| 5. Суббота 3-й седмицы. Поминовение усопших. Мч. Конона Исаврийского. Обретение мощей свт. Луки исп., архиеп. Симферопольского . Прмч. Адриана Пошехонского, Ярославского. Обретение мощей блгвв. кнн. Феодора Смоленского и чад его Давида и Константина, Ярославских чудотворцев (службу зри 19 сентября) . Совершается заупокойная служба Триоди в соединении со службой Октоиха и рядовой службой Минеи (мч. Конона Исаврийского) – по образцу субботы 2-й седмицы Великого поста (см. 26 февраля) (А) . В этот день может совершаться полиелейная служба в честь обретения мощей свт. Луки исп., архиеп. Симферопольского (при этом заупокойная служба Триоди в данную субботу отменяется). При совершении богослужения следует руководствоваться 13-й Марковой главой Типикона под 24 февраля: «Аще случится Обретение честныя главы Предтечевы в субботу 2-ю, или 3-ю постов» (Б) . А. На великом повечерии в пятницу вечером поется служба мчч. 42-х во Амморее (с 6 марта), а также заупокойный канон Октоиха, глас 6-й (с утрени субботы, без ирмосов). Канон Богородицы (Октоиха) не поется, так как заменяется заупокойным. Окончание великого повечерия см. 26 февраля. Полунощница обычная – субботняя. На утрене по 16-й кафизме седальны Октоиха, глас 6-й: «Страдальческий подвиг...», «Страдальческое стояние...»; стих: «Дивен Бог во святых Своих...» – «Господи, святых Твоих память...»; стих: «Многи скорби праведным...» – «Воистинну суета всяческая...». «Слава, и ныне» – Богородичен воскресный текущего гласа: «Иже Благословенную нарекий...» (см. по 1-м стихословии). На хвалитех стихиры Октоиха (мученичны), глас 6-й – 4. «Слава» – мертвен Октоиха, глас тот же: «Болезнь Адаму бысть...» (см. на хвалитех), «И ныне» – Богородичен Октоиха, глас тот же: «Бога, из Тебе воплотившагося...». Литургия свт. Иоанна Златоуста. Блаженны гласа – 6. По входе – тропари, глас 2-й: «Апостоли, мученицы и пророцы...», «Помяни, Господи, яко Благ...». «Слава» – кондак, глас 8-й: «Со святыми упокой...», «И ныне» – Богородичен, глас тот же: «Тебе и стену, и пристанище...». |
| Появилась даже некоторая как бы форма сквернословия, когда грубые слова заменяются другими, более пристойными, но ставятся они во фразе на привычные для брани места. Иногда даже спрашивают, возможна ли такая замена. Хорошо еще если спрашивают, а не утверждают. В таких случаях мне вспоминается вопрос Любочки: «Маменька, под какое декольте шею мыть? Под большое или под малое?» (М.Е. Салтыков-Щедрин «Пошехонская старина»). Шею нужно мыть всю, чтобы она была чистая, а от сквернословия нужно отказываться совсем и окончательно. Мы не можем отнести слова-заменители к обычным словам-паразитам, засоряющим речь. Разве что, приравняв их к энцефалитным клещам. Ведь сущность сказанного проглядывает и сквозь завесу. Так никого не оставляет в сомнении звуковая пищалка, прикрывающая теле- и радиоматерщину. Народ по-славянски — язык. Язык — это то, что объединяет народ. И характеризует его. Немецкий философ и лингвист В. фон Гумбольдт формирование и развитие национального характера, культуры и быта народа ставил в прямую зависимость от его языка. Язык несомненно оказывает влияние и на исторический путь народа. Можем ли мы быть легкомысленны в вопросе языка? Древние демонические культы Востока, от которых к нам пришли эти слова, использовали их в ритуальных действиях, сопровождавших человеческие жертвоприношения. И как раньше таким образом призывали демонов, так и сегодня человек, произносящий их, призывает на свою голову беса. Закончить беседу мне хочется словами апостола Павла: «…я не хочу, чтобы вы были в общении с бесами. Не можете пить чашу Господню и чашу бесовскую; не можете быть участниками в трапезе Господней и в трапезе бесовской. Неужели мы решимся раздражать Господа? Разве мы сильнее Его?» (1 Кор. 10, 20 — 22). Аминь. Осуждение Сердце наше является источником добрых, приветливых и разумных речей, но из него же исходят злоречие, клевета и осуждение. «Добрый человек из доброго сокровища выносит доброе, а злой человек из злого сокровища выносит злое»(Мф. 12, 35), — говорит Спаситель. |
