| Подпишитесь на наш Телеграм Бартоломе Эстебан Мурильо. Добрый пастырь. 1660 И один из них, законник, искушая Его, спросил, говоря: Учитель! какая наибольшая заповедь в законе? Иисус сказал ему: «возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим и всею душою твоею и всем разумением твоим» — сия есть первая и наибольшая заповедь; вторая же подобная ей: «возлюби ближнего твоего, как самого себя»; на сих двух заповедях утверждается весь закон и пророки. Мф 22:36–40 Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа. Сегодня Христос дает нам или, скорее, напоминает нам о двух основных заповедях: о том, чтобы любить Бога всем нашим сердцем, всем нашим умом, всеми нашими силами, (то есть всей властью и способностью любить, какие нам даны) и ближнего своего любить, как самого себя. Когда мы слышим слово «заповедь», мы всегда воспринимаем его как приказ о том, что мы должны сделать, а если не сделаем, то понесем ответственность, последует возмездие: но это слово имеет более широкий смысл. Оно означает завещание Божие нам, когда, сотворив нас, Он одарил нас свободой, способностью стоять на собственных ногах, дал нам власть выбора и власть следовать нашему призванию или отвернуться от него. И вот, это не приказание от Бога: это как бы напутствие или завещание в том смысле, в котором человек, когда умирает, оставляет завещание, чтобы его наследники его выполнили. Было бы во мне желание уметь любить Бога и умом, и сердцем, и всей силой любви, какая только может сыскаться во мне!.. Но я знаю, что даже не стремлюсь любить Его с таким совершенством, с такой полнотой самоотдачи. Как странно и как печально — быть любимыми так, как нас любит Бог, и отзываться двоящимся сердцем… Он так нас любит, что призывает нас к бытию, и берет на Себя риск, потому что Он отдает нам Свою любовь, зная, что она может быть отвергнута. А мы все знаем, что значит открыть свое сердце человеку — и быть отвергнутым: ты мне не нужен; может, ты и любишь меня, — мне-то что?! Я хочу быть свободным, я хочу быть самим собой, к чему мне твоя любовь… |
| Разделы портала «Азбука веры» Сюжет Лестница Иакова — лестница, стоящая на земле, устремленная выспрь и касающаяся неба, явленная во сне библейскому патриарху Иакову когда он, сбежав из родного дома, спасаясь от мести своего брата, Исава, находясь в пути, уснул. Об этом таинственном видении повествует 28 глава книги Бытия. Картина Эстебана Мурильо в буквальном смысле слова воспроизводит текст Писания: «И увидел во сне: вот, лестница стоит на земле, а верх ее касается неба; и вот, Ангелы Божии восходят и нисходят по ней. И вот, Господь стоит на ней и говорит: Я Господь, Бог Авраама, отца твоего, и Бог Исаака; [не бойся]. Землю, на которой ты лежишь, Я дам тебе и потомству твоему; и будет потомство твое, как песок земной; и распространишься к морю и к востоку, и к северу и к полудню; и благословятся в тебе и в семени твоем все племена земные; и вот Я с тобою, и сохраню тебя везде, куда ты ни пойдешь; и возвращу тебя в сию землю, ибо Я не оставлю тебя, доколе не исполню того, что Я сказал тебе. Иаков пробудился от сна своего и сказал: истинно Господь присутствует на месте сем; а я не знал!» ( Быт. 28:12—16 ). Иаков назвал это место встречи с Богом Вефилем, то есть Домом Божьим. Описание Картина Эстебана Мурильо основана на библейском сюжете, о котором говорится в Книге Бытия. Лестница, стоящая на земле и достающая до неба, символизирует связь Небесного и земного, связь Бога с человеком. В христианской традиции явленная Иакову лестница осмысливается как прообраз Божией Матери, через Которую воплотился Единородный Сын Божий. Однако, в католическом искусстве данный иконографический сюжет оказался впоследствии связан с учением о непрочном зачатии Девы Марии, где лестница является символом этого зачатия. В данной работе Эстебан Мурильо использовал традиционную для подобных картин композицию. Свет луны, выглянувшей из облаков, вырисовывает из темноты кроны и стволы больших деревьев. На переднем плане показан спящий Иаков, положивший голову на придорожный камень. Рядом с усталым путником лежат его вещи: дорожный мешок и посох. Идиллическую картину ночного пейзажа нарушает яркий свет, идущий с отверстых небес, золотое сияние которых передает славу Божества. Из центра сияния к ногам Иакова тянется широкая лестница, по которой восходят и сходят ангелы, которых художник представил в виде прекрасных юношей. Мурильо, как талантливый повествователь, наделил каждого ангела своим характером. Рассматривая их мимику и жесты, зритель с интересом изучает их индивидуальные черты и погружается в историю события. |
