| Амвросий Зертис-Каменский. В 1768 г. он писал в консисторию, что «в Москве праздных священников и прочего церковного причта людей премногое число шатается, которые к крайнему соблазну, стоя на Спасском крестце для найму к служению по церквам, великие делают безобразия, производят между собою торг, и при убавке друг перед другом цены, вместо подлежащего священнику благоговения, произносят с великою враждою сквернословную брань, иногда же делают и драку, а после служения, не имея собственного дому и пристанища, остальное время или по казенным питейным домам и харчевням провождают, или же, напившись допьяна, по улицам безобразно скитаются». Консистории было поручено принять против этих людей самые строгие меры. Консистория донесла, что если всех безместных попов и дьяконов оставить в Москве, то от крестца никоими мерами унять их будет невозможно, что они нарочно не приискивают себе постоянных мест, «дабы, шатаясь по Москве, быть без всякого присмотра в сущем самовольстве, получая пропитание посредством оного самособлазнительнейшего на крестце к служению найма». В 1770 г. Консистория разделила все безместное духовенство на три разряда: одним, лишившимся мест не за вины, а просто по излишеству, дозволено определяться в викарии или служить по требованию штатных священников в церквах, но не по найму, а с назначения заказчика, к которому штатные священники и должны обращаться с просьбами о назначении к ним в помощь заштатных; других, лишенных мест за вины, но без запрещения в служении, велено немедленно выслать из Москвы для распределения в викарии на штатные места по уездам; третьих, запрещенных в служении, выслать из Москвы для распределения по уездам на праздные причетнические должности. Об этих распоряжениях немедленно дано знать полиции для того, чтобы она задерживала всех беспаспортных духовных лиц, как беглых, и представляла их в консисторию 374 . Но еще не успели выслать означенных лиц из Москвы, как в начале следующего года разразилась над Москвой известная моровая язва 1771 г., послужившая поводом к убиению деятельного архиепископа. |
| молятся… Что же прибыль обществу от сего? Во истинну токмо старая пословица: ни Богу, ни людям, понеже большая часть бегут от податей и от лености, дабы даром хлеб есть. Находится же иной способ жития праздным сим не праздный, но богоугодный и не зазорный, еже служити прямым нищим, престарелым и младенцам. Ибо на многих местех святое писание сие не токмо похваляет, но и узаконяет». В то же время нельзя не признать определенную справедливость царской критики по поводу поведения части монашествующих, малой образованности последних, неприспособленности их к духовным и культурным нуждам общества. Не случайно в этой связи желание Петра привлечь монастыри к делу благотворительности, что получило отражение в упомянутом указе. Однако реформаторы и некоторые их преемники, при всей заботе об организации духовного просвещения в России, устройстве семинарий, в то же время «бесполезных» иноков полагали «тунеядцами», созерцательность – леностью, отшельничество – бегством от государевой службы. Все это и ложилось мрачной тенью на всю петровскую эпоху, эпоху государственного и религиозного прагматизма. В таких условиях, казалось, навсегда терялся монашеский идеал, а вместе с ним и его носители, старцы-аскеты, безмолвники и духовидцы афонской и синайской школ, некогда нашедшие мирное уединение в России, а ныне со смирением доживавшие дни своего земного бытия в пустыньках, скитах, лесах на окраинах огромной империи. По мысли Феофана Прокоповича , ученые монахи как представители книжной духовности должны постоянно пребывать в пределах досягаемости светской власти, почему в новой столице Санкт- Петербурге спешно основывается Александро-Невская Лавра, которой было уготовано стать официальным центром просвещенного монашества. В ее стенах молодые иноки осваивали курс наук духовных наравне с некоторыми светскими дисциплинами, что в образовательном отношении ставило их на одну ступень с питомцами иезуитских учебных заведений Европы. Наряду с очевидным успехом церковного образования следовало ожидать общего подъема духовности православных подданных российских самодержцев, на что и делался расчет. Народ же оставался в целом равнодушен к усилиям правительства, жил и молился по старому образцу, но живой веры не проявлял. Мало того, были случаи откровенного неуважения к своим архипастырям со стороны простых верующих; здесь они имели отрицательный пример построения государством отношений с Церковной иерархией (вспомним репрессированного по навету завистников Феофилакта, архиепископа Новгородского, митрополита Арсения Мациевича и др.) Во время Чумного бунта в Москве в 1771 г. был растерзан чернью архиепископ Московский Амвросий (Зертис-Каменский) – редкое преступление для России синодального периода 673 . |
