| 2 ...изволися и мн послдовати преданию святыхъ отець... – Созданию Волоколамского патерика предшествовала редакторская работа Досифея Топоркова над переводом Синайского патерика (1528–1529). Ряд фрагментов в предисловиях к Синайскому и Волоколамскому патерикам имеет почти дословное совпадение. 3 ...бывшаа во обители отца Пафнутиа... – Пафнутий Боровский (1394–1477) – внук татарина, принявшего христианство , родился в селе Кудинове недалеко от Боровска, при крещении был назван Парфением. В возрасте двадцати лет постригся в Покровском монастыре на Высоком у игумена Маркела и после его смерти был тридцать лет настоятелем этого монастыря. Во время тяжелой болезни оставил игуменство, принял великую схиму, а после выздоровления в 1444 г. ушел из обители и поселился с одним иноком на берегу реки Протвы, где вскоре собралась братия и был основан монастырь Рождества Богородицы, каменный собор которого расписывал Дионисий. В 1610 г. монастырь был разорен войсками Лжедмитрия II, восстановлен при царе Михаиле Федоровиче. Рассказ о смерти Пафнутия Боровского см. в 7-м т. наст. изд. 4 ...и ученика его отца Иосифа... – Иосиф Волоцкий (1439–1515), в миру Иван Санин, церковный писатель и публицист, основатель Иосифо-Волоколамского монастыря. Происходил из семьи богатого вотчинника, предки которого были выходцами из Литвы. Принял постригв Боровском монастыре и стал любимым учеником Пафнутия. В 1479 г. основал волоколамский монастырь Успения Богородицы, позднее получивший его имя. На соборе 1503 г. Иосиф и его сторонники добились отклонения проекта ликвидации монастырского землевладения, выдвинутого нестяжателями и поддержанного Иваном III, на соборе 1504 г. – расправы над еретиками. Иосиф Волоцкий выступил с обоснованием идеи божественного происхождения великокняжеской власти. Основные литературные сочинения Иосифа – книга против еретиков «Просветитель», послания к Нифонту Суздальскому, Вассиану Санину, Ивану III, Василию III, И. И. Третьякову-Ховрину, Б. В. Кутузову и др., часть из которых опубликована в этом же томе. Местное почитание Иосифа Волоцкого как святого началось при митрополите Антонии с 1579 г., повсеместное празднование было установлено собором 1591 г. |
| 309 Пафнутий Боровский (1394–1477) – внук татарина, принявшего христианство, родился в селе Кудиново недалеко от Боровска, при крещении был назван Парфением. В возрасте двадцати лет постригся в Покровском монастыре на Высоком у игумена Маркела и после его смерти был тридцать лет настоятелем этого монастыря. Во время тяжелой болезни оставил игуменство, принял великую схиму, а после выздоровления, в 1444 г., ушел из обители и поселился с одним иноком на берегу реки Протвы, где вскоре собралась братия и был основан монастырь Рождества Богородицы, каменный собор которого расписывал Дионисий. В 1610 г. монастырь был разорен войсками Лжедмитрия II, восстановлен при царе Михаиле Федоровиче. 310 Иосиф Волоцкий (1439–1515), в миру Иван Санин, церковный писатель и публицист, основатель Иосифо-Волоколамского монастыря. Происходил из семьи богатого вотчинника, предки которого были выходцами из Литвы. Принял постриг в Боровском монастыре и стал любимым учеником Пафнутия. В 1479 г. основал волоколамский монастырь Успения Богородицы, позднее получивший его имя. Первоначально Иосиф Волоцкий был связан с удельными князьями, братьями Ивана III, но в 1507 г. он порвал с удельно-княжеской оппозицией и перевел монастырь под патронат великого московского князя. На церковном соборе 1503 г. Иосиф и его сторонники добились отклонения проекта ликвидации монастырского землевладения, выдвинутого нестяжателями и поддержанного Иваном на соборе 1504 г. – расправы над еретиками. Иосиф Волоцкий выступил с обоснованием идеи божественного происхождения великокняжеской власти. Основные литературно-публицистические сочинения Иосифа – книга на еретиков «Просветитель», послания к Нифонту Суздальскому, Вассиану Санину, Ивану III, Василию И.