| —405— ваться ни раскольниками, ни сектаторами, а просто – „христианами“, „Христовыми людьми“, держась во всем остальном учения „Поморских ответов“. Затем Никита вместе с своим товарищем перебрались на третье место, к самой Шведской границе и жили здесь почти в совершенном уединении. Так провели они около 15-ти лет. Наконец, случайно узнав от тамошних скитников, что такое же келейники живут в пошехонских лесах, они решились отправиться туда. Сначала, чрез г. Архангельск, водой, отправился Мартын Иванов, и уже добрался до пошехонских лесов, но там был пойман полицией и отправлен на первоначальное место жительства. Никита же отправился туда и благополучно добрался – зимним путем. Поживя несколько времени у разных келейников пошехонских лесов, Никита сошелся с крестьянскою девицею деревни Голубенки, Шаготской волости, Романово Борисоглебского уезда, Варварою Дмитриевою, которая по временам приходила навещать здешних келейников, и перебрался жить в её дом. С этого-то именно времени и начала расти слава о необыкновенных дарованиях и познаниях Никиты. Здесь он переманил в свою секту Филипповца Дмитрия Егорова, крестил его, назвав Василием, и как человека начитанного, оставил наставником романовского и пошехонского уездов. Сам же Никита свою деятельность перенес в Вологодскую губернию. В Домшанской волости Никита с радостию был принят раскольниками 1963 . Даже последователи отщепенца страннической секты 1964 – Ивана Петрова скоро перешли на его сторону. Отсюда он предпринимал путешествия: в Ярославль, в Сопелки, где виделся с наставниками страннической секты, при чем обыкновенно составлялись так называемые соборы для рассуждений по делам нового учения; бывал и в Костромской губернии, в г. Плесе, и многих других местах. Затем чрез 10 слишком лет Никита уехал в Москву, где прожил несколько лет. Отсюда он от- —406— правился было в Каргополь, но в Вологде 7 декабря 1854 года был схвачен полицией. После известной следственной Комиссии, когда стали известны не только деятельность его для секты, но и его приметы 1965 полиция давно уже следила за ним и потому теперь сразу узнала, с кем имеет дело. |
| Ростовский уезд, входивший в состав митрополии, был самым большим. Он состоял из двадцати трех станов и трех волостей; станы – Горский, Савин, Согильский, Утемский, Сотемский, Луцкий, Холмецкий, Лахотский, Якимовский, Пегловский, и др., – волости: Карашская, Борисовская, и Годеновская. Те же станы оставались в Ростовском уезде в 1646 и 1686 г.г. 220 Севернее Ростовского уезда лежал значительный Ярославский уезд, расположенный по обеим сторонам Волги. Закоторжский стан и волости: Пажецкая, Норская, Игрицкая, Едомская, Череможская и Курбская находились на московской стороне р. Волги. В первой половине XVII в. известны другие ярославские станы: Городской, Служна, Верховский, Березопольский и Закудемский, а также волости: Путятинская, Шахова, Жары, Каста, Вокшера и Ухра. Как и где были расположены эти станы с волостями данных нет. Нужно полагать, если не все, то большинство из них лежало по левую сторону Волги 221 . Древний Угличский уезд обнимал собой земли по обеим сторонам Волги. С юго-востока он соприкасался с уездами Ростовским и Ярославским, на левой стороне Волги он обнимал почти весь нынешний Мышкинский уезд, за исключением стана Верховского. За этим станом к старому Угличскому уезду принадлежал весь нынешний Мологский уезд до земель и селений, расположенных на правом берегу Шексны, состоявших в Пошехонском уезде. В начале XVII в. там были станы: Городской, Моложский, Рожановский, Кадцкой, Елоцкой, Коской и волость Кестина 222 . Пошехонский уезд обнимал собой земли и селения по рекам: Шексне, Маткоме, Конгоре, Согоже и Ухре. Он в начале XVII века не имел особого уездного города (с 1582 г. известен как особая область с именем Пошехонья 223 . Пошехонский уезд состоял из двух станов – Белосельского, Ухорского и 21 волости 224 . Древний Романовский уезд сравнительно с прочими уездами Ростовской