| Смерть Константина 2 февраля 1218 года вернула Юрию Владимирский стол. но Ростовское княжество осталось за сыновьями старшего Всеволодовича. Еще при жизни Константин отдал Васильку Ростов, а Всеволоду – Ярославль. Ростову были подчинены Белоозеро и Устюг, а Ярославлю – Молога. Третий сын Константина, Владимир, в 40-х годах XIII века сидел в Угличе. Юрьевское княжество еще в конце 1212 года от Владимира перешло к Святославу Всеволодовичу, а Владимир, длительное время прожив на юге, получил в 1217 году от «братьи» (то есть Константина и Юрия) Стародуб. В 1228 году Владимир Всеволодович умер, и территория его княжества слилась в одноцелое с великокняжескими землями. Таким образом, второе десятилетие XIII века знаменовало собой начало нового этапа в развитии древнерусской государственной территории на Северо-Востоке. Феодальное дробление, намечавшееся еще в 40–50-х годах XII века теперь стало реальностью. Вместо одного сформировалось 7 княжеств, каждое из которых имело свою территорию и свои границы. Главным из них было великое княжество Владимирское, князь которого был старшим среди остальных князей, главой дипломатии и военных сил, во внешнеполитических акциях. Ему же принадлежало право на выморочные княжества. Но несмотря на относительное единство, границы княжеств между собой имели суверенный характер, а владения одной княжеской ветви (Всеволодовичей) не переходили под контроль другой (Константиновичей) и наоборот. Внутренние распри Всеволодовичей приостановили расширение внешних границ Владимире-Суздальской земли. Лишь после того, как на владимирском великокняжеском столе окончательно закрепился Юрий, сумевший заставить ходить «в свою руку» братьев и племянников, наступила пора активной политики владимирского князя по отношению к своим соседям. В 1220 году владимирский, ростовский и переяславский полки под предводительтвом Святослава Всеволодовича, а также дружины двух муромских князей обрушились на булгарский город Ошель. Напуганные разгромом Ошеля, булгары в том же году прислали посольство к великому князю Юрию, «молящеся и мира просяще». |
| А в конце правления Всеволода Большое Гнездо, увы, стали сплетаться и сложности, которые после его кончины выльются в войну уже не с дальними родственниками-князьями, а между его родными сыновьями. Старший, Константин, проявил отцу непослушание, и князь Всеволод оставил великое княжение второму сыну, Юрию. Но Константин не смирился с этим, и началась усобица; включились в нее и младшие братья, Ярослав, Святослав и Владимир. Самое жестокое сражение произошло в 1216 году на р. Липице; согласно источникам, только со стороны Владимирцев погибло более 9 тысяч человек. Князь Юрий потерпел поражение, бежал во Владимир и вскоре капитулировал. Великим князем стал Константин Всеволодович, а Юрий получил княжение в небольшом Городце-Радилове (нынешний Городец на Волге). … Княжеские усобицы — это так далеко и неправдоподобно. Даже само слово «усобица» звучит немного как из сказки. А ведь на самом деле это война. Война брата с братом. Конечно, у каждой войны есть причины, и почти в каждом эпизоде бесконечных княжеских конфликтов у обеих сторон была своя, и не придуманная, объективная до какой-то степени, правда, которую они отстаивали. Так и здесь: Константин – старший, предсмертная воля отца шла вразрез со всеми правилами и обычаями, а Юрий поставлен так отцом, их общим отцом, которому старший брат проявил прямое непослушание незадолго до его смерти… Все так. Неоспоримо. Даже добавим сюда еще и неизвестные нам причины — из рода старых конфликтов, мнений… Но в результате получатся все равно тысячи смертей ни в чем не повинных людей, не во время войны с захватчиками, не ради спасения Отечества, а просто из-за споров о том, какой из братьев займет великокняжеский престол! И Русь обескровливается, разоряется, ожесточается невольно; а до Батыя уже считанные годы. В этом ракурсе особенно удивительно выглядит то, что обо всем этом братьев заранее предупреждала любящая мать. Незадолго до кончины великая княгиня Мария Шварновна позвала к себе детей и долго и сердечно говорила с ними, увещевала, и с поразительной точностью предрекала им будущее: |