| В настоящем нашем исследовании нам нет возможности, да и надобности, вдаваться в подробности истории этого бича народного. Мы ограничимся только проявлениями холеры в Москве и Московской губернии, да и то лишь на столько, на сколько это касается уяснения проповедей Филарета, относящихся к холерным временам, 686 и имеющих самым предметом своим «губительную болезнь» – холеру. До начала сентября 1830 года Москва была вполне спокойна и о холере в ней не было даже речи, хотя, холера еще с июня этого года свирепствовала на юго-востоке России, быв занесена туда еще в 1829 году из Персии. Но уже с началом сентября начали поговаривать об отдельных случаях заболевания этою болезнью и в Москве, куда она занесена была с нижегородской ярмарки. Население Москвы встревожилось. У страха глаза велики. Случаи обыкновенной рвоты и поноса принимаемы были часто за холерные припадки. Однако, и действительные холерные припадки стали появляться чаще и чаще, и не смотря на то, что Московский генерал-губернатор князь Д. В. Голицын, собрав докторов и потребовав донесений полиции, дознал, что эпидемии нет еще не только в Москве, но и в окружающих ее губерниях и объявлением о том успокоил столицу, многие из жителей Москвы, памятуя чуму 1771 года и воображая холеру подобною ей, стали выбираться из домов и уезжать в деревни или в отдаленные северные города (в Смоленск, Петербург и другие); а некоторые, наоборот, запирались в домах своих, запасшись наперед съестными припасами и предохранительными медицинскими средствами: дегтярною водой, хлористою известью и т.д. Власти не могли не обратить на это внимания. Образовав был при генерал-губернаторе временный медицинский совет. Опубликованы были предохранительные меры, изданные медицинским департаментом министерства внутренних дел еще в августе. Приняты были меры и для успокоения населения Москвы опубликованием ведомостей о ходе болезни здесь. С своей стороны святитель Филарет, конечно, также не мог оставаться равнодушным к тревожному настроению столицы и как истинный пастырь, готовый, если бы оказалась надобность (как то было в 1771 году с архиепископом Московским Амвросием Зертис-Каменским), душу свою положить за овцы, считал священною для себя обязанностью употребить все возможные усилия и средства к достижению высоких целей своего долга и призвания в такое важное время. |
| Должность просвирен сделалась принадлежностью одних духовных женщин, вдов и дочерей умерших священно- и церковнослужителей. Определение в просвирни недуховной женщины в московской, наприм., епархии было редким случаем и допускалось по особым обстоятельствам еще со времени арх. Амвросия Зертис-Каменского; в консисторском определении при этом писалось: „хотя означенную вдову, в рассуждении того, что она не из духовного звания, а из купеческого чину, на просимое место к преобидению духовного чину вдов определять и не следовало, но как ее очень усердно просят определить священник и приходские люди, и по собранным сведениям она поведения удовлетворительного, то определить ее» 138 . В указе 1799 г. о призрении вдов и сирот духовного звания определение первых на должность просвирен при церквах представляется уже обычною и обязательною для епархиальных начальств формою их призрения 139 . Во второй половине XVIII в. завершилась также замкнутость духовно-учебных заведений, еще более укрепившая замкнутость самого сословия. Так, в московской академии в это время учились уже одни дети священно- и церковнослужителей. Исключение сделано было только для детей типографских служителей, по особому о том указу 1769 г., и то с ограничением – только для таких, коих отцы поступили на типографскую службу из священнослужительских детей и не были положены в подушный оклад. В течение всей второй половины XVIII столетия историк московской академии знает всего только один случай принятия в академию ученика недуховного звания; – это было в 1787 г., когда принят был в нее один можайский купец Пыпин для слушания философских лекций, и то только вольным слушателем 140 . В Троицкой семинарии светских учеников было больше. В 1767 г. в ней училось 8 лейб-гвардии унтер-офицерских детей, но под особенным наблюдением начальства семинарии относительно их успехов и в виде особого изъятия, кроме того еще один канцелярист, давший, впрочем, обещание поступить в монашество. В последующие затем годы число таких учеников не восходило свыше 4 человек 141 . |
