| В следующем же 73 г. в «Отечественных Записках» был напечатан очерк из духовного быта И. Северова- " Вперед не угадаешь», где фигурирует священник-приобретатель. О. Василий, по очерку, не честолюбив, не грезит себя ни депутатом, ни благочинным; но очень он любит денежку. Так как приход у о. Василия не богатый, то приходится ему копить деньги, отказывая себе часто в необходимом. Соседнему духовенству о. Василий представляется скрягой, – и поэтому духовенство при общих собраниях, например, на праздниках, не дает ему прохода, подсмеиваясь над его скупостью. «Поскряжничай ты! накопи ты! припрячь ты! заведи ты!» огрызается он безостановочно под несмолкаемый хохот окружающих. О. Василий на покосе, – сгребает сено. Жар нагоняет дремоту,– и о. Василий незаметно для себя погрузился в грезы. Грезы сначала носили веселый характер (о. Василию вспоминался храмовой праздник у соседнего священника), а потом мысль остановилась на больном месте о. Василия и приняла мрачный оттенок. «Да, наживешься тут! подставляй карман!» озлобленно ворчал он и порывисто махал граблями. Вспомнил он, как он хотел ввести в своем приходе сбор льна и не мог, только приобрел репутацию жадного; как он предпринимал ввести обычай давать ему, отцу Василию, при крещении платки, и еще более рассердил прихожан, так что лишился даже бывшей доселе в обычае петровщины. Мысль о. Василия рассеялась при виде коров соседней деревни, которые, разломав изгородь, стали входить одна за другою в поле. «А, добро пожаловать! Пожалуйте, пожалуйте!» приглашал о. Василий коров; но те, заметив его, начали поглядывать назад. Это не понравилось о. Василию и он побежал отрезать коровам отступление. Бегал, бегал он по полю за коровами, но в село загнать не мог ни одной; все поодиночке убежали в пролом. «Точно ученые, каторжные!» выругался о. Василий и снова принялся за работу. К о. Василию подошел мужик, приглашая его в свой дом с требой. Священник дал мужику грабли, и велел до прихода его работать, а сам отправился совершать требу. Дорогой о. Василию пришлось проходить мимо одной полосы, на которой зрела богатая рожь. «Ох, какая рожь! Вот так рожь! Чья ото? Должно быть, Степана; ведь он жила! У такой ржи полдела деньги зажимать! Кабы у меня такая, так уж давно бы... Вот у меня никогда такая не уродится!» О. Василию обидно показалось, что у него такой ржи не бывает, и «у него шевельнулась дурная мыслишка: эх, градом бы!» О. Василий был очень скуп. Тратить деньги на что бы то ни было, не любил. Например, у хомута давно стала негодною шлея; а отец Василий все сам чинил ее веревками. Так как шлея рвется каждый месяц, то от постоянной починки она сделалась такою, что сбила шерсть с лошади до самой кожи, при усиленной езде натирала даже раны. Тем не менее купить новую шлею о. Василий не думал. Подгниет ли у бани стойка, о. Василий не позовет плотника, а сам займется починкой стойки, чтобы сберечь несколько копеек. |
| Впрочем, не устраняя вовсе от участия в низвержении А. С. Матвеева Богдана Матвеевича Хитрово, как родственника других действующих лиц в этом деле, мы желали бы нашей заметкой лишь обратить внимание последующих исследователей на очевидное смешение двух современных лиц, при чем вся тяжесть исторического суда пала на одного Богдана Матвеевича Хитрово, может быть единственно потому, что он был тогда более на виду, чем Иван Богданович, тогда как этот последний, будучи Царским дядькой, по самому своему положению при Дворе, долженствовал быть более заинтересованным в делах Царского семейства, то есть, в борьбе Милославских с Нарышкиными, ближайшим последствием коей и была ссылка Матвеева. В заключение нашего очерка приведем еще три письма Б. М. Хитрово , писанные им (между 1677 – 1680 г.) к Князю Василию Васильевичу Голицыну, в 1677 году, в бытность сего последнего в походе, когда он был отправлен в Путивль охранять Малороссийские города от Турков и Крымцев. 