| Решительность и грандиозность преобразований Приморья и Сибири, проводимых Муравьевым, устрашала, но и вызывала уважение у китайцев. «Вы, почтеннейший главнокомандующий Муравьев, своею справедливостью, точностью и необыкновенной твердостью навсегда оставили такую по себе славу, что обитатели нашей Черной реки вечно будут превозносить вас похвалами», – писал в своем письме местный правитель Фуль Хунг. Доктор Э.Ф. Шперке замечает: «Постепенное занятие Амурского края совершилось помимо воли и желания Китая и даже без всякого с его стороны сопротивления. А потому заслуга Муравьева в этом случае велика именно тем, что он сумел поставить себя к китайским властям на Амуре так, что они его сильно побаивались и, видя в нем распорядителя крайне энергичного, а в случае необходимости и готового решиться на все, боялись его прогневать и часто помимо своего желания соглашались с его доводами». Действительно, на правом берегу Амура были установлены наши форт-посты, заселенные казаками, отработан путь для дислокации наших войск из Забайкалья. Генерал-губернатор продумал даже план военного решения пограничного вопроса на случай сопротивления Китая. 16 (29 по новому стилю) мая в Айгуне после шестидневных переговоров с китайскими официальными лицами был подписан знаменитый Айгунский трактат . За замечательную дипломатическую победу генерал-губернатор Муравьев 26 августа 1858 года был возведен в графское достоинство с титулом Амурский. В 1860 году Пекинским договором были подтверждены наши границы по Амуру, а также под российское подданство переходил Уссурийский край – устье Амура. Понимая, насколько опасно оставлять незаселенными приобретенные для России земли, генерал-губернатор с невероятной поспешностью заселял Приамурский край и устье Амура. Б.К. Кукель вспоминал о графе: «Неоднократно приходилось мне слышать из уст Муравьева, что это он считает своею миссией, что если не выполнит ее сегодня, то завтра ему могут не позволить. И действительно, в своей деятельности Н.Н. Муравьев уподоблялся орлу со связанными крыльями; дух его стремился к широким замыслам и высоким идеалам; он мог бы смело по своим летам, по силе здоровья проработать еще десять лет и блестящим образом завершить свое дело; но, выбившись из сил, он принужден был преждевременно оставить Амурский край, и это обстоятельство неблагоприятно отразилось на дальнейшей судьбе нашей прекрасной восточной окраины. |
| Но где же, поставить Николаевск или – все равно – где основать город и порт? Вопрос этот требует основательного исследования и верного взгляда, и соображения всех обстоятельств, настоящих и будущих, и во всех отношениях. Что теперь требуется для упрочения Амура? Требуется, во-первых, чтобы как можно ближе ко входу в него с моря была крепость, порт и город, – если не все вместе, то одно от другого не в дальнем расстоянии. Ниже Николаевска, в лимане, говорят, решительно нет места удобного ни для укрепления, ни для порта. Нынешний Николаевский пост в стратегическом отношении представляет первое, и в сравнении с близлежащими к нему местами, лучшее для укрепления Амура место. Правда, есть для этого место еще лучшее, а именно – между Богородским и Михайловским селениями, Амур очень сжать гористыми берегами. Но это слишком далеко от устья, т. е. за 150 верст выше Николаевска. И потому в стратегическом отношении Николаевск, можно сказать, на лучшем месте, но только в этом; а если так, то в нем должны быть только укрепления и казармы для необходимого в зимнее время караула, и более ничего; а казармы для гарнизона могут быть выше, версты за четыре. Где же должен быть порт, т. е. верфь, гавань и место для зимовки судов? Протока Пальво, где зимовали суда, весьма удобна для первого: глубина в ней достаточна даже для кораблей, берег с одной стороны почти отвесно крут, а с другой отлог и тверд; течение в ней очень тихое; при проходе реки, как показал опыт, лед нисколько не опасен для судов, а местность представляет все удобства для расположения города. Правда, это место от Николаевска в 60 верстах; но это неудобство при пароходах не так важно; но вот главное неудобство этого места. Так как около этого места строевого леса очень немного, да и дровяного не очень изобильно, да хотя бы было и не менее Николаевска, он скоро истребится; и потому надобно будет лес или привозить, или приводить сверху или снизу Амура. Перевозить лес можно только зимой, иначе будет дорого и по для всех возможно; приводить же водой с той и другой стороны надобно против течения и на расстояние не менее 15 верст. |
