| Через час мы пустились в обратный путь домой к сыну. На станцию (в 10 верстах от имения) мы прибыли 3 июля, в 4 часа утра. Кучера, ожидавшие нас с экипажами, передали нам, что страдания нашего сына с нашего отъезда всё усиливались и состояние его здоровья ухудшалось с каждым днем; особенно 2 июля он страдал невыносимо, и крики его раздирали душу каждого, до кого они доносились. Сна не было целый день, также как и две предыдущие ночи, и силы больного совсем упали. Учитель и няня собирались уже послать в Москву за доктором, когда получена была наша телеграмма о нашем возвращении из Оптиной. С невыразимым трепетом и сердечной тоской мы поехали со станции. Я бессознательно относилась к окружающему. Внутри у меня как-то всё замерло; какое-то страшное чувство стало закрадываться в душу и овладело мною. Мне не верилось, что ему может быть хуже, а вместе с тем я боялась, что он умрет, что таким образом прекратятся его мучительные страдания и что к этому относились слова батюшки: «всё пройдет». Вдруг, за две версты до нашего имения, мысли мои были прерваны внезапной остановкой нашего экипажа. Воспитатель нашего сына на всём скаку подъезжал к нам, и в эту минуту я подумала, что, верно, всё кончено и его уже нет на свете... Но воспитатель Г.М., которому больной наш был поручен, объявил нам с необычной радостью, что с больным нашим сыном произошел какой-то необыкновенный случай, или кризис (так он назвал), и что он в настоящее время совершенно здоров. – «Здоров?» – Ушам не верилось. – «Да, – повторил он, – слава Богу, Дмитрий совершенно здоров». В коротких словах он передал нам, как чудесное выздоровление совершилось. После мучительных проведенных суток (2 июля) умирающий мальчик, изнуренный и разбитый, заснул вдруг крепким сном – в 11 часов ночи (со 2 на 3 июля), и сон его был тих и покоен. Таким образом он проспал до четырех с половиною часов утра (3 июля). Когда он проснулся, то был совершенно здоров, бодр и силен. Течь из уха прекратилась, и слух вернулся; осталась только бледность. |
| В особенности он деятельно помогал старцу в переложении Лествицы с древнеславянского, во многих местах темного наречия, на упрощенный, удобопонятный новославянский язык. И так как печатание славянской Лествицы зависит непосредственно от Святого Синода, то Оптинские старцы и передали туда этот труд, не ища от сего издания собственных выгод, а единственно имея в виду духовную пользу любителей назидаться чтением книг отеческих 72 . Нужно, впрочем, заметить, что отец Амвросий, как иеромонах, будучи главным деятелем среди скитского ученого люда, вовсе не имел приписываемого ему некоторыми хорошего знания древних языков. Это можно видеть из рассказа о нём товарища его отца Павла Покровского, которому, как хорошему латинисту, поручено было старцем Макарием перевести с латинского на русский язык поучения преподобного аввы Исаии . «В темных местах, – говорил он, – обращался я за помощью к отцу Амвросию, а он прямо отвечал мне: всё, брат, забыл». Но отец Амвросий имел то достоинство, что, перечитавши с особенным вниманием, под руководством мудрого старца Макария, все известные в то время творения отцов подвижников, мог правильно понимать смысл этих творений, имея в пособии к этому собственный опыт жизни 73 . А кроме того, он прекрасно понимал славянский язык и очень любил его. А молитва? Что сказать о сей царице добродетелей? Что отец Амвросий проходил подвиг высокой умной молитвы – это несомненно. Будучи уже главным старцем, на вопрос одного любопытника: «Что это такое, батюшка, умная молитва?» – отец Амвросий, окинув его своим серьезным проницательным взглядом, ответил только: «Учитель молитвы – Сам Бог». А в другой раз, в особенно веселом настроении духа, при разговоре о том же предмете невольно высказался: «Трудное это, брат, дело – всего разломит». И тут же стал подшучивать над одним подвижником, проходившим умную молитву: «Как он только что начнет свою молитву, а там, глядишь, то тот идет с делом, то другой, и перервут его молитвенный подвиг». Но когда отцу Амвросию удобнее было обучаться сему искусству искусств, как не в описываемый период времени? В оптинском кратком жизнеописании старца Амвросия сказано, что с самого начала самостоятельного старчествования он «оставил затворнические правила». |