| Разделы портала «Азбука веры» Сюжет Перед зрителем предстает сцена Рождества Господа Иисуса Христа. Это радостное событие сопровождалось явлением ангелов, которые сообщили пастухам, стерегущим стада близ Вифлеема, о рождении Мессии: «Когда Ангелы отошли от них на небо, пастухи сказали друг другу: пойдем в Вифлеем и посмотрим, что там случилось, о чем возвестил нам Господь. И, поспешив, пришли и нашли Марию и Иосифа, и Младенца, лежащего в яслях. Увидев же, рассказали о том, что было возвещено им о Младенце Сем. И все слышавшие дивились тому, что рассказывали им пастухи. А Мария сохраняла все слова сии, слагая в сердце Своем» ( Лк. 2:15-20 ). Описание На картине Эстебана Мурильо представлена сцена Рождества Христова. Центром композиции является Богомладенец Христос, Который в белых пеленах лежит на сене в яслях. Мягкий свет, который идет от лица Богомладенца освещает лица склонившихся над яслями Иосифа и Марии в окружении пастухов. Матерь Божия заботливо отворачивает пелены, показывая явившегося в мир Младенца. Это смысловой центр полотна. Пастухи восхищаются Младенцем, их взгляды полны благоговения. Действие происходит в хлеву, в бедной обстановке. Вол и осел, смиренно склонив головы, внимательно наблюдают за младенцем-Иисусом. Богоматерь с нежным выражением лица держит конец ткани, собираясь укрыть Сына. Иосиф Обручник, указывая рукой на Младенца, о чем-то говорит Богородице. Темный фон, насыщенные густые тона, красноватые в тенях, контрасты света и тени, подчеркнуто земные, реальные персонажи сближают манеру художника с творчеством Караваджо. Художнику удалось передать настроение христианского праздника, которое описывается словами: «И на земле мир, в человеках благоволение!» ( Лк. 2:14 ). История Картина «Поклонение пастухов» написана Эстебаном Мурильо в 1668 году и принадлежит позднему периоду творчества мастера. Критика По отзывам современников Мурильо был человеком спокойным, мягким и приветливым. Ни раннее сиротство, ни потеря первенца и смерть жены, не ожесточили его, но, напротив, укрепили веру и умножили добрые дела. Известно, что потеряв любимую супругу, художник стал больше внимания уделять благотворительности. Его внимание и любовь к простым людям, их жизни и проблемам отразилась в портретах детей и обездоленных. Когда популярность Мурильо как религиозного живописца со временем утихла, то неоспоримую художественную ценность сохранили созданные им детские портреты, в которых жизненная правда плотно сплелась с оптимизмом. Рекомендуемая литература Тематическая подборка Прочее Популярное Сейчас в разделе 47 чел. Всего просмотров 1.1 млн. Всего записей 1118 ©2024 Азбука искусства к содержанию Входим... Куки не обнаружены, не ЛК Размер шрифта: A- 15 A+ Тёмная тема: Цвета Цвет фона: Цвет текста: Цвет ссылок: Цвет акцентов Цвет полей Фон подложек Заголовки: Текст: Выравнивание: Сбросить настройки |
| Разделы портала «Азбука веры» Сюжет Сюжет повествует об одном из чудес, которое совершил Иисус Христос. «Есть же в Иерусалиме у Овечьих ворот купальня, называемая по-еврейски Вифезда, при которой было пять крытых ходов. В них лежало великое множество больных, слепых, хромых, иссохших, ожидающих движения воды, ибо Ангел Господень по временам сходил в купальню и возмущал воду, и кто первый входил в нее по возмущении воды, тот выздоравливал, какою бы ни был одержим болезнью. Тут был человек, находившийся в болезни тридцать восемь лет…». ( Ин. 5:2–5 ). Описание В правой части полотна художник изобразил купель, которая своей формой напоминает римские термы с колоннадой в античном духе и крытыми галереями. Возле купели стоят и лежат в надежде на выздоровление недужные. Слева на первом плане мы видим несчастного больного-паралитика, который