо, что никаких писем у него нет и никто его на это дело не наговаривал, заключил он за все Войско Запорожское договоры с ханом своим разумом, сжалившись над притесненным малороссийским простым народом. |
| Калга стал требовать, чтоб атаманы присягнули в приязни к Крыму; атаманы согласились; но когда они присягнули, то калга начал требовать, чтоб запорожцы шли с татарами на московские города; кошевой отвечал, что запорожцы разошлись теперь в разные места и на кошу войско ненадежное, нельзя его употребить туда, куда захочешь; кто за вами захочет идти, того мы удерживать не будем, а кто не захочет, того силою не будем высылать. Возвратившись к своему отряду, кошевой начал спрашивать, угодно ли сделать по просьбе калги. Одни отвечали, что не доводится с бусурманами ходить войною на христиан; но другие говорили: «Как вы калге уже присягнули, то можно с ним и на войну идти». Возвратясь в Сечь, рано утром 28 июля кошевой собрал раду сложил с себя атаманство кошевое, судья, писарь, есаул также сложили свои уряды, говоря, что есть в войске крикуны, которые принуждают их своими криками идти с бусурманами на православных христиан, и мы не хотим, чтоб при нашем старшинстве такое зло на кошу сделалось. Целый день комышина (булава) атаманская в раде лежала, а между войском разные голоса происходили одни говорят добре, а другие зле. На другой день рано опять рада кончилось тем, что знатные товарищи по общему согласию отправились в курень к кошевому и упросили его, чтоб оставался в уряде упросили и всю старшину; кошевой пришел на раду и говорил «Кто хочет за плутом Петриком идти, того я не удерживаю: а кто будет постоянно на кошу сидеть, того высылать не буду». К Петрику пристали тысячи с три козаков. Мазепа, узнавши об этих событиях, послал в Москву с просьбою о немедленной высылке великороссийских войск на помощь: сам он стоит под Гадячем и дальше один не пойдет, потому что не так боится орды, как внутреннего волнения в Малороссии. Вследствие этого боярин Борис Петрович Шереметев и окольничий князь Федор Борятинский получили приказ выступить против неприятеля – первый из Белгорода, второй из Севска. 5 августа приехал в Москву пятисотенный стрелецкого полка, находившегося при гетмане, и рассказывал, что в Малороссии между чернью многие непристойные речи заносятся ко всякой малости, говорят явно: «Когда придет Петрик с Войском Запорожским, то мы пристанем к нему, побьем старшину, арендаторов и сделаем по-прежнему, чтоб все было козачество, а панов бы не было». |
| Во-первых, личностной " весомости " главных героев, на которых у Достоевского держится все. Признаться, поначалу был уверен, что В. Кошевой (Раскольников) и П. Филоненко (Соня) значительно младше тогдашних Г. Тараторкина и Т. Бедовой, сыгравших эти роли в замечательном фильме Л. Кулиджанова (фильме, который, не сомневаюсь, помнят все, кому " за сорок " , остальным очень советую пересмотреть его сейчас, сравнить впечатления). Но потом оказалось, что В.Кошевой значительно старше (31 и 24 года), а П. Филоненко и Т. Бедова почти ровесницы. В том ли дело, что тогдашнее поколение было духовно старше, в режиссерском ли задании - не знаю. Но вспомним, что Соня в романе выполняет для Раскольникова все, что делает в обычной жизни священник: она выслушивает его исповедь, надевает на него при третьем свидании крест (этой сцены в фильме почему-то нет), читает Евангелие и даже налагает эпитимью - публичное признание в убийстве и принятие каторги. Достоевский видел ее (и вообще человека) в перспективе будущего Нового Иерусалима, где, как сказано в Евангелии, все верующие станут " священниками и царями Богу нашему " . Да, Соня казалась " совсем почти ребенком " , но - с " огневым взором " . Не случайно один известный католический богослов на вопрос, что бы он посоветовал сегодня такой девушке, как Соня, ответил: я бы сам попросил у нее совета. А Дуню Свидригайлов сравнивает с мученицами первых веков христианства. У героинь П. Филоненко и Е. Васильевой (Дуня) масштаб личности совсем иной. В. Кошевой же замечательно играет романтического героя, борющегося со " средой " - недалекими или подловатыми людьми вокруг. Может быть, здесь выручили бы крупные планы, ведь глаза - зеркало души (именно так была выстроена лучшая, на мой взгляд, экранизация Достоевского - пырьевский " Идиот " и именно так решена наиболее удачная сцена телесериала - навсегда запомню жалкую улыбку Раскольникова перед тем, как ему приходится убить сестру процентщицы Елизавету; здесь - увы, достаточно редко в фильме - мы видим, как тяжело приходится человеку в безжалостном рабстве у зла). Надо сказать, впрочем, что в последних двух сериях - то ли под мощным воздействием работы с текстом Достоевского, то ли получив поддержку глубоких актеров А. Панина (Порфирий Петрович) и А. Балуева (Свидригайлов), и В. Кошевой, и П. Филоненко пробиваются достаточно близко к подлинной сущности воплощаемых ими образов. |
