| Граф Фёдор Андреевич (рождение 24 марта 1723 † 10 ноября 1804), будучи капитаном гвардии, в правление Анны Леопольдовны, на 18-м году от рождения имел Александровскую ленту. По восшествии на престол Елисаветы Петровны, переведён капитаном в армейский полк, и лишен ленты, которую получил снова при Екатерине Великой, 26 лет спустя. Он был, при Екатерине Великой, генерал-поручиком и сенатором, потом действительным тайным советником и Андреевским кавалером. Человек умный и благородный, он прославился между современниками своею необыкновенною разсеянностию. Женат был на Анне Васильевне Толстой (рождение 15 февраля 1732 † 23 мая 1809). Брат его, граф Иван Андреевич , (рождение 25 апреля 1725 † 19 апреля 1811), был, при Екатерине Великой, посланником в Стокгольм, потом вице- канцлером и Андреевским кавалером; а при Императоре Павле Петровиче государственным канцлером и президентом коллегии иностранных дел. Муж души возвышенной, пламенно-любивший своё отечество, он благородством поступков своих стяжал почтение современников. Женат был на Александре Ивановне Талызиной, (рождение 1745 † 17 февраля 1793). Оба брата, графы Фёдор и Иван Андреевич , не имея потомства, просили Екатерину Великую передать имя, титул и герб графов Остерманов двоюродному внуку их Александру Ивановичу Толстому (см. родословие Толстых) что и было утверждено указом 27 октября 1796 года. Граф Александр Иванович Остерман-Толстой † 30 января 1857 года, генерал от инфантерии, генерал-адъютант, всех российских орденов кавалер, и один из знаменитейших русских военачальников, не имел детей от брака с княжною Елисаветою Алексеевною Голицыною (рождение 1779 † 24 апреля 1835). Герб графов Остерманов (Общий Российский Гербовник, часть II, 13): щит разделён горизонтально на две части лазоревою полосою, на коей три золотые шестиугольные звёзды. В верхней части, в серебряном поле, до половины выходящий российский двуглавый орёл. В нижней части, в золотом поле, пальмовое дерево. На щите графская корона и на ней три шлема. На среднем шлем графская корона и на ней российский двуглавый орёл. На правом шлеме пальмовое дерево; на левом шлеме три строусовых пера. Намет голубой, подложенный серебром. Щит держат два строуса. Девиз: пес sol, пес frjgora mutant. |
| Екатерина отвечала на все отчетливо и почтительно, а на последний упрек возразила, что если бы она так думала о себе, то не допустила бы себя до настоящего глупого положения. Во все это время великий князь поодаль шептался с графом Шуваловым. Уверенный, что Екатерине не выздороветь, он на радостях в этот самый день дал своей Воронцовой слово жениться на ней, как только овдовеет. Теперь, вовлеченный в разговор, в досаде, что Екатерина вовсе не собирается умирать, он набросился на нее. Та отвечала твердо и сдержанно на его озлобленные и нелепые речи. Ходя взад и вперед по комнате, Елизавета все более смягчалась и, подошедши к Екатерине, доброжелательно вполголоса сказала ей: " У меня еще много о чем говорить с вами " , и при этом дала ей понять, что не хочет говорить при свидетелях. " Я также не могу говорить, как ни сильно хочется мне открыть вам мое сердце и душу " , - поспешила сказать Екатерина чуть слышно. Задушевный шепот дошел по назначению, тронул Елизавету; у ней навернулись слезы, и, чтобы скрыть свое волнение, " она отпустила нас " под предлогом позднего часа. Так описывает сама Екатерина этот полуторачасовой томительный разговор. Две захватчицы престола сцепились, и будущая одолела: ее же потом упрашивали не делать того, чем ей грозили, отказаться от мысли о возвращении в отечество, сильно-де печалившей императрицу и всех честных людей. Впечатление, вынесенное из разговора, Елизавета выразила окружающим в отзыве, что племянник ее - дурак, а великая княгиня очень умна. ЕКАТЕРИНА ПРИ ИМПЕРАТОРЕ ПЕТРЕ III. Так Екатерина с бою взяла свое положение и к концу царствования Елизаветы настолько его упрочила, что благополучно прошла сквозь все придворные превратности. Умея уступить печальным обстоятельствам, она примирилась с незавидным положением молодой брошенной жены, даже извлекла из этого положения свои выгоды. Супружеский раздор помог разъединению политической судьбы супругов: жена пошла своей дорогой. Под конец жизни Елизавета совсем опустилась; ежедневные занятия ее, по словам Екатерины, сделались сплошною цепью капризов, ханжества и распущенности; нервы ее, развинченные мелкими раздражениями зависти и тщеславия, не давали ей покоя; ее мучила боязнь, как бы и ее не постигла участь, какую она сама устроила Анне Леопольдовне. |