никак не мог дождаться того, кто передвинул бы его постель ближе к источнику, чтобы целительная вода смогла упасть на него. Рядом с ним остановился Иисус Христос. Мы видим Его в окружении учеников, Он протягивает руку больному. Взгляд Спасителя исполнен милосердия и любви, Он Тот, Кто пришел исцелить все человечество, избавив его от духовного паралича – черствости, неверия, эгоизма. Ученики с любопытством смотрят на несчастного старика, еще секунда – и случиться чудо: больной станет здоров. Художник наделяет персонажей картины серьезными портретными характеристиками. Можно видеть, что ученики Христа испытывают некоторую долю любопытства по отношению к парализованному. Сам Спаситель смотрит на больного с состраданием. Вся архитектура отодвинута на второй план и выполнена в серо-бежевых тонах, отчего кажется, что она пребывает словно в дымке. И только высоко в хмуром небе, в золотом облаке света парит ангел. Колорит одежд героев представлен богатством теплых, пропитанных светом, локальных красок. Они четко выделяются на фоне на удивление легкого, фактически полупрозрачного архитектурного фона. История Картина в настоящее время находится в Национальной галерее в Лондоне, она является одной из восьми картин, заказанных для Эрмандад де ла Каридад в Севилье. Четыре из этих восьми работ остаются в Севилье («Чудо с хлебами и рыбами», «Моисей у скалы Хорив», «Святая Елизавета Венгерская» и «Святой Иоанн Божий, несущий больного человека»), тогда как лондонская работа и три другие были разграблены армией Наполеона в 1810 году («Возвращение блудного сына», Национальная галерея искусств, Вашингтон; «Авраам, принимающий трех ангелов», Национальная галерея Канады; «Освобождение святого Петра», Эрмитаж Музей). Рекомендуемая литература Тематическая подборка Прочее Популярное Сейчас в разделе 50 чел. Всего просмотров 1.1 млн. Всего записей 1118 ©2024 Азбука искусства к содержанию Входим... Куки не обнаружены, не ЛК Размер шрифта: A- 15 A+ Тёмная тема: Цвета Цвет фона: Цвет текста: Цвет ссылок: Цвет акцентов Цвет полей Фон подложек Заголовки: Текст: Выравнивание: Сбросить настройки |
| Прилагая к этому все усилия, Кафка и ее коллега Чип Эдвардс помогли ученикам создать сад по разработкам Бартоломью. Бартоломью, в настоящее время вышедший на пенсию инженер и прекрасный специалист, несколько лет назад написал книгу «Сад из квадратов» (Square Foot Gardening). Эта книга стала бестселлером и легла в основу сериала на канале Дискавери кабельного телевидения. Люди, использующие описанную там систему, отказались от стандартных рядов, имеющих смысл при вспахивании, в пользу посадок на отдельных квадратах со стороной в тридцать сантиметров, каждый из которых обрабатывается отдельно. Ухаживающему за растениями легко достать до любого их них, что облегчает как прополку, так и посадку. Этот метод подходит для детей: руки у них короче, и им труднее дотянуться до растений. Садоводство становится более доступным делом, и повышается вероятность успеха. «Я съел немного салата из нашего школьного сада, — сказал десятилетний Брандон. — Я его помыл и положил соус, и вкус у него получился лучше, чем у того салата, который мы покупаем в магазине». Его одиннадцатилетний одноклассник Бен добавил: «Редиски из нашего сада мне нравятся гораздо больше. Те, которые из магазина, слишком пряные». А десятилетняя Ариана рассказала, как суслик напал на репу, которую она выращивала в школьном саду: «Он выгрыз все внутри!» Я обернулся к Джеймсу: «Ну что, ты будешь доедать за сусликом?» — «Нет!» — испугался он. Как раз в этот момент приехал Бартоломью. Он живет в Олд Филд в Нью-Йорке; это высокий, долговязый мужчина с усами, редеющими волосами и добрыми глазами. Его сопровождала сестра Алтия Мотт из Хантингтон Бич. Они вдвоем основали организацию «Садоводство по квадратам», которая внедряет идею лечебного воздействия садоводства. Они посещают библиотеки, дома престарелых, церкви, школы. «Мы добиваемся того, чтобы садоводство включили в каждую школьную программу, — объясняет Бартоломью. — Мы пишем программы для всех классов в расчете на разное время года. Нам хочется, чтобы дети общались с другими детьми-садоводами по всей стране; сначала переписывались, а потом связывались по Интернету. И еще мы надеемся, что они принесут любовь к садоводству домой и привлекут к нему всю семью». Уже готовый к работе в саду, в джинсах, Бартоломью сразу направился в школьный сад. Ребята (включая Джеймса и Мэтта, которые казались особенно заинтересованными) уверенно принялись за прополку и полив. Бартоломью так и кружил над ними, улыбаясь, ласково расспрашивая их об урожае. |