И. Третьякову-Ховрину, Б.В. Кутузову и др. Местное почитание Иосифа Волоцкого как святого началось при митрополите Антонии с 1579 г., повсеместное празднование было установлено собором 1591 г. 311 Прадед Иосифа Волоцкого Александр (Саня) «от Литовскыя земли влечашеся родом». По предположению А.А. Зимина, переселение Саниных в Волоколамский уезд относится к 1408 г., когда целый ряд выходцев из Литвы вместе с князем Свидригайлом перешли на службу к московскому князю (см. Зимин А.А. Крупная феодальная вотчина и социально-политическая борьба в России (конец в.). М., 1977. С. 40–41). Отцу Иосифа Волоцкого Ивану принадлежали село Язвище (Покровское) и деревня Спировская, ставшие впоследствии вотчинами Иосифо-Волоколамского монастыря. |
| Укрепление придворной партии, основу к-рой составляли Ж., стало причиной активизации деятельности прп. Иосифа против еретиков. По-видимому, в 90-х гг. XV в. в Иосифовом Волоколамском в честь Успения Пресвятой Богородицы монастыре началась работа по подготовке трактата, предназначенного для обличения учения Ж. Известно, что 26 янв. 1489 г. сотрудник свт. Геннадия Герасим Поповка послал прп. Иосифу соч. «Жития и деяния Сильвестра, папу Римского» (РГБ. Вол. 505. Л. 167 об.), использовавшееся в полемике. Для прп. Иосифа Павел Васильев в Новгороде переписал Пятикнижие Моисеево, в прибавлении к к-рому помещены полемические трактаты «Вера и противление крестившихся иудеи в Африкии и в Карфагене и О въпрошении, и ответех, и о укреплении Иакова Жидовина» (Там же. 5. Л. 377-483, 484-563, 1494 г.). Позднее все эти и мн. др. тексты из числа тех, что содержались в волоколамских четьих сборниках, были использованы в работе над «Просветителем». В предисловии к «Просветителю» прп. Иосиф, по-видимому имея в виду в т. ч. и свои усилия, так описывает борьбу с Ж. при митр. Зосиме тех, кто не претерпели прямых гонений от митрополита и вел. князя: «Овии же спострадують тем (кто пострадал от властей, сочувствовавших Ж.- А. А.), аще не изгнаниемь, но писанием утешителным и телесных потреб скудость утешающе темь, еще же и противу еретических глагол съпротивно и обличително отвещание, от Божественых Писаний събирающе, посылаху, еретиком съпротивляющеся». Преподобный уподобляет свой труд усилиям преподобных Антония и Никона Черногорца, писавших свои сочинения в период нашествий соответственно персов и турок ( Иосиф Волоцкий. 1882. С. 14; Источники. 1955. С. 474, 483). Наиболее ранним свидетельством вступления прп. Иосифа в полемику с ересью считается Послание преподобного еп. Нифонту Суздальскому (Послания Иосифа Волоцкого. 1959. С. 160-161), датируемое 1490-1494 гг. К этому же периоду исследователи относят послания прп. Иосифа архим. Евфимию, Вассиану II (Санину) (Там же. С. 424. Примеч. 3; Плигузов. 1992. С. 1048-1050). Наиболее поздним посланием прп. Иосифа, связанным с полемикой, является Послание архим. московского Андроникова мон-ря Митрофану (по косвенным признакам датируется не позднее лета 1504). По-видимому, параллельно с посланиями прп. Иосиф работал над «Просветителем», к-рый обнаруживает текстологические совпадения с эпистолярным наследием полемиста. Факт зависимости Послания архим. Митрофану (1504) от 12, 13 и 14-го Слов «Просветителя» позволяет утверждать, что к 1504 г., когда был созван Собор против Ж., трактат существовал в составе 14 Слов. 15-е и 16-е Слова «Просветителя» были написаны в 1505 г. (см.: Алексеев. К изучению творческой истории. 2008; Он же. О «Просветителе». 2008. С. 121-220). |
