| «Так, одна большая политическая газета в длинной статье доказывала, что Гарнак вопреки справедливости утверждает, что Апостольский символ произошел не от апостолов, и тем она обнаружила великое невежество по религиозным вопросам» ( Battenberg. S. 16), так как в этом случае Гарнак и его противники, да и все сколько–нибудь знакомые с наукой совершенно единомышленны. Не остался безучастен к спору и германский император Вильгельм, но степень и характер его участия, к сожалению, трудно определить. Несомненно, под влиянием общественного возбуждения он совещался по этому случаю с протестантскими владетельными особами, воспользовавшись для этого съездом протестантских государей на праздник освящения замковой церкви в Виттенберге 31 октября (нов. ст.). Но какой был результат совещания Вильгельма с другими царственными особами, об этом известия не одинаковы. По одним, Вильгельм чисто протестантском духе высказался за свободу евангелической сферы и, по–видимому, мало показал склонности прямо вмешиваться в спорный вопрос ( Battenberg. S. 29). По другим, дело было иначе, император «как высший епископ Евангелической церкви» будто бы почел себя вынужденным отклонить нападения на древнюю веру. Вследствие чего, будто бы по его личной воле в самом непродолжительном времени, после 31 октября, произошло собрание всех суперинтендантов прусской Евангелической церкви для рассуждения о деле и что будто бы результатом этих совещаний и был указ прусского обер–кирхенрата, направленный против врагов веры ( Rendtorff. S. 10–11). Нам известно очень немногое об этом указе. В нем между прочим были выражены следующие положения: «Те, которые имеют религиозное убеждение, противоречащее основным истинам всеобщей христианской веры, не могут быть искренними служителями Церкви». – «Каждая попытка устранить Апостольский символ из церковного употребления представляет удар, наносимый в лицо Христовой Церкви». – «Что Сын Божий зачат от Св. Духа, рожден от Девы Марии – это основание христианства; это краеугольный камень, о который сокрушается вся мудрость века сего». (Achelis. s. 32, 38; Rendtorff. S. 11). Так был встречен спор об Апостольском символе в обществе, журнальной печати и административных церковных сферах Германии. Здесь, однако же, нельзя находить вполне компетентного и точного решения вопросов, вызванных спором: партийность слишком дает себя чувствовать в тех или других отношениях указанных деятелей к интересующему нас делу; уже одно то, что сюда примешались разные «левые» и «правые», либералы, реакционеры, антисемиты, указывает, что здесь выступали на поприще и элементы, совершенно сторонние чисто церковному вопросу. Важнее знать, как отнеслась к делу более серьезная научная печать и литература в строгом смысле слова. Сюда теперь и обратимся. |
| И мы видим, что произошло с Ним в итоге. Мы знаем, что Он стоял перед Богом в полной солидарности с людьми и в полной солидарности с Богом перед людьми, и люди отвергли Его. Он должен был умереть вне града человеческого на небольшом холме вне стен, отверженным, Он даже умереть не мог среди людей. Он был подобен козлу отпущения, носящему все грехи Израиля, о котором говорится в Ветхом Завете, которого выгоняли умирать в пустыне. Но когда Он был распят, в полной солидарности с человечеством, с теми самыми люди, которые отвергли Его, предали Его, беззаконно осудили Его и теперь предавали Его смерти, Он произнес: Отче, прости им! Они не знают, что делают. Полная солидарность и вместе с тем любовь, которая превосходит, побеждает всё, даже самую ненависть. Но что же случилось на Кресте? Как мог Он умереть в Своём человечестве, будучи един с Богом? И здесь самый, может быть, трагичный и самый чудесный аспект Воплощения, — да, самый трагичный, потому что слова Боже Мой! Боже Мой! Зачем Ты Меня оставил? — это момент, когда Он до конца принимает полную, предельную солидарность с падшим человечеством, Он соглашается умереть человеческой смертью, смертью каждого из нас, а человеческая смерть — это результат нашей потери Бога. Он теряет осознание, Кто Он, сознание Своего нераздельного единства с Богом, и умирает от