| Об этом замке Карраччоло сохранились легенды. Капуанцы, очевидно, очень склонны к такому виду творчества. При моем поселении они тоже тотчас же создали легенду и по городу Капуа пошел слух, что я – американский инженер, приехавший для восстановления разрушенного американцами же городского собора XI века, на развалины которого выходит окно моей комнаты. Реставрировать, конечно, – за счет тех же американцев, в которых романтические капуанцы наивно предполагают наличие каких-то остатков какой-то совести. Именно эта легенда стала причиной моего знакомства с синьором Бартоломео Монтанья. Утром, когда я вышел на площадь, этот глубоко уважаемый мною капуанец поставил на истертые веками плиты улицы свой совок, прислонил к водосточной трубе метлу и элегантно раскланялся со мною. – Синьор инженер, как вам понравился наш город? – Очень, – ответил я. – Замечательный город во всех отношениях. Но только вы ошиблись: я не инженер, а журналист. – Значит, опять наврали! – воскликнул, прижав к носу две сжатые в щепоть пятерни, синьор Бартоломео. – Я опять оказался прав. Журналисты не реставрируют соборов, следовательно, и реставрации не будет. Но вы всё же американец? – Снова нет. Я русский. – Русский? – с невероятным удивлением переспросил синьор Бартоломео и почему-то, забрав свой совок, сунул метлу под мышку, как рыцарское копье. – Русский? Большевик? – Снова ошибка, – засмеялся я, – русский, но не большевик. Далеко не все русские – большевики, уважаемый синьор. В процентном отношении к населению, коммунистов в России меньше, чем, например, у вас в Италии. – Вы будете жить здесь? – снова поставил свой совок на плиты мой новый знакомый. – В таком случае, если вам что-нибудь понадобится, обращайтесь прямо ко мне, к Бартоломео Монтанья, спаццино, – отрекомендовался он, назвав свою профессию спаццино (подметайло) с гордостью, достойной Короля Солнца. – Да, синьор журналист, я уже 35 лет, как подметаю эту площадь и эти улицы. Я знаю буквально каждый камень и всех людей в Капуа. Я знаю все, часто даже то, чего не знают о себе они сами. Вот, например, синьора Труффальдини, владелица дома, в котором вы живете, убеждена, что она будет получать с него доход в предстоящем году, а я знаю, что готовится новый налог, и этот налог съест не только плату с ее жильцов, но и самой синьоре Труффальдини придется кое-что добавить, чтобы сохранить дом. Да, я это знаю, потому что слышал разговор синдика с главою налогового управления. Я знаю всё и всегда к вашим услугам, синьор русский… Но кто же вы по вашим политическим взглядам, синьор? |
| Сегодня ему показалось, что он видит ее уход. Прошла мимо? Нет. Свернула в сторону? Тоже нет. Но она не исчезла, не испарилась, именно ушла, как уходила до этого сотни раз при жизни, иногда — с поцелуем, иногда — , — с улыбкой, иногда — просто взмахнув рукой. На этот раз не было ни поцелуя, ни смеха, ни жеста, но когда он увидел, что ее здесь больше нет, какой-то привкус прощания все еще оставался с ним. В домах напротив проступили огни, в уши ворвался беспорядочный шум города. От избытка впечатлений кружилась голова. Ричард постоял, успокаиваясь, свернул в боковую улочку и тоже ушел. Глава 3 Клерк Саймон Остаток дня Джонатан провел в мастерской. Трижды он пытался позвонить Бетти. В первый раз, назвавшись, ему пришлось выслушать, что мисс Уоллингфорд нет дома. Во второй раз он назвался Ричардом, а для третьего изобрел некоего военного летчика. Однако результат оставался одним и тем же. Допустим, ко времени первого звонка дамы могли еще не вернуться из Холборна, но в половине одиннадцатого стало ясно, что леди Уоллингфорд попросту изолировала свою дочь от нежелательных контактов. Если она распорядилась не беспокоить Бетти, то добраться