| С монастырской башни сперва было видно лысоватую Санину голову, но затем она скрылась в зарослях берегового лозняка. Специально за ним никто не наблюдал, да и рыбаков у монастырских стен всегда располагалась не менее десятка. Рыба — она в душе паломница, во всей округе не клюет, а около монашеского пристанища в любое время поймать можно. Среди кустов с рыбачьими прогалинами и затерялся монастырский хиппи. На вечерней службе Саня не показался, но этому не придали особого значения, а во время ужина о нем не вспоминали, так как он не различал трапезные: и в монашеской мог подкрепиться, и в паломнической его всегда кормили. Всполошились рано утром. Дело в том, что будильщика с колотушкой в этой обители не было и на полунощницу братию поднимал дежурный по монастырю. Дежурный, случалось, задерживался по причине сонливости, зато никогда не опаздывал Саня. Он всегда по периметру обходил монастырь минут за двадцать до начала самой ранней службы, громко распевая: «Се жених грядет в полунощи…» В этот раз Саниного будильного гласа не дождались, поэтому многие из братии припозднились, резонно и недоуменно спрашивая друг друга: «Куда делся Саня?» К окончанию полунощницы, когда вся братия била поклоны перед мощами преподобного старца, беспокойство отца эконома стало стремительно расти. Получается, он последним видел монастырского поселенца, которого, казалось бы, никто всерьез не воспринимает, но даже при недолгом его отсутствии понятно, что в обители не все благополучно. — Может, простыл на рыбалке, и в келье лежит? — подумалось эконому. — Надо бы проверить. Спускаясь с паперти храма, отец эконом понял, что ничего он проверить не сможет, так как не знает, где находится Санина «келья». Не знал и благочинный, также обеспокоенный. На вопрос: «Где Саня ночует?» толком смог ответить только глава монастырских паломников, братия лишь плечами пожимала… Оказалось, что Санина келья на скитской колокольне, за лестницей. Но там, кроме старого дивана без спинки да одеяла, да табурета, ничего не было, и непохоже было, чтобы в эту ночь кто-то там побывал. |
| 2) Думный дворянин Михайло Тимофеевич Лихачёв. Он принимал участие в монастырском деле с князем Никитою Семёновичем Урусовым, который искал на монастыре бесчестья своего в 1684 г. «Призри, благодетель наш, – писал к нему по этому случаю архимандрит, – на дом чудотворца Даниила, заступи милостию в монастырских делах». В том же году Лихачёв просил у стряпчего на семена овса 100 четвертей 991 л] в Переславскую его вотчину, и стряпчий писал тогда к архимандриту: «пожалуйте, государи, хотя себе сгодить, а его ссудите». Вероятно, Лихачёв потому и знаком был монастырским властям, что около Переславля была его вотчина. Он женился в 1681 году на боярышне девушке Татьяне Никитичне. Стряпчий поднёс новобрачным окладной образ преподобного Даниила, да просил архимандрита прислать им 300 сельдей да бочонок квасу 102). 3) Окольничий Фёдор Михайлович Ртищев. В 1685 г. стряпчий писал про него: «окольничий Ф. М. Ртищев в крестьянском деле, что в Стрелецком Приказе, заступить хотел и челобитную у меня ваял» 39). 4) Постельница Татьяна Санина. Как познакомились с нею монастырские власти – неизвестно. Об ней упоминается в отписках стряпчего один раз – в 1684 году, и вот в каких выражениях. «К постельнице Васильеве сестре Санина к Татьяне Ивановне о заступлении в земляном нашем деле отписку вашу к ней и челобитную твою отдал Степану Санину, и он отписку к ней и челобитную отнёс при мне вверх, отдали ли ей или нет, того я не ведаю, только мне приказал он Степан к ней ходить, и я трижды к ней ходил, и она не показалась мне и сказала только с истопником, мне-де в вашем деле что учинить, я де вашего дела не ведаю, и мне того дела и делать не ведомо как» 57). Б. Деятельность стряпчего неюридическая Об исправлении в Москве стряпчим монастырских экономических дел и извещении им о ценах на материалы, хлеб и продукты приведём следующие данные. В 1684 г. в генваре стряпчий писал, что он приторговал связного железа на Степановских заводах (в 40 верстах от Москвы, состоявшие прежде в ведении думного дьяка Приказа тайных дел, Полянского), за пуд кг] по 13 алтын и 2 деньги, с перевозкой монастырской; железо мерою было в 2 сажени длины. |
