| Передавал вышеупомянутый скитский иеромонах отец Венедикт: г-жа А.Д. Карборьер была тяжко больна и лежала на одре несколько дней не вставая. В одно время она увидела, что старец Амвросий входит в ее комнату, подходит к постели, берет ее за руку и говорит: «Вставай, полно тебе болеть!» И потом из виду ее скрылся. Она в то же время почувствовала себя настолько крепкой, что встала от болезненного одра своего и на другой день отправилась пешком из города Козельска в Шамордино (где проживал тогда батюшка) поблагодарить его за исцеление. Батюшка ее принял, но разглашать об этом до кончины своей не благословил. Упомянутый выше монах Гавриил передал рассказ шамординской монахини Анастасии Карповой, скончавшейся несколько лет тому назад. У одного богатого помещика служил за жалование бедный дворянин, имевший большую семью. Когда же помещик продал свое имение, новый владелец отказал дворянину в занимаемой им должности, и положение его сделалось очень затруднительным – нечем было жить и содержать себя и семью. Возложивши всё упование на Бога, бедняк решился идти за советом в Оптину, к батюшке отцу Амвросию. Вскоре затем видит он в окно какого-то странника в монашеской шапке и с палочкой. Любил он принимать странников и поэтому тотчас пригласил его к себе. Угостил чем Бог послал, рассказал свое горе, упомянул и о том, что собирается к старцу Амвросию. Странник сказал, что отец Амвросий переехал из Оптиной в Шамордино, и посоветовал ему не откладывать своих сборов; сказал еще при этом, что если он будет медлить, то не застанет отца Амвросия. Посидевши, странник пошел в путь. Но так как смеркалось, то хозяйка посоветовала мужу догнать его и пригласить переночевать у них. Но странника ни на дворе, ни на улице не оказалось, и нигде найти его не могли, что их очень тогда удивило. Вскоре дворянин пришел в Шамордино и, к великому своему удивлению, увидевши старца Амвросия, признал в нём того самого странника, который незадолго перед тем посетил их дом. Дворянин упал ему в ноги и намеревался было рассказать ему о том, как он видел его в своем доме в виде странника, но старец сказал: «Молчи! Молчи!» Затем, указав на какую-то барыню, стоявшую тут же в его приемной келье, сказал: «Вот у ней будешь служить – и успокоишься». |
| Огонек любви Божией всё ярче и ярче разгорался в сердцах батюшкиных крестниц. Им жить оставалось немного, но они не боялись смерти. Не раз они говорили своим няням: «Мы не хотим жить дольше 12 лет; что хорошего в этой жизни». Думается, что о своей близкой кончине они предупреждены были старцем и через духовные наставления заранее подготовлены были к сему. Между тем такая жизнь девочек не понравилась их родителю, проживавшему с своей второй женой в Калуге и, кстати, заметим, не имевшего от нее детей. Он вознамерился взять их к себе и определить в пансион. Им руководила в этом деле главным образом та же мысль, которая смущала и его мать, покойницу Ключареву: детям придется вращаться в свете, потому и необходимо дать им светское воспитание. Старец Амвросий, которому молодой Ключарев объяснил свое желание, не противоречил сему. По его благословению и содействию девочки определены были в Орловский пансион, где начальницей в то время была некая сердобольная благочестивая и преданная старцу Амвросию особа г-жа Чибисова. Проучившись зиму, они должны были на летние каникулы выбыть из пансиона. Отец намеревался взять их к себе, чтобы начать знакомить их с светской жизнью, и уже нанял для них дачу. Но всё это не по сердцу было благочестиво настроенным малюткам, и они всей душой рвались в Оптину под крылышко своего крестного батюшки отца Амвросия, которого любили безграничной любовью. И Всеблагий Господь внял их детским сердечным желаниям, и так устроил, что они, с дозволения своего же родителя, предварительно приехали в Оптину повидаться с батюшкой. Это было весной 1883 года. Но, прибывши в Оптину, девочка 31 мая вдруг обе заболели дифтеритом, сначала одна, а потом другая, и чтобы не заражались более одна от другой постигшею их болезнью, были разъединены – одна лежала в одной комнате, другая в другой. Обе напутствуемы были исповедью и причастием Святых Христовых Таин и, видимо, приближались к концу. Пока были в силах, часто писали к батюшке записочки, в которых просили его святых молитв и благословения. |
