| Почему вопрос сохранения этнической идентичности коренных народов является одним из важных аспектов миссионерской деятельности? Несмотря на всю сложность и неоднозначность интерпретаций понятия «этническая идентичность», в современных исследованиях оно все чаще обозначается как результат процесса самоопределения индивида, как «восприятие, понимание, оценивание, переживание своей принадлежности к этнической общности» [ Стефаненко, 15 ]. Сама же этническая общность интерпретируется как социальная группа, объединенная мифом об общих предках и общей исторической памятью, ассоциирующая себя с определенной территорией и обладающая чувством солидарности [ Тишков ; Лурье; Стефаненко; Науменко ]. Чувство солидарности реализуется в метафоре границы, и сохранность группы зависит именно от устойчивости ее границ [ Барт, 16 ]. Этническая идентичность динамична, культурные формы существования этнической общности могут изменяться под влиянием внешних факторов, но устойчивость этнической группы обеспечивается сохранением культурных различий, четким пониманием противопоставленности тех, кто входит в группу, тем, кто в нее не входит [ Барт, 17 ] . То есть этническая группа может сохранять свою идентичность во взаимодействии с другими, но в процессе этого взаимодействия важное значение имеют сигналы включенности/исключенности. К такого рода сигналам норвежский антрополог Фредрик Барт относит, во-первых, внешние знаки — «дифференциальные признаки, которые люди находят у других и выказывают сами для демонстрации идентичности (нередко это такие признаки, как платье, язык, форма жилища или образ жизни в целом)» и, во-вторых, «фундаментальные ценностные ориентации: нормы нравственности и стандарты оценки поведения» [ Барт, 16 ]. Миссионерская деятельность как процесс взаимодействия с определенной этнической общностью затрагивает оба вида «сигналов идентичности», как их определяет Барт: меняет «фундаментальные ценностные ориентации», привнося религиозное мировоззрение, а иногда воздействует и на внешние дифференциальные признаки, изменяя быт, язык и форму хозяйствования. Возможно ли сохранение этнической идентичности после такого рода воздействия? Неизбежно ли стирание границы идентичности в результате принятия христианского вероучения? Должна ли миссия менять не только мировоззрение, но и культуру повседневности? Как видим, вопрос сохранения этнической идентичности действительно имеет прямое отношение к православной миссии как культурному феномену. |
| Для преосвященного Дионисия изменения в духовной культуре народа не могут осуществиться одномоментно, в результате решительного внешнего воздействия — они требуют длительной, упорной проповеди, работы с предрассудками и убеждениями новокрещеных. Но здесь главная действующая сила принадлежит все же не проповедникам, а Господу — «по времени благодать Божия при вере их в Спасителя мира сама очистит их сердца от заблуждения» [ Дионисий 2013а, 58 ]. То, что изменения в культуре — это процесс постепенный и очень длительный, еп. Дионисий иллюстрирует весьма примечательным сравнением народов Сибири с русскими: «Вот уже минула целая тысяча лет, как православная вера сделалась господствующей между славянскими народами, а можем ли без нарушения правды сказать положа руку на сердце, что между православными русскими нет ни суеверий, ни предрассудков?» [ Дионисий 2013а, 438 ]. Еще одно суеверие, против которого миссионер неоднократно направляет свою проповедь, — убежденность в существовании злых духов, хозяев места, и в необходимости совершать жертвоприношения им (например, повязывать лоскуты ткани на стоявшие на горе деревья). Примечательно, что это суеверие определяется еп. Дионисием не как элемент этнической культуры, а как заблуждение, распространенное в равной мере среди всех обитателей данной местности: «Это суеверие господствует во всей Якутской области, и не между одними якутами и другими инородцами — оно в точности соблюдается и между русскими» [ Дионисий 2013б, 17 ]. Спустя время, описывая обычай «навязывать ленточки» на деревья, еп. Дионисий гораздо снисходительнее смотрит на этот обычай как на «подношение доброму духу» [ Дионисий 2013в, 200 ]. Сравнивая путевые журналы 1845–1855 гг. и поздние отчеты еп. Дионисия 1870–1880-х годов, можно заметить значительные изменения в характеристике духовной культуры автохтонного населения Якутской епархии. По наблюдению еп. Дионисия, сократилось присутствие шаманов, укрепился православный уклад жизни (владыка отмечает регулярное посещение храмов, соблюдение постов, медленное, но заметное распространение грамотности и навыка чтения духовной литературы). |
