| (Прокопий Кесарийский. Война с персами. I, 11, 10–30. Последнее издание – М., 1993 г. с.32) 377 Велизарий (505–565) – знаменитый византийский полководец. Получил пост дукса Месопотамии в 527 г., к моменту сражения при Даре был стратилатом (главнокомандующим) Востока (с 529 г.). 379 Гермоген – был советником Виталиана, перед войной был удостоин звания магистра оффиций. Впоследствии консул и патрикий. 381 Аламундар (Аль-Мундир III), сын Сакики, знаменитый царь арабов. (Прокопий Кесарийский. Война с персами. I, 17, 1. Последнее издание – М., 1993 г. с.50) 382 Прокопий Кесарийский. Война с персами. I, 17, 30–48. Последнее издание – М., 1993 г. с.53–55. 384 Мир был заключен в 532 г. на следующих условиях: «и те, и другие отдают те местности, которые за время этой войны они отняли друг у друга; военная власть в Даре упраздняется (то есть дукс Месопотамии будет находится в Константине – А.К.), иверам представляется на их усмотрение – или оставаться в Византии, или оставаться в Византии, или вернуться к себе на родину.» Прокопий Кесарийский. Война с персами. I, 20, 16. Последнее издание – М., 1993 г. с.71. Кроме того, римляне уплачивали персам 110 кентинариев золота за охрану Каспийских ворот и за то, что Хосров не принуждал их срыть укрепления Дары. 386 Ипатий и Помпей – племянники Анастасия. (Прокопий Кесарийский. Война с персами. I, 14, 19. Последнее издание – М., 1993 г. с.77) 388 Гонорих (427–23. 12.484 г.), старший сын Гензериха, в молодости был в заложниках у Валентиниана, был женат на дочери Валентиниана Евдокии, которая бежала от него в Палестину. Король вандалов с 25.1.477. 389 Вся история об этом чуде – дословно переданный рассказ Прокопия. (Прокопий Кесарийский. Война с вандалами. I, 8, 4. Последнее издание – М., 1993 г. с.197) 390 Прокопий Кесарийский. Война с вандалами. I, 8, 17–25. Последнее издание – М., 1993 г. с.198–199. 392 По свидетельству Прокопия, формальным поводом для объявления войны послужил переворот (530 г.) Гелимера, внука Гензона, свергнувшего Ильдериха, сына Гонориха, прекратившего преследования христиан. |
| Прокопий, следовательно, чтит высшие должности независимо от того, кто был по происхождению их обладатель. Конечно, он так же, как и Иоанн Лид, предпочел бы, чтобы почестями облекались не выскочки 46 , но все же официальный статус для него – решающий фактор в оценке того или иного лица. В константинопольском сенате Прокопий, как и официальное законодательство 47 , выделяет в первую очередь высших должностных лиц, обладавших в силу этого и высшими титулами, таких как префект претория 521 – 522 г. Демосфен 48 или магистр оффиций 520 г. Татиан 49 , судьбу наследства которых, присвоенного Юстинианом на основании подложных завещаний, Прокопий рассматривает как показатель отношения Юстиниана к сенаторской аристократии вообще 50 . Политика Юстиниана по отношению к сенату рассмотрена им, таким образом, не на примере старой сенаторской аристократии, как это принято считать, а новой, служилой знати. Свидетельством в пользу принадлежности Прокопия к старой сенаторской знати исследователи считают и его проникнутый сочувствием рассказ (в «Тайной истории») о некоем патрикии, которому задолжал один из приближенных императрицы Феодоры 51 . Между тем византийский титул «патрикий» не имел ничего общего с римским «патриций», хотя и являлся греческой калькой этого слова. В Византии он, как и титул консула, обычно жаловался высшим должностным лицам 52 . Прокопий, консерватизм которого не простирается далее эпохи Анастасия I (491 – 518), никогда не критикует сложившуюся в Византии систему иерархии должностей и титулов, столь заметно отличавшуюся от существовавшей в Риме. Напротив, он убежден в ее целесообразности, более того, он полностью за то, чтобы статус чиновной аристократии был прочен, сопряжен с богатством 53 и имел бы определенные гарантии; он также за то, чтобы эта аристократия сама себя воспроизводила 54 , давая