| Может быть, он где-то был податлив на влияние, не всегда умел принимать решения в неожиданных ситуациях, но он старался, особенно после поражения на Липице, решать все миром. Во второе великое княжение, которое близкий к смерти князь Константин сам завещал ему вместе с опекой сыновей своих, Василька и Всеволода, Юрия Всеволодовича уважали, младшие князья признавали его власть, но единой державы все равно не было. И после Калки, на которую посланный князем Юрием отряд просто не поспел, все осталось по-прежнему: продолжались попытки подчинить вольнолюбивый Новгород Великий, воевали с мордвой, даже, увы, возымел обиду князь Ярослав на брата Юрия… Конечно, в то же время строились и украшались храмы, играли свадьбы… И многие верили, как всегда хочется людям верить, что страшные неведомые кочевники ушли навсегда, что это было не Божие предупреждение — опомнитесь, помиритесь все, объединитесь! — а только страшный сон. В суете обычной жизни многое казалось не очень важным, привычным, простительным; многие князья, которых мы сегодня почитаем как благоверных, в том числе и князь Михаил Черниговский, и сам князь Юрий, неоднозначно вели себя. Но внезапно пришла Вечность. Шел год 6746 (1237/1238). Была зима. Реки сковало льдом, и по ним можно было легко и быстро перемещаться. Но на этот раз это обыкновенно приятное обстоятельство оказалось роковым, открыв захватчикам пути почти ко всем городам Руси. И вот за считанные недели с лица земли исчезает прекрасное, величественное, могучее Древнерусское государство с его высокими теремами, чудесными искусствами, богатой литературой, замечательными людьми. Исчезает навсегда, мы теперь только отчасти можем представить себе тех русичей и ту страну, в которой они жили. Можем только отчасти представить и то , страшное, кровавое, изощренно жестокое, называемое татаро-монгольским нашествием, в чем они погибли. Великий князь Георгий Всеволодович объезжает на ладьях вновь завоеванные земли в устье реки Оки. Художник Г. Мальцев Первой на пути монгол была Рязань; после пятидневной осады она была взята, полностью сожжена и уничтожена, жители поруганы и зверски убиты. |
| Перерыв в княжении Удалого пытался использовать суздальский князь Ярослав Всеволодович. Приглашенный посадником, тысяцким и десятью мужами («купец старейших»), он тоже «створи вече» на Ярославлем дворе, но был вскоре изгнан, так как начал карать своих противников 122 . Временное ослабление (после Липицкой битвы) суздальских позиций в Новгороде, в сочетании с его трудным экономическим и внешнеполитическим положением, повело к тому, что в Новгородской земле резко обострились классовые противоречия, наложившие печать и на борьбу между суздальской и черниговской партиями среди боярства, купечества и духовной знати. Сторонники этих группировок лишились возможности вершить свои дела посредством сговора и были вынуждены все чаще поднимать друг на друга отдельные территориальные и корпоративные организации города (концы, улицы, сотни). Такие действия были, однако, чреваты новыми стихийными взрывами классовой борьбы. Тому пример – попытка суздальской группировки свалить черниговского князя, когда власть в Новгороде как бы раздробилась: вече Наревского конца собиралось у церкви 40 святых, вече жителей Торговой стороны – у церкви св. Николы, и «тако быша веча по всю неделю». Здесь вече, бесспорно, не общенародное собрание, а совещание сторонников двух группировок, которые