| После обеда, приятно ослабев, перешли в гостиную, чтобы провести время до вечернего чая. В полутемном зале пахло слегка затхолью, но Карамзин с удовольствием оглянулся по сторонам и сказал, что всякий раз дом их напоминает ему Лондон. Сергей Львович, никак не могший привыкнуть к дому, почувствовал все его достоинства. Устроились petis jeux, играли в буриме: писали стихи на заданные рифмы. Рифмы были: nouveaume – геретег, avis – esprit. Карамзин, разумеется, написал гораздо изящнее и ловчее Василья Львовича и гораздо умнее, чем Монфор. Все невольно захлопали его катреню. Монфор довольно счастливо рисовал кудрявых, как Сонцев, купидонов с луком и стрелой. Все попросили его показать свое искусство, и он охотно нарисовал в альбом Надежде Осиповне слепого купидона, оттенив выпуклости рук и ног, мелко завив волоса и означив ямки на щеках. Василий Львович недаром просил нарисовать купидона. Он слышал о надписях: находясь в гостях у одной прекрасной женщины, Карамзин, с позволения хозяйки, исписал карандашом мраморного амура, стоявшего в комнате, с головы до ног. С легкой улыбкой он согласился вспомнить стихи и написал вокруг Монфорова амура по разным направлениям стихи: на голову — Где трудится голова, Там труда для сердца мало; Там любви и не бывало; Там любовь – одни слова, на глазную повязку — Любовь слепа для света И, кроме своего Бесценного предмета, Не видит ничего и, наконец, на палец, которым Амур грозил, — Награда скромности готова: Будь счастлив – но ни слова! Василий Львович заколыхался от удовольствия. Эта людскость, светскость восхищала его и нравилась ему. Дрожа от восторга и страха при одном взгляде на свою Цырцею, Василий Львович одновременно допускал шалости с крепостными девушками, а также на стороне, у известной сводни Панкратьевны, – он любил простонародный тон в любви, – но при всем этом старался соблюсти самую строгую тайну и был скромен. Он досадовал на брата, что в комнате нет мраморного амура; он помнил еще несколько экспромтов на руку, на крыло, на ногу, на спину амура, а альбомный листок был уже кругом исписан. |
| Но, по соображении всех обстоятельств, оказывается, что: а) лишнего времени потребуется не более 1 1 / 2 месяца, ибо, чтобы прибыть на Аян из Якутска благовременно, надобно отправиться не иначе, как зимним путем, т. е., не позже половины марта, а чтобы ехать чрез Иркутск, можно отправиться из Якутска не ранее десятого февраля. б) Прогонных денег (при экономии) потребуется очень немногим более того, сколько нужно на совершение, пути из Якутска чрез Аян, и оттуда подле берега, чрез Удское, и обратно тем же путем; потому что на проезд чрез Иркутск двойных прогонов не нужно, достаточно будет и ординарных; на проезд чрез Иркутскую епархию, – на расстоянии не менее 3-х тысяч верст, прогоны должны быть не на 12 лошадей, а на 10. И по сему расчету – денег будет нужно на проезд, из Якутска чрез Иркутск, на устье Амура и оттуда, чрез Удское в Аян и далее, не более 2000 рублей серебром, полагая с Амура до Якутска почти на, все расстояние двойные прогоны; а чтобы совершить путешествие из Якутска на Амур, чрез Аян и Удское, и по Амуру до Кизи и обратно в Якутск, надобно проехать почти 5 тысяч верст, и на это употребить прогонных денег не менее 1750 рублей. Следовательно, проезд мой чрез Иркутск будет стоить казне дороже от 200 до 300 рублей серебром. Но зато я буду иметь возможность осмотреть все При-Амурские места и собрать полные сведения, необходимые мне для безошибочного управления тамошними местами, которые при настоящем положении Амурских дел, простираются вверх по Амуру, можно полагать далее устья реки Зеи, а главное для решения вопроса о месте, где основать кафедру Камчатской епархии, и где она должна граничиться с Иркутской в Забайкальском крае и проч. Честь имея донести о вышеизложенном, я покорнейше прошу Святейший Правительствующий Сунод дозволить мне совершить мое путешествие на устье Амура чрез Иркутск по Амуру, (а оттуда чрез Удское или прямо чрез Аян в Якутск) и на путешествие это истребовать на платеж прогонов и прочие расходы 2000 рублей серебром и, во всяком случае о решении, какое последует на сию мою покорнейшую просьбу, приказать, кому следует, дать знать мне как можно ранее, дабы я сообразно с оным мог благовременно расположить моими поездками. |
