| И только одним сниму я с себя это пятно: если когда-нибудь опять же с меня начнётся у нас в отечестве 283 . И если от прямого противостояния советскому «дубу» уклонился матёрый «антисоветский телёнок», то что уж говорить про «официальных лиц»! Что было, то было; как сказали бы в Париже, «назвался шампиньоном – полезай в ридикюль». Когда руководимый А. Яковлевым журнал «Журналист» открыто поддержал Пражскую весну, в частности, в её борьбе с цензурой, это ему даром не прошло. В ту пору один из советских литературных мракобесов прославился фразой, что, прежде чем в Прагу, танки надо было ввести в журнал Твардовского «Новый мир». Солженицын вспоминает о том, как повёл себя в эти августовские дни редактор «Нового мира» А.Т. Твардовский. Верховоды СП (Союза писателей. – а. А.), чтобы шире и надёжней перепачкать круг писателей, в эти дни прислали А.Т. подписать два письма: 1) об освобождении какого-то греческого писателя (излюбленный отвлекающий манёвр) и 2) письмо чехословацким писателям: как им не стыдно защищать контрреволюцию? Твардовский ответил: первое – неуместно, от второго отказываюсь. Отлистайте сто страниц назад – разве это прежний Твардовский? Я ему, в сентябре: – Если это подлое письмо появится за безликой подписью «секретариат СП», можно ли рассказывать другим, что Вы туда не вошли? Он, хохлясь: – Я не собираюсь делать из этого секрета. (Три года назад: «нежелательная огласка»!..) – Я глубоко рад, Александр Трифоныч, что вы заняли такую позицию! Он, с достоинством: – А какую я мог занять другую? Да какую ж? ту самую... Ту самую, которую в этих же днях совсем неокупаемо, бессмысленно подписал «Новый мир»: горячо одобряем оккупацию! Гадко-казённые слова в соседних столбиках «Литературки» – одни и те же у «Октября» и «Нового мира»!.. Глазами чехов: значит, русские – все до одного палачи, если передовой журнал тоже одобряет ... Да, конечно, жали: не обычный секретариат СП, к которому уже привыкли, но райком партии (дело партийной важности!) звонил в «Новый мир» каждые два часа и требовал резолюцию. Замечешься! А Твардовского в редакции не было: он формально в отпуске. И Лакшин с Кондратовичем поехали к нему на дачу за согласием. |
| А через четверть века «светлый образ почившего» сильно поблёк, и в «осадке» осталась лишь пара анекдотов. – Юрий Владимирович, в Москве новый камерный театр открылся! – Да? И на сколько камер? – Юрий Владимирович! Кто ваш любимый поэт? – Пушкин. Это ему принадлежат строки: «Души прекрасные порывы!» Протопресвитер Виталий Боровой С 1959 г. сотрудником Отдела был о. Виталий Боровой, и нами, «семидесятниками», он воспринимался как живая легенда. Протопресвитер Виталий родился в 1916 г. в Минской губернии; после образования «белопанской Польши» учился в Виленской духовной семинарии, а с 1936 по 1939 гг. – на православном богословском факультете Варшавского университета. В 1920 г. ленинское правительство пыталось захватить Польшу, и в обозе Красной армии, пересёкшей польскую границу, находилось «советское правительство Польши» – разумеется, с участием бесстрашного рыцаря революции, председателя ВЧК Дзержинского. «Даёшь Варшаву! Дай Берлин!» – заливались песенники Первой конармии. «Даёшь Европу!» – вторили советские писатели. Первый наскок не удался, от Варшавы пришлось отступить. Когда Польша в 1920 г. не покорилась, не приняла привезённого в обозе оккупантов «советского правительства Польши», а организовала контрнаступление, Ленин поспешил заключить мир. Ясно, что поход Пилсудского на Киев в апреле 1920 г. – агрессия, хотя её формально прикрывал договор с Петлюрой. А как оценить, спрашивают польские историки, поход Тухачевского на Варшаву? После раздела Польши (пакт Молотова–Риббентропа, 1939 г.) Виталий стал учителем в родной деревне на Витебщине. 