своим отпрыскам образование. Сознательно, или бессознательно, он поднимает чиновную знать Византии до уровня сенаторской аристократии Рима, наследницей традиций которой он хочет ее видеть 55 . Одну из таких традиций Прокопий описывает следующим образом: «Издревле сенат, являясь к василевсу, приветствовал его следующим образом. Муж-патрикий припадал к правой стороне его груди. Василевс же, поцеловав его в голову, отпускал его; все остальные же удалялись, преклонив перед ним правое колено» 56 . Между тем вполне очевидно, что это был чисто византийский обряд, сложившийся скорее всего не ранее V в., не говоря уже о том, что сама процедура в константинопольском сенате была иной в принципе, ибо в Риме император являлся в сенат, а не сенаторы приходили к императору. |
| В 502 г. персидский шах Кавад потребовал от Анастасия денежной дани. Император насмешливо ответил, что если шаху хочется занять денег, пусть шлет расписку. Кавад в ответ двинул войска в Армению и быстро захватил Феодосиополь (Эрзерум). Затем персы подступили к важной крепости Амиде и начали ее осаду. Цитадель оказала нешуточное сопротивление – ее защитники по ночам через подкопы уносили землю из-под возводимых персами насыпей, делали вылазки и отражали многочисленные приступы неприятеля. Камнеметы византийцев наносили огромный урон персидским войскам, началась зима и персы уже готовы были отступить, как вдруг однажды ночью пала одна из главных крепостных башен, которую защищали монахи. После этого Амида была обречена, однако еще несколько дней жители города и гарнизон мужественно дрались на улицах. Заняв-таки Амиду, персы вынесли из крепости несколько десятков тысяч трупов – ромеев и своих. Героическая оборона Амиды надолго задержала продвижение неприятеля в глубь страны и позволила византийцам собраться с силами. Весной 503 г. войско под началом Ареовинда, сына Дагалайфа, разбило персов, но к лету командиры этого войска перессорились, и персы снова стали наносить поражения ромеям. Анастасий, быстро и правильно оценив обстановку, сменил руководство армией. Новым главнокомандующим стал патрикий Келер, военные действия пошли успешнее, и к 506 г. разгромленный Кавад согласился на семилетнее перемирие. По окончании войны император произвел детальный ее разбор, итогом которого стало возведение Анастасиополя (Дары) – мощной крепости на персидской границе. За считанные месяцы были построены не только стены и водопроводы, но и цистерны для воды, общественные здания – даже бани и церкви. Внутренняя политика Анастасия была весьма деятельной и сопровождалась крупными и дальновидными реформами. Важнейшим событием стала отмена в 497 – 498 гг. ненавистного всем хрисаргира – существовавшего с 314 г. налога золотом и серебром, взимавшегося раз в пять лет с граждан, занятых торговлей и ремеслом, и превратившегося к концу V столетия в подлинный тормоз экономики. |
| При всем том город не сдавался. Наконец 2 ноября Константин ворвался в Константинополь через сухопутную стену и таким образом положил конец этому несчастному междоусобию, стоившему много крови. Хотя Артавазд успел выйти из Константинополя с патрикием Вахтангом, очевидно, тоже армянского происхождения, но был захвачен и приведен в оковах в Константинополь, где были уже во власти его более счастливого соперника и оба его сына. Артавазд был присужден вместе с сыновьями к ослеплению, а патрикий Вахтанг обезглавлен на площади Кинигия. Потушив восстание и сделав безвредными Артавазда и его сыновей, Константин праздновал свое торжество цирковыми играми, на которых побежденные противники, а равно и главный их помощник патриарх Анастасий, должны были исполнять данные им роли: первые были проведены по цирку, обремененные цепями, а последний подвергнут публичному бичеванию и, посаженный на осла задом наперед, торжественно проведен по цирку. Весьма любопытно отметить, что позорное наказание, испытанное патриархом, не послужило препятствием