| Людовик Святой — Людовик IX, король Франции (1226– 1270) — вождь крестовых походов, «самый правосудный из королей». Людовик, как и Данте, умер в одежде францисканца. 225 Гальвани Луиджи (1737–1798) — итальянский физиолог, открывший явление электризации при соприкосновении разнородных металлов, впоследствии получившее название «гальванизм». 226 Святой Антоний (250–355) — один из первых монахов; по преданию, в пустыне подвергался искушению плоти. 227 Самый свет в них — тьма — Лк. XI, 35. 228 Ньюмен Джон Генри (1801–1890) — английский католический богослов, с 1879 г . кардинал. 229 Помпей Гней (106–48 до н. э.) — римский полководец, политический соперник Цезаря. 230 Церкви дана власть ключей — Ср.: «И дал тебе ключи Царства Небесного; и что свяжешь на земле, то и будет связано на небесах; и что разрешишь на земле, то будет разрешено на небесах» (Мф. XVI, 19). 231 Слово о лилиях, не пекущихся о завтрашнем дне — имеется в виду текст: «Посмотрите на полевые лилии, как они растут: не трудятся, не прядут; Но говорю вам, что и Соломон во всей славе своей не одевался так, как всякая из них» (Мф. VI, 28–29). 232 Совет о щеке и о воре, укравшем плащ — ссылка на текст: «…кто ударит тебя в правую щеку твою, обрати к нему и другую; И кто захочет судиться с тобою и взять у тебя рубашку, отдай ему и верхнюю одежду» (Мф. V, 39–40). 233 Где Петр, там и Франциск (лат.). 234 Луллий Раймонд (1235–1315) — философ, монах–францисканец, проповедовал в Северной Африке. 235 Холм, очертанием похожий на череп — на череп похожа была Голгофа (арамейское слово «gulgalta» обозначает «череп»). 236 Стал святым покровителем зайцев — шутка Честертона, переводящего на современный язык попытку Франциска проехать без билета, «зайцем». 237 Муфтий — лицо, обладающее авторитетом в вопросах мусульманской религии и права. 238 Саладин — Салах–ад–дин (1138–1193) — египетский султан с 1171 г ., возглавлял борьбу против крестоносцев, в христианских легендах изображается безупречным рыцарем. 239 Наивный и поверхностном скепсис — Честертон имеет в виду французских энциклопедистов, в первую очередь Вольтера. 240 |
| Василий Владимирович Петров родился в семье священника. Учился в Харьковском коллегиуме, затем в Санкт-Петербургской учительской семинарии. В 1788 году Петров был назначен учителем математики и физики в колыванско-воскресенское горное училище в Барнауле. Откуда в 1791 году переведен в Санкт-Петербург на должность преподавателя математики и русского стиля в инженерном училище при Измайловском полку. В 1793 году Василий Петров был приглашен Санкт-Петербургской медицинской коллегией преподавать математику и физику в Санкт-Петербургском медико-хирургическом училище при военно-сухопутном госпитале. В 1795 году, при преобразовании этого училища в медико-хирургическую академию, Петров получил звание экстраординарного профессора. В течение нескольких лет создал богатый для того времени физический кабинет на базе коллекции физических приборов Бутурлина, купленной в Москве. Первый печатный труд Петрова, «Собрание физико-химических новых опытов и наблюдений», появился в 1801 году. Большая часть работы посвящена описанию опытов с горением — целью было доказать несостоятельность учения о флогистоне. Немалый научный исторический интерес представляют и статьи о свечении фосфоров животного и минерального царства. Петров определяет предельную температуру, при которой фосфор не светится уже в чистом атмосферном воздухе, а разнообразными опытами над плавиковыми шпатами доказал, что причина свечения их иная, нежели у фосфора. Этими опытами он критиковал теорию Макора и Шеле. За первый ученый труд Петров был удостоен звания ординарного профессора. Открытия