затем находят общий язык, и с помощью сговора дело приходит к примирению на общем вече 123 . Когда вновь утвердилась суздальская партия, стал назревать конфликт ее противников с Ярославом Всеволодовичем. Это обнаружилось во время одного из походов при стоянке на Неве, где новгородцы «створиша вече и хотеша» убить Судимира, одного из сторонников князя 124 . Здесь вече тоже не народное собрание, а совещание в походе представителей антисуздальской группировки. Эти суздальцы, прервав поход, увели новгородское войско из-под начала князя. Чтобы упрочить свое положение, Ярослав, как позже говорили на вече, посадил за «мзду» нового архиепископа Арсения, с которым был так тесно связан, что собирал своих сторонников на вече «на владычни дворе» 125 . |
| 235 Галичкы Осмомысл Ярославе! – Ярослав Владимирович Галицкий – тесть Игоря Святославича, отец Ярославны. Летописец так его характеризует: «Бе же князь мудр и речей языком, и богобоин, и честен в землях и славен полкы» (Ипатьевская летопись под 1187 г.). Прозвище Ярослава «Осмомысл» имеет несколько толкований: от восьми его мыслей или забот; от знания восьми языков; от того, что он вообще был умен за восьмерых, и т. п. 236 …меча бремени чрезъ облаки… стрляеши… салтани за землями. – Иными словами – галицкий князь Ярослав швыряет тяжести через облака и стреляет за землями (то есть в дальних странах) турок султана Саладина. 237 А ты, буи Романе… – Роман Мстиславич Галицкий был деятельный, предприимчивый, отважный и неутомимый князь, хозяин и устроитель своих владений. 238 …и Мстиславе! – Кто такой этот Мстислав, по всему судя – близкий к Роману, деливший с ним победы, – неясно. У Романа не было родного брата с таким именем, но был двоюродный брат – Мстислав Ярославич Пересопницкий. Возможно, однако же, что здесь имеется в виду Мстислав Всеволодович Городенский, участник походов на половцев, постоянно сражавшийся также с литвой, ятвягами, деремелой. 239 …паворзи… – завязки или застежки под подбородком, которыми шлем закреплялся на голове (кожаные или металлические). 243 Инъгварь и Всеволодъ и вси три Мстиславичи… – Ингварь и Всеволод – это сыновья Ярослава Изяславича Луцкого; под «тремя Мстиславичами», несомненно, имеются в виду единственные в ту пору на Руси три князя-брата, сыновья Мстислава Изяславича: Роман, Святослав и Всеволод. Эти три Мстиславича, как и Ингварь и Всеволод, были князьями волынскими – вот почему они объединены в едином обращении к ним. В этом месте он повторяет свое обращение к Роману Мстиславичу Галицкому («буй Романе»), объединяя его со всеми его волынскими братьями. Он говорит «и вси три Мстиславичи», подчеркивая этим, что речь перед тем шла только об одном Мстиславиче, а теперь идет о всех. 244 …не худа гнзда шестокрилци! – У сокола-оперение каждого крыла делится на три части. Отсюда название сокола «шестокрылец». |
| Поэтому все верили, что его там опоили, чтобы свободнее и окончательное завладеть его землею. И доказательством этому служит то, что мать императора, без ведома бывших там его людей, поспешно отправила гонца в Руссию к его сыну Александру, чтобы тот явился к ней, так как она хочет подарить ему землю отца. Тот не пожелал поехать, а остался, и тем временем она посылала грамоты, чтобы он 1 явился для получения земли своего отца. Однако все верили, что если он явится, она умертвит его или даже подвергнет вечному плену. Тогда мы направились в обратный путь и проехали всю зиму, причём нам приходилось часто спать на снегу в пустынях, где не было дерев, а равное поле, иногда только могли мы прорыть себе место ногою. И таким образом к Вознесению Господню приехали мы к Батыю... И чтобы не возникло у кого нибудь сомнения, что мы были в земле татар, мы записываем имена тех, кто нас там нашёл. Король Даниил Русский со своими воинами и