| Но и в ранних записях, зафиксировавших переходное, полуязыческое состояние духовной культуры автохтонов, автор очень высоко оценивает душевные качества сибирских народов, иногда прямо подчеркивая их превосходство над нравственным состоянием народа русского. Непосредственно наблюдая суровую, полную испытаний жизнь чукчей, Дионисий обнаруживает в их душе благодатные дары, первый из которых — любовь к ближнему. Вот один из примеров: «Услышав, что русских посетила голодовка, они нарочно прикочевывают к ним со стадами оленей своих и пропитывают оными десятки голодающих семейств» [ Дионисий 2013а, 68 ]. Несколько раз у сибирского миссионера встречается рассказ об обычае местных народов делить свою добычу между всеми членами рода, особенно одаривая немощных, и при этом ничего не оставлять себе. В этом обычае еп. Дионисий видит не только проявление человеколюбия и благородства, но и глубокое религиозное чувство, так как этот обычай (нимат) основан на «тех понятиях о Промысле Божием, что стрелок убивает добычу не собственным искусством, а по соизволению Божию, и не для себя, а для всех вообще, и если бы промышленник начал спор о том, то должен навсегда лишиться своего таланта в охоте» [ Дионисий 2013б, 318 ]. Любые подтверждения того, что в душах обращенных укоренились христианские понятия и христианский образ поведения, с особой радостью отмечаются еп. Дионисием в его записях. Так, он неоднократно пишет о «святости соблюдения домашней молитвы» якутами, о неукоснительно совершаемом ими при начале любого дела крестном знамении, о чтении утренних и вечерних молитв их детьми, о стремлении к регулярному посещению храма. Также не раз он с негодованием пишет о том, как приезжие русские «щеголяют своей холодностью к предметам веры» и своим отрицательным примером разрушают сформировавшиеся у местных христианские обычаи. Наряду с чистотой души, готовностью к самопожертвованию, бескорыстием, владыка особо отмечает скромность и простоту «в их обычаях и образе жизни». «Многому следовало бы нам у них поучиться!» — восклицает он [ Дионисий 2013а, 68 ]. |
| е., подчинить инородцев общим законам империи; но еще необходимее освободить православных инородцев от гнета языческого начальства и общества, чрез введение в личный состав инородческой администрации элемента в таком числе, чтобы он был преобладающим, как элемент, способный вести инородцев к обрусению. Все это дело в руках правительства и может быть сделано без всякой обиды, в силу простой справедливости, для защиты угнетенных. Раскольник, при переходе в православие, не теряет, по-видимому, ничего, но, оставаясь, по-прежнему, среди раскольнического общества и он терпит не менее того. Все крики об угнетении раскольников, повидимому и поднимаются для того, чтобы меньше слышны были их собственные угнетения православных. Кто живал среди раскольников, тот знает, как тяжело жить между ними православному, особенно обратившемуся из раскола. Составляя сплоченные общины, они силой держат друг друга в расколе и горе тому, кто решится изменить ему. Предоставить полную свободу расколу значит дать ему безнаказанно угнетать православие. Раскол не себе только ищет свободы, а стремится вытеснить православие и заменить его собой. Их ложные архиереи, титулуясь московскими, владимирскими, казанскими и проч., этим самым дают знать, что они призваны заменить настоящих православных архиереев, совративши их паству в свой раскол. Такие претензии не могут оставаться без соответствующих правительственных мер 4 . Столько же, если не более, необходим пересмотр законов, касающихся религий не христиан. По смыслу основных законов русского государства, все такие религии только терпимы, как зло неизбежное; между тем, частные постановления берут религиозные суеверия под прямое покровительство закона. Ошибка в том, что русское законодательство относится к ним не отрицательно только, что требуется правом свободы совести, а положительно, регламентируя суеверные обычаи язычества или магометанства, причем, по незнакомству с такими религиями, к ним применяются понятия свойственные только христианской религии. |