1 «Государю моему Князю Василию Васильевичу Богдашко Хитров челом бьет. Пожалуй, Государь прикажи писать о своём здоровье. А пожалуешь изволишь ведать про меня; и я на Москве при Государских пресветлых очах. Мая по.... день дал Бог здорово. Да прошу, Государь, твоего жалованья, пожалуй, для моего прошения, будь милосерд ко внуку моему Василию Панину. По сем тебе, Государю своему, челом бью.» 2 «Государю моему Князю Василию Васильевичу Богдашко Хитрово челом бьет! Подай Бог тебе, приятелю моему здравствовать на службе Великого Государя, и про меня Государь изволишь ведать, и я на Москве при Государских пресветлых очах. Июня по 26 число Божией милостью жив. Пожалуй Государь, приятель мой, Князь Василий Васильевич, буди милостив к Ивану Гееву для моего прошения, а он Иван самый добрый человек, о сем тебе Государю много челом бью. (Временник 1852 года кн. 12 стр. 53 и 54).» 3 «Государю моему Князю Василию Васильевичу Богдашко Хитрово челом бьет! Пожалуй, Государь, вели ко мне писать о своём многолетнем здоровье, как тебя Государя моего Бог милует; а про меня Государь изволишь ведать, и я на Москве при Государских пресветлых очах июля по 28 день дал Бог здорово; челом, Государь, бью на твоём жалованье, что пожалуешь ко мне писать о своём многолетнем здоровье. О которых, Государь, Великого Государя делах ты жалуешь ко мне пишешь, и о том Великому Государю я истинно по часту докладываю. |
| Войско, приставшее к королю, стояло под Иосифовым монастырем. VII. Прибытие в Москву Скопина. – Его смерть Недолго пришлось Москве порадоваться. Народ величал Скопина, а с тем вместе возрастало в народе презрение к царю Василию и ближним его. Повсюду о том поговаривали, что было бы пристойнее избрать на царство всею землею боярина, который доказал уже перед целым светом свою способность и заслужил эту честь подвигами и трудами на пользу и избавление всей земле, чем оставить на престоле Василия, который сел на этот престол неправильно и ничего не сделал для земли, кроме зла и бед. Еще когда Михайло Васильевич был в Слободе, Прокопий Ляпунов присылал к нему станицу от всей Рязанской земли, объявлял, что вся земля хочет, чтобы он был избран в цари, и признает, что никто, кроме его, не достоин сидеть на престоле. Михайло Васильевич не вошел об этом в рассуждение, удалил от себя искусительное посольство, но не казнил никого за него, не разбирал этого дела, да вдобавок и царя о нем не известил. Василий узнал обо всем не от него. Понятно стало Василию, что если Михайло Васильевич сам и не подыскивается под ним, а все-таки не прочь принять тот венец, который хотят отнять у Василия. Царю Василию Скопин невольно стоял костью в горле. Торжественные встречи, беспрерывные знаки народного расположения показывали Василию, что с каждым днем народ более и более хочет Михайла Васильевича Скопина-Шуйского выбрать царем, а это могло быть только с низвержением Василия. Василий решился объясниться с ним прямо и изъявил ему свои опасения. Князь Михайло Васильевич уверял его, что ему в голову никогда не приходило ничего подобного. Василия этим нельзя было уверить: Василий помнил, что он сам когда-то в подобных случаях говорил Борису и Димитрию. Василий возненавидел Михайла Васильевича 348 . Он вспоминал, как гадатели пророчили ему, что после него сядет на престоле царь Михаил, и соображал, что это – Скопин его соперник 349 . Но еще более злобился на Михайла брат царя, Димитрий Иванович Шуйский. Он не мог сдержать своей неприязни и среди всеобщих восторженных похвал, которыми осыпали князя Михайла Васильевича все московские люди, подал царю на Михайла Васильевича извет в том, что князь Михайло самовольно отдал шведскому королю Корелу с областию. Василий Иванович лучше умел себя сдерживать, чем его брат, и не только оправдал Скопина, но даже замахнулся палкою на брата, а к Скопину отнесся с уважением, хвалил его и благодарил за все его распоряжения. Делагарди, однако, советовал Михайлу Васильевичу поскорее выбираться из Москвы в поле, и замечал, что ему грозит дурное. Везде говорили, что царь готовит Михайлу Васильевичу тайное зло, все на него смотрели как на соперника царского. Переметчики из Москвы и пленные сообщали даже полякам, что Скопин, будучи во вражде с царем, втайне доброжелательствует польскому королю, и если королевское войско поспешит к столице, оно найдет в нем союзника. |