без-Божия, лишённости Бога, как все мы умираем той же смертностью, которая есть Бого-лишённость. Более того, в Символе веры, который вы только что читали, в Апостольском Символе веры говорится, что Он сходит в ад, — не в ад христианского фольклора, а в более ужасающий ад, каким его представляет еврейская мысль. Шеол Ветхого Завета — место, куда сходят все, кто жил и умер, место, где Бога нет, место безнадёжного и вечного разлучения. Он сходит в это место, до конца, до предела принимая солидарность с нами. И ад воображает, что одержал конечную победу, и с ужасом обнаруживает, что принял плоть, человеческое тело, человеческую душу — и они сияют Божеством, потому что Сам Бог сошёл в это место, где Бога не было и не могло быть. И ад разрушен, ад повержен. Да, страдание и отделённость от Бога ещё существует в разных видах, но нет больше этой конечной, неизбывной разлуки. |
| Так вот, Символ веры как текст есть плод богословского творчества Отцов первых Вселенских соборов. Почему этот текст, это вероопределение называется «Символ»? По-гречески «символ» – это «знак», «образ», и греческое слово связано с глаголом «соединять». Дело в том, что у греков была такая традиция: они при прощании с близким человеком разламывали пополам глиняную табличку. Это действие было очень важным, потому что половинка таблички оставалась у меня, а вторую я отдавала своему, скажем, сыну или брату, который уезжает в другой город, и потом он присылает ко мне вестника. Я соединяю тогда эти два кусочка, у меня получается целостная табличка – и я вижу, что этот человек друг, что его действительно прислал мой брат, это не разбойник, не обманщик, не авантюрист, это близкий человек. Так вот, это соединение частей есть способ узнать своего, узнать близкого. Мы тоже, произнося Символ веры, тем самым узнаем друг друга как близких людей. С другой стороны, символ в литературе, в искусстве – это возможность бесконечного развертывания смысла, бездонность, глубина. Символ веры возникает в связи с развитием таинства Крещения именно для того, чтобы эту глубину Богопознания ограничить какими-то понятиями, чтобы сделать опыт знания о Боге сообщаемым. Это краткое изложение веры Церкви. В истории, в практике христианства существует много Символов веры. Самый известный из них – Апостольский. Во многих древних христианских книгах есть Символы веры, формулы исповедания. Мы с вами будем рассматривать Никео-Царьградский Символ веры, который был принят на Первом Вселенском Соборе в Никее в 325 году, а дополнили его Отцы Второго Вселенского Собора, который проходил в 381 году в Константинополе, или Царьграде – отсюда и название Никео-Царьградский. Это текст, который любой человек, если он не младенец, произносил в день своего Крещения. С этим связана такая древняя традиция: в первые века христианства те, кто готовился к Крещению, в течение семи недель, предшествовавших пасхальному празднику, ежедневно получали наставление. Тем самым они получали Символ, эти занятия так и назывались по-латински – traditio symboli, то есть передача символа: наставник, учитель передавал Символ веры своим ученикам, Символ веры становился их интеллектуальным, духовным достоянием. Заканчивались эти занятия в Страстную Пятницу, когда совершался чин оглашения, отречения от Сатаны, сочетания Христу. Завершалась эта передача торжественным прочтением Символа веры уже как выражения собственной веры крещаемого: человек произносил Символ как личное мнение по вопросу о Боге. Это называлось возвращением Символа, reditio symboli. Сначала тебе передают символ, потом ты его возвращаешь. Это, кстати, сохраняется до сих пор: во время совершения таинства Крещения мы читаем Символ веры как выражение нашей личной веры, совпадающей с верой Церкви. |