| Страшное время бироновщины кончилось с восшествием на престол Елизаветы Петровны, которое и в духовенстве, и в народе встречено было общим восторгом. Проповеданное слово с церковных кафедр прославляло новую государыню, как спасительницу России от иноплеменного ига, восстановительницу православия и народности. Всем были известны ее русский характер, чисто русское благочестие, любовь к духовенству, духовным книгам и проповедям, к богослужению и благолепию церковной обрядности. Такой же осталась она и на престоле – ездила на богомольям, в Троицкую лавру ходила раз пешком, соблюдала все посты, делала пожертвования по монастырям и церквам. Ее духовник протоиерей Феодор Дубянский был важной силой при дворе. Православно-церковного направления был и самый близкий к ней вельможа, Алексей Григорьевич Разумовский, родом из простых малороссов. Началось возвращение из заточений и ссылок всех страдальцев бироновского времени. Из известных нам лиц до этого счастья дожили Лев Юрлов, М. Родышевский и Игнатий Смола (скончавшийся, впрочем, всего через месяц по воцарении Елизаветы); прочие уже умерли. Феофилакт тоже скончался в 1741 г. еще при правительнице Анне Леопольдовне, восстановленный в своем сане всего за 4 месяца до кончины. В 1742 г. Елизавета издала весьма важный общий указ, которым первоначальный суд над духовными лицами был предоставлен Св. Синоду и по политическим оговорам. Сам Св. Синод, вместе с Сенатом доселе подчиненный сначала верховному совету, потом кабинету министров, был восстановлен с упразднением последнего в своем прежнем достоинстве высшего административного места с титулом «правительствующего». Ободренные благочестием Елизаветы, члены Синода Амвросий Юшкевич Новгородский (преемник Феофана) и Арсений Мацеевич Ростовский, один из энергичнейших архиереев того времени, оба малороссы, подали доклад, в котором писали, что если государыне не угодно будет прямо восстановить патриаршество, то пусть бы она по крайней мере дала Синоду президента и самый Синод, как церковно-правительствующий, устроила из одних архиереев без архимандритов и протопопов, упразднила бы при нем и должность обер-прокурора с коллегией экономии, ибо он носит титул Святейшего и есть правительство духовное, в котором светским лицам и делать нечего. |
| Делопроизводство в Коллегии Экономии следовало общему порядку делопроизводства во всех коллегиальных учреждениях того времени 263 . Во избежание медленности в решении дел Верховным Тайным Советом, Кабинетом, Сенатом и Синодом неоднократно требовалась подача еженедельных рапортов о решенных и нерешенных делах, об исполненных и не исполненных сенатских указах 264 и проч., причем Синод требовал «рапорты присылать со изъяснением каждого дела сенсу, с нумерами и с числами тех дел начатия и решения, со всякою очисткою» 265 , а Сенат при доношениях, выписках и экстрактах требовал «подписывать внизу содержание каждого дела по материям пунктами с изъяснением» 266 . Меры к скорейшему решению дел принимались и в самой Коллегии Экономии. 2 сентября 1736 г. Коллегия приказала регистратору подавать ежедневные рапорты, сколько какой повытчик по своему повытью учинит выписок с резолюциями, понеже оное будет при выдаче жалованья рассмотрено и выдача будет по трудам. Если же регистратор этого исполнять не будет, то у него будет вычет из жалованья 267 . Между тем безпорядки и волокита продолжались. В 1736 г. Императрице Анне Иоанновне донесли, что в Москве не только в коллегиях и канцеляриях, но и в Сенатской Конторе дела решаются не только медленно, но и большею частью по «партикулярным страстям» 268 . А в 1742 г. прокурор Коллегии Экономии доносил, что члены в заседании все никогда не бывают, а которые бывают, то один без другого хотя бы и не важных дел не слушают, отчего дела тянутся долго 269 . Коллегия Экономии была учреждением финансовым, в котором сосредоточивались довольно значительные суммы, поступавшие затем в расход на известные окладные или не окладные расходы. Относительно подобных денежных операций предписывалась большая аккуратность. Так по указу Кабинета от 31 декабря 1735 г. повелено было во всех судебных местах для сбережения казны главным командирам деньги содержать за своими печатями и никого без себя до денег не допускать 270 . Впоследствии этот указ был разъяснен в том смысле, что под главными командирами должно разуметь весь состав членов той или другой коллегии или канцелярии, а не одних президентов, и что денежную казну осматривать и собственными печатями печатать должны, за отсутствием президента, вице-президенты и прочие члены все вместе или один-двое доверенных по избранию лиц с обязательством солидарной ответственности всей коллегии членов 271 . |