до нее будет трудновато. Между двумя последними звонками к Уоллингфордам он надумал зайти с другой стороны. Джонатан знал, что у сэра Бартоломью есть кое-какая недвижимость в Хэмпшире, так же, как у леди Уоллингфорд — дом где-то в Йоркшире, и он, назвавшись представителем местных властей, заявил, что хочет переговорить с кем-нибудь по вопросу перестройки дома, а заодно поинтересовался, вернулся ли из Москвы сэр Бартоломью, поскольку пора бы уже. Ему ответили, что о передвижениях сэра Бартоломью ничего не известно. Тогда он предложил поинтересоваться у леди Уоллингфорд и услышал, что это бесполезно, существует четкое распоряжение ограничиваться вышеупомянутым ответом. Наконец Джонатан сдался, отставил телефон в покое и принялся за письма. Он написал Бетти, он написал леди Уоллингфорд. Он предложил, после небольшой борьбы с собственным самолюбием, никому не показывать картину; при этом самолюбие потребовало только заменить «спрятать» на «уничтожить». Но пока он все же пытался сохранить и картину, и Бетти. Правда, если так и дальше пойдет, картину действительно придется уничтожить, но ведь никто не запретит ему написать еще одну, а уж там-то он без всяких намеков покажет, что думает об отце Саймоне. |
| – Не совсем так, – пытаюсь я смягчить свой ответ. – Видите ли, синьор Бартоломео, каждая нация имеет свои особенности. Ведь вы знаете, у русских есть il Tolstoy, il Dostoevsky, icone, a главное – spirito russo – русский дух… Всё это несколько меняет наш взгляд на необходимость и неизбежность монархии для нашего народа. Но ваши соображения, синьор Бартоломео, вполне мне понятны и на мой взгляд заслуживают глубокого уважения. Вы правы: разумная экономия необходима как в семье, так и в государстве. А содержать даже с предельной роскошью одну семью во много раз дешевле, чем десятки и сотни тысяч ртов, жадно рвущих друг у друга каждый жирный кусок. – О, если бы, – сокрушенно отвечает мне синьор Бартоломео, – я тогда еще примирился бы с демократией. Можно обойтись и одним олио , но нельзя жить без макарон, синьор! Нельзя жить без макарон! А кило их стоит теперь, при демократии, 140 лир! – Сколько же они стоили при монархии? – Полторы лиры, синьор! И даже одну лиру 20 чентезимов. Нет, говорю я вам, демократия мне не по карману. Я – человек бедный. Пусть ею развлекаются богатые американцы! «Наша страна», Буэнос-Айрес, 15 мая 1954 г. Развеянные легенды – Ну, Джованни, бери свой солидаристический трезуб, «маганья» , и давай рыхлить землю под горошек, – говорю я. – Но почему вы называете эту «маганья» – «солидаристико»? – осматривает Джованни привычный его рукам, изобретенный, вероятно, еще этрусками тяжелый трезуб, на самом деле очень напоминающий эмблему солидаристов. – Самый обыкновенный трезуб и больше ничего! – Это большая политика, Джованни. – А если политика, так вот где ей место, – указывает Джованни на самую большую заплату, украшающую самое ответственное место его тоже очень древних штанов. – Почему ты так суров к политике, мой друг? – Потому что, чем больше политики, тем меньше хлеба. А когда ее совсем не было, так кило хлеба стоило одну лиру и нам, абруцезцам , не приходилось бросать свои дома на целые полгода. – А когда же это было? – Когда был король. Тогда мы мирно сидели в своих горах, а те, кто не хотел там сидеть, могли уезжать в Африку и делаться там богатыми людьми. |
| Он бранил герцогиню за эти шалости, но сердиться не мог: подозревая в себе недостаток телесной отваги, гордился втайне храбростью жены. Охотники исчезли в лозняке и камышовых зарослях на низменном берегу Тичино, где водились гуси и цапли. Герцог вернулся в маленькую рабочую комнату – студиоло. Здесь ожидал его для продолжения прерванных занятий главный секретарь, сановник, заведовавший иностранными посольствами, мессер Бартоломео Калко. IV Сидя в высоком кресле, Моро тихонько ласкал белой холеной рукой свои гладко бритые щеки и круглый подбородок. Благообразное лицо его имело тот отпечаток прямодушной откровенности, который приобретают только лица совершенных в лукавстве политиков. Большой орлиный нос с горбинкой, выдающиеся вперед, как будто заостренные, тонко извилистые губы напоминали отца его, великого