| Время текло своей обычной неудержимой чредой, и уже давно настала пора родителям Александра позаботиться о его школьном образовании, которое почему-то несколько оттянулось. Мальчику минуло уже лет 12, когда родитель его включил в первый класс Тамбовского духовного училища. Бедность и неприглядность старой духовной школы, равно как и недостаточность в приемах преподавателей и в преподаваемых науках, не мешали даровитому мальчику хорошо заниматься своим делом 6 . По-прежнему он всегда был весел и любил детские игры, без упущения, впрочем, заданных ему уроков. Последнее еще объясняется и тем, что в те былые времена наставники духовных училищ обращались с воспитанниками очень строго. Из училищной жизни Александра ничего особенно замечательного не известно. Передавал только старец по временам один рассказ о каком-то училищном портном, делавшем для мальчиков платье, что ласковое обращение последнего очень было ему по сердцу. «Когда я был мальчиком, – так говорил он, – был у нас общий портной. Я был высоконький, и он меня всё Сашей звал; других же моих товарищей так ласково не называл. Признаюсь, меня это очень затрагивало». Случай в сущности, почти не имеющий значения, но для Саши, проведшего всё время юности среди не очень расположенной к нему семьи, и эта ласка портного была очень приятна. Не по этому ли отчасти поводу у покойного старца сложилось что-то в роде поговорки: «От ласки у людей бывают совсем иные глазки». В июле 1830 года Александр Гренков, как один из лучших учеников, назначен был к поступлению в Тамбовскую духовную семинарию. В семинарии, как и в училище, благодаря своим богатым способностям, он учился очень хорошо. Наука давалась ему легко. Сказывал его товарищ по семинарии 7 : «Тут, бывало, на последние копейки купишь свечку, твердишь, твердишь заданные уроки; он же (Гренков) и мало занимается, а придет в класс, станет наставнику отвечать – точно как по писанному, лучше всех.» Имея посему в своем распоряжении много свободного времени и обладая от природы веселым и живым нравом, он и в семинарии склонен был к увеселениям. Любимым развлечением Александра Михайловича было поговорить с товарищами, пошутить, посмеяться, так что он всегда был, так сказать, душею веселого общества молодых людей. |
| Передал три рассказа монастырский монах Гавриил. 1. У одной моей родственницы мещанки была дочь девица, которая ходила в Оптину пустынь и была на благословении у старца отца Амвросия, прося его святых молитв, чтобы Бог послал ей жениха. Батюшка ей ответил, что жених у нее будет, но только не молодой, лет сорока. Действительно, к дочери ее присватался жених лет сорока, и свадьба была совершена. Это было в 1869 году. 2. В селе Перевесове Ефремовского уезда жили две девушки-родственницы. Семьи их имели хороший достаток. Одна, постарше, решилась не выходить замуж, а другая ждала жениха. Между прочим, пошел ей уже 24-й год, а жениха все не было. Решились обе они пойти в Оптину к батюшке отцу Амвросию спросить его о том, как им жить. Старшей батюшка благословил оставаться девушкой и учиться грамоте, а младшей сказал, что ей приищется жених, и притом еще молодой. Так и случилось. Первая осталась девицею, а вторая вышла замуж за молодого человека. 3. Рассказывал (вышеозначенному монаху Гавриилу) покойный Оптинский монах Александр, бывший гостинник. В городе Новосиле, откуда и сам он родом, был один из лиц духовного сана, который почему-то вообще недолюбливал монахов. Но жена его, имея веру к старцу отцу Амвросию, иногда приезжала в Оптину тайком от мужа. Случилось, что в доме их появилось такое множество крыс, что почти невозможно было в нём и жить. Муж послал свою жену к какому-то заклинателю, чтобы он своими заговорами отогнал от их дома крыс, но жена, не заставши дома заклинателя, отправилась в Оптину пустынь к старцу Амвросию. В то время как она подходила к келье старца, он, увидавши ее, подозвал к себе и сказал: «А что, крысы тебе еще не отгрызли нос?» Упала она старцу в ноги и рассказала, что действительно крысы их одолели, и что она нарочно приехала к нему просить его святых молитв об избавлении от постигшей их напасти. Старец постарался ее успокоить. Возвратившись домой, она узнала от своего мужа, что в ее отсутствие крысы внезапно исчезли из их дома, повинуясь заговору заклинателя. Но когда она рассказала ему, что не заклинатель выгнал крыс, а святые молитвы старца Амвросия, у которого она была, муж ее раскаялся в своем заблуждении и с тех пор начал почитать батюшку отца Амвросия и вообще благоволить к монахам. |
