| Leipzig, 1855. – Geschichte Peters des Dritten. II, S. 81–174). 690 Последнюю болезнь императрицы, давно страдавшей камнем, Рихтер объясняет летучей ломотой, к которой перед самой смертью присоединилось кровохарканье. См. истории медицины в России, В. Рихтера, изд. 1820 г., ч. III, стр. 232. 691 Это случилось 5 октября 1740 года, в то самое время, когда императрица по обыкновению сидела за обедом с Биреном и его женой. 692 Иоган Бернгард Фишер, сын врача, служившего впоследствии в России родился 1685 года в Любеке, учился, в Галле, Иене и Лейдене, в 1710 году возвратился с докторской степенью к отцу, в Ригу, занимался здесь практикой; в 1733 году сделан штадт-физиком, а в 1734 году произведен в лейб-медики и назначен архиатером, то есть начальником всего медицинского ведомства в России, с жалованием по 7000 рублей в год. В этой почетной должности Фишер исполнял обязанность свою с большим усердием, учредил уездных лекарей, создал полевые аптеки, возобновил древний аптекарский сад в Москве и завел новый в Петербурге, остановил чуму, свирепствовавшую в 1738 году в Украине, но удалился из службы в 1742 году, когда воцарившаяся императрица Елизавета Петровна назначила приверженца своего, Лестока главным директором медицинской канцелярии, умерь в 1792 году в поместье своем Гинтербергене, около Риги. Четвертый и последний русский архиатер, Фишер был известен как врач весьма ученый и чрезвычайно добросовестный и стяжал уважение своих современников. Император Карлъ VI прислал Фишеру грамоту на дворянское достоинство, а императрица Анна Иоанновна подарила ему дом на Фонтанке, принадлежавший до того герцогине мекленбургской Екатерине Иоанновне. После Фишера осталось более двадцати напечатанных сочинений и одно в рукописи. Сын его Иоганн-Вениамин воспитывался с детьми Бирена и умер в 1759 году, коллежским асессором. См. История медицины в России, В. Рихтера. Москва, 1820 г., ч. III, с. 270–279. 693 Антонио-Рибейро Санхец, родом из Португалии, определился в русскую службу в 1731 году; был в 1737 году главным доктором кадетского корпуса, а в 1740 году пожалован правительницей Анной Леопольдовной в лейб-медики и назначен состоять при младенце императоре Иоанне, для врачебных услуг которому получил 5 ноября особую письменную инструкцию. |
| Кроме четырех принцев и принцесс, принц Антон-Ульрих оставил несколько побочных детей, которые не были перевезены в Ютландию и остались в России на особой пенсии. (Биографии российских генералиссимусов и генерал-фельдмаршалов, Д. Бантыш-Каменского. СПб., 1840, ч. I. – Письма леди Рондо, СПб., 1836. с. 116 и д. – Записки Миниха-сына. СПб., 1817, с. 115, 133 и д. – О портретах Анны Леопольдовны, Куника, в Уч. Зап. Имп. Ак. Наук за 1859. – Описи секр, бумагам до принца и принцессы брауншвейг-люнебургских относящимся, в Чтен. Общ. Ист. и Древн. за 1861, кн. II. – О брауншв. фамилии, ст. Поленова, в Труд. Росс. Ак. за 1840 г., ч. I, с. 108. – С.-Пет. Ведомости 1733–1741 г. – Mémoires de Manstein. Leipzig, 1771. – Extrais des dépêches. Berlin, 1858. – Hermann’s Geschichte des russischen Staats. Hamburg, 1853, IV. – Geschichte Peter des Dritten, Kaisers von Russi. 1799, II, S. 28 u. s. w.). 681 Этот полк был первоначально учрежден при Петре I в 1704 г. в назван тогда драгунским князя Григория Волконского, потом ярославским драгунским полком. Екатерина I переименовала ярославских драгун в нов городские, но, в том же 1727 году, Петр II возвратил полку прежнее его наименование, а императрица Анна Иоанновна, указом 1 ноября 1732 года, повелела переформировать ярославский драгунский полк в третий кирасирский, что и исполнено Минихом. С назначением принца Антона-Ульриха полковником третьего кирасирского полка, последний, указом 21 июля 1733 года, назван бевернским кирасирским полком, потом в 1738 году брауншвейгским кирасирским, и сменив еще восемь раз свое именование, называется теперь лейб-гвардии кирасирским его величества полком. По званию полковника, принц Антон-Ульрих должен был получать в год 840 рублей жалованья и 30 рационов или за них деньгами 162 рубля. (Хроника российской императорской армии. СПб., 1852, 4. I, с. 163 и д. – История лейб-гв. кирасирского его имп. вел. полка; СПб., 1833 г.). 682 Елизавета-Христина, дочь герцога брауншвейг-вольфенбиттельского Людвига-Рудольфа, жена римского императора Карла VI и родная сестра Антона-Ульриха. |