| Но не все так отвечали: человек со сто козаков замыслили другое, «порадели своим зипунам и нажиткам». Они отвалили на трех судах от берега, а на судах была государева казна, пушки, свинец, порох и куяки; одну пушку воры бросили прямо с судна на берег, а другую в воду; часть остальной казны побросали также в воду, часть взяли с собою, захватили неволею с тридцать вольных козаков, но двое из них, не желая плыть с ворами, побросались с судна в воду в одних рубашках. Воры поплыли вниз по Амуру в числе ста тридцати шести человек и начали громить прибрежных иноземцев. С Хабаровым осталось 212 человек; он шесть недель простоял на устье Зии, призывал иноземцев, которых аманаты уже давно были у него в руках; но иноземцы близко не ехали. «Вы все обманываете, – говорили они, – и теперь ваши люди поплыли вниз и нашу землю громят». Хабаров послал четверых казаков в Якутск донести тамошним воеводам, что воры государевой службе поруху учинили, иноверцев отогнали и землю смяли; что с оставшимися у него людьми землею овладеть нельзя, потому что земля многолюдная и бой огненный, и сойти с Амура без государева указа не смеет. Ответ пришел не ранее 1653 года. На Амур приехал дворянин Зиновьев с государевым жалованьем, золотыми Хабарову и его товарищам. Хабаров, сдавши ясак Зиновьеву, отправился вместе с ним в Москву, а «приказным человеком великой реки Амура новой Даурской земли» оставлен Онуфрий Степанов. Степанов принял начальство неохотно, потому что последние похождения Хабарова не могли представить ему будущее на Амуре в привлекательном виде. В сентябре, посоветовавшись с войском, поплыл он вниз по Амуру, потому что наверху ни хлеба, ни лесу не было. Хлеб был найден на берегах реки Шингала (приток Амура с юга), откуда Степанов поплыл далее вниз по Амуру и зимовал в стране дучеров, собирая с них ясак. Летом 1654 года он опять отправился в Шингал за хлебом и бежал три дня вверх по реке благополучно, но 6 июня встретил богдойскую большую силу ратную со всяким огненным стройным боем, конную и струговую. |
| Действительно, к лету 1855 года в Охотское море подошло 22 французских военных корабля и 34 английских. Казалось, нет никакой надежды на спасение нашего флота. Но распоряжение Муравьева было поразительно мудро и просто: Петропавловский порт был предварительно перенесен в устье Амура, в Николаевский порт, а наши корабли вошли через Татарский пролив также в устье Амура путем, о котором не знали англичане. Долго вражеская эскадра искала наши корабли у Татарского залива и в Охотском море, чтобы вступить в бой, но они нашли только пустые порты – Петропавловский и Аянский, где, кроме нескольких покинутых людьми построек, ничего не было. Правда, в Аянском порту, в церкви, они застали в полном одиночестве преосвященного Иннокентия, с благоговением молящегося об избавлении родины от интервентов. Его невозмутимый молитвенный образ так поразил англичан, что они не посмели прервать возвышенное общение святителя с Богом. По окончании молитвы они пригласили его к себе на корабль как почетного пленника, но потом отпустили, не найдя в этом никакой выгоды для себя. Нападение на укрепленный порт Де-Кастри также ничего не принесло англичанам и французам. Они не смогли занять его, и после четырнадцати дней осады 17 октября под нашим огнем ушли в море. Так и вынуждена была англо-французская эскадра удалиться из российских вод ни с чем. Время для захвата наших восточных берегов было упущено, наши противники не ожидали, что за такой короткий период Россия сможет снабдить этот отдаленный край и вооружением, и флотом, и населением. А освоение восточных земель шло полным ходом: в мае 1855 года еще большая флотилия спустилась к устью Амура, а после ухода вражеских кораблей вернулись и жители Петропавловского и Аянского портов. Заселение и укрепление портов продолжалось. Флотилии 1856 и 1857 годов доставляли все необходимое для устройства новых поселений: крестьянские семьи, солдат, инвентарь, скот, продукты, вооружение. Сотни судов проплывали по Амуру мимо пустынных берегов для основания поселений, портов, городов. |