| По переписи 1662 г. в с. Тишках 70 черкасов. Указом 21 июня 1672 г. постановлено состоять боярским детям на службе в двух местах Харьковского полка: в Харькове – 87 человек, в Салтове – 129 человек (Собр. зак. Т. 1. 522). Но при ревизии 1724 г. оказалось в Харьковском полку однодворцев: а) служащих наравне с черкасами, в казаках и подпомощниках 890 человек (в том числе в Черкасских Тишках – 39 человек, в Русских Тишках – 82 человека, в Борщевой – 87, в Колупаевке – 123 человека); б) платящих подушный оклад 892 человека (в Русских Тишках – 263 человека, в Борщевой – 184 человека, в Колупаевке – 130 человек). Последних в 1732 г. назначено было перевести в состав Ландмилицкого корпуса. Мо было ли это исполнено? Ме видно. С том, что боярские дети, жившие в Тишках, Борщевом, отправляли службу в Харькове, говорят акты, например, межевая выписка в 1697 г.; «Харьковцу солдату Кузме Мелехову – села Тишков поступное поместье – от устья р. Мурома вверх по Мурому. – Ст Грачевой Яруги на Долгий курган, на большой высокий курган... С того поместья он Кузма солдатскую службу служит». Другой акт: «с. Борщеваго боярский сын Мина Сбернихин Харьковец» в 1672 г. продал харьковцу Санину «Государево жалованье 40 четв. пашни и двор в с. Борщевом». РУССКАЯ И ЧЕРКАССКАЯ ЛОЗОВАЯ Первая при вершине р. Лозовой, в 20 верстах от Харькова, вторая на той же реке в 15 верстах. В межевой книге 1663 г. говорится: «А русские помещики поселились на Лозовом колодезе и там живут и землею и сенными покосы и всякими угодьи владеют»; по делу 1757 г. с. Русская Лозовая, как и Проходы, Коренского стана Белогородского уезда и в ней при Николаевском храме священник Антоний. Метрики сего храма начинаются с 1759 г. Известен и антиминс, выданный в 1761 г. в Николаевский храм Русской Лозовой. Черкасская Лозовая с именем села упоминается в делах 1684 г., и, вероятно, что первый храм основался здесь не позже 1663 г. Священник Иоанн Калинин в своем прошении 1737 г. писал, что он посвящен к Крестовоздвиженской церкви с. Лозового в 1717 г., а по делам 1725 г. видим в Лозовой двух священников. Иконы нынешнего Крестного храма, построенного в 1791 г., украшены серебряными ризами – это дары усердия гг. Квиток, которых предок полковой судья Семен Афанасьевич получил царскую грамоту на землю в Лозовой и на поселение на ней 50 вольных черкасов. БОЛЬШИЕ ПРОХОДЫ |
| Оказалась Санина келья на скитской колокольне, за лестницей. Но там, кроме старого дивана без спинки да одеяла с табуретом, ничего не нашлось; непохоже было, что в прошедшую ночь здесь кто-то спал. Больше не рассуждая, отец Михаил, прихватив с собой двух паломников, пошел на реку. Искали долго. Рыбаки были, Сани не было. На все расспросы — лишь недоуменные взгляды и отрицательные ответы. Да и не оставался никто у реки ночью… Узнав подробности, отец наместник снарядил целую поисковую экспедицию, а дежурным иеромонахам приказал служить молебен сорока Севастийским мученикам и преподобным старцам, дабы они указали, куда монастырское сокровище запропастилось. Не найти Саню было нельзя. И не только потому, что, как выяснилось, без него монастырь сиротствует, но еще и оттого, что в милицию обращаться не с руки. Ведь фамилию Санину никто не знал, биографии не ведал и паспорта у него не видели. Если Саня не найдется, неприятностей было не избежать. Зачем Саня нужен монастырю, толком никто сказать не мог, но все понимали, что без него никак нельзя. В обители уже заканчивалась поздняя литургия, когда самое страшное предположение, о котором и думать не хотелось, начало подтверждаться. Недалеко от угловой монастырской башни, у самой воды, в зарослях прибрежного камыша лежала аккуратно сложенная стопка одежды. Это было Санино одеяние… В