| Приём Оригена , – как ни кажется на первый взгляд оригинальной эта попытка, – утвердить единство Божества на факте различия божества трёх Лиц, – не представляет в сущности ничего самобытного: Ориген идёт по пути, проложенному монархианами динамистами. Эти последние, чтобы избавиться от трудного вопроса, составляют такое представление о Сыне, что Он перестаёт быть для них Богом, оказывается вне сферы божественного в строгом смысле. Ориген, чтобы решить тот же трудный вопрос, вводит в содержание понятия «Бог» несколько лишних признаков и чрез это суживает объём его, – образует такое представление о божестве Отца, что Сын не мыслится в области абсолютно-божественного. Таким образом, метод Оригена в основных чертах тот же, что и у динамистов: он смягчил их приёмы, но не изменил их существенно. Оттого и решение вопроса, предлагаемое Оригеном, по форме так близко к учению динамистов: те полагали, что христианство есть монотеизм, потому что оно учит, что есть только одно божественное Лицо, один Бог; для Оригена чисто монотеистическое содержание христианства находит своё выражение в учении, что есть только одно абсолютно божественное Лицо, один Θες. С этой стороны различие между тем и другим воззрением слишком тонко и нерешительно. Что предложенное Оригеном решение вопроса неправильно, что оно даже не имеет никакой ценности, это едва ли нуждается в доказательствах: решать таким образом задачу значит просто обходить её. В общем, формально, воззрение Оригена на божество Отца и Сына ошибочно. Рассмотрим частные элементы в содержании этого учения. Какие признаки в божестве того и другого Лица сделали для Оригена возможной такую постановку задачи, что, отрицая воззрение динамистов, он удерживает их точку зрения? Представляет ли учение Оригена совершенно чистое содержание, облечённое в несоответственную форму? На последний вопрос некоторые отвечают отрицательно и обращают внимание, прежде всего, на то, что Ориген не хочет называть Сына истинным Богом 746 , и полагают, что чрез это Ориген становится явным противником никейского символа веры . Действительно, Ориген не прилагает к Сыну названия ληθινς Θε ς 747 ; но и в символе «постановлений апостольских» «истинным Богом» называется только Отец. С формальной стороны Ориген прав: он держится выражений, освящённых церковным употреблением 748 . Но отсюда же видно и то, что название «истинный Бог» может иметь смысл нетождественный с тем, в каком оно употребляется в никейском символе. Определить точно все элементы содержания этого термина у Оригена нет возможности: приведённое место – главный, почти единственный 749 источник в этом отношении, между тем данных для этого можно извлечь отсюда очень немного. |
| Тогда они выходят из воды, и пресвитер помазывает их елеем благодаренья, говоря при этом помазываю тебя святым миропомазанием во имя Иисуса Христа». И т. д. Между тем, по увлеченью новостью знакомства с коптским текстом Апостольских Постановлений, не которые действительно допускают оба эти предположения и признают коптский символ самою древнею формою символа. Читатель, надеемся, на столько знаком теперь с древними формами апостольского символа, что изумится этому и спросит как возможно в символе выражение Троица единосущная, прежде появления духоборческой ереси? Еще более, как возможно в символе учение о непостижимом единении Единородного Сына Божия с человеческою природою прежде третьего вселенского собора? Как возможно согласить с древностью беспримерно многословное для символа изложение той части учения, которая находится в неразрывной связи с этим догматом? Почему, не смотря на многословие, опущены в нем древние выражение воплотившегося и страдавшего, и ничего не сказано о воскресении плоти, или о воскресении мертвых? С какою целью, при высказанной уже непостижимости единения, с такою настойчивостью говорится еще о чудесности вочеловечения Единородного Сына Божия, чрез Своего Святого Духа, от Девы Марии, без семени мужа, как будто, принимая непостижимость единения, кто-нибудь мог сомневаться в чудесности вочеловечения, или отвергать ее? Что значить выражение умер некогда (einmal), или раз, добровольно, если оно не служит исповеданием монофизитской секты афтартодокетов, которые в след за Юлианом, епископом Галикарнасским, учили, что Христос, имея небесное несозданное тело, во время своей земной жизни чувствовал голод, жажду, утомление и вообще все естественные немощи человеческой природы, или только по видимому, или потому единственно, что добровольно