| Не всегда, впрочем, так свободно и без отягощения обращался и беседовал старец с посетителями. Часто он не только утомлялся, но и переутомлялся, особенно если, как нередко случалось, с утра чувствовал себя нехорошо. Так, например, писал он одному лицу: «О здоровье своем не знаю, как и сказать тебе. Писал тебе о тяготах. И я, особенно последние три недели, чувствую какую-то тяготу в теле, так что по утрам с трудом разламываюсь, чтобы взяться за обычное многоглаголание с посетителями; и потом так наглаголишься, что едва добредёшь до кровати в час или более. Вот ты и суди и рассуди прю мою с человеки праведными и неправедными. На лбу ни у кого не написано, кто он таков, а говорит, что ему потолковать нужно, и не хочет знать, что мне недосужно, да и от немощи и усталости это очень натужно. Есть пословица: как ни кинь, всё выходит клин. Не принимать нельзя, а всех принимать нет возможности и сил не достает» 106 . Преподав через силу благословение, старец направлялся к себе для отдохновения. Народ, по обычаю, толпился около него; подымался шум и суматоха; некоторые хватались за края его одежды, чтобы сказать «словечко». Старец едва выбирался из толпы, нередко оставляя в руках народа и верхнюю свою меховую ряску, которую уже после келейники приносили ему в келью. А тут еще бывали иногда самолюбицы, которые всячески домогались, чтобы старец выделял их из других, оказывал бы им особенное внимание, в противном же случае очень оскорблялись на него. Так, однажды истомленный старец с потупленным взором едва бредет среди толпы народной, а вслед его слышится чей-то голос: «Этакая злоба! Прошел и не взглянул». Бывали, хотя весьма редко, и такие дни, в которые старец после обеда вовсе не отдыхал, может быть, потому, что чувствовал в себе довольно сил обойтись без отдыха или просто так не спалось. Тогда он звал к себе писаря и диктовал кому-нибудь письмо. Таким образом, у него минуты одной не проходило в праздности. Во время отдыха старца уже никто не беспокоил. Народ уходил на гостиницу. Двери кругом запирались – и в хибарке, и в скиту на парадном крыльце. Тут еще продевался засов с надписью келейника о. Михаила: «Просим шламбом не вынимать». После краткого полуденного отдыха, часа в три, старец был опять на ногах и, если чувствовал здоровье свое порядочным, опять шел к посетителям толковать; если же был слаб, принимал народ в келье отца Иосифа, лежа на его койке. Тут он среди толков с народом и чай пил часов в пять вечера. И опять, и опять принимал и толковал, толковал и принимал. Так как в продолжение дня в кельях старца постоянно толпился народ и многие приходили к нему с грязными ногами, то столько нанашивали ему в келью грязи, что на другой день младший келейник долго-долго, бывало, трудится над очищением ее. |
| И для людей со здоровыми желудками бывает иногда ощутительна недостаточность питания такою пищею, для отца Амвросия же с испорченным болезненным желудком это было тем паче. Однако он не переставал, когда имел возможность, вместе с братиями ходить в трапезу. Итак как он еще, при болезненности желудка, не в старых летах лишился зубов в верхней челюсти, то и стеснительно было для него кушать с братиями из одного блюда. А потому, по благословению старца отца Макария, когда братия садилась в трапезе за стол, отец Амвросий шел в кухню, куда вела дверь из трапезы, и там в особой маленькой комнатке, где хранилась скитская посуда и резался хлеб, в одно время с братиями садился кушать. Для смягчения же довольно грубой постной пищи он имел продырявленный, наподобие терки, ковш, сквозь который предварительно и протирал подаваемую в блюде пищу, например щи или горох. Иногда же по крайней нужде готовил у себя в келье картофельный суп 70 . Чай пил каждый день. Впоследствии, будучи главным старцем, он нередко говаривал: «Счастлив тот монах, который может довольствоваться трапезною пищею». Это, конечно, потому, что у монаха, готовящего для себя отдельно пищу, по этому самому пропадает очень много времени, которое он мог бы употреблять с пользою для своей души. Послушание его к своему старцу, батюшке о. Макарию, как и всегда, было беспрекословное. Вышеупомянутый отец игумен Марк, как увидим ниже, относившийся к иеромонаху Амвросию как к старцу и потому часто посещавший его, пишет: «Казалось, что у отца Амвросия не было своей воли в распоряжении даже келейными мелочными вещами, а во всём воля старца, и во всём давался им отчет старцу отцу Макарию; как он мне однажды лично выразился: в этой вещи, даваемой тебе, нужно дать отчет старцу». В отношении же общих скитских послушаний теперь старцем Макарием поручались иеромонаху Амвросию, сообразно с его саном и возрастом духовным, приличные занятия. Пребывая в отдельном от старца Макария корпусе, он ежедневно ходил к нему, когда дозволяло здоровье, и здесь, во-первых, усердно помогал старцу в обширной переписке с искавшими от последнего пользы духовной; а во-вторых, вместе с другими 71 , занимался приготовлением к изданию святоотеческих и других душеполезных книг, каковых до кончины старца Макария было шестнадцать изданий. |