людьми. У Батыя мы нашли сына князя Ярослава, который имел при себе одного воина из Руссии, по имени Сангора, он родом коман, но теперь христианин, как и другой русский, бывший нашим толмачём у Батыя, из земли суздальской. У императора татар мы нашли князя Ярослава, там умершего, и его воина, по имени Темера, бывшего нашим толмачём у Куйюк-хана, то есть императора татар, как по переводу грамоты императора к Господину Папе, так и при произнесении речей и ответе на них; там был также Дубарлай, клирик вышеупомянутого князя, и служители его Яков, Михаил и другой Яков. При возвращению в землю Бессерминов, в городе Лемфинк, мы нашли Угнея, который, по приказу жены Ярослава и Батыя, ехал к вышеупомянутому Ярославу, а также Коктелеба и всех его товарищей. Все они вернулись в землю Суздальскую в Руссии, у них можно будет, если потребуется, отыскать истину. У Мауци нашли наших товарищей, которые оставались там, князь Ярослав и его товарищи, а также некто из Руссии, по имени Святополк и его товарищи. С нами из Комании выехал также посол князя Черниговского и долго ехал с нами по Руссии...» Глава 7. Обращение Ярослава Всеволодовича к детям перед смертью «О возлюбленные мои сынове, плод чрева моего, храбрый и мудрый Александре, и поспешный Андрею, и Константине удалый, и Ярославе, и милый Даниле, и добротный Михаиле! Будити благочестию истинные поборницы, и величествию державы русские Богом утвержденные настольницы. Божия же благодать и милость и благословение на вас да умножиться в роды и роды во веки. Аз уже к тому не имам видети вас, ни в земли суждальстей быта; уже бо сила моя изнеможе и жития кончина приближися. Вы же не презрите двоих ми дщерей, Евдокии и Ульянии, сестр ваших, иже бяше им настоящее сие время горчайше жельчи и полыны, понеже матери оставше, ныне же имени отца лишены суть; но обаче Бог есть сирым помощник и слава о всем праведным судьбам его». |
| И все же с известной уверенностью можно говорить о двух редакциях, из которых Слово – более краткая и точная, а Моление – более многословная. Древнейшая редакция возникла, видимо, во второй половине XII в. Адресатом Слова, по всей вероятности, был князь Ярослав Владимирович, правнук Владимира Мономаха , а Моления – Ярослав Всеволодович Переяславский 1259 . Издания: после editio princeps К. Калайдовича (Памятники [прим. 218]. С.229–240) текст издавался неоднократно по отдельным спискам XVI–XVIII вв.; до настоящего времени сохранило значение первое критич. изд.: Зарубин Н.Н. Слово Даниила Заточника по редакциям XII XIII вв. и их переделкам. Л., 1932 (перепеч.: Das Gesuch Daniils [прим. 1259]); а. Слово: Зарубин Н.Н. С. 1–48; б. Послание (Моление): там же. С.49–107 [см. также: Моление Даниила Заточника/Подг. текста и комм. Д.С. Лихачева//ПЛДР, XII век. Μ., 1980. С.389–400 (по изд. Зарубина). – Прим. изд. (А.Н.)]; нем. перев. Послания/Моления по изд. Зарубина: Müller К. Sendschreiben Daniils des Verbannten//ZSl. 1960. Bd.5. S.433–445; Graßhoff H. (прим. 1250). S. 349–361; Zenkovsky S.A. Aus dem Alten Rußland – Epen, Chroniken, Geschichten. München, 1968. S. 233–237. В 1954–1956 гг. появились издания вновь обнаруженных списков, которые собраны в приложении к перепечатке издания Зарубина; с учетом совокупного текстового материала подготовлено новое критич. изд.: Colucci Μ., Danti А. (прим. 1260); а. Слово: Р. 129–165; итал. перев.: Р.247–255; б. Моление: Р. 167–193; итал. перев.: Р. 256–268. Ни Слово, ни Моление Даниила невозможно соотнести с каким–либо из обсуждавшихся выше жанров; многое в них почерпнуто из афористической литературы. Несмотря на неоднократные спорадические заимствования из византийских и древнерусских сборников и поучений, богословский элемент у Даниила выглядит тонким покровом поверх совершенно мирской основы. Да и цитаты из Библии или аллюзии на