| – Симон Азарьин и Иван Наседка склонны противопоставлять названных лиц в пользу Дионисия. Авраамий Палицын принадлежал к старшему поколению, годы его жизни ок. 1550–1626; до пострижения в монахи (ок. 1597 г.) Авраамий приобрел жизненный и деловой опыт на дворянской службе (в миру он носил имя Аверкия Иванова Палицына). Будучи монахом, Авраамий Палицын входил в монастырские власти (был келарем Соловецкого, затем Троице-Сергиева монастыря, заменял там же сосланного архимандрита Дионисия в 1618 г., и т. д.). Конецжизни он провел на Соловках. По опыту работы и по склонности к писательскому труду Авраамий Палицын принимал участие в составлении и рассылке патриотических грамот. Главным его сочинением стала «История», или «Сказание», об осаде Троице-Сергиева монастыря, работа над которым продолжалась в течение ряда лет. Были созданы по крайней мере три авторские редакции (последняя из них – Соловецкая). Это произведение получило широкую известность (оно сохранилось в 226 списках, как это установил Я. Г. Солодкин, наиболее глубоко изучавший творчество писателя-публициста). 593 Иже во время подобное Господъ Египту в прекормление Иосифа и Товию праведнаго в Вавилоне и Израилю... – Ссылка на ветхозаветные сюжеты: об Иосифе, который по-могал голодающим, продавая хлеб (Быт., 41, 56–57), и о Товии, который алчущим давал хлеб, на-гим одежду и погребал умерших и убитых ( Товит. 1, 17–18 ). 594 ...аще похваляемъ естъ о строении старйшина блудницъ, во отеческихъ книгахъ, – александръский Сергий – о спасении инокинъ нечистыми за чистых... – Автор ссылается на рассказ из Скитского патерика (см. упоминание в рук. XV в.: Арсений. Описание славянских рукописей библиотеки Троице-Сергиевой лавры. М., 1879. Ч. 3. С. 93). 596 ...указуя, которые царства и властельства за какие грхи и за неправды погибли, и которые государъства возвысилися Богомъ за какие правды и за какие добрые дла... – Возможно, здесь подразумевается политический трактат «Описание винъ или причин», называемый иначе «О причинах гибели царств», получивший распространение в русской литературе XVII, а потом и XVIII в. |
| е. описание собрания войск под Москвой). И вся беда в том, что по изложению Палицына эти два факта приведены в причинную связь. Но ведь Палицын писал не строго научное исследование, а просто писал летопись, в которой естественно одному факту уделяет больше внимания, чем другому, по личному расположению летописца, а расположение летописца – Палицына всецело было на стороне Троицкого монастыря; его-то влияние и значение в смутное время он преимущественно и описывает, не думая этим подрывать чьего-либо значения. Не говорить о чем либо не значит отрицать; так и у Палицына: если он не говорит о значении грамот Гермогена, то это не значит, что он намеренно отрицал их значение и также намеренно все приписывал Троицкому монастырю. 147 Кроме того, мы имеем в самом сказании Палицына доказательство тому, что почин Ляпуновского ополчения Палицын не приписывал Троицким грамотам. Так, гораздо раньше разбираемого места у него есть рассказ о собрании войска в России на польских людей (гл. 70), в котором говорится именно о Ляпунове 148 . А пред рассказом о сожжении Москвы он, между прочим, говорит, что поляки, заметив, что против них начинаются у русских замыслы, «непшующе вскоре от Рязани и от Казани и от иных городов много российского воинства, и по своему лукавому нраву умыслиша злое коварство над царствующим градом Москвой» 149 . Отсюда видно, что Палицын вовсе не приписывает почин и инициативу в восстании Ляпунова Троицким властям и их грамотам, потому что сам же говорит, что это восстание уже было грозно для поляков прежде, чем монастырь рассылал грамоты – еще тогда, когда не была сожжена Москва 150 . Что первые Троицкие грамоты, разосланные преподобным Дионисием, имели своею целию не вновь возбудить восстание, а только побудить уже двигавшееся к Москве ополчение идти скорее, а равно поддержать в нем патриотические чувства, – это доказывается и содержанием их. В печатном издании сказания Палицына говорится, между прочим, что грамоты эти указывали русским людям, как на пример для подражания, «на великих светил, во всей велицей России просиявших в посте, и идти немедленно к царствующему граду»; но в рукописных экземплярах Лаврском и Академическом вместо слов: в посте и ити написано: поспешите идти, что имеет больше смысла и потому, надо думать, вернее. |