| Таким образом, миссия православия, по отношению к инородцам, есть вместе с тем миссия обрусения; миссия православия среди раскольников есть в тоже время миссия современного просвещения. Польза такой двойной миссии и для церкви, и для государства очевидна. С переходом инородцев к русской национальности, раскольников к быту современной Руси, измена тех и других православию становится немыслимой, они будут держаться его не по убеждению только в его истинности, но и как русские русской веры. Но за то, эта двойная выгода саму миссию делает вдвое труднее. Сибирский инородец, не умея отличить внешних обычаев обыденной жизни от веры в собственном смысле и при убеждении в догматах православия, боится сделать такой важный шаг в жизни, как отречение от прежнего инородческого быта, – что, как мы заметили, по его убеждению, должно быть необходимым условием принятия православия. Он с недоверчивостью смотрит на уверения самого миссионера, что можно быть православным, оставаясь по внешней жизни инородцем. И чем больше развито национальное самосознание в известном народе, тем труднее обращение его к православию; потому что он тем упорнее стоит за свою национальность, а с ней и за веру, даже при убеждении в ее несостоятельности. Думаем, что по этой причине и поволжские новокрещенные татары, неуспевшие обрусеть, отпадают в магометанство, потому что и у них взгляд на православие остается тот же, то есть, как на русскую веру, в противоположность магометанству, читающемуся национальной татарской верой. Одними доказательствами истинности догматов православия не остановить этих отпадений, главный источник которых национальное чувство. Злонамеренно распространяемые слухи о царском указе, повелевающем татарам держаться своей татарской, то есть магометанской веры, при таком понятии о вере, сильнее будут всяких доводов в пользу православия, как вселенской веры. Еще труднее в этом отношении борьба с расколом. С какой наглядностью и силой ни доказывай раскольнику правильность обрядовых отличий православия, какие льготы и уступки ни делай самому старообрядчеству и при убеждении ума, чувство его не легко мирится с новшествами современной общественной жизни. Мы знали старообрядцев, которые, при всем убеждении в истинности православной церкви, много лет оставались вне ее, не имея решимости присоединиться к ней по чувству отвращения к быту современного православного общества; потому что в деле веры чувства всегда берут верх над убеждениями ума. |
| Например, ни у евреев, ни у магометан, ни у язычников вовсе нет духовенства, а есть только – у первых учители (раввины и муллы), не обязанные никакими, так зазываемыми требами, а у вторых аскеты (ламы), не имеющие никаких религиозных отношений к мирянам; а между тем, в нашем законодательстве, те и другие, приравнены к христианскому духовенству, причем за служение суеверию, им предоставлены права, возвышающие их над прочими единоверцами, которые закреплены за ними, как прихожане за духовенством. Вследствие этого, они считают свои суеверия утвержденными царем и в силу закона, обязывают подведомых им, к исполнению их требований при посредстве русских властей. Подобные постановления идут прямо в разрез с свободой обращения иноверцев к православию. Не говорим уже о том, как противно, христианской совести русской власти, поддерживать суеверие языческое, магометанское или еврейское. Кому неизвестны случаи, как евреи, при содействии христианской власти, не допускают своих единоверцев принимать христианство ? Еще обиднее и унизительнее для православной церкви, изданные в 1861 г. правила о приготовлении иноверцев не христиан к принятию православной веры и совершении над ними таинства св. крещения, которыми суеверие обставлено такими гарантиями, что как-будто православное правительство больше всего боялось уничтожения его, и только по нужде соглашалось допускать присоединение не христиан к православию 5 . Если нужны законодательные меры относительно иноверия, то не противореча христианской совести, они могут быть только чисто отрицательные, то есть, предоставивши свободу лжеверию, как злу неизбежному, должны ограждать только от влияния его православие и самих иноверцев от вредных последствий, какие могут происходить от суеверия для их гражданского быта. В этом духе изданы в 1858 г. Высочайше утвержденные наставления относительно действия на раскольников. Ограничивая вредные действия раскольников на православных, они в тоже время дают понять, что православное правительство не считает нужным мешаться во внутренние дела раскола. |