| 195. О приходе под Нижний боярина Федора Ивановича Шереметева с людьми. Боярин Федор Иванович Шереметев с ратными людьми пришел в Нижний. Нижегородцы же, видя приход к ним ратных людей, возрадовались, потому что им было утеснение великое от литовских людей и от русских воров. Федор же, будучи в Нижнем, на многих воровских людей от себя посылал [войска] и многих воровских людей побивал, а иных многих обратил к царю Василию. 196. О побоище литовских людей под Юрьевцом Поволжским. Пришла весть в Нижний, что из Суздаля идет Лисовский с литовскими людьми и с русскими ворами за Волгу, воевать костромские, и галицкие, и унженские, и юрьевские места. И послал Федор Иванович на них [рать] в судах, и сошлись с ними под Юрьевцом Поволжским на острове, и побили их наголову, а иных потопили. Лисовский же с небольшим отрядом, что в ту пору был на берегу, убежал, и возвратились ратные люди в Нижний со многим богатством. 197. О походе из Нижнего Федора Ивановича Шереметева. Из Нижнего боярин Федор Иванович Шереметев пошел под Муром, а в Муроме уже до его прихода царю Василию крест целовали. Из Мурома пошел под Касимов и Касимов осадил; и в Касимове сидели крепко, не хотя город царю Василию сдать. Боярин Касимов взял приступом, и многих воровских людей перебил, а иных живых взял; и тех, которых мучили в темнице за царя Василия, всех освободил. В Касимов же пришли к нему из Москвы от царя Василия князь Семен Прозоровский да Иван Чепчугов с милостивым словом на службу, что он царю Василию служил и за него стоял; да и про то ему говорили, что он идет неспешно, о государевом деле не радеет, а товарища его Ивана Салтыкова взяли в Москву. 198. О ворах астраханских, которые назвались царевичами. Грехов ради наших, дьявольским наущением восставали неведомо откуда такие воры, назывались праведным [царским] корнем: иногда царя Ивана сыном Васильевича, иногда царевича Ивана Ивановича сыном, а иной назывался царя Федора Ивановича сыном. Как у тех окаянных злодеев, неведомо откуда взявшихся, уста отверзались и язык говорил; а назывались таким праведным корнем иной боярский человек, а иной мужик пашенный. Вор же стоял под Москвой, в то же время под Астраханью появились три вора: один назвался Август, царя Ивана сын, другой же назвался Осиновик, сын царевича Ивана, а третий назвался Лавр, царя Федора Ивановича сын. Те же воры казаки с Августом и Лаврентием пошли под Москву к Тушинскому Вору. Того же Осиновика сами они и повесили на Волге, а с теми же [самозванцами] пришли в Тушино и тех воров привели с собою. Вор же тех казаков пожаловал, а тех воров Августа и Лаврентия велел повесить в Тушине на московской дороге. Всех же тех воров, которые назывались царским корнем, знали многие люди, который откуда взялся. Того же Вора Тушинского, который назвался расстригиным именем, отнюдь никто не знал: неведомо откуда взялся. Многие же узнавали, что он был не от служивого корня; думали, поповский сын или церковного дьячка потому, что весь обиход церковный знал. |
| Отцу Василию хочется накопить двести рублей. Целых уже шесть лет он мечтает об этих двухстах.– В основание капитала о. Василий положил 25 р. из приданного жены, – и поставил для себя задачей накопить сначала «до ста рублей». Четыре года копил он деньги, и накопил сто рублей. Ста рублей о. Василию показалось мало. «Только бы до двухсот " -стал он мечтать: и капитал снова стал возрастать. До двухсот рублей только не доставало уже пятнадцати рублей! Пятнадцать-то рублей и хочется о. Василию скорей приобрести. О. Василий льстит себя надеждой, что желанное время уже близко. «Будет и двести! да, будет! скоро будет. Ныне сена три воза продам, да вот еще богомолье... Будет!» Точно камень сваливается с сердца о. Василия, и ему делается легко. Но радость оказалась преждевременной. О. Василий получил через благочинного указ от консистории о заведении в каждом благочинии библиотеки для духовенства, вследствие чего о. Василию приходилось подписаться на библиотеку и издержать, по крайней мере, рубль. Это страшно опечалило о. Василия. Во-первых, по мнению о. Василия, «на какой черт» эти книги и журналы? «Вон «Странник» за целый год стоит, что толку-то? а ведь, за него денежки плачены!» А всего досаднее для о. Василия-то, что денежки-то на библиотеку приходится платить не казенные, а свои собственные. «Что же это такое? Откуда же я возьму деньги? Ведь, это грабеж! Это денной грабеж! А я вот не подпишусь! За это под суд не отдашь, это добровольное согласие. А ведь, все подписались. Ах, чтоб!.. Умный-т ο человек, хохлатый-то (о. Павел) три рубля подмахнул! Чему обрадовался? Думаешь скуфью дадут? Сумничал на три целковеньких! Да что же это такое! Ведь этак последнюю рубаху им отдай! Ведь этак надевай на руку корзину, да и поди по подоконью! И, ведь, ни один меньше рубля не подписал!.. Этот чушка Спиридон-и тот рубль. Да много ли у самого-то рублей осталось. Господи, что же это такое!» Но как ни ругался, как ни плакал о. Василий, а рубль пришлось отдать на библиотеку. На большее горе о. Василия еще коровы его зашли в чужое поле, и пришлось за потраву заплатить по четвертаку с коровы-два с полтиной! Затем, жнитво обошлось дороже обыкновенного на целых четыре рубля. О. Василий сам жал хлеб и нанимал всего одну жницу. На этот раз хлеб поспел как-то вдруг, – и пришлось нанять несколько жниц. Кроме того – одно к одному – захромала у о. Василия лошадь, и пришлось колдуну Акундину дать за лечение рубль! |
| И вот Василий Косой, находившийся при умершем отце, объявил себя его наследником, послав об этом сообщение своим братьям. И в самом деле, что было терять время князю Василию? Дмитрий Шемяка и Дмитрий Красный посланы были еще Юрием Дмитриевичем в поход против Василия Васильевича на Кострому и к моменту смерти своего отца сумели добраться только до Владимира. Не до великого княжения было и самому Василию Васильевичу. Однако младшие братья решительно воспротивились самовольному решению Василия Косого. Позиция Дмитрия Шемяки и Дмитрия Красного на первый взгляд кажется и неожиданной, и неоправданной. Братья категорически отказались признать Василия Косого великим князем. Гадать о причинах этого, когда источники безмолвствуют, очень трудно. И все же, приняв своевольное решение, Василий Косой преступил закон «гнезда Калиты». Уже одно это могло вызвать негодование у его братьев. Но он выступил также и против того самого родового принципа наследования престола, за который боролись князь Юрий и его сыновья. Факт захвата престола Василием Косым превращал борьбу за «идею», «принцип», «наследие Дмитрия Донского» в обыкновенный разбой. Права на великокняжеский престол, согласно толкованию духовной грамоты Дмитрия Донского галицкими князьями, отныне принадлежали Василию II. Поэтому Дмитрий Шемяка и Дмитрий Красный объявили Василию Косому: «Аще не восхоте Бог, да княжит отец наш, а тебя и сами не хотим». Чего же «хотели» братья? Конечно, вернуться к «старине» — посадить на престол Василия II. Дело было, конечно, не только в юридической стороне вопроса. Своим волевым характером и самостоятельностью действий Василий Косой внушал младшим Юрьевичам серьезные опасения. Другое дело — Василий Васильевич. У него не было каких-либо особенных талантов, а особливо задатков крупного политического деятеля. К тому же совсем недавно он потерпел поражение и не пользовался безоговорочной поддержкой в каких-либо русских землях. Итак, Юрьевичи предпочли его, как слабейшего из претендентов, рассчитывая, что смогут при нем играть заметную роль. |
| Тем временем Улуг-Мухаммед продолжал проявлять антимосковскую активность. В 1442 г. он, вероятно, выдал ярлык на Нижегородское княжение Даниилу Борисовичу 816 . В конце 1443 г. «царь Махметь стоял на Беспуте (правый приток Оки, между Серпуховым и Каширой. – А.Г.) и князь великы ходил на него со всею братьею, да воротися, а он поиде прочь» 817 . Это был определенно не Кичи-Мухаммед 818 , а Улуг-Мухаммед, так как именно последнего на Руси называли «Махметом», в то время как первый именовался «Кичи-Ахметом» или «Кичи-Махметом» 819 . Зимой 1444–1445 гг. Улуг-Мухаммед сам обосновался в Нижнем Новгороде и двинулся оттуда к Мурому. Василий Васильевич пошел на него через Владимир. Под Муромом и Гороховцом великокняжеские полки разбили татарские отряды, но Муром хан занял. Летом он послал на Василия войско во главе со своим сыном Махмутеком (Мамутяком). 