| Итак, сходство фраз и текстов в послании князьям и в «сказании» Палицына не дают права решительно заявлять, что Палицын участвовал в его писании. Можно заподозрить участие Палицына в составлении послания на том основании, что он в то время, когда писалось оно, был, вероятно, в Москве. Ни откуда не видно, что он возвратился оттуда скоро; и послание же это писано, вероятно, в конце сентября или в начале октября, потому что в конце октября воеводы Трубецкой и Пожарский совсем помирились. Но если даже Палицын в то время и был в монастыре, то во всяком случае его участие в составлении послания могло быть только второстепенным, потому что несомненно, что составление и писание этих грамот и посланий и пр. велось в келье архимандрита Дионисия и под его непосредственным руководством. Мы можем, пожалуй, представить дело так, что Авраамий Палицын, возвратившись из под Москвы, или как иначе, сообщил Дионисию о происходивших там ссорах между ополчениями, а Дионисий поспешил написать князьям слово увещания. Весь строй послания вполне сходен по способу изложения главной мысли с известной защитительной речью Дионисия. В обоих этих сочинениях автор из свидетельств священного писания и отцев церкви выводит свои главные мысли. Это обстоятельство во всяком случае поважнее, чем случайное и не очень разительное сходство отдельных фраз, на основании которых хотят приписать послание Палицыну. Что в послании «нищии» (многие, а не один) «поклонение смиренно исправляют», то это не то значит, что оно писано не одним лицом, а только то, что оно посылалось архимандритом от всего монастыря, от всей братии, как и другие грамоты обители. Итак, мы думаем, что послание это написал преп. Дионисий по поводу новых слухов о вражде князей с целью примирить их 291 . Обращаемся к содержанию послания. При чтении его прежде всего поражаемся множеством текстов из священного писания и отчасти из св. отцов, что вполне согласно с предположением, что его писал преп. Дионисий, о котором известно, что он любил читать в келье подолгу священные книги 292 . |
| Заступление Голохвастова за Девочкина, обвиненного в измене, умысел отнять у Долгорукого городовые ключи дали повод смотреть и на Голохвастова как на участника в измене казначея, дали повод думать, что второй воевода хочет прибрать к своим рукам ключи для того, чтоб отпереть неприятелю вход в монастырь. Палицын прямо обвиняет Голохвастова в согласии с Девочкиным, говорит, что этот воевода снесся с врагами и назначил день, в который хотел предать им монастырь таким образом: когда осажденные сделают вылазку, Голохвастов хотел затворить ворота и предать вышедших на жертву полякам, впустив в то же время неприятеля другим входом в монастырь. Из связи рассказа Палицына выходит, что Девочкин, признавшись на пытке в собственной измене, обговорил соучастников, и в том числе Голохвастова: «Нетерпелив в крепких явился Иосиф, все потонку умышленное объявил, и странно было слышать треснутие думы иудиной. Не напрасно Оська Селевин отскочил; не одного его, но и четверых невежд поселян также послал за ним, полякам весь предался и других не мало прельстил. Его лукавству и второй воевода, Алексей Голохвастов, потаковник был и уже сослался» и проч. Но здесь должно заметить, во-первых, что сам Палицын ослабляет доверие к своим показаниям, умалчивая о подробностях, закрывая истину слогом витиеватым, выражениями темными; так, до открытия упомянутых грамот Долгорукого и старцев никто не мог догадаться о пытке, которой был подвергнут Девочкин и которую Палицыну благоугодно было обозначить словом крепкие: «нетерпелив в крепких явился Иосиф». Потом, если бы осажденные доведались об измене последнего каким-нибудь другим образом, то и Долгорукий, и старцы в своих донесениях в Москву не преминули бы довести об этом до сведения царя и Палицына, но в упомянутых донесениях ни слова не говорится об измене Голохвастова и о подробностях замысла, как их приводит Палицын. Долгорукий заключает свое донесение Палицыну о поведении Голохвастова следующими словами: «А к государю о том я до сих пор не пишу, потому что, по грехам, осада продлилась, и я здесь бессемеен; и если, Авраамий Иванович, осада еще вдаль продлится, то тебе бы пожаловать, о том государю известить, чтобы в монастыре святому месту какой-нибудь вред не учинился. |