| Рыбы в ней великое изобилие всякого рода, а внизу и морской периодической, из рода лососей. О климате и растительности можно судить, что на берегах или вблизи берегов растут: дуб, вязь, клен, липа. береза, осина, ольха, кедр и проч. и растет дикий виноград даже несколько повыше Кизе иди Мариинска. 10 июня я видел красную смородину, совсем уже налившуюся и начинавшую краснеть. Сказать, что на Амуре нет жителей, – нельзя: потому что в первой половине его есть даже город Манчжурский (Айгун), раскинутый по берегу почти на две версты, и около него видно около 12 деревень, довольно порядочных. Но, можно сказать, только и всего! Потому что от начала Амура и до Айгуна видно кое-где по нескольку берестяных подвижных шалашей, в коих привитают Манегры, – то же, что наши Тунгусы, –- занимающиеся промыслом рыбы и преимущественно калугой (род бодьшого осетра), кои так велики, что одной икры вынимают из одной рыбы до 5 пудов, а ниже города, начиная верст за 50–80, еще меньше видно по берегам домиков, обитаемых Гольдами, тоже Тунгусского рода. Только пред последними горами, пред Кизе, верст за 200, почаще встречаются небольшие деревеньки, обитаемые сначала Мангунцами, тоже из Тунгусского рода, а за 70, 100 верст выше устья Амура – Гиляками, которые живут и в устье, и за устьем, и на Сахалине. Все это видимое с реки народонаселение на такой огромной реке, на расстоянии почти 3000 верст, так, мало и так ничтожно, что они существуют как бы для того только, чтобы показать, что климат и воздух на Амуре для человека не вредны. В городе и подле города обитают исключительно Манчжурцы, и их число совершенно неизвестно; и говорят бывалые, что они живут и далеко ниже и выше города, вдали берегов, занимаясь хлебопашеством. – Впрочем, и Гольдей, и Мангунцев, говорят, очень много живет по протокам и по притокам Амура. по обе стороны. Гиляки народ особого происхождения. Они, по словам бывалых, похожи много на Аинов, живущих на южной оконечности Сахалина; а Аины – то же, что Курильцы. Следовательно, Николаевский пост – резиденция губернатора – находится в земле Курильцев. |
| Подъем сыграли еще затемно. Комната сразу наполняется шумом и оживлением. По очереди ребята бегут на улицу растереться снегом, все радостно возбуждены и веселы. Наконец-то наступает волнующее время охоты, ради которого мы уже испытали столько трудностей и неудобств. На кухне «мамка» что-то варит на плите в большой алюминиевой, закопчённой до черноты, кружке. Видя наш интерес, спокойно поясняет: - Водки нет, однако. Папка встанет, морду бить будет. Чифирь варю... Охотиться можно сразу за околицей Казармы. Места тут глухие. В радиусе приблизительно пяти километров идет смешенный лес. Строго на юг в восемнадцати километрах река Тунгуска. На юго-востоке в двадцати километрах основное русло Амура. А если пойти на восток, то через семнадцать километров упрешься в большое озеро Дирга северная сторона которого плавно переходит в огромное болото Ниара, где, по мнению мамки, главное логово чертей. Летом эти края большей частью непроходимые из-за многочисленных болот, озер, речек и речушек, бессчётного числа безымянных проток и заводей, которые теснятся вокруг места слияния вертлявой Тунгуски и могучего Амура. Сейчас же все скованно льдом, что нам позволяет идти, куда душа пожелает. Наши ориентиры с севера - насыпь железной дороги, ведущей в Комсомольск-на-Амуре. С юга - русло реки Тунгуска, а с юго-востока - Амура. Главный ориентир, конечно же, железная дорога. Даже в самую плохую погоду она не даст сбиться с пути и обязательно приведет к жилью. А вот если перейти через насыпь и заблудиться уже с той, северной стороны, то - беда. Там тысячи безлюдных километров суровой тайги, зеленый безжизненный космос... Вяло приходит рассвет. Утренняя фиолетовость снега исчезает, и морозная дымка начинает искриться кристалликами льда. От дыхания опущенные клапана шапок покрываются инеем. В утренней тишине скрип снега под ногами кажется оглушающе громким и демаскирующим нас на многие километры. Периодически останавливаемся и, замерев, вслушивается в тишину тайги. Перед самым нашим выходом проснулся «папка» и огорошил: «Сегодня на охоту лучше не ходить. Следы шатуна рядом с Казармой мужики видели». Это разумное предупреждение никто не стал брать всерьез. «Завалим мы твоего шатуна в целях самообороны да так, что ни один охотинспектор не прикопается, - Василий картинно вскинул свое новенькое ружье как бы прицеливаясь. Ему явно не терпелось пострелять, - Бах-бах! И мне шкуру на стенку!» |