Гальвани и Вольта побудили русского ученого провести серию самостоятельных оригинальных опытов, описанных им подробно в книге «Известие о гальвани-вольтовских опытах посредством огромной батареи, состоявшей иногда из 4200 медных и цинковых кружков» (Санкт-Петербург, 1803). Самыми замечательными результатами этих опытов представляются описания электролиза окислов металлов (ртути, свинца, олова), растительных масел, алкоголя и т. п. Электролиз воды от одной медно-цинковой пары, в случае медных электродов; получение электрического света и белого пламени (электрическая дуга) между двумя кусками древесного угля, от которого «темный покой достаточно ярко освещен быть может»; влияние на длину искры упругости окружающего воздуха. |
| Цель этой книги – показать на примере существования верующих ученых, что между наукой и религией нет серьезных противоречий. Для того чтобы оградить себя от возможных возражений, мы решили рассмотреть в качестве примера деятелей науки XX века. Именно в этом веке торжество атеизма достигло своего апогея как на Востоке, так и на Западе, так что быть верующим в не столь далекие времена было не просто невыгодно с точки зрения карьеры и общественного положения, но и (порой смертельно) опасно. Таким образом, за пределами этой книги остаются такие славные имена верующих ученых, как: физики и астрономы: Галилео Галилей, Фридрих Вильям Бессель, Исаак Ньютон, Тихо Браге, Иоганн Кеплер, Роберт Гук, Джон Гершель, Николай Коперник, Майкл Фарадей, Уильям Томпсон (лорд Кельвин), Джеймс Клерк Максвелл, Анри-Мари Ампер, Юлиус Роберт Майер, Алессандро Вольта, Георг Ом, Луиджи Гальвани, Августин Фреснель, Джозеф Фраунгофер, Леон Фуко, Джордж Стокс; математики: Леонард Эйлер, Рене Декарт, Карл-Фридрих Гаусс, Пьер Ферма, Бернхард Риман, Луи Пуансо, Герман Грассман, Огюстен Коши, Вильгельм-Готфрид Лейбниц, Георг Кантор, Шарль Эрмит; химики: Антуан Беккерель, Якоб Берцелиус, Роберт Бойль, Луи Вокелен, Карл Вюртц, Герман Клапрот, Антуан Лавуазье, Юстус фон Либих, Хамфри Дэви, Джон Дальтон, Герман Гельмгольц, Луи Тенард, Карл Фрезениус, Шарль Фридель, Мишель Шеврель; геологи: Уильям Баклэнд, Карл Бишоф, Николай Стенон, Рене-Жюст Гаюи, Анри Дюмонт, Фридрих Квенштедт, Чарльз Лайель, Эрнест Малляр, Родерик Мурчисон, Джеймс Дуайт Дэна, Алан Сэджвик; биологи: Карл Бэр, Аза Грэй, Жан-Батист Ламарк, Карл Линней, Жорж Кювье, Луи Пастер, Георг Мендель. Само собой разумеется, и этот список, и предлагаемый в этой книге охват ученых XX века являются далеко не полными. Здесь главным образом доминируют западные ученые, которые могли свободно высказываться в открытой печати на темы науки и религии. Для советских ученых эта возможность была открыта только в одном направлении – в пропаганде атеистических воззрений. Всякое другое направление мысли расценивалось как уклонение от генеральной линии и даже как подрыв государственного строя. |
| Точно также, когда Лавуазье открыл, что воздух состоит из кислорода и азота, нашелся ученый, который не соглашался поступиться старинным взглядом на четверицу простых тел – огонь, воздух, воду и землю, – в пользу нового открытия, и считал это открытие не более, как абсурдом; и это был не какой-нибудь профан, нет – это тоже был знаменитый химик Боме, изобретатель остроумного прибора для измерения градусов спирта (ареометра)! Но и сам вышеназванный Лавуазье тоже имел для себя камень преткновения в учении об аэролитах, т.