епархии был небольшой – в нем было только семь станов – Городской, Васильевский, Ильинский, Колохотский, Воздвиженский, Спасский и Здоровецкий 225 . По всему видно, что территория Ростовской митрополии ко второй половине XVII в. была очень велика. Южным городом её был Ростов на р. Которости, правом притоке Волги, западным – Углич, пограничный с Тверью, и поселения на р. Мологе, пограничные с Новгородской епархией. Северо-западные белоозерские приходы Ростовской епархии сходились с патриаршими и разграничить их совсем нельзя. Северные и северо-восточные пределы её от Пошехонья уходили по бассейну р. Сухоны далеко на сев.-восток, захватывая по пути Тотьму, Устюг и Сольвычегодск, быть может, и часть строгановских владений по притокам р. Камы 226 . Юго-восточные пределы Ростовской епархии едва ли переходили за р. Кострому, так как восточнее р. Костромы лежали г. Кострома, Буй и Солигалич, принадлежавшие патриаршей области 227 . |
| Если употреблять кличку «богоискатели», то, конечно, Достоевский — первый и величайший из русских «богоискателей». Может быть, «богоискательство» — вздор; тогда все творчество Достоевского — и не только Достоевского, но и Л. Толстого, Гоголя, всех великих русских писателей — тоже вздор, потому что глубочайшая религиозная сущность их та же, что у Достоевского. Этого слова из песни не выкинешь. Может быть, дело Достоевского, дело всей русской литературы бесполезное, даже вредное. Тогда надо его истребить — «сжечь». «Нет, я бы не сжег», — успокаивает Горький. Но опять-таки: почему? Если бы он дышал русским воздухом, то сумел бы ответить на этот вопрос, понял бы, что сейчас в России религиозное движение — не вздор; можно отрицать его, считать вредным, бороться с ним, но нельзя от него отделываться насмешливой кличкой «богоискательство». И если бы Горький понял это, то пристальнее вгляделся бы в то, что отрицает, и, может быть, увидел бы здесь тот возврат к народу, источник новых идей, новых сил, которого ищет. НЕСОЛЕНАЯ СОЛЬ И в этом году, так же как в прошлом и позапрошлом, Л. Толстого читают меньше, чем г-жу Вербицкую, если верить статистическим отчетам разных библиотек, пошехонских и глуповских. Вот новогодний подарок русским писателям. Библиотеки, которые дарят нас этими отчетами, — демократические, полународные. Не отходящая буржуазия, а грядущая демократия колеблется, кому отдать пальму первенства — Л. Толстому или Вербицкой: в пошехонских читальнях на первом месте Толстой, в глуповских — Вербицкая. И так в течение многих лет. Кажется, Вербицкая процвела еще до освобождения и вот, пройдя сквозь него, не только не облетела, но распустилась пышным цветом. Земля и небо колебались, а верность читателя Вербицкой осталась непоколебленной. Толстой хорош, а Вербицкая лучше. Толстой — прошлое, Вербицкая — будущее: в ней — пророчество, в ней — апокалипсис. Те многотысячные полчища, которые стремятся в знаменитый «Вестник невежества» («Вестник знания») г. Битнера, украшенные таинственными «значками» всемирного ордена, держат в руках своих, как новый Коран, «Ключи счастья» Вербицкой. И неизвестно, что там написано, потому что никто не может прочесть этой книги, кроме запечатленных, имеющих на челе и на деснице печать г. Битнера. |
| Якушкин и в Ярославле очень популярен, а особенно между серым народом. Мне не раз случалось заставать у него приходивших за советами людей разных классов: мужиков, разночинцев, студентов Демидовского лицея (последние ходили больше за книжками юридического содержания). В Ярославле хаживал ко мне бедный отставной чиновник за подаянием (грошовым, конечно, 10,15 копеек). Раз вижу его на улице подвыпивши, разговаривавшего с каким-то мужиком, «Ты моли, — говорит он мужику, — Бога за Якушкина, он враг мне, прогнал со службы беспорочного пьяницу, но я должен сказать правду, что без него твое-то дело провалилось бы». А на вечере профессоров Демидовского лицея у моего патрона Ф. Ф. Андреева я сам слышал, как один из них сказал: «Да умнее Якушкина нет в Ярославле». Палатские чиновники отзывались о нем