23 августа 1939 г. советские люди были поражены до глубины души, прочтя на первых страницах газет сообщение о прибытии в Москву министра иностранных дел Третьего рейха Риббентропа. На следующий день читатели газет могли познакомиться с текстом Договора о ненападении между Германией и СССР и полюбоваться на фотографию: улыбающиеся Сталин и Риббентроп, соединённые дружеским рукопожатием. «Правда» объявила пакт «инструментом мира», «мирным актом», который будет содействовать «облегчению напряжения в международной обстановке». В секретном дополнительном протоколе к Договору 2-я статья гласила: «Вопрос о том, желательно ли в интересах обеих сторон сохранение независимости Польского государства и о границах такого государства будет окончательно решён лишь ходом будущих политических развитий». В истории дипломатии есть мало документов так цинично провозглашающих намерение ликвидировать и разделить суверенное государство. |
| А ну-ка, за семью такими подписями – да двинуть в Самиздат! через два дня по Би-Би-Си! – со всеми танками не хватит лязга у наших на зубах – вхолостую пролязгают, осекутся! Но с надрывом накручивая ручкой свой капризный «москвич», я ощутил физически, что не подниму эту семёрку, не вытяну: не подпишут они, не того воспитания, не того образа мыслей! Пленный гений Шостаковича замечется как раненый, захлопает согнутыми руками – не удержит пера в пальцах. Диалектичный прагматик Капица вывернет как-нибудь так, что мы этим только Чехо-Словакии повредим, ну, и нашему отечеству, конечно; в крайнем случае, и после ста исправлений, через месяц, можно написать на четырёх страницах: «при всех успехах нашего социалистического строительства... однако, имеются теневые стороны... признавая истинность стремлений братской компартии к социализму...» – т. е., вообще душить можно, только братьев по социализму не следовало бы. И как-нибудь сходно думают и захлопочут искорёжить мой текст остальные четверо. А уж этого – не подпишу я. Зарычал мотор – а я не поехал. Если подписывать такое – то одному. Честно и хорошо. И – прекрасный момент потерять голову: сейчас, под танковый гул, они мне её и срежут незаметно. От самой публикации «Ивана Денисовича» это – первый настоящий момент слизнуть меня за компанию, в общем шуме. А у меня на руках – неоконченный «Круг», не говорю уже – неначатый «Р-17». Нет, такие взлёты отчаяния – я понимаю, я разделяю. В такой момент – я способен крикнуть! Но вот что: главный ли это крик? Крикнуть сейчас и на том сорваться, такого ужаса я не видел за всю свою жизнь. А я видел и знаю много хуже, весь «Архипелаг» из этого, о том же я не кричу? все пятьдесят лет из этого – а мы молчим? Крикнуть сейчас – это отречься от отечественной истории, помочь приукрасить её. Надо горло поберечь для главного крика. Уже недолго осталось. Вот начнут переводить «Архипелаг» на английский язык... Оправдание трусости? Или разумные доводы? Я – смолчал. С этого мига – добавочный груз на моих плечах. О Венгрии – я был никто, чтобы крикнуть. О Чехословакии – смолчал. Тем постыдней, что за Чехословакию была у меня и особая личная ответственность: все признают, что у них началось с писательского съезда, а он – с моего письма, прочтённого Когоутом. |
| В Женеве с 1973 по 1978 гг. подвизался архимандрит Кирилл (Гундяев). Очередной отъезд о. Виталия в Женеву состоялся после перемещения архимандрита Кирилла на должность ректора Ленинградской духовной академии. Однако возвращение о. Витастия из Швейцарии было сопряжено с тяжёлыми испытаниями, о которых поначалу знал только узкий круг посвящённых. Лишь после августа 1991 г. о. Виталий стал рассказывать о пережитом. В 1985 г. на Лубянке начался переполох: на Запад «свалил» шеф лондонской резидентуры Олег Гордиевский. Последовал ряд провалов по линии ПГУ (Первого главного управления) КГБ (внешняя разведка). Тогдашний шеф КГБ Виктор Чебриков бился в истерике; глава