остаться ему на патриаршем престоле и быть во главе Церкви до 754 г. Что касается других мер, принятых против приверженцев Артавазда, являющихся под пером летописца Феофана весьма жестокими, то нужно вспомнить о том, что до нас дошла только враждебная иконоборцам литература, слишком сгустившая темные краски. Есть одна черта в известиях Феофана, которою отмечен, вероятно, реальный факт . Константин привел с собой в Константинополь новых людей, не доверяя прежним придворным и административным чинам, и обогащал своих новых слуг имуществами, конфискованными у чинов византийского служилого дворянства. Для второго, как и для первого, представителя исаврийского дома самым капитальным вопросом внешней политики были отношения к арабам. Арабско-мусульманский вопрос занимает в истории Византии такое крупное, скажем даже, роковое значение, что историку необходимо с ним обходиться с большим вниманием и обращаться к нему весьма часто. После знаменитой осады Константинополя в 717г. они, правда, перестали быть для Льва Исавра так страшны, как в первый год его царствования, и не предпринимали против империи обширного и хорошо комбинированного наступления, но все же византийский царь никогда не забывал, что мусульмане самые опасные враги восточного христианского царства. В царствование Льва арабы несколько раз делали вторжения в империю; в особенности следует вспомнить поход 726 г., когда они дошли до Никеи, где им было, однако, нанесено поражение, память о котором сохранилась в Никее на башне Артавазда . В 737 г. повторился новый поход, наконец, в 739 г. арабы вторглись в фему Анатолика и соседние области тремя армиями. Одна из них под предводительством Ал-Баштала дошла до местности Акроин в Анатолике, где была встречена двумя императорами, Львом и Константином, и где произошло сражение, окончившееся большим поражением арабов. |
| — Брат Дмитрий, который имел блестящие способности, к сожалению до того был резок, что даже верхом на нашем французе ездил. Глава седьмая Душевные свойства обоих князей в это время обозначались уже в весьма определенных задатках; отец мой, который был одним годом моложе дяди Якова, первенствовал над старшим братом по превосходству своих дарований, и князь Яков не продал ему права своего первородства ни за какую чечевицу, а уступил ее безмездно как «достойнейшему». Дядя Яков, бесподобнейшее лицо из всех нынче живущих Протозановых, говорят, еще с детства, с самых первых уроков, за которые он сел ранее моего отца, но в которых папа быстро его перегнал, признал превосходство брата и, приходя от него в восторг, любил выдвигать его всем на вид. Себя он всегда стушевывал и так приучил к этому весь дом, что все, и свои и чужие люди, обращали все свое внимание на князя Дмитрия, а старший его брат, Яков, шел за ним и смотрел на него не с ревностью, не с завистью, а с восторгом, в котором сказывалась благородная и поэтическая натура этого прекрасного человека, пылавшего любовью ко всему прекрасному. Отец мой, сколько я могу о нем судить не по рассказам Ольги и Патрикея и других людей, обожавших в нем своего кумира, а по словам самой бабушки, которая была очень скромна в суждении о своих сыновьях, был одарен необыкновенными способностями и чарующею красотой. Бабушка, грустно улыбаясь, называла его «своим Авессаломом» . (Увы, его и участь имела много сходного с судьбою этого злополучного библейского царевича!) Он был высок ростом, гораздо выше дяди Якова, которого за его маленький рост звали «карапузиком». Лицом отец напоминал бабушку, но только не так, как тетушка Анастасия, то есть не только чертами, но и выражением, но, разумеется, все это сходство отливалось в мужской форме. Замечу мимоходом, что, кроме моего отца, в роду нашем уже никто не имел большого сходства с княгинею Варварою Никаноровной; все, и в этом числе сама она, находили большое сходство с собою во мне, но я никогда не могла освободиться от подозрения, что тут очень много пристрастия и натяжки: я напоминала ее только моим ростом да общим выражением, по которому меня с детства удостоили привилегии быть «бабушкиною внучкой», но моим чертам недоставало всего того, что я так любила в ее лице, и, по справедливости говоря, я не была так красива. |