| Но еще более придавало силы советам обоих старцев то, что они, как упомянуто выше о старце Леониде, не только в книгах изучили, но и деятельно правильно проходили духовную жизнь. Таким образом, обладая опытной духовной мудростью, старец отец Леонид изобильно преподавал свое учение другим и, не стесняясь никакими человеческими соображениями и опасениями, во всяком случае, где только требовалось, просто, прямо, открыто и искренно возвещал слово истины, не заботясь наперед об изысканной учтивости, смягчении выражений и о том, кому что сказать; а говорил и действовал без приготовления, по духовному чувству, или внушению Божиему, и почти со всеми обращался на «ты». В разговоре старца замечалась какая-то резкая особенность, только ему одному свойственная. Совокупляя духовную силу слов Писания с краткословным, но выразительным русским народным наречием, он попеременно растворял одно другим, где находил это полезным. Понижая и возвышая тон речи, иногда же по мере надобности изменяя и самый голос, он сообщал слову своему особенную силу, так что оно падало прямо на сердце, производя в каждом приличное действие: одного утешало в скорби, другого возбуждало от греховного оцепенения, одушевляло безнадежного, разрешало от уз самого отчаяния, заставляло повиноваться и веровать неверующего; сказать кратко – могло человека плотского обратить на путь духовной жизни, конечно – искренно ищущего сего. По временам старец растворял простую речь свою шутливостью, доходившей иногда даже как будто до полуюродства, которое вполне описать и изобразить почти невозможно и, во всяком случае, неудобно. Так что и близкие к старцу люди, смотря на его по-видимому неуместные поступки и слушая его как будто неприличные речи, увлекались иногда помыслами лукавого врага и начинали иметь о нем невыгодное мнение. Одна из таковых, преданная старцу отцу Леониду дочь священника, каялась перед ним, говоря: «Простите меня, батюшка, я иногда смотрю на вас как на человека святого; а иногда помысл мне говорит, что вы колдун». |
| Приводили к старцу отцу Леониду и многих бесноватых. Было также немало и таких, которые прежде сами не знали, что они одержимы бесом, и только в присутствии старца по обличении им таившейся в них прелести начинали бесноваться. Так нередко бывало с теми из мирских неразумных подвижников, которые, пришедши к старцу, сами открывались ему, что они носят вериги, а вместе с тем жаловались, что не обретают душевного мира. Оказывалось, что, проходя самопроизвольно суровые телесные подвиги, они не переносили со смирением ни ниспосылаемых от Бога скорбей, ни укоризненных слов от людей и, удручая тело свое веригами, в душе питали вражду и злопамятность против оскорбителей, увлекаясь самомнением, и вообще нисколько не заботились об очищении сердца от страстей, доходя иногда таким образом и до прелести. С таких безрассудных подвижников отец Леонид приказывал снимать вериги 54 , научая их, что чрезмерные телесные подвиги без смиренномудрия и духовного рассуждения не только не приносят пользы, но и вредят ревнующим о своем спасении и что христиане прежде всего должны обращать внимание на необходимейшие и обязательные для всех евангельские заповеди Господни, без соблюдения которых спастись нельзя. Когда же по воле старца вериги снимались, на некоторых из закованных ими нападало беснование. На всех таких страдальцев старец возлагал епитрахиль и читал над ними краткую заклинательную молитву из Требника, а сверх того помазывал их елеем из лампады или давал им оный пить. Вследствие сего было очень много поразительных случаев исцелений. Некоторые тогда говорили, а может быть, скажут и теперь: да это не трудно, и всякий может помазать елеем и прочитать заклинание. В ответ на такое их возражение можно напомнить пример сыновей иудея Скевы, которые начинали было, по примеру святого апостола Павла, изгонять бесов именем Иисуса Христа: Иисуса знаю, – ответил бес, – и Павла свем, вы же кто есте? ( Деян.19:15 ). Победа над бесами одержана была отцом Леонидом, конечно, после победы над своими страстями. |