ПГУ генерал Владимир Крючков был в предынфарктном состоянии. Было решено отозвать в Москву «долгосрочников» и поставить их на следственный конвейер: не разложился ли, не завербован ли западными спецслужбами? Но о. Виталий, как «церковник», был «профилактирован» ещё весной 1984 г., попав в мелкоячеистый невод контрразведки. Он был вызван в Москву под благовидным предлогом, на несколько дней. Отправился в столицу налегке, без вещей, не подозревая, что ловушка захлопнется в аэропорту Шереметьево-2. Многократная выездная виза была аннулирована; о. Виталию было предписано оставаться в Москве и пока работать в ОВЦС. А вскоре последовал вызов в «органы». Но опального протоиерея пригласили отнюдь не в то зловещее здание, перед которым тогда высилась статуя «железного Феликса». Мы жили в украденном времени. Над Лубянкой долгое время тикали часы, которые ещё Железный Феликс утащил в своё время с колокольни закрытой лютеранской кирхи. Часы были сделаны немецкими мастерами, циферки были латинскими, так что мало кто из москвичей почувствовал разницу. Часики, кстати, до сих пор тикают над крышей этого Дома Без Вывески. За десятилетия существования ЧК – ГПУ – НКВД – МГБ – КГБ эта контора расширялась и захватывала близлежащие здания, пока в центре Москвы не образовался целый режимный микрорайон. (Центральный аппарат РСХА располагался в Берлине в комплексе зданий на Принц-Альбрехтштрассе, однако многие службы были разбросаны по всему городу, занимая 38 зданий). В один из таких «хитрых домиков» и был приглашён всемирно известный православный богослов. |
| Надо полагать, убрать статую Сталина особого труда не составляло. Труднее оказалось освободиться от сталинизма. К тому же из года в год ситуация осложнялась ещё и тем, что на него – на «местный сталинизм» наслаивались последствия советского застойного периода. А в сторонниках брежневских методов правления здесь недостатка не было. Вспоминает Владлен Кривошеев, с 1965 по 1968 гг. собкор «Известий» в Праге. – Не буду повторять про «социализм с человеческим лицом», порыв к демократизации – это общеизвестно. Напомню то, что забылось. Например, что до 1968 г. Чехословакия была единственной соцстраной, где не стояли советские войска – так повелось со времён Готвальда и, естественно, смущало наших генералов. Одновременно чехи были традиционно очень расположены и к России, и к СССР в целом. Исторические русофилы. С давних пор у них бытовало поверье: освобождение от немцев придёт с Востока, когда казацкий конь омочит копыто во Влтаве. Символическим подтверждением этого – бросок войск маршала Конева в мае 1945-го на выручку Пражскому восстанию. Уважение к СССР доходило до нелепостей: помню надписи в пражских ресторанах: «Советский ресторан – образец для нас!» (это для чехов-то!). Конечно, в 1960-е свободнее стали границы, усилился туризм, чехи ездили к нам, на всё уже смотрели трезвее, преклонение сменилось шутками, подковырками – но не более! До 1968-го на моей памяти – единственная неприятная выходка: какие-то юнцы раз сожгли советский флаг (их вывешивали везде и по любому поводу); скорее, дурное ухарство, чем политический акт. И вот – 1968-й. Восторженная атмосфера – как у нас в начале перестройки. «Антисоветские настроения»? Глупости, пражское руководство как раз рассчитывало, что Москва всё одобрит. Реформы? «Известия» публиковали материалы о них под рубрикой «Опыт друзей». В соседней Венгрии Кадар без лишнего шума реформы проводил куда более глубокие. «Атаки против СССР»? Дальше мелких газетных шпилек дело, поверьте, не доходило. Но чехам не повезло ещё и в том, что советским послом у них в то время сидел человек ограниченный и трусоватый. И из посольства летели в Москву панические, всё преувеличивавшие донесения... 271 |