карманах и монашеские четки, которые он всегда носил на шее, и разноцветные фенечки хиппи. Отец архимандрит, окончательно расстроенный этой вестью, раз за разом сокрушенно вздыхал да крестом себя осенял. После трапезы, прошедшей приглушенно и сумрачно, он обреченно пошел к себе в кабинет звонить в милицию. Через час по монастырю ходили хмурые милиционеры, пристававшие практически к каждому с вопросами, в которых слышались откровенное подозрение и раздражение. Водолазы же обещались приехать в течение двух-трех недель. Отец наместник, рассудив, что надежды больше нет, разрешил отслужить заупокойную литию… Служили в левом приделе. Тихо, скорбно, сердечно. Когда иеродиакон возгласил «Во блаженном успении…», все — и монахи, и послушники, и паломники — со слезами запели «Вечную память». |
| Сказав эти слова, Санин бросил на стол свою визитную карточку и в то же время проворно схватил Джеммину розу, которую один из сидевших за столом офицеров уронил к себе на тарелку. Молодой человек снова хотел было вскочить со стула, но товарищ снова остановил его, промолвив: «Донгоф, тише!» (Donhof, sei still!). Потом сам приподнялся – и, приложась к козырьку рукою, не без некоторого оттенка почтительности в голосе и манерах, сказал Санину, что завтра утром один офицер их полка будет иметь честь явиться к нему на квартиру. Санин отвечал коротким поклоном и поспешно вернулся к своим приятелям. Гн Клюбер притворился, что вовсе не заметил ни отсутствия Санина, ни его объяснения с гми офицерами; он понукал кучера, запрягавшего лошадей, и сильно гневался на его медлительность. Джемма тоже ничего не сказала Санину, даже не взглянула на него: по сдвинутым ее бровям, по губам, побледневшим и сжатым, по самой ее неподвижности можно было понять, что у ней нехорошо на душе. Один Эмиль явно желал заговорить с Саниным, желал расспросить его: он видел, как Санин подошел к офицеам, видел, как он подал им что-то белое – клочок бумажки, записку, карточку … Сердце билось у бедного юноши, щеки пылали, он готов был броситься на шею к Санину, готов был заплакать или идти тотчас вместе с ним расколотить в пух и прах всех этих противных офицеров! Однако он удержался и удовольствовался тем, что внимательно следил за каждым движением своего благородного русского друга! Кучер наконец заложил лошадей; все общество село в карету. Эмиль, вслед за Тартальей, взобрался на козлы; ему там было привольнее, да и Клюбер, которого он видеть не мог равнодушно, не торчал перед ним. Во всю дорогу герр Клюбер разглагольствовал… и разглагольствовал один; никто, никто не возражал ему, да никто и не соглашался с ним. Он особенно настаивал на том, как напрасно не послушались его, когда он предлагал обедать в закрытой беседке. Никаких неприятностей бы не произошло! Потом он высказал несколько резких и даже либеральных суждений насчет того, как правительство непростительно потакает офицерам, не наблюдает за их дисциплиной и не довольно уважает гражданский элемент общества (das burgerliche Element in der Societat) – и как от этого со временем возрождаются неудовольствия, от которых уже недалеко до революции,! чему печальным примером (тут он вздохнул сочувственно, но строго) – печальным примером служит Франция! Однако тут же присовокупил, что лично благоговеет перед властью и никогда… никогда!.. революционером не будет – но не может не выразить своего… неодобрения при виде такой распущенности! Потом прибавил еще несколько общих замечаний о нравственности и безнравственности, о приличии и чувстве достоинства! |