| Конечно, она не могла говорить с Ольгой всего, что думала, но, однако, говорила ей: «Я прожила жизнь дурно и нечестиво и зато бегаю как нечестивая, может быть ни единому меня гонящу. Меня барство испортило — я ему предалась и лучшее за ним проглядела». «Лучшее», по ее теперешним понятиям, была «истина», которая делает человека свободным, и при этом она вспоминала о Червеве. А когда Ольга говорила ей: «Ведь и вы то же самое знать изволите», она отвечала: «Знать я изволю, а следовать неспособна, и оттого я хуже тех, которые не знают». Ольга этого не понимала и, не зная что сказать, один раз сказала: «Бог даст доспеете». Бабушка ей отвечала: «Очень была бы рада». И радость эта была ей дарована. У крестьян, отданных в приданое княжне Анастасии, были свои земли, купленные на господское имя, как это тогда водилось. Функендорф не признал их прав и все посчитал на себя. Бабушка увидала свою ужасную ошибку и тотчас же освободила людей своей части на легкий выкуп земель и все, что выручила, отдала обиженным Функендорфом людям, вознаградив их с излишком, а сама решилась жить нахлебницею у Марьи Николаевны. Моему отцу и дяде и их крестьянам стоило немалого труда упросить ее остаться в их доме и продолжать управлять их имением. Она сдалась более на просьбы крестьян и, «чтобы им не было худо», осталась в Протозанове «в гостях у сыновей» и жила просто, кушая вместе с Ольгою самое простое кушанье Ольгиного приготовления, ни о каких вопросах общего государственного управления не хотела знать и умерла спокойно, с твердостью, и даже шутила, что теперь опять ничего не боится и что Фотий на нее, наверное, больше грозиться не будет. Червев кончал свое течение всех благополучнее: он, мимо воли своей, наконец сделался известен в свете. Несмотря на то, что к нему никого из шатких в вере людей не допускали, Патрикей не раз ездил узнавать по секрету, как он томится, и всякий раз привозил известие, что нет ему никакого томления. Червев почитал себя вполне благополучным и счастливым, что не был лишен света, воздуха и работы. О вине, за которую он прислан, ничего никому не было известно. Звали его «добрый бродяга». Строгость к Червеву применялась только в том, что его не ставили работать вместе с простыми людьми из мирян. Для иноков же, которые были хорошо утверждены во всем, что им надобно знать, Червев не почитался нимало опасным. Летом он разбивал навоз и копал гряды, а зимою качал воду из колодца и чистил коровники. |
| Патрикей все это аккуратно сделал, и через час Дон-Кихот возвратился чисто вымытый и переодетый в бархатный колет с прочими соответственными деталями и в щегольских сапогах с раструбами. — Вот как тебя здесь сразу выворотили! — похвалила его княгиня. — Престранный случай! — отвечал Дон-Кихот, — меня обокрали! — Тут это вдруг! впрочем, и это платье в твоем вкусе. — Да; оно ничего, — отвечал Дон-Кихот. И, став перед цельным зеркалом посреди комнаты, он начал поворачиваться в своем новом костюме, любуясь собою сам и заставляя любоваться исподтишка улыбавшихся над ним княгиню, дьяконицу, Ольгу Федотовну и Патрикея… Это была живая картина к той сказке и присказке: полусумасшедший кривой дворянин, важно позирующий в пышном уборе из костюмерной лавки, а вокруг его умная, но своенравная княгиня да два смертно ей преданные верные слуги и друг с сельской поповки. Это собралась на чужине она, отходящая, самодумная Русь; а там, за стенами дома, катилась и гремела другая жизнь, новая, оторванная от домашних преданий: люди иные, на которых страна смотрела еще как удивленная курица смотрит на выведенных ею утят. Старое старится — молодое растет Глава первая В моей хронике, к