е. падающих с неба на землю камнях: когда один такой камень наблюдали во всех подробностях, подняли еще горячий и принесли для исследования во французскую Академию наук, то Лавуазье в своем рапорте прямо заявил, что падение с неба камней „невероятно и недопустимо“ 826 . И нет, кажется, того изобретения, той новой мысли или взгляда, которые бы не встретили себе при своем появлении ревнивых противников-отрицателей: открытие профессором Гальвани животного электричества, названного после по его имени гальванизмом, встречено было с насмешками; изобретатель пароходства, француз Жуфруа, был встречен также с недоверием; газовое освещение было принято уже после смерти его изобретателя – Филиппа Лебона, и множество других тому подобных примеров. Чего же после этого ожидать в исследовании вопросов более тонкого свойства, чем осязаемые, видимые и слышимые – фонограф, химические или электрические приборы, газовое освещение или пароходство? С каким недоверием может быть встречена какая-либо новая попытка в исследовании вопроса о бессмертии человеческой души? И тем не менее, как сама истина не боится никаких насмешек или недоверия, так и ее ревнителям нужно лишь исследовать ее с разных сторон, чтобы постепенно подготовить ее полное торжество. Справедливо давно остав- —203— лены доказательства существования и бессмертия души, основанные на понятии о ее простоте и тожестве, ибо, чтобы пользоваться этой простотой и тожеством, надо сначала сделать их очевидными и бесспорными, а это и составляет труднейшую частъ задачи. |
| Однако и среди уже иначе настроенного, вольнодумного XVIII века список ученых-верующих числит в себе такие первоклассные имена, как Д. Бернулльи, Эйлера, Брадлея, Цельзия, Уатта, Гальвани, Вольты, Шталя, Гофмана, Боэргава, Кэвиндиша, Пристлея, Альбрехта фон Галлера, Линнея, Лавуазье, Бина, обоих Жюссьё, Боннэ, Вернера 2104 … Но обратимся к XIX веку, не только к его первой половине, но и к после-дарвиновскому периоду, ознаменовавшемуся будто бы таким переворотом в обсуждаемом отношении. И здесь, в полное опровержение приведенных выше развязных уверений о будто бы поголовном неверии выдающихся ученых, мы встречаемся с фактом, как раз противоположным: именно главные вожди новейшего естествознания, именно славнейшие, величайшие естествоиспытатели и математики, творцы современного точного знания, в преобладающем большинстве, оказываются по меньшей мере теистами, а очень многие – искренними христианами и часто – последователями того или иного церковного вероисповедания. Доказательства тому собраны в изобилии по первоисточникам в работах Кнеллера «Христианство и представители новейшего естествознания», 2105 Деннерта «Религия естество- —3— испытателей» 2106 и Табрума «Религиозные верования современных ученых». 2107 Для тех, кто сколько-нибудь знаком с историей физико-математических наук, не может показаться скучным или бледным даже простой перечень главных имен, сюда относящихся: тех, кого мы чтим, как величайших деятелей в области умственных завоеваний нашего века, мы обязаны познать и оценить правильно и со стороны их религиозных убеждений, столь тенденциозно замалчиваемых или прямо искажаемых людьми, чуждыми религии или враждебными ей. Математики и астрономы: Гаусс, Риман, Эрмит, Брьюстер, Гершель, Бессель, Медлер, Леверье, Секки, Ламб, Джиль, Уиттэкер, Фай, Маундер, Эбней, Роб, Болль, Ньюкомб; физики: Ампер, Румфорд, Конни, Эрстед, Джоуль, Фарадей, Ом, Фрауенгофер, Френель, Роберт Майер, Гирн, Гельмгольц, Джордж Стокс, Максуэль, лорд Кальвин-Томсон, Беккерель, лорд Райлей, Крукс, Рамзай, Дж. |