| 6 января 1756 года Софроний Тернавиот приехал в Москву 296 , где остановился на несколько дней частью для отдыха, частью же для исполнения различных поручений своего начальства. Так, он представлялся здесь преосвященному переславскому (Амвросию Зертис Каменскому), которому поднес «боченок пятоведиорный венгерского вина» здесь же он виделся с новоназначенным тогда казанским архиепископом Гавриилом, от которого получип 300 рублей «на монастырские лавры святой нужные и для передачи его родным, жившим в Малоросии 297 , также с крутицким епископом Иларионом Григоровичем, от которого он получил, по письму архим. Луки, сто червонных на необходимые расходы в С.-Петербурге 298 . Был Софроний Тернавиот и у андроньевского архимандрита 299 , который выразил сожаление Софронию Тернавиоту по тому поводу, что Киево-Печерский архимандрит не прислал ему письма. Срфроний Тернавиот, со своей стороны, просил своего архимандрита «почаще писменно отзиватся» к андроньевскому архимандриту и прислать ему «от святыя лавры хотя десяток в пергаменах каноников, понеже», прибавлял при этом Софроний Тернавиот, «он сам их знатним персонам презентует, а за то собирает во украшение нашей святой лавры вклад» 300 . В Москве же на этот раз Софроний Тернавиот завел прочное знакомство в среде высшего светского общества, что имело, как увидим, существенное значение для его последующей судьбы. В одном и своих писем к архим. Луке, датированных 22 января 1756 года в Москве, он упоминает, между прочим, о «графе Сергии Борисовиче», у которого он был с рекомендательным письмом от «отца экклизиарха» (очевидно, лаврского) и который, будто бы, выражал сожаление по поводу того, что «давно не имеет и малейшого писания» от архим. Луки. «Сказывал мне», – замечает при этом Софроний Тернавиот, – «отец архимандрит оставил и забил обо мне; я не смею и сам отзываться. Всепокорнейше прошу вашего ясне в Богу високопреподобия написать к его сиятелству и хотя малейший прислать гостинец на благословение от святыя лавры, и оное писмо и гостинец прислать к ее высокопревосходительству Екатерине Михайловне... и, уповаю, сам будет к вашей архипастирской святыни писать, а по времени можно будет и часто к его сиятелству отзыватся писать, чтоб, по усердию своему, как протчие места, так и святую лавру милостивым укладом не оставлял бы хотя малым числом, понеже он получаемой от брата денежной пенсион издержует на милостыню» 301 . |
| Он в своей работе много ссылался на труды блаженного Иеронима. Эти семь томов вдруг появились в 716 году в виде так называемого Амиатинского кодекса. Эта работа восходит к трактату Кассиодора Сенатора, написанного за два столетия до этого. Некоторые особенности текста позволяют утверждать, что над ним также трудились итальянцы. Этот кодекс был изготовлен в Нортумбрии, в Великобритании, и направлен в Рим как подарок Папе от английских христиан. Таким образом, именно в 716 году появляется христианская Библия в том виде, в котором она нам известна. В греческой письменности полного кодекса в то время не было, и в допечатную эпоху восточное христианство полного текста не знало. Потом в латинской письменности произошло чудо - мы знаем девять тысяч экземпляров полного текста Библии XIII-XIV веков. В 1215 году был основан Сорбоннский университет. Библия переписывалась всеми ремесленниками и писцами, которые окружали Сорбонну. Особенность этих книг в том, что в них совершенно нет полей, страницы обрезаны прямо по границам текста. В страницах были сделаны углубления, чтобы легко находить нужный отрывок. У других изданий Библии большие поля - зачем? Потому что на полях можно писать толкования. Эта традиция восходит к Иерониму. Он создал описание этих семи томов, которые Кассиодор Сенатор повторил в трактатах. В собирании полного текста Библии можно выделить три этапа: труды Оригена, труды Иеронима - и появление печатной Библии. Специалист по патристике Елена Мещерская, профессор СПбГУ коснулась трудов архиепископа Амвросия (Зертис-Каменского), чей перевод Священного Писания с древнееврейского стал на несколько веков самым авторитетным. Блаженный Иероним сделал несколько переводов и пришел к выводу, что нужно работать с еврейским подлинником. Он был свободным, творческим человеком, не боялся критики, осуждения. Он впервые попытался представить людям, которые говорили на латыни, литературные достоинства древнееврейского текста, сравнивал Псалтирь с поэзией Горация Флакка, Пиндара, для него эти произведения по литературным достоинствам стояли в одном ряду. |