| Через месяц после приезда иером. Анатолия Н. оставил на его попечение Хакодатскую общину и отправился в Токио, чтобы открыть 2-й миссионерский стан. Он прибыл в Токио 28 февр. 1872 г., поселился в районе Цукидзи и начал проповедовать; ему удалось крестить ок. 20 чел., среди к-рых большинство были выходцами из г. Сендай. Вскоре после 1-го крещения в Токио, проведенного в глубокой тайне, знакомый Н., пожилой бонза, показал ему донос с детальным описанием того, как был совершён этот обряд. Донос подали в высший духовный совет трое ученых бонз, но благодаря заступничеству знакомого Н. донос не был передан на рассмотрение далее ( Сергий (Страгородский). 1897. С. 105-107). В февр. 1872 г. в Сендае началось гонение: 9 чел. были заключены в тюрьму, более 100 чел.- допрошены и отстранены от занимаемых должностей. В апр. того же года в Хакодате по приказу губернатора Куроды Киётаки были арестованы многие катехизаторы, закрыта школа при Воскресенской ц., приостановлена издательская деятельность миссии. Н. оказывал материальную помощь семьям пострадавших японцев. Многие из заключенных проповедовали христианство своим сокамерникам. В июне они были освобождены, а в июле Хакодате посетил Вениамин (Благонравов) , еп. Камчатский, к-рый отметил высокий уровень организации миссии и ее успехи. Свт. Николай Японский. Портрет. 2010 г. Худож. Ф. А. Москвитин Свт. Николай Японский. Портрет. 2010 г. Худож. Ф. А. Москвитин После отмены антихрист. законов в февр. 1873 г. миссия начала действовать открыто. В том же году в Токио была создана катехизаторская школа с 2-годичным сроком обучения для подготовки проповедников. В нее набирали взрослых японцев, стремившихся к изучению богословских предметов и проповедничеству. По окончании школы одни из них проповедовали в местах, где еще не было общин, другие приписывались к конкретным приходам и занимались не столько обращением новых членов, сколько катехизацией оглашенных и наставлением в вере крещеных христиан. Поскольку иностранцам был закрыт доступ на большую часть территории Японии, в 1873 г. |
| Сюда же надобно отнести и прославленное даже в литературе ламское лечение. Если были два-три примера излечения ламой болезней, от которых не могли вылечить наши забайкальские врачи, то тут нет ничего удивительного, судя по подобным примерам лечения простыми средствами нашими простонародными врачами. Медицинские книги лам написаны за тысячу лет и едва понимаются немногими избранными. Для надлежащего понятия о ламской медицине довольно знать, как она разделяет болезни. Главных видов болезней, по учению лам, 404: из них 101 болезнь завысит от злых духов и лечится посредством гурумов; 101 исцеляется диетой без медицинских пособий; 101 врачуется ламскими снадобьями, и 101 решительно неизлечимы. Главная причина, почему ламское суеверие пользовалось и пользуется особенным покровительством, противным общим государственным учреждениям, заключалась и заключается в неправильном понимании этого суеверия. В уставах духовных дел иностранных исповеданий ламаиты не только не называются идолопоклонниками, но и отличаются вообще от язычников. Зная о ламском суеверии по ученым сочинениям о буддизме, правительство легко могло прийти к той мысли, что оно действительно доныне есть философское учение с той редкой для непросвещенного светом истинной веры моралью, как проповедовал се индийский аскет Шакъямуни (Будда). На деле же, между философским учением Будды и ламским идолослужением едва ли не больше разницы, чем между Св. Писанием Ветхого Завета и бреднями талмуда. Преемники Шакъямуни скоро поняли, как выгодно для них распространение учения своего учителя, и потому оставивши исключительные аскетические стремления, стали больше всего хлопотать о вербовке в свое общество какими бы то ни было средствами. Сам Будда, образовавши свое аскетическое учение по индийской идее о переселении душ (метемпсихоз), во всем прочем держался народных понятий. И последователи его, преследуя жрецов черной веры (шаманов), не касались самого их заблуждения. Наконец сами облекшись во все оружия шаманов, выгнали их почти отовсюду их же собственным оружием. |