нее ничем не выделяются рядом с фольклорными мотивами или народной мудростью 1260 . Встречающиеся в конце Моления замечания против обмирщения монашества (хотя они и имеют в виду идеал “ангелоподобного жития” 1261 ) следует рассматривать как выражение скорее социального протеста (подобно Похвале глупости Эразма Роттердамского), нежели богословски обоснованного стремления к реформе монашеской жизни. Заключительная молитва о князе выглядит своеобразным контрапунктом предшествующим многочисленным жалобам и воздыханиям автора. Необычно его стремление дистанцироваться от Афин и их (классической) философии. Упомянем также и о распространенной в монашеской литературе метафоре – уподоблении книжника собирающей мед пчеле 1262 . Обращаем внимание на то, что эти наши замечания отнюдь не претендуют на исчерпывающую характеристику живого и в то же время загадочного сочинения Даниила во всей его специфике; мы коснулись только тех его черт, которые позволяют поставить его в связь с богословием (впрочем, весьма отдаленную). |
| — Потому что ты невнимательно слушаешь. — Ну я же не виноват, что мне такие сокрушительные слова в голову лезут! Федя сам не любил книги читать, любил слушать. А Саша наоборот — еще бывало ни одной буквы не знает, а возьмет книгу, откроет и якобы читает — то нахмурится, то удивленно вскинет брови, то улыбнется: «Ишь ты!» И так подолгу мог сидеть, изображая чтение. Потом надоест ему, подойдет и сердито спросит, указывая пальчиком в страницы книги: «Чо пысано? Мама, чо пысано?» Помнишь, Феденька, как Саша тебя просфорками с медом утешал? Пошли же ты ему теперь утешение в битве! Ведь ты же — святой молодец. Помоги ему одолеть немцев! Помнишь, Феденька, как он однажды спросил у тебя: «Федь, а дети все хорошие?» «Все хорошие», — сказал ему ты. «А немецкие дети тоже хорошие?» — «Тоже хорошие». — «Вот бы они своих больших немцев побили!» Или нет. Это он не Федю, а отца про немецких детей спрашивал. — Господи, что же это я! — спохватилась Феодосия, видя, что давно уже читает Евангелие, думая совсем о другом, не о Христе Боге. Стала проникновенно продолжать чтение: «Блажени будете, егда возненавидят вас человецы, и егда разлучат вы и поносят, и пронесут имя ваше яко зло, Сына Человеческого ради. Возрадуйтесь в той день и взыграйте: се бо мзда ваша многа на небеси». Ярослав всегда учил детей прощать врагов своих. Сначала сражаться с ними, а потом прощать их. Бывало на деревянных мечах бьются братья, один другого понарошку заколет и над поверженным непременно должен произнести: «Прости меня, брате, что пришлось мечом вразумлять тебя!» «Так и врагов своих, повергнув, прощайте», — учил Ярослав Всеволодович. Смелые они росли все — и Федя, и Саша, и Андрюша. Только Костя всегда был боязливый. Но и тот старался свою боязнь преодолевать. Посадят его на коня верхом, он весь дрожит, боится, плачет, бедный. А потом, когда снимут, походит-походит и говорит: «Давай опять бояться!», имея в виду, чтоб его снова на коня посадили. До чего же они все маленькие смешные! Милые мои детушки! Окрутики вы мои! |
| Берладник, однако, испугался почти всеобщего союза князей против себя, убежал в степь к половцам, занял с ними подунайские города, перехватил два судна галицкие, взял много товару и начал преследовать галицких рыболовов. Собравши много половцев, присоединивши к ним еще 6000 берладников, таких же изгнанников, Козаков, как он сам, Иван вошел с ними с Галицкую область, захватил город Кучельмину и осадил Ушицу: засада (гарнизон) Ярослава крепко билась из города, но смерды начали перескакивать через стену к Ивану, и перескочило их 300 человек; половцы хотели взять город, но Иван не позволил, за что варвары озлобились на него и ушли, а между тем Изяслав прислал звать его с остальным войском в Киев, готовясь к войне. Мономаховичам