хотел их чувствовать, а отнюдь не по естественной необходимости Своей природы, – что Он не мог страдать, что сообразно с этим, если Он, быв распят и прободен копьем, умер, то не по тому, чтобы распятие и прободение могли причинить Его несозданному телу естественную смерть, а потому только, что Он после этих кажущихся людям причин добровольно, бессмертен будучи, восхотел раз умереть? Что Христос добровольно предал Себя на страдания и смерть, это понятно всякому православному; но, чтобы, быв распят и прободен, Он не страдал и умер добровольно, а не по естественной после того необходимости смерти, это могли твердить уже только упорнейшие из монофизитов. Каким же образом можно приписать глубокую древность коптскому символу, когда он заключает в себе таким образом особенности учения монофизитской секты, получившей начало в шестом столетии? |
| Наконец с указанными выше изменениями это чтение было утверждено тридентинским собором и таким образом получило для римско-католической церкви характер чтения обязательного и общепринятого, между тем как протестанты и в настоящее время читают свой апостольский символ не одинаково. Так даже в истории апостольского символа римской церкви сказывается безурядность внутреннего быта латинских церквей в темные века средневекового варварства. Связь изучения древних форм символа веры с изучением вероизложений доникейского периода Рассматривая древние формы символа веры , мы имели до сих пор в виду только указать в дошедших до нашего времени их текстах прибавления, сделанные к некоторым из них в четвертом столетии, и определить тот вид, какой они имели к концу третьего века, заметив перед тем, что и в предшествующее время они слагались также через постепенное привнесение в них добавлений к первоначально узаконенному Спасителем исповеданию веры в Отца и Сына, и Святаго Духа, хотя история не сохранила никаких положительных указаний, когда, где и какие именно сделаны были тогда прибавления в символе к первоначальной его форме 194 . Но, если невозможно знать этого с точной определенностью, то нельзя ли, спросит любознательный читатель, – по крайней мере, составить себе достоверное понятие о том, с какой постепенностью и вследствие каких причин с течением времени делались в них известные добавления? Ответ на это даст изучение вероизложений доникейского периода. Ознакомившись с ними, читатель увидит, что сложившиеся известным образом к концу третьего века формы символа веры представляют собой наглядный памятник всех важнейших событий предшествующей жизни православных христианских обществ и окончательный вывод всего предшествовавшего развития в их среде православной догматики. Каждое выражение в символе есть действительно священное завещание предков потомству и незабвенное свидетельство непоколебимости наших древних отцев по вере в борьбе их за неизменность православия. Вероизложения доникейского периода |
| Писании Ветхого Завета потому, что оно было не доступно для понимания тогдашнего человечества. В св. Писании Ветхого Завета, как вообще таинственном и подготовительном откровении по отношению к Новозаветной религии, мы не находим ясного учения о многих догматах христианской веры. А потому и на основании Ветхозаветного св. Писания нельзя делать вывода о догматическом несовершенстве св. Писания вообще. Относительно указанных в «Камне веры» видов Новозаветных догматических преданий едва ли также справедливо думать, что их «не от св. Писаний, но единем преданием имамы» (709). Правда, относительно символа веры нужно признать, что он сохраняется в христианской церкви со времен апостольских на основании св. предания: у древнейших церковных писателей он даже и именуется преданием 448 . Но в древнейшем своем виде символ веры «представляет собою ничто иное, как более пространную форму той веры в Отца и Сына и Святаго Духа, какая была преподана аностолам самим Иисусом Христом в Его заповеди о крещении» ( Мф.28:19 ). И все вообще древние символы веры , из которых образовался символ никео-цареградский, суть «только формулированное в кратких и сжатых положениях существенное учение об Отце, Сыне и Святом Духе, которое