| И теперь мы видим у последователей Будды идолопоклонническое суеверие еще в большем развитий, нежели как оно встречается у гонимых ими шаманов. Как остаток некогда философской школы, у лам сохраняется теперь, обязательное для всех, бессмысленное чтение тибетских книг, которые из семи тысяч лам едва ли и семь человек сколько-нибудь понимают. Самое чтение совершается так, что понимание при этом и не предполагается: обыкновенно берут книгу, делят ее по листочку (в ламских книгах один лист не пришивается к другому) и начинают читать нараспев; кто прочитал свой листок прежде, обязан помогать другим. На мой вопрос о таком процессе чтения ширетуй цонгольского дацана, знаменитого своим собранием буддийских книг, с достоинством отвечал мне, что сила в том, как ударят они книгой по голове: тогда, прибавил ученый лама, все грехи вылетят! Тибетские книги в руках лам служат только для обмана народа: по ним они совершают все свои отчитывания и начитывания, заклинания и гадания, так что без книги лама и не является в юрту бурята. Народ, со своей стороны, смотрит на ламские книги совсем не как на философию или даже учение веры, а как на волшебные книги (чернокнижие), в которых лама может вычитать все прошедшее и будущее всякого человека, лишь бы подольше посидел и побольше получил за чтение. – От аскетизма Шакъямуни у наших лам осталась только безбрачная жизнь, да и та только по видимости. Не говоря о ламах, которые живут теперь в улусах, имея жен, и о ламах, живущих в дацанах, вот что пишет г. Гаупт: «Они начали брать к себе в юрты для прислуги сперва свободных женщин, потом девиц, и держали их не по одной, а по две и по три, размещая их по разным юртам; жили с ними противозаконно, как с женами, и имели по нескольку детей. В ревизских сказках приписывали своих жен и детей к своим братьям или родственникам. Беззаконие таким образом прикрывалось благовидностью и дети их обыкновенно назывались их племянниками и племянницами. Умерший в прошлом 1859 году хамба быль сын прежнего и также оставил после себя сына, который называется его племянником и которого теперь ведомство селенгинских лам назначает тоже в хамбы. |
| Христианская, или как они называют, русская вера, по их мнению, есть самая лучшая из всех вер 2 , потому что имеет писанный закон и соединена с высшей гражданской образованностью, которая, по их понятно, есть также существенная принадлежность веры. Принять христианство , по воззрению бурята, значит сделаться русским не только по вере, но и по языку и по всей обстановке русской оседлой жизни, и крещенный бурят, как бы плохо ни говорил по-русски, непременно старается говорить по-русски, и за великое оскорбление почтет для себя, если его назовут бурятом, а не русским. Выгода от такого превращения бурята в русского очевидна, как в религиозном, так и в гражданском отношении. Но зато и дело евангельской проповеди находится в нераздельной связи с гражданскими распоряжениями правительства, так что всякое ошибочное распоряжение высшего ли правительства, или местной власти, как бы оно малозначаще ни было, весьма вредит успехам христианства, а с тем вместе и гражданскому развитию инородцев. Понимая веру нераздельно с гражданским бытом, инородец думает, что и принятие русской веры, как русского гражданского быта зависит от воли великого царя. Так, говорит они, он захотел сделать многих из нас казаками, и сделал; также захочет сделать русскими (т. е. христианами), и сделает. Бурят не может понять, как может царь посылать проповедников для обращения их к христианству и не послать им самим указа о принятии крещения. Потому на предъявления миссионеров, что они посылаются по воле царя, он всегда отвечает сомнением, подозревая их в самозванстве. При порабощении народа ламами, миссионерам необходимо было бы для успехов проповеди начать дело с лам. Но при чувственной жизни лам духовные интересы веры в них заглушены гораздо больше, чем в невежественном народе, а внесшее положение их – в настоящую пору – и будущее – по принятии христианства так противоположны к невыгоде христианства, что для того, чтобы обратить ламу, нужно прежде убедить его сделаться исповедником Христа ради. На предложение мое исправляющему должность хамбо-ламы принять христианство, первый ответ его был: «А какая будет от того польза? Лишь я затеряюсь». |
|
|