южным, главным из которых на деле был Мстислав Изяславич волынский, открылся теперь удобный случай изгнать Давыдовича из Киева и опять перевести этот город в свое племя: все князья были сердиты на Изяслава за отказ выдать Берладника, и вот Мстислав и Владимир Андреевич согласились с Ярославом галицким идти на киевского князя. Изяслав, видя беду, спешил по крайней мере примириться с собственным племенем и послал сказать Святославу Ольговичу, что уступает ему два города - Мозырь и Чичерск, в Киевской волости. Святослав велел отвечать ему: " Правду сказать, брат, я сердился на тебя за то, что не отдаешь мне всей Черниговской волости, но лиха тебе не хотел; а если теперь хотят на тебя идти, то избави меня бог волоститься (помогать тебе из волости): ты мне брат, дай мне бог с тобою пожить в добре " . В Лутаве (4 версты от Остра) съехались все Святославичи - Ольгович с сыновьями и родным племянником Всеволодовичем, Давыдович с своим племянником Владимировичем, была любовь великая между ними три дня и дары большие, по выражению летописца: они немедленно отправили послов в Галич и на Волынь объявить тамошним князьям о своем тесном союзе, и это объявление достигло цели: Ярослав и Мстислав отложили поход. Но Изяслав видел, что он может быть покоен только на короткое время; вести приходили к нему из Владимира, что Ярослав галицкий и Мстислав волынский все думают идти к Киеву, и потому он решился предупредить их; обстоятельства были благоприятны, потому что Берладник получил приглашение от галичан: " Только покажутся твои знамена, то мы тотчас же отступим от Ярослава " , - приказывали они говорить ему. |
| Несмотря, однако, на это, спорность прав Мстислава, спорность самой отчинности его (ибо отец его умер, не будучи собственно старшим в роде), давала родичам его надежду, что Изяславич щедро наградит их за уступку ему старшинства, даст им все, чего они сами захотят, но они ошиблись в своем расчете: Мстислав, подобно дяде Ростиславу, хотел быть старшим на деле, а не по имени только. Получив приглашение ехать в Киев от братьи - Владимира Мстиславича, Рюрика и Давыда Ростиславичей, также особое приглашение от киевлян и особое от черных клобуков, Мстислав отправил немедленно в Киев племянника Василька Ярополчича с своим тиуном. Здесь в Киеве приятели Мстислава рассказали Васильку, что князья Владимир Мстиславич и Андреевич, также Ярослав Изяславич луцкий и Ростиславичи целовали крест, что будут стоять заодно и возьмут у Мстислава волости по своей воле: Владимир Мстиславич возьмет в придачу к Триполю Торческ со всем Поросьем, Владимир Андреевич - Брест, Ярослав - Владимир. Василько немедленно дал знать об этом дяде Мстиславу, и тот, передавши весть союзникам своим - Ярославу галицкому, Всеволодовичам городенским и князьям польским, выступил с своими полками и с галицкою помощию к Киеву. Как видно, главою княжеского заговора был Владимир Мстиславич, давний враг своего племянника; вот почему, услыхав о приближении последнего к Киеву, он бросился бежать с семьею из Триполя в Вышгород, где и затворился вместе с Ростиславичами. Мстислав между тем вошел в Киев, урядился с братьями, дружиною и киевлянами и в тот же день отправился осаждать Вышгород; после крепких схваток между осаждающими и осажденными князья начали пересылаться и уладились, наконец, на счет волостей, после чего Мстислав вторично вошел в Киев и сел на столе Ярославовом, на столе отца своего и дедов своих. Но легко понять, что князья, особенно старые, обманувшись в своих надеждах, затаили горечь в сердце; особенно злобился на племянника Владимир Мстиславич и тотчас после ряду уже начал затевать новые замыслы против Мстислава; боярин Давыда Ростиславича, Василь Настасьич, узнавши об этих замыслах, объявил об них своему князю, а тот рассказал все Мстиславу. |
|
|