7 июля 1445 г. под Суздалем московская рать (к которой не присоединились полки Дмитрия Шемяки) была разбита, великий князь попал в плен. После этого Улуг-Мухаммед отправил посла Бигича к Шемяке (очевидно, предполагая передать ему великое княжение), но затем предпочел отпустить Василия, обязав его огромным выкупом. Во время возвращения люди великого князя перехватили и убили шедшего обратно к хану Бигича 820 . Обещание Василием большого выкупа и возвращение его в сопровождении крупного татарского отряда стали основанием для обвинений, которые выдвинул против великого князя Дмитрий Шемяка: «царь на том отпустил великого князя, а он ко царю целовал, что царю седети на Москве и на въсех градех руских и на наших отчинах, а сам хочет сести на Тъфири» 821 . Хотя нет оснований видеть в этих обвинениях, явно фантастических, нечто большее, чем способ борьбы за власть, они отталкивались от реальных фактов – попыток Улуг-Мухаммед а обосноваться в окраинных русских городах (Белеве, Нижнем Новгороде). В феврале 1446 г. Василий Васильевич был ослеплен, и Дмитрий Шемяка стал великим князем. Он ликвидировал Нижегородское княжение, которое после победы под Суздалем Улуг-Мухаммед отдал князьям Василию и Федору Юрьевичам Шуйским 822 . Но после того, как Шемяка вновь был вынужден (на рубеже 1446–1447 гг.) уступить Василию великокн яжеский стол и вернуться в свой удельный Галич, он попытался заполучить орду Улуг-Мухаммеда в союзники. Последнего уже не было в живых: после того, как он отпустил Василия от Курмыша в Москву, хан пришел на Среднюю Волгу и обосновался в Казани, положив тем самым начало Казанскому ханству, но вскоре был убит собственным сыном Махмутеком. Два других сына Улуг-Мухаммеда, Касым и Ягуп, после этого бежали и, поскитавшись, пришли на службу к Василию Васильевичу (в то время, когда он еще только боролся за возвращение себе великого княжения) 823 . В 1447 г. Шемяка пошел с Махмутеком на переговоры о союзе против Василия, и в конце этого года казанский хан повоевал окрестности Владимира и Мурома 824 . |
| Признав несуществование правовой власти кесарийского епископа над другими митрополитами понтийского диэцеза, мы в заключение остановимся на 252-м письме Василия, из которого Любек заключает, что кесарийский епископ созывал в Кесарию для празднования дня памяти св. Евпсихия и Дамаса епископов всего понтийского диэцеза 1297 . По нашему мнению письмо это ничего не доказывает. Дело в том, что письмо 252-е – это письмо пригласительное и из одного факта приглашения заключать о правовой или даже какой либо власти никоим образом нельзя и это тем более, что в том же собрании писем Василия имеются такия же пригласительные письма к епископам других диэцезов, напр. Востока 1298 или Азии 1299 . Слова, на которые особенно упирает Любек: «τος πισκποις τς Ποντικς διοικσεως» 1300 не имеют никакого значения, так как находятся в заголовке письма и, по видимому, принадлежат не Василию, а какому либо схолиасту или издателю. Подобные не принадлежащия Василию надписи можно видеть во многих письмах, наприм. 22-м – о совершенстве монашеской жизни, 142-м – к сборщику общественных денег, 143 – к другому сборщику, 144-м – одному из начальников, 283 – к одной вдове (также 296. 297), 298-м – к одному благочестивому человеку, особенно 305-м (без надписи) – к людям высокой добродетели, 318-м (без надписи) о соответственнике, 270-м (без надписи) – о похищении девицы и т. д. Все эти заголовки показывают, что Василий не мог так адресовать послания. Напротив из некоторых писем наприм. 22, 142, 289, 305, 318, 320 и друг. можно видеть, что такие заголовки представляют просто догадки читателей к письмам без надписи, каковых несмотря на это в собрании писем Василия остается еще весьма много (11. 35–37. .70. 77. 78. 85. 87. 88. 101. 117. 155. 209. 213. 249. 273. 275 и т. д.). Из сравнения писем 209. 270. 289. 318. 319. 320 с письмами 22. 142. 183. 300 и т. д. можно наблюдать самый процесс, как такие надписи, сделанные читателями или переписчиками, становились уже коренным адресом письма. В виду всего этого делать какой-либо вывод из адреса письма 252 к епископам понтийского диэцеза не представляется возможным и это тем более, что адрес этот не имеется в некоторых древнейших и лучших рукописях Васильевых писем, наприм. в cod. Harlaeani написано прямо τος πισκποις τς διοικσεως что при широком значении слова διοκησις 1301 можно понимать в самом различном смысле. Имея в виду подобное по содержанию письмо 282-ое, мы должны отдать предпочтение ученому издателю писем Василия, высказавшему предположение, что письмо 252-ое было адресовано к ближайшим непосредственно подчиненным Василию епископам 1302 или может быть – добавим от себя – к оставшимся верным ему епископам Каппадокии II-й, находившимся в подчинении у митрополита тианского 1303 . |