| 2. Незадолго до кончины старца Амвросия был я у него в Шамордине, Благословив меня, он сказал: «За то, что ты не открыл мне некоторые из своих мыслей, тебе попустится искушение». Так и случилось. В том же году, простудившись при носке дров, я едва не умер, и выздоровление свое отношу к святым молитвам старца обо мне, хотя его уже не было в это время в живых. Рассказывал монастырский монах Мелетий. Лет тридцать назад, а может быть и более, одна моя родственница, молодая девушка лет 17 или 18, приходила с моей сестрой к батюшке отцу Амвросию и просила его помолиться, чтобы послал ей Бог хорошего жениха. На это старец ответил: «Не беспокойся, у тебя будет жених, хороший жених. Твоей свадьбе все позавидуют». Девушка поняла эти слова в прямом смысле и весьма обрадовалась, что выйдет замуж за хорошего человека. Но что же случилось? Спустя месяц по приходе их домой она захворала и скончалась. Гроб ее несли девицы, и покойница лежала в нём вся убранная цветами точно невеста. Было тогда лето, день ясный, и много народу провожало ее гроб. Нельзя было и не позавидовать такому погребению, как предсказывал старец. Передал два рассказа о себе монах Оптиной пустыни Мисаил. 1. Живя в миру, был я однажды очень болен. В это время я выписал из Киево-Печерской лавры каталог духовных книг с намерением по выздоровлении выписывать книги для чтения. Но, выздоровевши, я забыл и о каталоге, и о книгах. Лет через 15 после сего я поступил в Оптину пустынь и, желая выписать новый каталог, пришел к батюшке отцу Амвросию получить на это от него благословение. Но каково же было мое удивление, когда старец ответил мне: «Живи с старым каталогом», о чём он никак не мог знать. 2. Другой случай прозорливости старца. Поступивши в Оптину пустынь в 1881 году и одевшись в послушническое платье, я пришел к старцу Амвросию принять от него благословение и между прочим сказал: «Хотя я и оделся, батюшка, в платье послушника, но меня все-таки не покидает мысль поехать на Афон и остаться там в числе братии». На это батюшка мне ответил: «Придет время, побываешь и на Афоне». Через четыре года я действительно уехал на Афон, но, пробывши там два месяца, возвратился в Оптину. Трудна показалась мне афонская иноческая жизнь. Так и пришлось мне на Афоне только побывать. |
| Где бы я мог простудиться, решительно не знаю. Погода тогда была теплая и самая благоприятная. Первые числа мая. Болезнь во мне быстро развивалась и не поддавалась лечению. Быстрый упадок сил. Жар во всём теле и особенно в мозгу был нестерпимый. Разлилась по всему телу желчь; даже глаза, как мне после передавали, были залиты желчью; ногти почернели, как у покойника. К довершению этих моих страданий, спустя дней десять, у меня появились на затылке два черных пятнышка, которые потом соединились в одно целое, и образовался карбункул. Это еще новое мое страдание не поддается описанию, особенно когда врачи делали мне операцию. Говорят, что я стонал, как трудно умирающий. Я был между жизнью и смертью . Врачи: монастырский отец Нифонт и козельский – Кустов заявили, что надежды на выздоровление никакой нет. Меня соборовали и каждый день приобщали Святых Таин, даже в полночь, когда я был уже совсем плох. Затем, по благословению настоятеля и старца, постригли меня в схиму, как обыкновенно постригают близких к смерти монахов. Мне тогда было только 28 лет. Отцы и братия приходили со мною прощаться. Память мне не изменяла, я всех узнавал, но был так слаб, что не мог глаза открыть, и говорить мне было весьма трудно, а также и слышать разговор других. Наконец пришел проститься и благословить меня в загробный мир наш отец игумен. Здесь был наш доктор отец Нифонт. Хотя слабо, но все-таки слышу. Отец игумен говорит доктору: «Вот, отче, наша жизнь! Давно ли он приходил ко мне совершенно здоровым, просясь на родину? Хорошо, что старец так благоразумно, – верно, уже по внушению Божию, – сделал, что, как я слышал, отсоветовал ему ехать; а я думал его отпустить. Вот и отпустил бы на тот свет! А после было бы на совести». Доктор говорит: «Батюшка, он простудился не теперь, у него давняя простуда. Он еще Великим постом, и не однажды, приходил ко мне просить лекарства, жалуясь на головную боль; говорил, что у него бывает то жар, то озноб; испарина бывает по ночам, после чего слабость во всём теле. |