| Самым блестящим светилом иерархии Екатерининского времени был Московский митр. Платон (Левшин), сын дьячка одного подмосковного села. По успешном окончании старой Московской Академии (1758 г.), Платон был взят в учителя риторики в Троицкую семинарию. Вскоре стал префектом и ректором ее (1761 г.). Платону пришлось выдвигаться еще среди самодурства рабьей эпохи. Барское самодурство заражало и некоторых духовных владык. Новый московский митрополит Амвросий (Зертис-Каменский) был взбалмошным шляхтичем и за какой-то, как показалось ему очень непочтительный, ответ молодого начинающего преподавателя Платона (Левшина) приказал тут же пред всей Академией высечь его розгами. Спас Платона лишь ректор Академии. Платон считал всегда Гедеона (Криновского) «великим себе благодетелем, первым по родителях своих». Гедеон имел слабость к франтовству и поэтому очень интересовался деньгами. Злые языки сочинили поговорку: «Гедеон нажил миллион». Восхищаясь Платоном, его привычной скромной бедностью, Гедеон однажды подверг молодого преподавателя тяжелому испытанию. Гуляя по берегу монастырского озерка рядом с Платоном, Гедеон вдруг мощным толчком сбросил Платона в воду. Тот вылез промоченный до нитки. Гедеон быстро схватил мокрого Платона под руку, дотащил до своей квартиры, открыл свой богатый гардероб и приказал: выбирай себе любую шелковую рясу и подрясник и переодевайся. Самодурство в польско-панском стиле. Министр народного просвещения гр. И. И. Шувалов прослышал о талантливом учителе Троицкой семинарии и решил послать его для иностранного образования в Парижскую Сорбонну. Но Гедеон не пустил заграницу своего любимца. Екатерина II вскоре по воцарении пожаловала в Троицкую лавру. Платон произнес одно из своих блестящих приветственных слов. Голос, дикция Платона и его жестикуляция — все было торжественно приподнятое и в то же время живое, популярное. Словом — оратор Божиею милостию. Екатерина была под большим впечатлением высокой цветущей фигуры Платона и даже не без женского кокетства спросила оратора: зачем он пошел в монахи? «По особой любви к просвещению» — был его ответ. |
| Архиеп. Московский Амвросий (Зертис-Каменский) (1708—1771) был последним из киевлян, выдвинутых петровской системой почти монополии южан в русской иерархии. Это его ярко выраженное в быту почти иностранчество характера и образа жизни и было, помимо всех других исторических случайностей, психологической подпочвой его трагической смерти от руки взбунтовавшейся черни. Амвросий был шляхтич по роду жизни и своим понятиям. Любил внешний блеск. По примеру латинского духовенства, он жил вместе с ближайшими родственниками, с двумя семьями своих двух племянников, братьев Бантыш-Каменских, в стиле светского барина с приемами гостей и обедами. Низовому духовенству и толпе он казался вдвойне чужаком. Как администратор, Амвросий был вспыльчив и жесток, пользовался правом физических наказаний, еще не отмененных для дьячков и пономарей. Снегирев (Жизнь Моск. митр. Платона. М. 1857 г.) говорит об Амвросии: «человек ученый, но строгий до жестокости по своему холерическому темпераменту, так как был полу-молдованин, полу-малоросс. У него плети и розги служили обыкновенными средствами для исправления подчиненных. От них не избавлялись даже священнослужители: приносившие бескровную жертву сечены были до крови. Это поселило в духовенстве ненависть к нему, которая соединилась с народным подозрением в еретичестве». Амвросий был жесток и в преследовании старообрядцев. При очередном деле «разбора» семей поповичей, Амвросий заседал вместе с вице-губернатором Еропкиным и не щадя сдавал очень многих в солдаты. Так по крайней мере казалось духовенству. В 1771 г. под осень занесена была в Москву из Турции, с которой шла война, чума. Начали умирать ежедневно от 600 до 800 человек. Создалась паника и в низах и у властей. Чернь настроилась против санитарного контроля и против лекарей. Амвросий поддержал все строгие меры и инструкции администрации в своей церковной сфере. Больных указано было исповедывать через окно, от причащения их воздерживаться, умерших отпевать заочно. Крещение новорожденных совершать через бабок, а полноту чина с острижением волос и миропомазанием вообще отсрочить до момента успокоения. |