| Он умер почти немедленно, успев произнести только слова; «Жена моя, бедные мои дети!» Вот совпадение, требующее объяснения. На первый взгляд, оно покажется нам пустяшным и нелепым. Что значит это странное движение окна, и с чем оно вяжется? Стоит ли терять время на серьезное обсуждение такого незначительного происшествия? Лягушки Гальвани также казались пустяками, котел Папина – тоже. А между тем, электричество и пар далеко не пустяки. Недавно ударом молнии свалило человека в поле, он остался невредим, но с него сорвало обувь и отбросило её на двадцать шагов, причем повыскакивали из нее гвозди, все до одного. В другой раз та же молния сорвала платье молодой крестьянки, раздев её донага. Одежду её нашли потом висящей на дереве. А вот вам еще случай. Ударом молнии убило наповал мужика в тот момент, когда он подносил ко рту кусок хлеба. Он остался недвижим. К нему подходят, трогают его, он рассыпается в прах. Платье его осталось целым. Причуды природы не должны препятствовать нам изучать её явления. Напротив. Без сомнения, услыхав рассказ о происшествии с охотником в Андлау, нам первым делом приходит на мысль отрицать просто-напросто факт. Конечно, нельзя предположить, чтобы история была вымышленная целиком и лжива с начала до конца; этого никак не позволяют обстоятельства, при которых она разыгралась, и почтенность самого повествователя. Но можно сказать, что было легкое движение оконной рамы, вызванное какой-нибудь посторонней пустяшной причиной: порывом ветра, толчком, кошкой – мало ли еще чем. Совпадение этого движения с трагическим случаем придало ему впоследствии серьезное значение. Предположение, трудно допустимое, однако, так как хозяйка дома и её гости были им так сильно потрясены. С большею вероятностью мы должны допустить, что причиной явления была психическая сила умирающего, того человека, которого ждали за столом в этот час, человека, который перенесся туда мысленно и направил в это место всю свою предсмертную энергию. Телеграф без проволоки… Почему эта сила проявилась таким образом? Как могло мозговое впечатление быть коллективным? Почему?… Почему?… Нас окружает полнейшая тайна, и мы можем только строить гипотезы. |
| Осенью 1913 года Александр Степанович разошелся с Верой Павловной. Выносить совместную жизнь с ним она больше не могла и позднее в своих воспоминаниях писала: «Возвращение Грина из ссылки. Теперь Грин – легальный человек и писатель с именем. Я впервые вижу второй, жуткий лик Грина. Мой уход от него после зимы 1912–1913 гг. Его непрерывные кутежи. Грин убеждает меня попробовать еще пожить с ним… Признание А. С., оправдывающее мой разрыв с ним». Николай Вержбицкий вспоминает, как однажды ночью вместе с Грином они возвращались с дня рождения Куприна из Гатчины и Грин жаловался на то, что ему «трудно устроить личную жизнь, а в особенности – поладить с женщиной, которая не может или не хочет его понять». «Такого рода излияния стали для меня понятны, – продолжает Вержбицкий, – когда я узнал, что Грин везет меня к своей жене Вере, жившей на Зелениной улице. Впрочем, она нас не приняла, и мы снова очутились на улице». Выгнанные из дома, писатели направились за город и оказались в Старой деревне, в лечебнице доктора Трошина, где, как выяснилось, должен был все это время проходить лечение Грин. У «Ивана Ивановича» – так называлось заведение Трошина – их пустили переночевать, а наутро директор выставил пациента вон. «– Я, как-никак, несу за вас ответственность, а вы убежали тайком неизвестно куда и пропадали месяц… Давайте расстанемся по-хорошему… Вот ваши вещи и вот вам рубль на дорогу…» На лечении «под замком у Ивана Ивановича», скорее всего, настаивала Вера Павловна, и побег Грина из больницы мог стать последней каплей в их отношениях. Впрочем, было еще одно обстоятельство, объясняющее, почему Калицкая не выдержала тягот жизни с Грином, в то время как вторая жена писателя Нина Николаевна, которой пришлось хлебнуть не меньше горечи, оставалась с ним до конца. Калицкая сама была писательницей, а жена Грина должна была отречься