| По пути из Орла в Санкт-Петербург отец Макарий имел утешение заехать в Оптину пустынь (находившуюся в полуверсте от большого Киевского тракта) повидаться и проститься, а кстати и посоветоваться со своим духовным наставником и другом старцем отцом Леонидом. По прибытии же в столицу он вскорости со скорбью писал к старцу: «Вижу себя весьма неспособна к распоряжению по части экономической, а паче когда все еще не устроено. И что будет далее со мной, не знаю; но буди воля Божия!» В дальнейших же своих письмах из Петербурга к старцу отцу Леониду отец Макарий постоянно выражал скорбь души своей о лишении пустынного жительства и о тяжести постоянного пребывания в молве и попечениях града, столь несогласных с его душевным устроением. Наконец на возвратном пути из Петербурга, заехав опять в Оптину пустынь, отец Макарий уже испросил дозволение у старца своего отца Леонида и согласие отца настоятеля Моисея на перемещение его в оптинский скит. Он подал прошение о сем оптинскому отцу настоятелю, прося его дать оному ход, когда найдет сие удобным; а сам возвратился в Площанскую пустынь и, предавшись в волю Божию, спокойно ожидал, что речет о нем Господь. Между тем он был представлен в числе трех кандидатов к занятию должности строителя Площанской пустыни, так как настоятель ее отец Маркеллин давно уже был безнадежно болен. Но отец Макарий, испытав всю тяжесть должностных скорбей, не желал этого назначения; ибо в мыслях своих уже решился жить и подвизаться вместе со своим старцем и наставником духовным отцом Леонидом и во всем подчиняться его воле и руководству. Дело о переводе иеромонаха отца Макария из Площанской в Оптину пустынь тянулось почти целый год, и только в 1834 году 14 апреля получил он указ из духовной консистории, которым исполнялось его давнее желание. Слезно простился он с обителью, под сенью которой прожил более 23 лет, и, воздав благодарение Царице Небесной, покрову Которой вручал себя в этом деле, поспешил в оптинский скит на соединение с любвеобильным своим старцем отцом Леонидом. |
| " Теперь все доказано, – сказал преосвященный. – Я счастлив, что имею случай с вами заняться». Взявши меня за руку, ведет в кабинет и спальню и приказывает мне расположиться по-домашнему. Сам снимает с меня камилавку и рясу, и сам же указал на все удобства для старика. Этого дня был обед у владыки весьма скромный, вероятно, всегдашний для него одного; а в следующие дни, более недели, уж чем-чем он меня ни угощал. Но прежде спросил: «Что вы, отец Леонид, кушаете то и то?» Отвечаю: «Ваше преосвященство, я человек ядца и винопийца». – «О, это, значит, наш брат!» Келейнику: «Подавай все» (конечно, рыбное). Сам мне накладывает и наливает. Говорю: «Помилуйте, ваше преосвященство, ведь это много». Владыка: «Вы мне ненадолго достались; вот отправитесь в скит, там поститесь себе как угодно, а теперь пусть ваша косточка наливается мозжечком». И так я пробыл в архиерейских покоях более недели. В это время владыка до того ко мне благорасположился, что, отпущая меня и благословляя в обратный путь, прощался со слезами». Старца Леонида сопровождал в это время в Калугу один из близких его учеников, отец Павел (Тамбовцев). Когда старец задержан был владыкой в своих покоях, Тамбовцев жил в гостинице и ежедневно с возрастающим страхом и недоумением расспрашивал о старце и только получал ответ, что старец находится в архиерейских покоях, как редкий гость. По возвращении батюшки в скит все его приверженцы были в великой радости. Сам же старец суток двое по приезде ничего не ел, отговариваясь тем, что сыт от архиерейского угощения. На второй день его приезда, – продолжает иеросхимонах отец Антоний, – я в первый раз имел счастие за всю мою прошедшую жизнь быть им принятым и отечески обласканным, быв утомлен как странник полугодичным путешествием по разным монастырям. Потом старец приказал мне побыть в скиту, где я готовился к принятию Святых Христовых Таин и сподобился быть его духовным сыном. На первый раз я стеснялся рассказать ему, что мог слышать в валаамской гостинице от двух странников из Оптиной пустыни о ските и о батюшке, а в другое и третье свидание он сам высказал мне все следующим порядком: «Ну что же ты в странствии полезного для себя приобрел?» – так начал он. |
|
|