как о человеке доброй души, хорошем юристе, теоретике и практике, очень ученом, говорящем и понимающем на шести иностранных языках. Раз и я застал его за переводом чего-то из английской книги. Говорили еще, что он и в крепостное право не пользовался с крестьян оброком, а после 19 февраля 1861 года взял будто бы отпуск в Черниговскую губернию да и устроил своих крестьян, предоставивши им все земельные угодья, ничего не оставя за собой. Теперь он такой же старик, как и я. Волостной писарь Холманов Около 1847–1848 годов знавал я подготовлявшегося к писарской должности в канцелярию Пошехонского окружного правления мальчика Димитрия Васильева Холманова, выбранного для этой цели обществом. Он казался мне очень скромным и старательным в сравнении с его товарищами. Когда выходили все из канцелярии, он оставался и читал законы. Мне нравилось в нем это, и я поощрял его иногда бездельными подачками на орехи. Когда он подрос и был определен писарем, то оказался самым дельным из всех подобных обучавшихся на сельский счет (на общественный сбор). Во время ежегодных сборов писарей в окружное управление к годовому отчету я и он просматривали книги и отчеты прочих писарей, поправляли их, оставались недели на три для составления начерно отчета самого окружного управления, где я и убедился в его деловитости. Законы он знал хорошо, несравненно лучше меня, писал только негладко и неграмматично. Деловитость его я знал по опыту, а что он деньги любил — по слухам только. Но вот в 1857 году окружной начальник Арнольд, будучи в Карповском волостном правлении, предлагает мне перемещение в Карповскую волость Пошехонского уезда. «А что же Холманов?» — спрашиваю. «Холманов, — говорит, — очень дельный писарь, но над ним стряслась беда». Последовал коллективный донос в палату о его будто бы взяточничестве, и чиновнику палаты Савинову поручено уже произвести дознание о том, да так, чтобы дознание производилось в отсутствие Холманова. «Это-то последнее и заставляет меня просить тебя о замещении его в Карповском, а его переместим в Макарово на время дознания только, если тебе не понравится Карповское. Надеюсь, — дополнил Арнольд, — что он сух выйдет». |
| «Приключение с Крамольниковым» — одно из итоговых созданий, пронзительное по мучительной исповедальности и глубине драматизма, в котором не только отразились личные переживания писателя, но и выражена драма целого поколения мыслящих и честных современников, посвятивших жизнь высочайшей цели — освобождению страдающего народа и мучительно сознающих сложность достижения её, а потому изнуряющих себя сомнениями и раздумьями. Текст сказки — элегии и духовная драма пошехонского литератора Крамольникова напрямую соотнесены с Евангелием и образом Иисуса Христа. Уже жанровое определение ориентирует читателя на два уровня развития конфликта и на два сюжета: эпический и лирический. В основании эпического сюжета лежит факт сближения судьбы и духовного облика Крамольникова с Христом и развитие сюжета об отступничестве от Христа его ближайших учеников. Создавая образ «коренного пошехонского литератора», Салтыков-Щедрин наделяет его великими помыслами и страданиями Христа: Все силы своего ума и сердца он посвятил на то, чтобы восстановлять в душах своих присных представление о свете и правде и поддерживать в их сердцах веру, что свет придет и мрак его не обнимет. В этом, собственно, заключалась задача его деятельности . По сюжету «сказки» от Крамольникова, как и от Христа, отступают бывшие почитатели его таланта — «все эти вчерашние свободные мыслители, которые еще недавно так дружелюбно жали ему руку, а сегодня чураются его, как чумы, делают это не только страха ради иудейска…» (16, кн. 1, 204) . Внутренний, элегический, сюжет развивается как духовная драма самого Крамольникова, как история мучительных и скорбных раздумий над вековыми, до сих пор не разрешенными вопросами о судьбе человека. Финальная часть произведения представляет собой развернутый монолог совести героя: «Отчего же, — говорил ему внутренний голос, — эти жгучие вопросы не представлялись тебе так назойливо прежде, как представляются теперь? Отчего ты не шел прямо и не самоотвергался? Отчего ты подчинял себя какой-то профессии, которая давала тебе положение, связи, друзей, а не спешил туда, откуда раздавались стоны? Отчего ты не становился лицом к лицу с этими стонами, а волновался ими только отвлеченно?» (16, кн. 1, 205), |