| отменил самый орган ген. прокурорского надзора. Правительство перешло на Кабинетскую систему. Лишь по кончине Анны в 1740 г. Сенат вновь получил ген. прокурора в лице кн. Трубецкого. Трубецкой задумал не возвращать контролеру Синода звания об. прокурора, а дать только прокурора и даже испросил у Бирона назначения таковым ген. провиантмейстера, Н. С. Кречетникова. Не успел последний приехать из Москвы, как совершился переворот. Бирон свергнут. Наступило регентство Анны Леопольдовны. Все назначенцы Бирона уволены. Новому Кабинету Министров Сенат докладывал, что прокурорские обязанности можно было бы поручать старейшим членам Коллегий, в частности, в Синоде — «одной из первых духовных персон». Полная утрата первоначального смысла и роли Петровской обер-прокуратуры! Синод просто начал жить без всякой об. прокуратуры. Это был лишь краткий миг. Воцарилась Елизавета. «Бироновщина» в церкви В тяжелом угнетенном положении высшее церковное управление при Анне Иоанновне разделило общую участь всей России, оказавшейся в руках «двух-трех временщиков и при том не русских по духу. Феофан, связавший свою судьбу с этим царствованием Анны, во имя своих главных идей Петровской эпохи, не мог не видеть унижения церковной власти. Не мог не знать подпольно стонущей консервативно-русской оппозиции. Но он не колебался в выборе. Очевидно дефекты царящей системы казались ему временным, поправимым злом. Но злом непоправимым представлялась ему старорусская реакция. Он отождествлял ее с ненавистным ему латинским клерикализмом, в ту пору особенно заразительным для православных. Извне линия поведения Феофана становилась морально падающей все ниже и ниже. Он делался угодником режима, выродившегося в террор. Террор это — фатум диктатур. Отвергнув дворянскую конституцию, верховники на ее месте поскользнулись в панику диктатуры и террора. Террор сам себя убивает, что и случилось с концом царствования Анны. Феофан не вылез из этой петли, наложенной им на себя, но в конце своей жизни сознал свою запутанность в политических лабиринтах. |
| Разделы портала «Азбука веры» ( 136 голосов: 3.9 из 5) Состояние Европы во время царствования императрицы Елизаветы от 1745 до 1756 года С тех пор, как Петр Великий довел степень развития Российского государства до уровня Европейских государств, Россия приобретала с каждым годом все больше и больше влияния на их судьбу. При Елизавете Петровне это влияние стало еще сильнее и заметнее, и для того чтобы иметь полное понятие о событиях, происходивших во времена ее царствования, надо посмотреть на тогдашнее состояние Европейских государств. Оно было весьма сложным. В 1740 году умер Римский император Карл VI. Не имея сына, он в духовном завещании оставил престол своей дочери Марии-Терезии, о которой вы уже немного знаете из нашего рассказа о правительнице Анне Леопольдовне. Богатое наследство редко достается без спора: принцесса Мария-Терезия еще не успела принять его, как со всех сторон появились искатели, одни из которых объявили, что имели больше прав на корону отца ее, чем она сама; другие требовали только отделения некоторых областей от империи. В числе первых были дворы, соединенные родством с Австрийскими императорами: Баварский , Саксонский и Испанский; в числе последних опаснейшим был знаменитый в то время Прусский король Фридрих II, о котором впоследствии мы будем говорить подробнее: этот государь назван в истории великим и поэтому заслуживает особого нашего внимания. Управляя с редким искусством своим королевством, он первый возвел Пруссию на ту высокую ступень, которую она с тех пор занимала между Европейскими государствами. Он считал нужным для безопасности своих владений, присоединить к ним Силезию , принадлежавшую наследнице Немецкого престола. Фридрих II предложил Марии-Терезии свою самую деятельную помощь против всех врагов, если только она согласится уступить ему Силезию. Но Мария-Терезия была одарена необыкновенной твердостью: еще не считая свое положение безнадежным, она не согласилась на предложение Фридриха, хотя в это самое время число врагов ее увеличилось, и они уже войной опустошали прекрасные области наследницы. Особенно опасен для нее был Французский король, который с таким усердием помогал Баварскому герцогу Карлу, что даже успел короновать его как Немецкого императора под именем Карла VII. |