| Так рассказывала вышеупомянутая монахиня Белевского монастыря Варвара Николаевна Тереховская. В 1883 году приехала к покойному батюшке отцу Амвросию жена одного сельского священника и спрашивает сестер монахинь, сидевших в хибарке в ожидании его благословения: «Где тут найти мне благодетеля моего, монаха Амвросия, который спас мужа моего от смерти? Я приехала целовать его ножки». «Что такое случилось у вас? Каким образом спас? Когда? Как?» – раздались вопросы со всех сторон, - " Пожалуйста расскажите. Батюшка отец Амвросий прилег отдохнуть, не примет вас сейчас, а вы пока своим рассказом займите нас всех, с вами находящихся». «Едва и теперь могу я опомниться от ужаса злодейского покушения, – так начала сельская матушка свое повествование. – Муж мой, священник села N, готовился служить Божественную литургию и накануне спал в своем маленьком кабинете, а я у себя в спальне крепко заснула. Но вдруг чувствую, что кто-то меня будит. Слышу голос: «Вставай скорее, а то мужа убьют». Я открыла глаза; вижу – стоит монах. «Тьфу, – какая бредня! Бес искушает», – проговорила я; перекрестилась и отвернулась. Но не успела и заснуть, как во второй раз толкает меня кто-то, не дает мне спать и повторяет те же слова: «Вставай, а то убьют мужа». Смотрю – тот же монах. Я опять отвернулась, перекрестилась и хочу опять заснуть. Но монах опять дергает меня за одеяло и говорит: «Скорей, как можно скорей беги, вот сейчас убьют». Я вскочила с постели, побежала в зал, который отделял кабинет мужа от моей спальни, и что же вижу? Кухарка моя идет с огромным ножом в кабинет моего мужа, и уже она в дверях его. Побежала я, вырвала сзади с плеча ее огромный нож и спрашиваю: «Что это такое значит?» «Да я хотела, – отвечает, – мужа твоего убить за то, что он немилосердный поп, – людей не жалеет твой батька. Я ему покаялась в грехе своем, а он наложил на меня много поклонов на каждый день; я просила его помиловать меня, убавить поклоны, так нет, – не хочет. Он меня не милует. И я его не помилую». Тогда я, под видом отнести нож, распорядилась послать за урядником, и вскоре виновную отвезли в полицию. |
| Был еще со мной такой случай. Стоял один брат на вечернем правиле, которое, как упомянуто выше, отправлялось всегда в келье старца. Мне пришлось неумышленно стать впереди этого брата. Он дернул меня за балахон и с негодованием сказал: «Куда ты лезешь, новоначальный, мимо старшей братии? Мужик такой!» Я хоть и кивнул ему головой с произнесением: «Прости Бога ради», а самого забрало до лихорадки. После правила по обычаю я остался объяснить старцу свою неумышленную дерзость, которой мог оскорбить брата и его укоризной сам оскорбиться до бешенства. А как я был человек должностной, повар, то батюшка позволял иногда таковым объясняться прежде старших. Так было теперь и со мной. После моего объяснения батюшка, возвысив голос, позвал того брата по фамилии. «Благословите?» – откликнулся брат. Батюшка: «Вот что хочу я тебе сказать: этот голубчик, – указывая на меня, – похож на мокрую ворону, да вот оскорбил он тебя на правиле?» – «Да, батюшка, он как нарочно все лезет вперед». Старец обращается ко мне: «Слышишь, лупоглазый?» И строго повелевает: «Проси у него прощения, кланяйся ему в ноги». Кланяюсь. А старец велит в это время повторять за ним слова: «Прости меня, будущий годов через десять отец, – меня, новоначального, после тебя через несколько месяцев поступившего в скит». Тот брат понял, что старец этим оправдывал меня, пал перед ним на колени. и стал защищать свою якобы правоту., Что ж? – сказал старец. – Ведь брат, как виновный, просил у тебя прощения, а ты и так остаешься как невинная душа». – «Да он, батюшка, – продолжал брат, – не так вам объяснил». Между тем я уже отправился в поварню. «Поди, позови его сюда, – сказал старец, – и сам приходи – вот увидишь, как я с ним разделаюсь». Пришел и зовет: «Брат Александр! Батюшка зовет тебя». Идем, а он дорогой говорит мне: «Как тебе не грех ? Наябедничал ты батюшке на меня. За это батюшка рассердился – вот теперь и мучься». Пришли, и батюшка приказывает мне повторить объяснение. Я повторил. «Ну что? – обращается к брату старец. – Так было дело?» – «Да, так», – отвечает брат. «Ну, иди же, – продолжает старец, – да спроси у своей совести, кто из вас прав и кто виноват. Да ты это должен знать, признавший себя старожилом. А он – новоначальный, с него теперь взятки гладки " ». |