Спасителем было преподано апостолам, и которое по заповеди Его, необходимо и обязательно было знать каждому Его последователю и члену Его нов аго благодатн аго царства» 449 . Следовательно, символ веры , хотя сохраняется в церкви на основании св. предания, но в отношении к содержащемуся в нем догматическому учению имеет основание и в св. Писании. Поэтому-то св. Кирилл Иерусалимский говорит о символе веры : «изложение веры не по человеческому рассуждению составлено, но из всего Писания выбрано самое существенное, и составляется из сего одно учение веры. Как горчичное семя в малом зерне содержит много ветвей: так и сие изложение веры в немногих словах объясняет все видение благочестия, заключающееся в Ветхом и Новом Завете 450 . То же нужно сказать и относительно других видов Новозаветных преданий: крещения младенцев, формуле крещения и седмеричном числе таинств. |
| Прием Оригена , – как ни кажется на первый взгляд оригинальною эта попытка, – утвердить единство Божества на факте различия божества трех Лиц, – не представляет в сущности ничего самобытного: Ориген идет по пути, проложенному монархианами динамистами. Эти последние, чтобы избавиться от трудного вопроса, составляют такое представление о Сыне, что Он перестает быть для них Богом, оказывается вне сферы божественного в строгом смысле. Ориген, чтобы решить тот же трудный вопрос, вводит в содержание понятия «Бог» несколько лишних признаков и чрез это суживает объем его, – образует такое представление о божестве Отца, что Сын не мыслится в области абсолютно-божественного. Таким образом, метод Оригена в основных чертах тот же, что и у динамистов: он смягчил их приемы, но не изменил их существенно. Оттого и решение вопроса, предлагаемое Оригеном, по форме так близко к учению динамистов: те полагали, что христианство есть монотеизм, потому что оно учит, что есть только одно божественное Лицо, один Бог; для Оригена чисто монотеистическое содержание христианства находит свое выражение в учении, что есть только одно абсолютно божественное Лицо, один Θες. С этой стороны различие между тем и другим воззрением слишком тонко и нерешительно. Что предложенное Оригеном решение вопроса неправильно, что оно даже не имеет никакой ценности, это едва ли нуждается в доказательствах: решать таким образом задачу значит просто обходить ее. В общем, формально, воззрение Оригена на божество Отца и Сына ошибочно. Рассмотрим частные элементы в содержании этого учения. Какие признаки в божестве того и другого Лица сделали для Оригена возможною такую постановку задачи, что, отрицая воззрение динамистов, он удерживает их точку зрения? Представляет ли учение Оригена совершенно чистое содержание, облеченное в несоответственную форму? На последний вопрос некоторые отвечают отрицательно и обращают внимание, прежде всего, на то, что Ориген не хочет называть Сына истинным Богом 783 , и полагают, что чрез это Ориген становится явным противником никейского символа веры . Действительно, Ориген не прилагает к Сыну названия ληθινς Θες 784 ; но и в символе «постановлений апостольских» «истинным Богом» называется только Отец. С формальной стороны Ориген прав: он держится выражений, освященных церковным употреблением 785 . Но отсюда же видно и то, что название «истинный Бог» может иметь смысл нетождественный с тем, в каком оно употребляется в никейском символе. Определить точно все элементы содержания этого термина у Оригена нет возможности: приведенное место – главный, почти единственный 786 источник в этом отношении, между тем данных для этого можно извлечь отсюда очень немного. |