| Напротив, Палицын скоро получает от Царя повеление, чтобы он вызвал в Москву для этого важного дела некоторых Троицких старцев, на которых указал сам Палицын, как на людей способных на замышленное дело. Результатом всего этого и было то, что 24 октября 1615 года 335 , Авраамий Палицын писал из Москвы «государевым словом» в Троицкий монастырь к архимандриту Дионисию и казначею Иосифу Панину, чтобы те присланы в Москву старцев Арсения Глухого и книгохранителя Антония Крылова «для государева дела, что правити книга потребник на Москве в печатное дело» 336 . Итак, по первоначальному намерению гражданской власти, предполагалось произвести исправление требника в самой Москве, хотя для этого, по указанию Палицына, и вызывались Троицкие старцы. Но этому намерению не суждено было исполниться. Из монастыря, по вызову Палицына, отправился в Москву Арсений, а об Антонии отписали, что он болен и не может явиться для государева дела: но за то вместо Антония отправился с Арсением подмонастырский поп села Клементъева Иван Наседка, Хотя нерасположенный к Наседке Арсений. а за ним и все исследователи заявляют, что Наседка явился в Москву «собою» (т. е.. самовольно) и «сам набился на государево дело,» но мы склонны думать, что он послан был архимандритом Дионисием взамен больного Антония. Раньше мы видели, что Наседка был усердным сотрудником во многих делах Дионисия, пользовался большим доверием и любовию последнего; тоже мы увидим и дальше. Кого-же естественнее всего было Дионисию отправить в Москву вместо заболевшего Антония, как не Наседку, человека испытанного им, который вместе с ним просиживал дни и ночи в келье за составлением патриотических грамот?! Итак, Арсений Глухой и Иван Наседка явились в Москву. Здесь они представились к боярину Борису Михайловичу Салтыкову, с которым и начались довольно длинные переговоры относительно предпринимаемого дела. Осторожный Арсений начал отклонять от себя дело, не без основания опасаясь от него худых последствий для себя. Он говорил Борису Михайловичу, что ему не под силу будет исправление потребника, потому что он «ни поп, ни дьякон, а в той книге все потребы поповские» 337 . |
| И не один Палицын, писавший о своей обители, вспомогаемой ее святым основателем и чудотворцем, писал в таком тоне: почти все писатели о смутном времени также повествовали о нем, то есть высоким тоном проповедников, призывающих к покаянию: это – основной тон сказателей того времени, показывающий серьёзное настроение их, но значительно не выгодный для истории, ибо современный историк желал бы от них больше точных и отчетливых сведений. Палицын в частности, – возвращаемся к нему – при его высоком положении в монастыре в должности келаря, при его опытности житейской и обширном знакомстве со многими людьми разных знаний, при осведомлениях для себя, постоянно их монастыря получаемых, мог бы написать историю осады гораздо больше фактическую и больше историчную, так сказать; но он предпочел употребить свой авторский талант на красноречивую проповедь и похвалу в честь преподобного Сергия. Таков его вкус и настроение. Ближе рассматриваемый как человек, Авраамий Палицын, был набожен и умен, но притом еще очень гибок и уклончив, чтó отразилось также в его Сказании: у него есть речи слишком растяжимые, общие; есть неопределенные намеки на кого-то и на что-то; иногда он скрывает свою мысль в широковещательной фразе, либо в резкой выходке сердитого проповедника. При всем том однако книга Палицына, повторяем, есть важный исторический источник и в отношении заключающихся в ней сведений об осаде монастыря, о внутреннем его состоянии, о подвигах монастырских сидельцев – воинских людей, иноков и слуг монастырских, с приведением более или менее точных данных хронологических, статистических, топографических: иные подробности у него как нельзя больше точны; иные же требуют проверки, дополнений и объяснений. Еще замечание – об отношении книги келаря Палицына к другим сочинениям о смутном времени или о деятелях того времени. 51-я глава ее, «о бою с князем Михайлом польских и литовских людей и русских изменников», т.е. о битве у Колязина монастыря почти буквально сходна с описанием той же битвы в «Сказании о рожении князя Михаила Васильевича» (Изборник из хронографов … А. |