| О тех августовских днях, «которые потрясли мир», вспоминает поэт-шестидесятник Евгений Евтушенко. Придя домой, я бросился к радиоприёмнику, и в него попал голос моего старого друга-журналиста Мирека Зикмунда, объехавшего со своим соратником Иржи Ганзелкой на чешской «татре» почти весь мир, включая станцию Зима, где они спали на сеновале моего дяди Андрея. – Женя Евтушенко, ты слышишь меня? – кричал Мирек. – Помнишь, как мы сидели с тобой у костра в твоей родной Сибири и говорили о социализме с человеческим лицом? Женя, почему же ваши танки на наших улицах? – Я пошёл за письменный стол и написал две телеграммы одну на имя Брежнева с моим протестом по поводу нашего вторжения в Чехословакию и другую – в чехословацкое посольство в Москве с выражением моей моральной поддержки правительству Дубчека. По пути на коктебельский телеграф я зашёл к Аксенову – показать ему телеграммы. Я еле разбудил его. Он с трудом продрал глаза и, когда прочёл, махнул рукой: – Всё это напрасно... и снова заснул мёртвым сном. Молоденькая телеграфистка, принимая от меня телеграммы, считала слова и боязливо приговаривала: – Ой, чего делается, чего делается... Она боялась не зря. Через три дня она прибежала ко мне вся в слезах и сообщила о своём увольнении за то, что приняла мои телеграммы. Я поехал в феодосийское КГБ и пригрозил им, что, если они не отстанут от этой ни в чём не повинной девчушки, я поеду в Москву и созову пресс-конференцию иностранных журналистов. – Мне, может быть, не сносить головы, – сказал я. – Но и вам тоже. Им пришлось замять дело. Когда я вернулся в Москву, началась бесконечная промывка мозгов. Запретили выступления. Разбили матрицы выходивших книг. Однажды ночью мы сидели в Переделкине с моей женой Галей и жгли так называемую нелегальную литературу, уверенные, что меня арестуют. Жаль, что сожгли. Потом от меня как бы отстали. Как бы... 280 «Органы» не тронули «властителя дум», – виновника «брожения умов». Из материалов «дела Яхимовича». В своих показаниях в период следствия испытуемый указал, что своими действиями он преследовал одну лишь цель – добиться того, чтобы восторжествовала правда, так как правду «надо сработать собственными мозгами, прощупать собственным сердцем, каждой клеткой своего тела». Свои показания испытуемый закончил стихотворением Евтушенко 281 . |
| 4 марта 1968 г. во всех католических храмах Праги было прочитано послание апостолического администратора городской епархии епископа Франсиско Томашека. В этом послании чешское церковноначалие требовало отмены существующего законодательства о религии и принятия новых законоположений, которые обеспечивали бы действительную свободу совести и свободу действия для Церкви. Во-вторых, требовалось ликвидировать государственные органы, осуществляющие контроль над деятельностью Церкви. В-третьих, – расширить возможность использования в религиозных целях радио, телевидения, прессы, издательств, обеспечить широкое распространение в стране религиозной информации. В-четвёртых, – предоставить Церкви право беспрепятственно воспитывать в религиозном духе детей, школьную молодёжь. В-пятых, – осуществлять неограниченную подготовку священнослужителей 272 . Франтишек Томашек, кардинал и до конца 1991 г. пражский архиепископ, умер 4 августа 1992 г. в возрасте 93 лет. Он родился в 1899 г. в моравском городе Студенка в семье учителя, в 1922 г. стал католическим священником, позже – профессором теологического факультета в Оломоуце. В 1949 г. он был возведён в епископский сан и назначен в Оломоуцскую епархию. Однако даже этот высокий сан не остановил коммунистов: в 1950-е годы Франтишека Томашека арестовали, как и сотни других священников. Три года он провёл в концлагере. Франтишек Томашек не поколебался и в трудные времена после возвращения из концлагеря, когда коммунистическая власть толкала католиков к компромиссу; некоторые епископы и священники, сотрудники организации «Pacem in terris», стали тогда ближе к коммунистам, чем к Церкви. После оккупации Чехословакии в 1968 г. Франтишек Томашек требовал от имени чешских епископов освободить представителей тогдашнего чехословацкого правительства, насильно увезённых в Москву. В 1977 г. Франтишека Томашека возвели в сан кардинала; в том же году он стал 34-м (с 1344 г.) пражским архиепископом. Во времена коммунизма кардинал Томашек активно защищал священников и прихожан, требовал соблюдения свободы вероисповедания, уважения человеческого достоинства. На Пасху 1987 г. он объявил начало «Десятилетней молитвы о духовном обновлении чешского народа». Позднее он активно протестовал против полицейского насилия над гражданами, почтившими в январе 1989 г. 20-ю годовщину самосожжения Яна Палаха. |
| Выслушав мое блеяние, митрополит смягчился и дал мне понять, что на сегодня он мною сыт, и я быстро убрался восвояси. Это было перед вечерней службой. Я прибежал на службу взъерошенный. Отец Александр, взглянув на меня, сразу все понял, сочувственно улыбнулся и спрашивать ничего не стал. В начале службы в алтарь зашел митрополит и, приложившись к престолу, занял одно из архиерейских мест в алтаре – у кресла с правой стороны престола. Было понятно, что архипастырь пришел просто постоять, помолиться в алтаре. Внешне он был спокоен, но после нашего с ним разговора я не мог отделаться от чувства, что на сегодня свой сердечный «отдел приема плохих новостей» владыка закрыл наглухо, и я бы не позавидовал тому, кто сунулся бы к нему с плохой новостью в это время. Это было предпразднство Успения. Тихая монастырская служба. И совершал ее только один священник в сослужении диакона, то есть вашего покорного слуги. Опять же, из двух клиросных монастырских хоров только один участвовал в этом богослужении, впрочем, как это бывало всегда на подобных службах. После окончания утрени, подозвав меня, митрополит благожелательным тоном, видимо, продолжая наш недавний разговор, сказал: «Хорошо, продолжайте служить в обители» – и направился к выходу. Я, проводив владыку до двери, постарался выказать мою искреннюю признательность за такое ко мне снисхождение, пытаясь заодно связностью слов уверить владыку митрополита, что русский язык для меня все-таки не иностранный. Кажется, на этот раз получилось, судя по улыбке адресата. Пастырский метод настройки Епископ Таллинский и Эстонский Алексий (Ридигер) Не знаю, кто повлиял или что повлияло на Архипастыря, что он, в ущерб своим планам, оставил меня диаконствовать в обители на неопределенный срок. На это у меня нет вразумительного ответа. Возможно, владыка Алексий до службы переговорил с матушкой Варварой, и ее слово стало решающим в моей диаконской судьбе в те дни. Конечно, льстивое воображение молодого диакона легко могло ввести меня в заблуждение на свой счет. |
| Перерыва в поставлении иерархической главы Русской Церкви, который имел место между смертью патр. Тихона и поставлением патр. Сергия, больше не бывало; после смерти последнего был поставлен патр. Алексий I (Симанский, 1877–1970), после его кончины – патр. Пимен (Извеков, 1910–1990); Однако лишь патр. Алексий II (Ридигер, род. 1929) под конец «перестройки» был избран в условиях достаточно свободных, чтобы можно было без оговорок говорить о выборах. Но для масс верующих само преемство было ободрительным знаком: «нам разрешили Патриарха». Весьма двусмысленным подарком Сталина православию было насильственное, с прямым участием карательных органов, присоединение к Русской Православной Церкви украинских греко-католиков (т.