| Зазнавшийся Волынский, ставши кабинет-министром и ощущая милости к себе императрицы, перестал считать свою судьбу зависящей от благорасположения Бирона. По воле сильной российской императрицы, с прекращением мужской линии наследственных герцогов династии Кетлеров, курляндское дворянство избрало своим герцогом Бирона. Насколько тут было искреннего желания видеть его своим властителем, показывает то, что во время происходивших выборов русское войско под командою Биронова свояка, генерала Бисмарка, вступило в Курляндию, и курляндское дворянство, из угождения повелительнице обширного государства, решилось признать верховным главою своего края такого человека, которого несколько лет тому назад не считало достойным ввести в среду дворянского сословия. Ставши герцогом курляндским и оставаясь по-прежнему обер-камергером двора российской императрицы, Бирон хотел, чтобы Россия соображала свою политику с выгодами его герцогства. Курляндия считалась в ленной зависимости от польской Речи Посполитой, и курляндскому герцогу был расчет находиться с Речью Посполитой в дружелюбных отношениях, тем более, что польский посол в Курляндии Кайзерлинг от имени своего короля ходатайствовал перед курляндским дворянством о выборе в герцоги Бирона. Теперь поляки домогались от России удовлетворения за убытки, причиненные русскими войсками во время прохода их через польские владения, когда велась война России с Турциею. Бирон настаивал, чтоб Россия заплатила Польше по ее требованию, а Волынский в кабинете министров доказывал, что платить не следует, и по этому поводу произнес, что он, не будучи ни польским паном, ни вассалом Польши, не имеет причины задабривать народ, издавна враждебный России. Напоминание о вассале пущено по адресу Бирона не в бровь, а прямо в глаз: герцог был взбешен и тогда же решился во что бы то ни стало отомстить за это Волынскому. Тут присоединилось еще обстоятельство, усиливавшее вражду между герцогом и Волынским. Бирон задумывал женить сына своего Петра на племяннице императрицы Анне Леопольдовне, будущим детям которой Анна Ивановна заранее назначала преемство российского престола. |
| Меры к истреблению памяти двух предшествовавших правлений: Бирона и принцессы Анны Брауншвейг-Люнебургской По вступлении Императрицы Елисаветы Петровны на престол, гражданское правительство, а по влиянию его – и духовное, старалось истребить в народе саму память о двух предшествовавших правлениях: Бирона и принцессы Анны Леопольдовны. Предпринят был целый ряд мер, которые, начиная с 1747 года, в течение почти десяти лет, приводились одна за другой в исполнение. Обходя меры гражданские, мы укажем лишь те, которые действовали по духовному ведомству в С.-Петербургской епархии. При указе 14-го декабря 1741 года, были разосланы по церквам со изъятием известных персон, вновь напечатанные табели о высокоторжественных и викториальных днях, а разосланные при Анне Леопольдовне от 13-го августа того же года все отобраны и отосланы в Сенат. По указам 18-го октября 1742 года и 27-го июля 1744 года, все присяжные листы на верность подданства Иоанну Антоновичу, собранные со всей России в Сенат, публично сожжены были в С.-Петербурге на Васильевском острове перед домом 12 коллегий на площади, при чтении указа о сем и с барабанным боем (П. С. З. XI, 697). В 1742 году, вновь напечатаны, для неких благословных причин, реестры для поминовения усопших державного рода и разосланы по епархии с требованием по 3 копейки за экземпляр, с тем, чтобы впредь по ним отправляли служения, а прежние реестры, изданные в 1741 году, оставили. Указом 26-го октября 1742 года приказано было, под опасением штрафа, представить все церковные книги, напечатанные в продолжение двух правлений, для перепечатки в них Императорского титула (П. С. З. XI, 701). Указом 18-го ноября 1743 года, предписано было, под угрозой штрафа, предику Преосвященного Амвросия Юшкевича, сказанную 3-го июля 1739 года при венчании Анны Леопольдовны с принцем Антоном Ульрихом Брауншвейг-Люнебургским, и потом напечатанную на российском и латинском языках, а также и все другие проповеди , как печатанные, так и рукописные, разных предикаторов, произнесенные в два бывшие правления, собрать по всей России и представить в академию наук в С.-Петербург (ibidem, 948). |