| В то же время по письмам из Троицкой обители в Нижнем Новгороде начинается формирование второго земского ополчения. 1612 год – архимандрит Дионисий и келарь Авраамий Палицын неоднократно посылали в ставку князя Пожарского соборных старцев с просьбами ускорить поход земского ополчения к Москве. В конце концов, в ставку князя Пожарского с целью ускорить поход ополчения на захваченную поляками Москву отправился келарь обители Авраамий Палицын. А 14 августа князь Пожарский во главе основной части земского ополчения прибыл в Троице-Сергиев монастырь. Ополчение встало между монастырем и селом Клементьевым. 16 августа был совершен торжественный молебен и благословение земского ополчения архимандритом Дионисием на горе Волкуше. 18 августа – князь Пожарский выступил из Троицкой обители к Москве. В первой половине сентября началось волнение в таборе казаков, требовавших заплатить за службу. Из Троицкой обители казакам в залог были отправлены драгоценные церковные облачения и грамоты с молением не отходить от Москвы. Пристыженные казаки возвратили облачения в Троицкий монастырь. После освобождения столицы архимандрит Дионисий принял участие в торжественном молебне на Красной площади. В 1613 году в Земском Соборе от Троице-Сергиевой обители приняли участие архимандрит Дионисий и келарь Авраамий Палицын. В апреле новоизбранный царь был торжественно встречен братией Троице-Сергиева монастыря во главе с архимандритом Дионисием перед Святыми воротами. Около недели Михаил Романов прожил в Троице-Сергиевом монастыре. В мае 1616 года была освящена Успенская церковь в селе Подсосенье. «Лета 7124 (1616) месяца Мая в 12 день, на память иже во Святых отца нашего Епифания, освятися алтарь Пречистыя Богородицы честнаго ея Успения, при благоверном Царе и Великом Князе Михаиле Федоровиче всея Руси, при Митрополите Филарете, при Архимандрите Дионисии, при священнике Федоре». 5 ноября – жалованная грамота царя Михаила Федоровича Троице-Сергиеву монастырю на городок Радонеж с пустошами. 28 января 1617 года передача Радонежа была подтверждена новой жалованной грамотой. |
| Об этом волнении донесли Пожарскому. Тогда, по известию, переданному келарем Авраамием Палицыным, он обратился к нему; Авраам в то время совершал богослужение у Ильи Обыденного. Келарь взял с собою нескольких дворян, перешел на Замоскворечье, достиг острожка и, увидев толпу казаков, которая стояла над трупами литовцев, стал расточать им похвалы... «От вас, казаки, – говорил он, – началось доброе дело; вам слава и честь; вы первые восстали за христианскую веру, претерпели и раны, и голод, и наготу; слава о вашей храбрости и мужестве гремит в отдаленных государствах; на вас вся надежда; неужели же, братия милая, вы погубите все дело?». «Хотим, – кричали казаки, – умереть за православную веру; иди, отче, к нашим братиям-казакам в станы, умоли их идти на неверных; мы пойдем и не воротимся назад, пока не истребим вконец врагов наших!». Палицын поворотил к Москве-реке и против церкви Св. Никиты увидал толпу казаков, которые после боя ворочались в свой стан. И этим произнес он горячее слово. И этих он тронул своим словом. «Кричите, – говорил он, – Сергиев! Сергиев! Чудотворец поможет; вы узрите славу Божию!». Они отозвались все одним восторженным восклицанием: «Спешим пострадать за имя Божие! Сергиев! Сергиев!». Они поворотили к острожку на бой. Палицын достиг казацкого табора и увидал толпу упрямых; они пьянствовали и играли в карты. И этим Палицын произнес увещательное слово и вместе с тем обещал казну Троицкого монастыря, если они пойдут все отнимать острожек у св. Климента. Козаки покинули свои забавы, схватились за оружие; все за Палицыным закричали «Сергиев! Сергиев!» и пустились в бой. Так, если только доверять сказанию, которое передается самим тем, кто здесь играет столь блестящую роль, один человек нравственною силою своей личности и своего слова спас тогда русское дело. Босые, оборванные, с оружием в руках, летели казаки и призывали имя св. Сергия. Темное облако дыма покрыло борцов; восторженные крики были слышнее ружейных выстрелов. Тогда Минин сказал Пожарскому: «Князь, дай мне войска; я пойду». «Бери, коли хочешь», – сказал предводитель. Минин, человек малоискусный в ратном деле в сравнении с опытными воинами, взял с собою передавшегося поляка Яна Хмелевского да три сотни дворян, перешел реку, ударил на две роты, которые стояли у Крымского двора. Одна была пешая, другая – конная; побежали обе; конная смяла пешую. В этой схватке перед глазами Минина был убит племянник его, бывший с ним в ополчении. По почину Минина московские люди бросались на Замоскворечье. «Бой разыгрался, – по выражению летописца, – зело великий и преужасный». В полдень казаки достигли литовского обоза, отрезали и захватили четыреста возов с запасами. 170 |