| – При появлении помыслов, побуждающих тебя к осуждению ближнего за нанесенную им тебе обиду, когда рассвирепевшая буря мысли устремится ко взаимному отмщению, сообрази состояние скорби твоей с бывшим состоянием скорби Спасителя мира. Сей Великого Совета Ангел, Сын Божий, будучи без греха, терпел великодушно величайшие скорби. Не тем ли более должны терпеть горестные случаи мы, люди грешные, достойные наказаний? Мы должны также более и обвинять себя. В сем случае оружием самоосуждения мы будем сражаться с возмутителем духа нашего невидимым филистимлянином, окрадывающим богообразный кивот души нашей. Того, напротив, который наносит нам оскорбления, мы должны почитать благодетелем нашим: он не другое что, как орудие, коим Бог устраивает наше спасение. Таким образом, мы будем почитать обижающих нас благодетелями. И когда начнем приучать себя к самообвинению, тогда неприметно успеем во внутреннем обвинении (себя); тогда сердце наше, с помощью Вышнего, может сделаться в духовном смысле мягким, кротким. Человек соделается вместилищем благодати и мира духовного. Тогда душа почувствует такой мир, которого мы в состоянии горести ощущать, или, лучше сказать, вкушать, не можем. Сей-то мир будет просвещать разум подвижника. Заря кротости духовной прострет свои лучи на ум, слово, умное чувство. Тогда он удобнее может отразить зло, покорить и посвятить сердце всему тому, что только спасительно. Неудовольствия будут уже казаться радостными и приятными. 10 . Когда никакая святая мысль и представление не действуют на сердце раздраженное или предавшееся нечувствию, что должно делать, дабы умягчить себя? – Должно уединяться, принудить себя к молитве, к излиянию души пред Богом. Когда несколько ослабеют волны нечувствия, тогда изыскивай причину такой хладности. Если возникло от какой-либо страсти, удали оную от себя. А когда сие столь горестное ожесточение водворилось от непроницаемых причин, то более проси Вездесущего, да отразит благодатью Своей все причины неверия – злые порождения нечувствия. |
| Таким образом, запрещение принимать народ предписывалось старцу отцу Леониду неоднократно, и каждый раз, повинуясь воле владыки, он прекращал прием, но при удобном случае опять начинал принимать. За такой образ действий старец подвергался многим нареканиям со стороны противников. Даже некоторые духовные высокопоставленные особы, знавшие его, видели в нем самочиние и желание учить 105 . Но отец Леонид, как истинный делатель заповедей Христовых, не обращал внимания на препятствия человеческие. Думаем, что, присмотревшись ближе к его деятельности, и порицатели его стали бы иначе судить о нем. Припомним, с чего началось валаамское гонение на него и на старца его схимонаха отца Феодора. Оно началось с того, что отец Евдоким, бывший ученик валаамского настоятеля, томимый тоской и отчаянием и помышлявший уже о самоубийстве, обратился за духовной помощью к этим старцам. Могли ли они из-за каких-либо человеческих опасений отказать ему в помощи, когда он находился в такой страшной беде? Но подобных случаев бывало очень много. Порицателям же старца Леонида, без сомнения, и на мысль не приходило, какие были душевные нужды прибегавших к нему за советами. Так, однажды отец игумен Моисей, проходя по монастырю, увидел огромную толпу народа перед кельей старца, между тем как недавно последовало из Калуги повеление никого не пускать к нему. Отец игумен вошел к старцу в келью и сказал: «Отец Леонид! Как же вы принимаете народ? Ведь владыка запретил принимать». Вместо ответа старец отпустил тех, с кем занимался, и велел келейникам своим внести к себе калеку, который в это время лежал у дверей его кельи. Они принесли его и положили перед ним. Отец игумен с недоумением смотрел на это. «Вот, – начал старец свою речь, – посмотрите на этого человека. Видите, как у него все члены телесные поражены. Господь наказал его за нераскаянные грехи. Он сделал то и то, и за все это он теперь страдает, – он живой в аду. Но ему можно помочь. Господь привел его ко мне для искреннего раскаяния, чтобы я его обличил и наставил. Могу ли я его не принять? Что вы на это скажете?» Слушая отца Леонида и смотря на лежавшего пред ним страдальца, отец игумен содрогнулся. «Но преосвященный, – промолвил он, – грозит послать вас под начал». – «Ну так что ж? – ответил старец. – Хоть в Сибирь меня пошлите, хоть костер разведите, хоть на огонь меня поставьте, я буду все тот же Леонид! Я к себе никого не зову, а кто ко мне приходит, тех гнать от себя не могу. Особенно в простонародии многие погибают от неразумия и нуждаются в духовной помощи. Как могу презреть их вопиющие душевные нужды?» |