от себя и всецело принадлежать ему. Невозможно представить Маргариту литературной дамой при Мастере. Вера Павловна же сотрудничала с различными журналами, преимущественно детскими – «Всходами», «Детским отдыхом», «Всеобщим журналом», «Читальней народной школы», «Тропинкой», «Проталинкой», о ней именно как о детской писательнице упоминает в своих дневниках Корней Чуковский; в начале двадцатых Грин сватал бывшую жену Горькому для написания биографии Коперника, Гальвани или Вольта в издательстве Гржебина. Она была вхожа в дом к Сологубу, переписывалась с ним и позднее присутствовала при его кончине. Словом, у нее была своя, отдельная от Грина литературная судьба и свои амбиции, и от этого также союз их оказался изначально обреченным. |
| г) Генерал Пармантье, один из наших самых выдающихся учёных, сообщил мне следующий факт, происшедший в его семействе 707 . Несколько человек собрались к завтраку на даче в Андлау, в Эльзасе. Долго поджидали хозяина дома, отправившегося поохотиться, но в назначенный час сели за стол без него, так как хозяйка дома уверяла, что муж её не замедлит вернуться к завтраку. Приступили к завтраку среди весёлой болтовни, ожидая, что с минуты на минуту явится запоздавший член, чересчур усердный любитель охоты. Однако время шло, и все стали удивляться такой долгой проволочке, как вдруг при самой ясной, тихой погоде окно в столовой, открытое настежь, захлопнулось с сильным стуком и тотчас же опять открылось. Гости были тем более удивлены и поражены, что это движение оконных рам должно было опрокинуть графин с водой, стоявший на столике перед окном, а, между тем, графин остался на месте нетронутым. Все, кто видел и слышал это движение, не могли понять, как оно произошло. – Наверное, случилось несчастье! – воскликнула, вскочив с места, перепуганная хозяйка. Завтрак был прерван. Три четверти часа спустя принесли на носилках тело охотника, которому попал весь заряд в грудь. Он умер почти немедленно, успев произнести только слова: «жена моя, бедные мои дети!». Вот совпадение, требующее объяснения. На первый взгляд оно покажется нам пустяшным и нелепым. Что значит это странное движение окна, и с чем оно вяжется? Стоит ли терять время на серьёзное обсуждение такого незначительного происшествия? Лягушки Гальвани также казались пустяками, котёл Папина – тоже. А между тем, электричество и пар далеко не пустяки. Недавно ударом молнии свалило человека в поле, он остался невредим, но с него сорвало обувь и отбросило её на двадцать шагав, причём повыскакивали из неё гвозди, все до одного. В другой раз та же молния сорвала платье с молодой крестьянки, раздев её донага. Одежду её нашли потом висящей на дереве. А вот вам ещё случай. Ударом молнии убило наповал мужика в тот момент, когда он подносил ко рту кусок хлеба. Он остался недвижим. К нему подходят, трогают его, он рассыпается в прах. Платье его осталось целым. Причуды природы не должны препятствовать нам изучать её явления. Напротив. |
| Возросший благодаря гуманистам интерес к классическому Л. я. сохранялся у эрудитов кон. XVI-XVII в.: Ю. Ц. Скалигера, Р. Этьена, М. А. Мюре, А. Этьена, Ю. Липсия, И. де Казобона, Ф. Бэкона , К. де Сомеза, Г. И. Фосса, Я. А. Коменского и др. Формирование в эпоху Реформации особого типа школ с углубленным изучением лат. и греч. языков связано с деятельностью Филиппа Меланхтона ; эти школы станут основой сформировавшегося в XVIII в. классического гимназического образования, к-рое получило распространение во мн. странах Европы. С реформационной школой конкурировали иезуитские коллегии. Наличие коллегий ордена иезуитов в Вост. Европе способствовало активному изучению Л. я. в Малороссии; важной была также