| Разделы портала «Азбука веры» ( 6 голосов: 4.7 из 5) Оглавление XVII «Буду ждать гна офицера для объяснения до 10 часов утра, – размышлял он на следующее утро, совершая свой туалет, – а там пусть он меня отыскивает!» Но немецкие люди встают рано: девяти часов еще не пробило, как уже кельнер доложил Санину, что гн подпоручик (der Негг Seconde Lieumenanm) фон Рихтер желает его видеть. Санин проворно накинул сюртук и приказал «просить». Гн Рихтер оказался, против ожидания Санина, весьма молодым человеком, почти мальчиком. Он старался придать важности выражению своего безбородого лица, но это ему не удавалось вовсе: он даже не мог скрыть свое смущение – и, садясь на стул, чуть не упал, зацепившись за саблю. Запинаясь и заикаясь, он объявил Санину на дурном французском языке, что приехал с поручением от своего приятеля, барона фон Донгофа; что поручение это состояло вистребовании от гна фон Занин извинения в употребленных им накануне оскорбительных выражениях; и что в случае отказа со стороны гна фон Занин – барон фон Донгоф желает сатисфакции. Санин отвечал, что извиняться он не намерен, а сатисфакцию дать готов. Тогда гн фон Рихтер, все также запинаясь, спросил, с кем, в котором часу и в котором месте придется ему вести нужные переговоры. Санин отвечал, что он может прийти к нему часа через два и что до тех пор он, Санин, постарается сыскать секунданта. («Кого я, к черту, возьму в секунданты?» – думал он между тем про себя.) Гн фон Рихтер встал и начал раскланиваться… но на пороге двери остановился, как бы почувствовав угрызение совести, – и, повернувшись к Санину, промолвил, что его приятель, барон фон Донгоф, не скрывает от самого себя… некоторой степени… собственной вины во вчерашнем происшествии – и потому удовлетворился бы легкими извинениями – «des exghizes lecheres». На это Санин отвечал, что никаких извинений, ни тяжелых, ни легких, он давать не намерен, так как виноватым себя не почитает. – В таком случае, – возразил гн фон Рихтер и покраснел еще более, – надо будет поменяться дружелюбными выстрелами – des goups de bisdolet a l’amiaple! |
| – Вам это почему известно? – пробормотал изумленный Санин. – Слухом земля полнится, Дмитрий Павлович; но, впрочем, я знаю что вы были правы, тысячу раз правы – и вели себя как рыцарь. Скажите – эта дама была ваша невеста? Санин слегка наморщил брови… – Ну, не буду, не буду, – поспешно проговорила Марья Николаевна. Вам это неприятно, простите меня, не буду, не сердитесь! – Полозов появился из соседней комнаты с листом газеты в руках. – Что ты? или обед готов? – Обед сейчас подают, а ты посмотри-ка, что я в «Северной пчеле» вычитал… Князь Громобой умер. Марья Николаевна подняла голову. – А! царство ему небесное! Он мне каждый год, – обратилась она к Санину, – в феврале, ко дню моего рождения, все комнаты убирал камелиями. Но для этого еще не стоит жить в Петербурге зимой. Что, ему, пожалуй, за семьдесят лет было? – спросила она мужа. – Было. Похороны его в газете описывают. Весь двор присутствовал. Вот и стихи князя Коврижкина по этому случаю. – Ну и чудесно. – Хочешь, прочту? Князь его называет мужем совета. – Нет, не хочу. Какой он был муж совета! Он просто был муж Татьяны Юрьевны. Пойдемте обедать. Живой живое думает. Дмитрий Павлович, вашу руку. Обед был, по-вчерашнему, удивительный и прошел весьма оживленно. Марья Николаевна умела рассказывать… редкий дар в женщине, да еще в русской! Она не стеснялась в выражениях; особенно доставалось от нее соотечественницам. Санину не раз пришлось расхохотаться от иного бойкого и меткого словца. Пуще всего Марья Николаевна не терпела ханжества, фразы и лжи… Она находила ее почти повсюду. Она словно щеголяла и хвасталась той низменной средою, в которой началась ее жизнь; сообщала довольно странные анекдоты о своих родных из времени своего детства; называла себя работницей, не хуже Натальи Кирилловны Нарышкиной. Санину стало очевидным, что она испытала на своем веку гораздо больше, чем многое множество ее сверстниц. А Полозов кушал обдуманно, пил внимательно и только изредка вскидывал то на жену, то на Санина свои белесоватые, с виду слепые, в сущности очень зрячие глаза. |
|
|