сожалению, неизбежны некоторые пробелы, особенно в том ее периоде, к которому я приступаю. В объяснение причины многих происшествий этой поры я не имею точных указаний и могу судить о них только по соображениям и догадкам. Впрочем, я так близко знаю тех, о ком говорю, что не могу сделать грубых промахов в моем рассказе, который буду продолжать с того, как повела себя княгиня Варвара Никаноровна в Петербурге, где мы ее оставили в конце первой части моей хроники, любующеюся преобразованным по ее мысли Дон-Кихотом Рогожиным. Напомню опять, что это было накануне дня, когда бабушка должна была принять из рук институтских воспитателей свою дочь, княжну Анастасию, с которою, как я уже прежде рассказала, взаимные отношения их были несколько расхоложены сначала взаимным отчуждением и отвычкою, а потом пренебрежительным обхождением княжны с людьми, которых посылала к ней мать. |
| С сер. VII в. военные кампании византийцев против славян были направлены уже не на вытеснение, а на подчинение их как федератов, обязанных платить дань, или как подданных. В 658 г. визант. имп. Констант II организовал поход против склавиний в долину Стримонаса. Племена стримонцев и ринхинов согласились выплачивать дань империи, часть славян была переселена в М. Азию ( Theoph. Chron. P. 347). В 70-х гг. VII в. ринхины во главе с кн. Пребандом попытались взять Фессалонику. Согласно «Чудесам св. Димитрия», план стал известен грекам, которые пленили и убили князя. Тем не менее в продолжение 2 лет племена ринхинов, стримонцев и сагудатов нападали на окрестности Фессалоники и держали город в осаде, а жители голодали. 25-27 июля 677 г. они вновь пытались взять город штурмом, но были отбиты. С 80-х гг. VII в. рядом со славянами на Балканах стало расселяться тюркское кочевое племя болгар. Ок. 685 г. их группа во главе с ханом Кубером, вероятно братом хана Аспаруха, подняла восстание против авар в Паннонии и вскоре оттуда мигрировала на юг в М., на т. н. Керамисийское поле. Это место пока точно не локализовано, но, вероятно, находилось близ совр. Битолы. Болгары под предводительством Кубера и его приближенного Мавра также вскоре попытались захватить Фессалонику, но вновь безуспешно. В 688 г. имп. Юстиниан II воевал с болгарами и славянами в М. Первоначально ему сопутствовал успех и он подчинил несколько склавиний, но на обратном пути его войско подверглось нападению в ущелье; большая часть воинов погибла, многие были ранены, а сам император едва успел спастись ( Theoph. Chron. P. 364). Место этого боя также не локализовано. Гос-во болгар в М. находилось в стадии формирования. На найденной печати Мавра, сподвижника Кубера, указано, что он был «патрикием и архонтом сермесианских болгар» (т. е. пришедших из района Сирмия); возможно, Мавр в какой-то момент подчинился Византии и получил право управлять болгарами М. Болгары, подчиненные Куберу, упоминаются также в надписи на Мадарском рельефе нач. VIII в. (близ совр. с. Мадара, Сев.-Вост. Болгария) как союзники дунайской Болгарии хана Тервеля. Известно также, что в 719 г. имп. Анастасий II (Артемий), свергнутый и сосланный из К-поля в мон-рь под Фессалоникой, пытался вернуть себе престол и просил помощи хана Тервеля, а также болгар и славян, живших близ города. Заговор Анастасия был подавлен имп. Львом III Исавром, а прибывшие к нему на помощь болгары по требованию Льва вернулись домой ( Theoph. Chron. P. 400-401). |