роль православных Харьковской и Киево-Могилянской коллегий (позднее Киево-Могилянская академия ). В XVIII в. ряд выходцев из юго-зап. областей стали преподавателями Славяно-греко-латинской академии , где ориентация на изучение Л. я. была связана с деятельностью игум. Палладия (Роговского) и митр. Стефана (Яворского) . После проведенной Петром I церковной реформы архиеп. Феофан (Прокопович) разработал правила для духовных уч-щ семинарского типа, к-рые в соответствии с «Духовным регламентом» были созданы во мн. городах России. Хотя латынь и др. древние языки должны были изучаться во всех 8 классах, фактически преподавался только Л. я., остававшийся языком обучения в духовных академиях и семинариях вплоть до 40-х гг. XIX в. Представители европ. науки кон. XVI - 1-й пол. XIX в. (П. Гассенди, Р. Декарт , И. Кеплер, Х. Гюйгенс, Г. В. Лейбниц , И. Ньютон, Д. Бернулли, Л. Эйлер, М. В. Ломоносов , Л. Гальвани, К. Ф. Гаусс) писали труды на латыни. Л. я. стал основой биноминальной номенклатуры биологических видов, созданной К. Линнеем; лат. и греч. корни служат универсальным источником для образования научных терминов. Однако уже с кон. XVII-XVIII в. Л. я. начинает терять свое значение. В 1687 г. Х. Томазиус впервые начал читать университетские лекции по праву на нем. языке. Последним международным договором на Л. |
| Раздел 5 Мы видели, как настойчиво и догматично, в продолжении многих лет ведется пропаганда неверия под прикрытием, будто бы, авторитета науки, в силу, будто бы, ее указаний и требований. Пора призвать эту безграничную самоуверенность к отчету, не в ее самохвальстве (какое дело вечному величию религии до мелочей мимолетного тщеславия!), а к отчету в основах и доказательствах всех этих, слишком властно выставляемых, но слишком недостаточно подкрепляемых фактами утверждений и заверений: пора указать на преувеличения, столь ответственные, и на неточности, столь многочисленные и грубые, что они не могут оправдываться незнанием и недосмотром и граничат уже с подлогом и со введением в умышленное заблуждение. Таково, прежде всего, упорно и непрерывно распространяемое пропагандистами так называемого «научного неверия» утверждение, что, в силу несогласимости знания с верой, большая часть выдающихся представителей науки или чуть ли не все они – люди неверующие и отрицательно, либо враждебно относящиеся к христианству. Из приведенных выписок мы видели, как настойчиво и категорично более полувека повторяется это утверждение и с каким доверием оно принимается в широких и разнообразных слоях общества. Между тем утверждение это не только преувеличено, оно, по отношению именно к «выдающимся» ученым, прямо ложно. Мы не будем говорить уже о вождях науки далекого прошлого, об «отцах» нового точного знания. Глубокая, искренняя религиозность Коперника, Кеплера, Тихо де Браге, Галилея 154 , Раччиоли, Местлина, Барроу, Гевелия, Мариотта, Торричелли, Паскаля, Ферма, Роберта Бойля, Лейбница, Кларка, Гюйгенса, Ньютона, Кассини, Везалия, Амбруаза Парэ, Гарвея, Сваммердамма достаточно известна 155 ; но значение ее любят принижать, объясняя ее воздействием окружающей среды, слишком еще проникнутой церковными и богословскими влияниями. Однако и среди уже иначе настроенного, вольнодумного 18 века список ученых-верующих числит в себе такие первоклассные имена, как Д. Бернулльи, Эйлера, Брадлея, Цельзия, Уатта, Гальвани, Вольты, Шталя, Гофмана, Боэргава, Кэвиндиша, Пристлея, Альбрехта фон Галлера, Липпея, Лавуазье, Бина, обоих Жюссьё, Боннэ, Вернера 156 … Но обратимся к 19 веку, не только к его первой половине, но и к последарвиновскому периоду, ознаменовавшемуся будто бы таким переворотом в обсуждаемом отношении. |
|
|