| Вторым памятником, поставленным Василием Васильевичем своим потомкам, является его библиотека, поступившая от его наследника в академию. Это драгоценное сокровище заключает в себе свыше 3.000 книг, поля которых в некоторых случаях украшены собственноручными заметками Василия Васильевича, заслуживающими серьёзного внимания. Но насколько ценны для церковной истории труды Василия Васильевича, настолько же важно изучившее самой личности его, – как редкого соединения блестящих способностей, – за которою «установилась слава почти гениальной учёности» 6 . Необыкновенная его преданность науке и самоотверженная любовь к академии побуждают дорожить мельчайшими подробностями из деятельности Василия Васильевича, которая не ограничивалась у него одними научными трудами. Ему приходилось работать одновременно с научными изысканиями и над вопросами внутренней академической и церковно-общественной жизни. Поэтому, для полного обзора его жизни и деятельности имеют не маловажное значение и те его труды, которые были посвящены им, помимо церковной истории, и вопросам внутренней академической и церковно-общественной жизни. Намереваясь, но случаю открытия памятника Василию Васильевичу отдать ему справедливую дань уважения и благодарности, мы имеем целью показать, на основании архивных академических свидетельств, деятельность Василия Васильевича по этим вопросам. При этом будем считать свою задачу выполненною, если только кратко приведём в известность то, что будущий историк может более подробно рассказать при изучении академического архива о деятельности Василия Васильевича не только как учёного, но и как преданейшего сына академии, поработавшего по вопросам внутренней её жизни. Прежде, однако, чем говорить о деятельности Василия Васильевича с этой стороны, бросим беглый взгляд на академическую жизнь, которая предъявляет своим деятелям много обязанностей в силу высокой задачи наших академий по отношению к церкви и отечеству. I. Православное духовенство в России в деле своего образования поставлено в изолированное от других сословий положение. |
| «А? не занимался, забыл, Вася, ты! Подайте мой кожаный сундучок». Подали; Александр Васильевич вынул из него математический инструмент, лист бумаги и дощечку; сели, и Александр Васильевич велел Василию чертить план полевого укрепления. « Передний фас 60 аршин: выходящие углы в 5 аршин, во столько-то градусов», и так далее … Василий не понимал. —« Помилуй Бог, Вася! да чему ж ты учился в Париже? — Этак ты дома и огорода не обгородишь! Нехорошо! Однако ж мы с тобою поучимся чему-да-нибудь! Ты что да-нибудь будешь знать русское!» Распорядившись об устройстве укрепления и поотдохнувши, поели солдатской кашицы, с свиным садом да с сухариками. После этого простого кушанья, приносящего русскому солдату чистое здоровье, Александр Васильевич, чтобы подкрепить силы Василия, велел подать бутылку старого рейнвейна, налил крошечный стаканчик, и, подавая Василию, сказал: «Васенька! Выкушай; это здорово, когда пъется только в меру и по делу; а лишнее, помилуй Бог!… вредно…» — Далее говорил: «Вася, ты молодец! ты русский! богатырь ты, Вася! и отец твой мой начальник, был богатырь. Скинь с себя, Вася, эту дрянь тленную, французскую. Ты солдат; надень-ка на себя свое родное . Вот, подайте ему!» Подали казачье платье из тонкого сукна, взятое у донского есаула. « Ты, Вася, заплати за него деньги, вдвое, втрое заплати, и поди оденься; а французское-то с себя тряпье отдай ему на стирки». Василий оделся, остриг по-русски голову свою, оросил кошелек с затылка — и стал молодцом-витязем русским. Суворов взглянул на него, поцеловал и сказал: « Вася! ты герой, точнехонько как покойник отец твой». Благословил его и поцеловал еще. С лишком шестьсот верст в четверо суток объездил Александр Васильевич, распоряжаясь устройством охранных пунктов на берегах Черного моря. — Василий, отдохнувши дня два от небывалого с ним прежде путешествия, явился к Александру Васильевичу в полном военном конном мундире, и с тех пор долго служил при нем, душевно благодаря за данный урок. Он сердечно полюбил своего великого учителя, и безотчетно, всеми чувствами, был предан ему. |
|
|