| Разве только фанатизм папства в первоначальной его борьбе с протестантством может дать понятие о том ожесточении, которым дышали монофизиты против православных. Даже смерть не спасала тогда от мести кости давно умерших вырывали из могил и предавали поруганию. Мы думаем, что не много дозволим себе свободы, если допустим, что в эту пору, по ненависти к вероопределению Халкидонского собора о неслитности двух естеств во Христе, египетские монофизиты составили свой догмат о непостижимом единении (не естеств, как в скобках добавляет Бунзен, а единого и того же божественного естества с человечеством), к которому присоединили в своеобразном изложении и большую часть прежде бывших в символе, не противных им, выражений касательно учения о делах вочеловечившегося Господа, и исповедания которого требовали от каждого новокрещаемого, судя по рассматриваемому нами памятнику, после уже крещения, но еще прежде, чем новокрещенный вышел из купели. Такой фанатизм ужасен, но не беспримерен и в древности. Так римский епископ Корнелий, в борьба своей с раскольническим римским же епископом Новацианом, желая склонить в свою пользу восточные церкви, к суду которых прибегли обе спорившие стороны, писал между прочим о Новациане к Фабию, епископу антиохийскому «Совершив приношение евхаристии и отделяя для каждого частицу, Новациан во время преподания ее принуждает бедных людей, вместо благодарения, произносить клятву и при этом, держа обеими руками руки приемлющего, до той поры не выпускает их, пока тот не поклянется и не произнесет известных слов, – слова эти я приведу буквально клянись мне телом и кровию Господа нашего Иисуса Христа, что ты никогда не оставишь меня и не перейдешь к Корнелию, – и бедный человек не прежде может вкусить агнца, как взяв на себя клятву, а вместо того, чтобы, приняв хлеб, сказать аминь, говорит не перейду к Корнелию» 92 . Окончательная же редакция этого догмата, как выше сказано, принадлежит, по нашему мнению, времени царствования императоров Юстина Старшего и Юстиниана, когда образовалась в Египте монофизитсная секта афтартодокетов так как в нем с одной стороны опущено слово страдавшего, которого, правда, могло не быть в первоначальном тексте александрийского символа, хотя оно есть в символе Ария, – но которое в половине пятого столетия тем не менее должно было составлять необходимую его часть; а с другой – с особенною настойчивостью говорится о чудесности вочеловечения и исповедуется после распятия добровольность смерти Единородного Сына Божия. |
| Крестная заслуга Спасителя изображается преимущественно в духовных стихах, а могущество и власть над миром – в заговорах. В заговорах, против чего бы они направлены ни были: против нечистой силы, против болезней, на подход ко властям и т. д., – почти постоянно можно встретить призывание имени Христа 186 . В духовных же стихах мы встретим рассказы и о рождении Иисуса Христа, и о жизни Его, и о страданиях, и смерти, и воскресении, и вознесении Его на небо. Кроме того, среди духовных стихов мы найдём целый цикл песен о Страшном Суде, на котором Господь Иисус Христос будет судиёю. Как же народ усвоил учение о жизни Спасителя и как он понял лицо Иисуса Христа? Цель вочеловечения Иисуса Христа и Его крестная заслуга в православной церкви выражается в Символе веры , который поётся каждую литургию. В Символе веры говорится: «Верую… во единаго Господа Иисуса Христа, Сына Божия, Единороднаго, Иже от Отца рожденнаго… нас ради человек и нашего ради спасения сшедшаго с небес, и воплотившагося от Духа Свята и Марии Девы, и вочеловечшася. Распятого же за ны при Понтийстем Пилате, и страдавша, и погребенна, и воскресшаго в третий день по Писанием, и восшедшаго на небеса, и седяща одесную Отца, и паки грядущаго со славою судити живым и мертвым, Егоже Царствию не будет конца». Здесь краткое, но точное изложение христианских истин о Христе и Его деле. Более полное раскрытие этих истин русский народ слышал в евангельских и апостольских чтениях, паремиях, церковных песнях, поучениях, житиях и т. п. Всюду целью вочеловечения Иисуса Христа и Его страданий представляется спасение падшего человека, искупление его от греха. Народ хотя, быть может, и неглубоко понимает крестную заслугу Искупителя, но, тем не менее, он дошёл до сознания, что Иисус Христос родился «нас ради человек и нашего ради спасения». Народ усвоил библейское учение о падении человека, воспринял также учение о необходимости крестной жертвы Иисуса Христа. Когда мы будем выяснять народное воззрение на человека, коснёмся и его греховности, а теперь просто укажем на «Плач Адама», где народ, в лице своего праотца (Адама), исповедует свою греховность. |
|
|