| В содержательнейшем и интереснейшем труде П. В. Знаменского из эпохи Екатерины II содержится яркая картина архиерейского быта того времени, и мы воспользуемся его рассказом для ознакомления с этим бытом и с типичными представителями архиерейства той эпохи. Для домовых услуг архиереям дозволено было брать из прежних их вотчин по 40 и свыше служителей, т, к. при тогдашнем развитии крепостного права решительно невозможно было приискать достаточного числа вольнонаемной прислуги ни для какого учреждения более или менее обширного. Но с этими обязанными слугами на первых порах было очень много хлопот по архиерейским домам. Сделавшись казенными, крестьяне не хотели идти в холопскую службу к своим прежним вотчиникам, тем более, что для нее надо было отрываться от своего собственного хозяйства и пашни. Известно, что и в последнее время до эмансипации крестьян служба при монастырях и архиерейских домах заменяла для экономических крестьян солдатчину и неслась с большой неохотой. После издания штатов 1767 года эти невольные служители бегали из архиерейских домов и последние должны были прибегать для возвращения их к помощи полиции и военных команд. Так, например, случилось в Тамбовской епархии, где почти все служители взятые из вотчин, разбежались из архиерейского дома и возвращены были назад не ранее года при помощи совокупных усилий тамбовской и штатской воеводских канцелярий и военной команды, которая должна была силой принуждать их к повиновению. Прибавим ко всему сказанному еще то, что вместе с изданием штатов уничтожено было церковное тягло, вследствие чего архиерейские дома лишились важного источника своего дохода – именно сборов с церквей и духовенства. Архиереям приходилось отказывать себе во многих привычных расходах для того, чтобы сводить концы с концами в своем хозяйстве, а между тем век Екатерины был веком необыкновенной пышности, требовал от них вельможеской обстановки, громадных расходов за кареты, бархатные рясы, посохи, на гайдуков и вершников, на хоры певчих, наконец, на широкие и разорительные приемы всей губернской знати по праздникам. Все это было так принято в то время, так обязательно, и может-быть так нужно для поддержания начальственного величия и сильно поколебленного авторитета святительского сана, что архиереи один перед другим соревновали в пышной обстановке более, чем в прежнее лучшее для них время – вотчинного владения церкви. Мы ужа знаем касательно этого предмета несколько выразительных фактов из биографии Амвросия Зертис-Каменского и м. Платона. Даже такие архиереи, которые по своему характеру менее всего способны были к роскоши, должны были невольно удовлетворять вкусу времени. |
| Продолжим наши наблюдения за планированием Москвы в истории. Как бы ни критиковали императрицу Екатерину Великую за ее церковную политику, для Москвы и практически для всех русских городов эта правительница сделала исключительно много. В 1773 году в Москве случился чумной бунт, вымерла часть населения, дворяне покинули вторую столицу, на улицах творились разбой и грабежи. Доведенные жуткой болезнью до отчаяния, бунтовщики убили московского митрополита Амвросия (Зертис-Каменского). Эти события произвели сильное впечатление на немку Екатерину: те самые москвичи, с которыми она праздновала свое восшествие на престол в 1762/63 году, через десять лет зверски убивают московского митрополита. А позже начался Пугачевский бунт: весь волжский юг и Урал восстал на самое сокровенное — власть императрицы и ее наследника. Как известно, чтобы изменить настроение жителей, нужно изменить пространство вокруг них. Неизвестно, была ли знакома с этим принципом «матушка» Екатерина, но задуманная ею еще в 1760-х годах реформа городов получила новый виток развития. Результаты этой реформы и сегодня потрясают: было создано 264 новых города, все остальные получили новые регулярные планы и активно перепланировались в 1780-1790-е годы. Создание большого количества новых городов было связано принятым императрицей принципом: «нет уезда без города». Теперь каждый русский город имел центральную площадь с торговыми рядами, собором, ратушей, присутственными местами, домами губернатора и вице-губернатора (в губернских центрах), почтой, широкими улицами. Все городские кладбища выводились за городские границы. В связи с этим в Москве образовалось известное кольцо больших кладбищ: Пятницкое, Новодевичье, Донское, Даниловское, Калитниковское, Преображенского, Рогожское. Со временем площади и главные улицы мостились, устраивалось освещение. В Москве было положено начало созданию Мытищинского водопровода, а Ростокинский виадук императрица считала лучшим сооружением эпохи. Итак, Москва планировалась при Екатерине Великой. От чиновников к практикам |
|
|