| А из сего можно заключить, что где бы город Николаевск ни был основан – вблизи ли устья Амура или поодаль, – ни в нем ни подле него не найдется места для того, чтобы построить Архиерейский дом со всеми прислугами и с келиями для монашествующих (из коих должны быть избираемы миссионеры для проповеди слова Божия в Азии и в Америке) и семинария также со всеми прислугами, которая тоже должна быть при Архиерейском доме, или по крайней мере в том же городе, потому что для помещения всех таковых зданий без дальних угодий потребуются десятки, если только не сотни десятин земли. И потому очевидно, что все здания духовного ведомства должны быть помещены отдельно от города и, судя по местности, не ближе как в 30 или 20 верстах и то с некоторыми только удобствами. Конечно по необходимости можно иметь какое либо помещение и архиерею и семинарии и в Николаевске, несмотря на тесноту и другие неудобства, но иметь помещение какое-нибудь можно только на первый раз и в надежде на лучшее, а чтобы иметь таковое помещение навсегда – это невозможно, по крайней мере будет мало полезно для края и невыгодно для казны потому, что без особенных выгод и причин никто из имеющих служить при семинарии и по другим частям духовного ведомства не согласится оставаться долее срока, а тем менее навсегда; да и что за необходимость тесниться и при том в таком месте, где почва, климат и растительность еще очень грубы в сравнении с верхними частями Амура, и когда есть возможность избрать лучшее и пространнейшее место, где и почва и климат и растительность таковы напр., что растет дикий виноград и не очень далеко от устья. Правда, есть еще другое место не менее значительное, как и Николаевск, в отношении сообщения между Амуром и морем и которое со временем может взять перевес и над Николаевском, особенно если главный порт будет в заливе Декастри (а это когда населится Амур непременно будет); тогда конечно в нем сосредоточится и все управление Камчаткою и Амурским краем. Это место – Мариинский пост, отстоящий от Николаевска в 300 верстах вверх по реке и где климат и растительность гораздо лучше, чем в нижней части Амура и где конечно во всяком случае будут жители, и где Следовательно, и в настоящее время приличнее и удобнее быть кафедральному собору, архиерейскому дому и при нем и прочим зданиям духовного ведомства (так полагал и г. |
| Вы знаете, что мне разрешено принимать желающих послужить на поприще миссионерства и до открытия вакансии – на жалованье монаха на 200, а благо с семейством на 400. Огласите это и в своей Рязани и где можете, не найдутся ли избранники. Я могу принять даже троих вдруг, и если найдутся, то обнюхайте их вокруг – какого они духу, и благонадежных обнадежьте и велите писать ко мне просьбы, которые Вы и перешлите. Не найдете сами таковых – пишите Вашим знакомым, куда угодно или через знакомых – хоть в Киев. Г. Корнилову мой поклон, пусть он не сетует на меня за то, что я не скоро пришлю ему билет, но зато проценты на него я причту в его пользу с 1-го марта сего года. Ложечниковым тоже поклонитесь и расскажите обо мне что знаете. Прилагаемые при сем письма раздайте по адресам. Завтра едва ли мы не отправимся в путь наш, и потому я заканчиваю письмо это. Затем призывая благословение Божие на Вас и на все Ваше, остаюсь и останусь навсегда с теми же чувствами, с какими был вседоброжелательный слуга Ваш Иннокентий, Архиеп. Камчатский. Апреля 21 дня. 1858. с. Бянкино. Достаньте экземпляр или более печатных указов об открытии двух викариатств в Камчатской епархии. Я думаю, их не пришлют нам. Письмо 208 Сиятельнейший Граф, Милостивый Государь! 74 Честь имею поздравить Ваше Сиятельство с окончанием дела нашего с Китаем относительно Амура. 16 мая сего года в Манджурском городе Айгуне заключен между Россиею и Китаем уполномоченными трактат, по силе коего – вся левая сторона Амура в количестве миллиона квадратных верст отныне остается во владении русских, и открыто свободное плавание русским судам по рекам: Амуру, Сунгари и Уссури. Вашему Сиятельству известно, что мне предоставлено избрать место для устроения кафедры Камчатского архиерея и семинарии. Сим честь имею уведомить Ваше Сиятельство, что по первом рассмотрении и сравнении всех местностей Амурского края и в особенности, когда теперь Амур наш, следовало бы выбрать для сего место в самой лучшей части, напр. на Бурее и ниже, где родится виноград, дуб и проч. и притом – чем ниже по Амуру будет место пребывание архиерея, тем ближе к нему будет устье Амура, Камчатки и Америки. |
|
|