| Материал из Православной Энциклопедии под редакцией Патриарха Московского и всея Руси Кирилла Содержание МАЛЬЦЕВ Алексий Петрович (14.03.1854, г. Пошехонье Ярославской губ.- 15.04.1915, г. Кисловодск Терской обл.), прот., церковно-общественный деятель, переводчик, богослов. Образование и педагогическая деятельность в России Алексий был старшим сыном П. Р. Мальцева (1823-1891), учителя, впосл. помощника смотрителя Пошехонского духовного уч-ща, с 1871 г. иерея, с 1883 г. протоиерея, ключаря Ярославского кафедрального собора, с 1872 г. настоятеля пошехонского Троицкого собора, благочинного собора и 3 монастырей. Мать М. также происходила из духовного сословия. М. окончил Ярославские ДУ и ДС, в 1874 г. поступил в СПбДА, к-рую окончил в 1878 г. со степенью кандидата с правом на получение степени магистра без нового устного испытания. По собственному желанию прошел курс нравственного богословия у ректора прот. И. Л. Янышева. За соч. «Происхождение нравственного чувства и нравственных понятий по учению Джона Стюарта Милля, Бэна и Герберта Спенсера: (Изложение и разбор)» был признан достойным звания кандидата богословия. В отзыве на работу М. экстраординарный проф. А. Е. Светилин писал, что она «обнаруживает в авторе столь основательное и многостороннее изучение предмета, что не оставляет желать лучшего». Прот. И. Янышев и проф. Светилин назвали этот труд первым «опытом всестороннего исследования целого направления в нравственной науке» (К 30-летию. 1908. С. 2). Работа была удостоена полной премии митр. Литовского Иосифа (Семашко) . По окончании курса М. был утвержден в степени кандидата богословия с правом преподавания в семинарии и 3 авг. 1878 г. определен преподавателем философии, психологии и педагогики в СПбДС. Одновременно он преподавал педагогику и дидактику в 3-м классе епархиального Исидоровского жен. уч-ща, к-рому пожертвовал часть своей б-ки. В 1879 г. Советом академии М. был утвержден в степени магистра богословия за переработанное курсовое соч. «Нравственная философия утилитаризма» (1879). Критически разбирая это учение, М. показал отличия христианского понимания нравственности от того, как оно представлено в утилитаризме, и все преимущества первого. Исследователь обращает внимание на неопределенность утилитарных идей удовольствия и счастья как суммы удовольствий (принцип непреодолимого стремления к счастью, по Дж. С. Миллю,- единственный принцип нравственности), и на лишь кажущееся применение сторонниками утилитаризма индуктивного метода, на их стремление монополизировать истину. По М., «идея нравственно справедливого, долженствующего быть» отлична от «пользы или удовольствия» ( Мальцев. 1879. С. 304). Система утилитаризма фактически игнорирует исконную потребность человека стремиться к совершенствованию, его нравственную природу, поскольку «каждая нравственная система» не может быть «полной и законченной» без участия «Богооткровенной религии» (Там же. С. 317). |
| В 70-х и начале 80-х годов Пошехонье стало одним из главных районов распространения гарей. Здесь, помимо Сергия, который выступал, скорее, в роли советника, чем организатора гарей, «работали» Поликарп, главный затейник огненных смертей в этом крае, который в своих проповедях постоянно ссылался на писания Аввакума 788 . Кроме него чуть ли не на каждой странице Евфросиньева трактата постоянно упоминаются его многочисленные последователи-проповедники: Семен- " пророк», подьячий Иван Григорьев, сын последнего Иван, некий " звероподобный» Андрей, Тихон Юродивый, чернец Иосиф Поморский 789 , Иван Кондратьев , Иван Коломенский, Корнилий, в данном случае, вероятно, известный старообрядческий мафусаил, основатель