| После этого, хотя Кавад горел желанием вторгнуться в пределы римлян, он никак не мог сделать этого, ибо встретил следующее препятствие. (2) Живущие в Азии ивиры поселились у самых Каспийских ворот, расположенных к северу от них. Налево от них, к западу, находится Лазика, направо, к востоку – племена, подвластные персам. (3) Ивиры – христиане и лучше всех известных нам народов хранят уставы этой веры, но издревле они находятся в подчинении у персидского царя. (4) Каваду же вздумалось насильственно обратить их в свою веру. Он потребовал от их царя Гургена 93 , чтобы он выполнял все те обряды, которых придерживаются персы, и, помимо прочего: ни в коем случае не предавать земле тела умерших, но всех их бросать на съедение птицам и псам 94 . (5) Поэтому Гурген решил перейти на сторону царя Юстина и просил его дать твердое обещание, что римляне никогда не отдадут ивиров под власть персов. (6) Василевс Юстин очень охотно дал ему такое обещание и отправил племянника прежнего василевса, Анастасия, патрикия Прова с большими деньгами в Боспор, чтобы, склонив дарами войско гуннов, послать их на помощь в качестве союзников ивирам 95 . (7) Боспор – город приморский; кто вплывает в так называемый Понт Эвксинский, для того он находится налево, а от Херсона, самого отдаленного города римской земли, он находится на расстоянии двадцати дней пути 96 . Расположенные между Херсоном и Боспором местности заняты гуннами 97 . (8) Жители Боспора издревле жили независимо, но недавно они отдали себя под власть василевса Юстина. (9) Однако Пров возвратился оттуда, не достигнув своей цели, и василевс отправил в Лазику военачальника Петра 98 с небольшим количеством гуннов, чтобы он, насколько возможно, помог Гургену. (10) В то же время и Кавад послал против Гургена и ивиров весьма значительное войско во главе с военачальником, родом персом, имеющим сан вариза, по имени Вой 99 . (11) Увидев, что у него недостаточно сил, чтобы выдержать нашествие персов, ибо помощь римлян была невелика, Гурген со всеми знатными ивирами бежал в Лазику, захватив с собой жену и всех своих сыновей и братьев, старшим из которых был Пераний 100 . (12) Оказавшись в пределах Лазики, они там остановились и, защищенные узкими горными проходами, стали сопротивляться врагам. (13) Преследовавшие их персы не сделали здесь ничего значительного, так как та же труднодоступная местность оказалась препятствием для их нападения. |
| См.: PLRE II. Р. 924 – 925. Об этом Прокле, игравшем важную роль в государстве в период правления Анастасия и Юстина, Прокопий высоко отзывался и в «Тайной истории» (см.: Н. a. VI.13; IX.41). Он является в сочинениях Прокопия антиподом другому известному квестору – Трибониану (см. о нем ниже: I. 24. 11, 16), а возможно, и самому Юстиниану, который «постоянно менял законы», принося этим, по словам историка, непоправимый вред государству и его подданным. См.: Н.а. XIV. 1 – 10 etc. 88 По свидетельству Псевдо-Захарии, Руфин, сын Сильвана, был другом самого шаха и пользовался благожелательным отношением со стороны жены Кавада, ибо он советовал шаху оставить трон ее сыну – Хосрову. См.: Zach. IX. 7. 89 Мевод (Махбод) принадлежал к одному из знатнейших, еще парфянских родов – роду Сюренов. Он имел должность шпахбада, т. е. командовал войсками Ирана. 90 Лазикой называли в VI в. древнюю Колхиду. Со времени императора Льва (457 – 474) Лазика находилась в зависимости от Ирана. В 522 г., однако, когда умер царь лазов Дамназ, его сын Цафий, вместо того чтобы получить инвеституру от иранского шаха, явился в Константинополь, принял там христианство и был удостоен знаков царского достоинства от византийского василевса. Тогда же Цафий взял в жены дочь константинопольского патрикия Нома – Валериану. См.: Theoph. P. 168 – 169. С тех пор Лазика стала вновь объектом борьбы между Византией и Ираном, пока в 562 г. не была закреплена договором за Византией. 91 Нестерпимая обида, о которой говорит здесь Прокопий, возникла от того, что, начиная с 283 г. между римским императором, наследником которого был византийский василевс, и персидским шахом были официально установлены так называемые братские отношения. См.: Dölger F. Die Familie der Könige im Mittelalter//Byzanz und die europaische Staatwelt. Ettal, 1953. S. 60. Братом Юстиниана называет Кавада посол Руфин. См. ниже: I. 16. 1; Ср.: II, 10. 13. В сочинениях Менандра Протиктора шах Хосров обращается к Юстиниану как к брату. См.: Menander. Fr. |
|
|