| – Давай совет прежде старшие! – закричали в толпе. – Давай совет кошевой! – говорили другие. И кошевой снял шапку, уж не так, как начальник, а как товарищ, благодарил всех козаков за честь и сказал: – Много между нами есть старших и советом умнейших, но коли меня почтили, то мой совет: не терять, товарищи, времени и гнаться за татарином. Ибо вы сами знаете, что за человек татарин. Он не станет с награбленным добром ожидать нашего прихода, а мигом размытарит его, так что и следов не найдешь. Так мой совет: идти. Мы здесь уже погуляли. Ляхи знают, что такое козаки; за веру, сколько было по силам, отмстили; корысти же с голодного города не много. Итак, мой совет – идти. – Идти! – раздалось голосно в запорожских куренях. Но Тарасу Бульбе не пришлись по душе такие слова, и навесил он еще ниже на очи свои хмурые, исчерна-белые брови, подобные кустам, выросшим по высокому темени горы, которых верхушки вплоть занес иглистый северный иней. – Нет, не прав совет твой, кошевой! – сказал он. – Ты не так говоришь. Ты позабыл, видно, что в плену остаются наши, захваченные ляхами? Ты хочешь, видно, чтоб мы не уважили первого, святого закона товарищества: оставили бы собратьев своих на то, чтобы с них с живых содрали кожу или, исчетвертовав на части козацкое их тело, развозили бы их по городам и селам, как сделали они уже с гетьманом и лучшими русскими витязями на Украйне. Разве мало они поругались и без того над святынею? Что ж мы такое? спрашиваю я всех вас. Что ж за козак тот, который кинул в беде товарища, кинул его, как собаку, пропасть на чужбине? Коли уж на то пошло, что всякий ни во что ставит козацкую честь, позволив себе плюнуть в седые усы свои и попрекнуть себя обидным словом, так не укорит же никто меня. Один остаюсь! Поколебались все стоявшие запорожцы. – А разве ты позабыл, бравый полковник, – сказал тогда кошевой, – что у татар в руках тоже наши товарищи, что если мы теперь их не выручим, то жизнь их будет продана на вечное невольничество язычникам, что хуже всякой лютой смерти? Позабыл разве, что у них теперь вся казна наша, добытая христианскою кровью? |
| Сговорившись с тем и другим, задал он всем попойку, и хмельные козаки, в числе нескольких человек, повалили прямо на площадь, где стояли привязанные к столбу литавры, в которые обыкновенно били сбор на раду. Не нашедши палок, хранившихся всегда у довбиша, они схватили по полену в руки и начали колотить в них. На бой прежде всего прибежал довбиш, высокий человек с одним только глазом, несмотря, однако ж, на то, страшно заспанным. – Кто смеет бить в литавры? – закричал он. – Молчи! возьми свои палки, да и колоти, когда тебе велят! – отвечали подгулявшие старшины. Довбиш вынул тотчас из кармана палки, которые он взял с собою, очень хорошо зная окончание подобных происшествий. Литавры грянули, – и скоро на площадь, как шмели, стали собираться черные кучи запорожцев. Все собрались в кружок, и после третьего боя показались наконец старшины: кошевой с палицей в руке – знаком своего достоинства, судья с войсковою печатью, писарь с чернильницею и есаул с жезлом. Кошевой и старшины сняли шапки и раскланялись на все стороны козакам, которые гордо стояли, подпершись руками в бока. – Что значит это собранье? Чего хотите, панове? – сказал кошевой. Брань и крики не дали ему говорить. – Клади палицу! Клади, чертов сын, сей же час палицу! Не хотим тебя больше! – кричали из толпы козаки. Некоторые из трезвых куреней хотели, как казалось, противиться; но курени, и пьяные и трезвые, пошли на кулаки. Крик и шум сделались общими. Кошевой хотел было говорить, но, зная, что разъярившаяся, своевольная толпа может за это прибить его насмерть, что всегда почти бывает в подобных случаях, поклонился очень низко, положил палицу и скрылся в толпе. – Прикажете, панове, и нам положить знаки достоинства? – сказали судья, писарь и есаул и готовились тут же положить чернильницу, войсковую печать и жезл. – Нет, вы оставайтесь! – закричали из толпы. – нам нужно было только прогнать кошевого, потому что он баба, а нам нужно человека в кошевые. – Кого же выберете теперь в кошевые? – сказали старшины. – Кукубенка выбрать! – кричала часть. |
|
|