| Линар уже получил Андреевский орден. Для русских настоящее ничем не лучше прежнего: немцы так же владеют, только беспорядков много, и готовится уже новый Бирон. Это ожидание нового Бирона в Линаре всего более возмущало; чем слабее было правительство, тем громче высказывалось неудовольствие; даже женщины, которых иностранцы находили в России сдержаннее, чем в других странах, не стеснялись в своих речах. Вместе с русскими сильно возмущался и Остерман, потому что в Линаре ему готовился господин еще более тяжелый, чем Бирон: Линар был искуснее в делах иностранных; притом у него с Остерманом и прежде уже были неприятности, когда Линар в первый раз был в Петербурге. Миних, теперь заклятый враг Остермана, должен, естественно, присоединиться к Линару, с которым ему сблизиться легко чрез жену последнего. Чтоб предотвратить опасность, Остерман решается войти в сношения с Головкиным: он посылает к нему двоих своих родственников по жене, Стрешневых, которые более двух часов толковали с ним запершись. Чего не понимала Анна Леопольдовна, то понимает Остерман: он понимает, что идет сильное народное движение, с которым надобно считаться, и он готов на всевозможные уступки: еще в конце марта, устрашенный движениями фрейлины Менгден в пользу сверженного Миниха и готовностью правительницы сблизиться с своим прежним первым министром, Остерман хлопочет, как бы отстранить АннуЛеопольдовну и передать правление принцу Антону; но он знает нерасположение народа к последнему как немцу, иноверцу и потому ведет дело о принятии принцем православия. Любопытно, что в последние дни императрицы Анны иностранные министры знали о намерении обратить принца Антона в православие. Но понятно, что дело было трудное и потому откладывалось, когда опасность уменьшалась. Таким образом, с обеих сторон, на которые делилось правительство, не принималось быстрых и решительных мер по отсутствию лиц, способных на такие меры, ибо, самый даровитый между людьми, желавшими поддержать престол императора Иоанна, Остерман умел пользоваться обстоятельствами, делом чужих рук, умел ходить подземными, потаенными ходами, но был совершенно неспособен стать в челе решительного движения; единственный человек, способный к этому, Миних, был в опале, мог служить только страшилищем для принца Антона и Остермана и запасным орудием для правительницы и Юлии Менгден в крайнем случае. Войско, гвардия, могшие иметь сильное и решительное влияние при всяком важном событии, при всякой перемене, как показал пример восшествия на престол Екатерины I, восстановления самодержавия при Анне, свержения Бирона, гвардия не была на стороне правительства, которое не имело человека, который бы, с одной стороны, был ему предан, а с другой – пользовался любовью войска. |
| Прежде он мог не желать регентства Анны вследствие неладов с принцем Антоном, находившимся под влиянием Остермана; прежде он мог предпочитать регентство Бирона; но теперь другое дело: принцесса и ее муж в невыносимо тяжком положении, ждут избавителя, и, разумеется, их благодарности к этому избавителю не будет границ. 7 ноября, как шеф кадетского корпуса, Миних представил Анне Леопольдовне несколько кадет, из которых она хотела выбрать для себя пажей. Когда кадеты были отпущены, принцесса со слезами на глазах стала говорить Миниху: «Вы видите, граф, как регент со мною обходится; я знаю от верных людей, что он думает выслать нас из России. Я готова к этому, я уеду; но употребите все свое влияние над регентом, чтобы по крайней мере мне можно было взять с собою сына». В ответ Миних дает слово освободить ее от тирана, и принцесса говорит, что полагается на него одного. Свое участие в избрании Бирона Миних оправдывал тем, что если б Бирон не был сделан регентом, то никогда не побудил бы императрицу назначить себе преемника, отчего Россия была бы ввергнута в ужасное положение. На другой день утром Миних видится с принцессою опять и объявляет, что намерен схватить регента. Сначала принцесса поцеремонилась, начала говорить, как это фельдмаршал рискует жизнью своею и всего своего семейства; предлагала посоветоваться с Левенвольдом; но Миних отвечал, что она обещала положиться на него одного, и притом он не хочет никого вовлекать в опасность. Тогда принцесса начала хвалить великодушие и смелость фельдмаршала и сказала: «Ну хорошо, только делайте поскорее». Медленность не была в характере Миниха, да и не было выгоды медлить: притом Преображенский полк, в котором он был подполковником, должен был смениться на другой по караулам. В тот же день, 8 ноября, Миних обедал у Бирона, который пригласил его приехать и вечером. Герцог был весь этот вечер беспокоен и задумчив. Вместе с Минихом сидел у него Левенвольд, который вдруг спросил фельдмаршала: «А что, граф, во время ваших походов вы никогда не предпринимали ничего важного ночью?» Миних сначала смутился этим вопросом, в котором как будто намекалось на его намерение, скоро, впрочем, оправился и отвечал: «Не помню, чтоб я когда-нибудь предпринимал что-нибудь чрезвычайное ночью, но мое правило пользоваться всяким благоприятным случаем». |
|
|