| II, 242, § II и с таким-то количеством таких-то сообщников и хотел будто бы Девочкин предать Полякам монастырь! Правда, Палицын прибавляет, что казначей «и иных не мало прельсти». Но несомненно, что он или присочиняет тут, или повторяет чужое присочинение: если бы были другие сообщники, то он не преминул бы назвать если не всех, то некоторых, чего он вовсе не делает. О Голохвастове Палицын говорит, что он был потаковником лукавству Девочкина (ibid.). Но это просто глупо. Если Голохвастов знал про замысел казначея предать монастырь Полякам и не доносил на него, так он был вовсе не потаковник только, а такой же изменник. Но и представлять дело так, чтобы Голохвастов знал про замысел Девочкина, но не участвовал в замысле и не доносил на него, совсем нелепо. Если он знал про замысл Девочкина и не доносил на него, так он должен быть представляем его прямым сообщником, но чтобы Голохвастов был сообщником Девочкина – этого вовсе не решается утверждать и Палицын. Если бы казначей намеревался предать монастырь Полякам, то он, конечно, сносился бы с Сапегой, а если бы сносился, то об этом непременно были бы записи в дневнике Сапеги. Совершенное отсутствие таких записей в дневнике Сапеги служит решительным доказательством, что обвинение на Девочкина, будто он хотел предать монастырь Полякам, было клеветой на него (о бегстве к Полякам Осипа Селевина записано в дневнике Сапеги, но при этом вовсе не прибавляется, чтобы он прислан был казначеем). Что в Троицком монастыре чуть не во все время осады происходили большие смуты – относительно этого мы имеем глухие известия, но чт( было их причиной и в чем они состояли – относительно этого нам совсем недостает сведений. Зимой 1608–1609 гг. житничий монастыря Симеон писал в Москву Палицыну: «У нас, государь, поноситца (ходить слух), что государю (царю) изнесли и тебе, что бутто Митю (какого-то неизвестного) пьяным делом убили, и то солгали: убили ево на первом часу дни, а убили, государь, миром всем неведомо про што, и тем ныне многие безделники хвалятся, хто с кем размолвит: быть де тебе также поволочену за ноги, что и Мите; и смуты, государь, у нас творятца великие» (см. |
| То обстоятельство, что Иван Наседка говорит, что он писал грамоты от властей ничуть не доказывает, что грамоты эти составлялись всеми властями, подобно тому, как поименование во всех рассылаемых грамотах имен Дионисия, Авраамия и других лиц не может служить доказательством, что все эти лица трудились вместе в составлении грамот: это ничто иное, как известная официальная форма, по которой во всех бумагах, выходящих из монастыря, должно помещаться и имя келаря, как лица значительного и первого после архимандрита. «Не в том дело, справедливо говорит Голохватов, от чьего имени были писаны грамоты, а кем, чей был труд в составлении их. Если честь этих воззваний относить ко всем тем, кто поименован в заглавии их, то ее разделять будут с архимандритом Дионисием не только келарь Авраамий и соборные старцы, но сомнительные патриоты Василий Сукин и Андрей Палицын, вместе с Авраамием бывшие в посольстве под Смоленском и оттуда уехавшие» 181 . Итак, нужно признать, что составление и писание грамот принадлежит труду Дионисия, велось под его непосредственным руководством и наблюдением – в его келье; участие в этом деле Палицына было незначительно, иначе нечем объяснить, почему современники, подробно говоря о патриотических воззваниях Дионисия, воздавая ему за то хвалу, упоминая даже помощников его и главных переписчиков, не упоминают о Палицыне, кроме одного места, где упоминается о нем, так сказать, только мимоходом. Да и то нужно сказать, что Палицын был тогда занят, по известиям современников, разъездами в Москву и другими делами; сама должность его – келаря была очень хлопотливою должностью, требующею больших трудов: сколько было во владениях монастыря различных вотчин, а все они были под ближайшим ведением келаря. Потому-то Палицыну даже некогда было просиживать в келье Дионисия по целым дням и ночам, что было удобно для Наседки, прямые обязанности которого были не обширны. Мы думаем, что Палицын, больше обращаясь с начальниками ополчения, чаще бывая в Москве, мог служить Дионисию в писании грамот косвенно, сообщая ему о случившемся под Москвой. |
|
|