н. униатов) в 1946; неизбежным следствием этого не мог не стать агрессивный подъем униатства и его превращение в знамя западноукраинского национализма в недавние года. Если в прошлые века имело место использование государственного насилия и в пользу униатов (Польшей), и против них (Российской империей), то это было дурным, но естественным плодом идеологии «католических» и «православных» наций и государств; но когда о торжестве православия радело ГПУ, это как-то уж чересчур очевидно являло соединение несоединимого. Между тем, иерархи Московской патриархии перестали быть изгоями, стоящими вне закона, отлавливаемой дичью: им был предоставлен статус декоративного придатка к советской номенклатуре, обитателей особой резервации, вне которой они не имеют никаких прав, но которая поддерживается силой режима специально для них (и для демонстрации зарубежным посетителям!) как неотъемлемая отныне деталь на панораме режима. Когда при Хрущеве к концу 50-х гг. развернулась с новой силой антирелигиозная кампания, опять взрывали храмы, закрывали приходы, – корпоративный статус верхушки Московской патриархии уже не изменился и не мог измениться. Платой за все это были не только комплименты советской власти вообще, но и заверения перед всем миром, что положение верующих в СССР не оставляет желать лучшего и преследуемые «сидят за дело», а также систематические конформистские выступления по сугубо конкретным политическим поводам (скажем, с одобрением введения войск в Венгрию); даже позиция в собственно религиозных вопросах зависела от политических запросов властей, так что время «холодной войны» породило резко антиэкуменические и в особенности антиватиканские жесты 1948, а хрущевская «разрядка», – напротив, демонстративную активизацию в начале 60-х гг. |
| У бездуховного общества нет будущего: самодовлеющий культ потребления ведет в никуда” 9 декабря, 2008. Святейший Патриарх Московский и всея Руси Алексий (Ридигер) Главным соблазном я бы назвал утрату духовных устремлений. Говорить об “обществе потребления” как о великом достижении выгодно прежде всего крупным корпорациям, желающим расширить объем сбыта. Но у бездуховного общества нет будущего: самодовлеющий культ потребления ведет в никуда. Христос Спаситель сказал, что не хлебом одним будет жить человек, но всяким словом, исходящим из уст Божиих (Мф. 4. 4). Источник: www.mospat.ru – С начала своего понтификата Бенедикт XVI предупреждает Европу об опасности жизни без Бога и в отрыве от христианских корней. Разделяете ли Вы, Ваше Святейшество, эти опасения? – Судьба Европы неразрывно связана с христианством, ведь европейская культура органично впитала в себя христианские ценности. Сегодня же, имея в списке достижений нашей цивилизации шедевры искусства, научные открытия и технические новации, не будем забывать, что их появление стало возможным благодаря вкладу многих поколений европейцев, исповедовавших христианскую веру. Однако современная европейская цивилизация все чаще обращается к иным, нехристианским авторитетам, и это не может не тревожить. Происходит подмена понятий, из которых выхолащивается первоначальное содержание, а пустая форма заполняется иным смыслом. Например, признание ценности человеческой личности, которая в христианской традиции восходит к представлению об образе Божием и почитанию Личности Богочеловека, вырождается в защиту своеволия, нравственной распущенности и нигилизма. Не случайно современная европейская цивилизация иногда именуется постхристианской. Безбожники своими руками разрушают фундамент, на котором зиждется общеевропейский дом. – Вы думаете, что рост светскости и, следовательно, отвержение религиозности представляет опасность для жизни государства? Такой риск существует в России или больше в Европе? – Считаю, что понятие “светскость” и производные от него: “светское общество”, “светское государство”, “светское образование” – сегодня допускают слишком широкое толкование. При этом отношение к религии в таких светских государствах, как, например, Соединенные Штаты Америки, Великобритания, Дания, Турция и Израиль, – сильно различается. |
|
|