| ДРУГОЙ РАССКАЗ ТОЖЕ UEPOCXIMOHAXA АНТОНИЯ «Два мценских компаньона отправили барки с хлебом, который они надеялись продать или в Коломне, или, во всяком случае, в Москве. По принятому ими обычаю они заехали в Оптину получить от старца отца Леонида напутственное благословение. Увидев их, старец спросил: «Ну что, господа, как хлебные дела?» – «Да пока вяло, – ответили купцы, – благословите, едем». Старец: «Нет, я думаю, завтра поедете». Купцы: «Батюшка, благословите сегодня». Но батюшка решительно сказал: «Нет, нет, сказано – завтра; что тут еще спорить?» А завтра еще прождали до вечера. «Ну, теперь с Богом», – сказал, прощаясь с ними, старец. Таким образом, купцы в пути своем просрочили около трех дней. А в это время цены на хлеб возвысились; и они от продажи хлеба получили хорошие барыши. Это одно. А затем последовало еще вот что. Получивши за хлеб порядочную сумму денег, означенные купцы должны были везти домой деньги при себе. На обратном пути они опять заехали в Оптину; и лишь только вошли в келью к батюшке, он поздравил их с получением большого прибытка: «А что, купцы-молодцы? Немножко пождали, да много пожали. А если еще послушаете, то хорошо и сладко покушаете». И батюшка удержал их в Оптиной на целые сутки. Затем они благополучно возвратились в Мценск. Что же оказалось? Когда купцы получали за хлеб деньги, они были замечены и преследованы мошенниками, которые взяли номер для квартирования в соседстве с ними, в одной гостинице, вошли в дружеский разговор и сказали, что едут по одной с ними дороге до города Белева. Намерение же злоумышленников было ограбить купцов на дороге и даже лишить их жизни. И достигли бы они этой цели, если бы старец не задержал их в Оптиной. Об этом своем злом намерении и неудаче сами злодеи после письменно известили чудесно избавленных от угрожавшей им опасности. Событие это всех жителей города Мценска расположило к безусловному повиновению старцу отцу Леониду, а после и к его преемникам – отцу Макарию и отцу Амвросию. Приехал в Оптину пустынь ректор семинарии. |
| 11 . Каким образом согревается охладевшая душа? – Словом Божиим, молитвой, смиренным благодарным чувствованием сердца к Богу во всех изменениях не только наружного состояния, но и внутреннего. 12 . Ощущая в себе не только склонность, но и самые действия тщеславия и желая от него избавиться, каким образом можно успеть в том? – Если ты будешь продолжать послушание с откровенностью, если не будешь ни в чем настоятельно склонять старших к соглашению с твоей волей и выискивать их благоволения к себе, если совершенно повергнешь свое ничтожество перед Богом, то всемогущей благодатью Его можешь со временем избавиться от тщеславия. Сия страсть от юности до преклонных лет и до самого гроба нередко простирается. Она не только страстных, преуспевающих, но иногда и совершенных преследует, почему и требует немалой осмотрительности. Бесстрастный Творец лишь может искоренить ее. О, сколь трудно избегнуть сего яда, убивающего плоды и самых зрелых добродетелей. 13 . Когда я читаю книги Священного Писания, то назидательнейшие изречения отмечаю. Должно ли так делать и полезно ли? – Старец мой 94 , которому, с помощью Всемогущего, повиновался я более 20 лет, мне это запрещал. Назначенные тобой заметки неприметным образом рождают в сердце следы высокоумия, черты пагубнейшей гордости. Это познано из опыта. Когда Бог мира озарит истинным светом память твою, тогда и без замечаний будешь помнить, где о чем писано и на какой конец. Разум, просвещенный благодатью, укажет тебе в Священном Писании все, что нужно для твоего спасения. Ибо Писание, хотя вообще дано нам от Бога как бы некоторое руководство к преспеянию, однако имеет свои разделения. Например: что особенно относится к властям, что – к подчиненным, что – к преклонным в летах, что – к среднему и малому возрастам, что – к инокам, мирским лицам, супругам, девам и прочее. Но ты читай книги просто; проси Всепремудрого, чтобы Он начертал волю Свою святую в душе твоей. А когда ты оную исполнишь со смирением, тогда будешь богомудр и остропамятен о Господе. |
|
|