Выговской пустыни, старица Капитолина, которая в 1660-х годах обитала в Вязниковских лесах 790 , и многие другие. Число гарей и жертв этих проповедников точно неизвестно, но Евфросин говорит о четырех или даже пяти тысячах, погибших в Пошехонье на кострах самосжигателей, только в 1670-х и 1680-х, а возможно, даже уже и в 1660-х годах. Наоборот, другой современник этих гарей, старец Игнатий, рассказывал Дмитрию Ростовскому , что к началу 1680-х годов было " всего» 1920 жертв 791 . Помимо старообрядческих писателей и Дмитрия Ростовского официальные документы тоже подтверждают распространение гарей в Пошехонских лесах, в частности в окрестностях сел Холм и Кузьмо-Демьянск 792 . Нетрудно понять, почему именно Пошехонье, через двести лет после гарей «прославленное» М.Е. Салтыковым-Щедриным, стало одним из главных районов проповеди самосжигателей. Этот край был всегда одним из наиболее отсталых и заброшенных в Средней России, и здесь уже в 1630-х годах старец Капитон начал свою проповедь аскетического изуверства. Его ученики могли легко скрываться в пошехонских дебрях, и сведения об их проповеди с трудом доходили до Москвы. Возможно, что сюда собирались из Москвы старообрядцы, желающие спастись очистительным огнем, а само Пошехонье, может быть, служило местом добровольных auto-da-fe благочестивых москвичей. |
| Да, мне и теперь становится неловко, когда я вспоминаю об этих дележах, тем больше, что разделение на любимых и постылых не остановилось на рубеже детства, но прошло впоследствии через всю жизнь и отразилось в очень существенных несправедливостях… – Но вы описываете не действительность, а какой-то вымышленный ад! – могут сказать мне. Что описываемое мной похоже на ад – об этом я не спорю, но в то же время утверждаю, что этот ад не вымышлен мной. Это «пошехонская старина» – и ничего больше, и, воспроизводя ее, я могу, положа руку на сердце, подписаться: с подлинным верно. Я не отрицаю, впрочем, что встречалась и тогда другого рода действительность, мягкая и даже сочувственная. Я и ее впоследствии не обойду. В настоящем «житии» найдется место для всего разнообразия стихий и фактов, из которых составлялся порядок вещей, называемый «стариною». III. Bocnumahue нравственное Вообще весь тон воспитательной обстановки был необыкновенно суровый и, что всего хуже, в высшей степени низменный. Но нравственно-педагогический элемент был даже ниже физического. Начну с взаимных отношений родителей. Как я уже упоминал, отец мой женился сорока лет на девушке, еще не вышедшей из ребяческого состояния. Это был первый и главный исходный пункт будущих несогласий. Затем отец принадлежал к старинному дворянскому роду (Затрапезный – шутка сказать!), а мать была по рождению купчиха, при выдаче которой замуж вдобавок не отдали полностью договоренного приданого. Ни в характерах, ни в воспитании, ни в привычках супругов не было ничего общего, и так как матушка была из Москвы привезена в деревню, в совершенно чуждую ей семью, то в первое время после женитьбы положение ее было до крайности беспомощное и приниженное. И ей с необыкновенною грубостью и даже жестокостью давали чувствовать эту приниженность. В особенности донимали ее на первых порах золовки, которые все жили неподалеку от отцовской родовой усадьбы и которые встретили молодую хозяйку в высшей степени враждебно. А так как все они были «чудихи», то приставания их имели удивительно нелепые и досадные формы. Примутся, например, без всякой причины хохотать между собой и при этом искоса взглядывать на матушку. Или, при появлении ее, шепчут: «Купчиха! купчиха! купчиха!» – и при этом опять так и покатываются со смеха. Или обращаются к отцу с вопросом: «А скоро ли вы, братец, имение на приданое молодой хозяюшки купите?» Так что даже отец, несмотря на свою вялость, по временам гневался и кричал: «Язвы вы, язвы! как у вас язык не отсохнет!» Что же касается матушки, то она, натурально, возненавидела золовок и впоследствии доказала не без жестокости, что память у нее относительно обид не короткая. |
|
|