кондотьера Франческо Сфорца. Но если Франческо, по выражению поэтов, в одно и то же время был львом и лисицею, то сын его унаследовал от отца и приумножил только лисью хитрость без львиного мужества. Моро носил простое изящное платье бледно-голубого шелка с разводами, модную прическу – гладкую, волосок к волоску, закрывавшую уши и лоб почти до бровей, похожую на густой парик. Золотая плоская цепь висела на груди его. В обращении была равная со всеми утонченная вежливость. – Имеете ли вы какие-нибудь точные сведения, мессер Бартоломео, о выступлении французского войска из Лиона? – Никаких, ваша светлость. Каждый вечер говорят – завтра, каждое утро откладывают. Король увлечен не воинственными забавами. – Как имя первой любовницы? – Много имен. Вкусы его величества прихотливы и непостоянны. – Напишите графу Бельджойозо, – молвил герцог, – что я высылаю тридцать... нет, мало, сорок... пятьдесят тысяч дукатов для новых подарков. Пусть не жалеет. Мы вытащим короля из Лиона золотыми цепями! И знаете ли, Бартоломео, – конечно, это между нами, – не мешало бы послать его величеству портреты некоторых здешних красавиц. Кстати, письмо готово? – Готово, синьор. – Покажи. Моро с удовольствием потирал мягкие белые руки. Каждый раз, как он оглядывал громадную паутину своей политики, – испытывал он знакомое сладкое замирание сердца, как перед сложной и опасной игрой. По совести, не считал он себя виновным, призывая чужеземцев, северных варваров на Италию, ибо к этой крайности принуждали его враги, среди которых злейшим была Изабелла Арагонская, супруга Джан-Галеаццо, всенародно обвинившая герцога Лодовико в том, что он похитил престол у племянника. Только тогда, когда отец Изабеллы, король Неаполя, Альфонсо, в отмщение за обиду дочери и зятя, стал грозить Моро войною и низвержением с престола, – всеми покинутый, обратился он к помощи французского короля Карла VIII. |
| Поэтому смерть Энрике означала лишь последнюю краткую передышку перед решающим взлетом. Едва успел взойти на престол деятельный король Жyah II , как начался подъем, превзошедший всякие ожидания. Жалкий черепаший шаг сменяется стремительным бегом, львиными прыжками. Если вчера еще великим достижением считалось, что за двенадцать лет плавания были пройдены немногие мили до мыса Боядор и еще через двенадцать лет медленного продвижения суда стали благополучно доходить до Зеленого Мыса , то сегодня скачок вперед в сто, в пятьсот миль уже не является необычайным. Быть может, только наше поколение, пережившее завоевание воздуха, и мы, тоже ликовавшие, когда аэроплан, поднявшись над Марсовым полем, пролетал по воздуху три, пять, десять километров, а спустя десятилетие уже видевшие перелеты над материками и океанами, — мы одни способны в полной мере понять тот пылкий интерес, то бурное ликование, с которым вся Европа наблюдала за внезапным стремительным проникновением Португалии в неведомую даль. В 1471 году достигнут экватор, в 1484 году Дьогу Кам высаживается у самого устья Конго, и, наконец, в 1486 году сбывается пророческая мечта Энрике: португальский моряк Бартоломеу Диаш достигает южной оконечности Африки, мыса Доброй Надежды, который он поначалу, из-за встреченного там жестокого шторма, нарекает «Cabo Tormentoso» — «Мысом Бурь». Но хотя ураган в клочья рвет паруса и расщепляет мачту, отважный конкистадор смело продвигается вперед. Он уже достиг восточного побережья Африки, откуда мусульманские лоцманы с легкостью могли бы довести его до Индии, как вдруг взбунтовавшиеся матросы заявляют: на этот раз хватит. С разбитым сердцем вынужден Бартоломеу Диаш повернуть обратно, не по своей вине лишившись славы быть первым европейцем, проложившим морокой путь в Индию; другой португалец, Васко да Гама, будет воспет за этот геройский подвиг в бессмертной поэме Камоэнса . Как всегда, зачинатель, трагический основоположник, забыт для более удачливого завершителя. И все же решающее дело сделано! Географические очертания Африки точно установлены; вопреки Птолемею впервые показано и доказано, что свободный путь в Индию существует. Через много лет после смерти своего наставника мечту Энрике осуществили его ученики и последователи. |
|
|