| Это требование предосудительно, ибо Россия за то ничего, кроме признания императорского титула и до действительного разрыва отлагаемых и числом не определенных субсидий, не получает, потому что прочие все французские предложения прямым русским интересам более вредны, чем полезны». Между тем шли переговоры и заключались конвенции насчет Польши с старыми союзницами – Австриею и Пруссиею. Осенью 1730 года граф Вратислав подал следующий проект договора между Россиею и Австриею на случай смерти Августа IÏ 1) Станислав Лещинский решительно не допускается к занятию польского престола; 2) наследный принц саксонский допускается только в том случае, если согласится на требования союзников; 3) в кандидаты должен быть предложен кто-нибудь из Пястов; 4) если нельзя будет выбрать кого-нибудь из поляков, то можно иметь в виду какого-нибудь немецкого принца, одного из младших сыновей владельческих. Кадет, или младший сын, назначался потому, чтоб не было соединения Польши с каким-нибудь немецким владением. Проект был принят русским двором. Скоро Австрия выставила кандидата, которого предлагала и прежде русскому двору – инфанта Эммануила, брата португальского короля, который в 1730 году приезжал в Москву с целию получить руку императрицы, но уехал с отказом: отказано было и прежнему жениху – Морицу саксонскому: Анна решилась не выходить замуж, а упрочить русское наследство в линии царя Иоанна посредством брака племянницы своей Анны Леопольдовны, дочери герцогини мекленбургской Екатерины Ивановны: и брат гофмаршала генерал-поручик граф Карл Густав Левенвольд отправился за границу искать жениха; при этом ему поручено было также улаживать в Вене и Берлине польское дело. Мы видели, какую радость произвело в Берлине известие о восстановлении самодержавия в России. Когда князь Сергей Голицын дал знать об этой радости в Москву, то ему велено было уверить Фридриха Вильгельма, что императрица по своему высокопочитанию к его особе будет нерушимо сохранять дружбу к Пруссии и приложит особенное старание усилить ее и утвердить и исполнит все обязательства, как прилично верной союзнице. Король отвечал, что у России с Пруссиею дружба старая и если б он сам не хотел этой дружбы, то государственный интерес принуждает его к ней: что хотя его области находятся и близко от России, однако с обеих сторон нет никаких претензий и запросов, которые могли бы повести к нарушению согласия. Король спешил предложить возобновление союзных договоров между Россиею и Пруссиею; русский двор отвечал, что охотно исполнит желание королевское, пусть только пришлется проект, в какой форме желают возобновления договора. В сентябре заключен был договор, по которому оба двора обязались не допускать на польский престол Лещинского и наследного принца саксонского, поддерживать существующий порядок вещей в Польше, не позволяя ни отречения Августа II в чью бы то ни было пользу, ни избрания нового короля при жизни старого. |
| Утром 24-го ноября, в 10 часов, явился Лесток к Елисавете Петровне и застал ее за туалетом. Он показал ей два сделанных им карандашом рисунка; на одном представлена была цесаревна с короною на голове, на другом – та же цесаревна в монашеской рясе, а кругом нее – орудия казни. «Желаете ли, – спросил он, – быть на престоле самодержавною императрицею, или сидеть в монашеской келье, а друзей и приверженцев ваших видеть на плахах?» В Зимнем дворце принц Антон-Ульрих возобновил, в последний раз, свои предостережения супруге и просил ее приказать расставить во дворце и около дворца усиленные караулы, а по городу разослать патрули, одним словом, принять меры насчет опасных замыслов Елисаветы. «Опасности нет,-отвечала Анна Леопольдовна, – Елисавета ни в чем не винна; на нее напрасно наговаривают, лишь бы со мною поссорить. Я вчера с нею говорила; она поклялась мне, что ничего не замышляет, и когда уверяла меня в этом, то даже плакала. Я вижу ясно, что она не виновна против нас ни в чем». В тот же день, вечером, Лесток собрал своих единомышленников на сходку, назначив трактир савояра Берлина, находившийся неподалеку от дворца цесаревны, а между тем дал приказание въехать во двор ее дворца двум саням. В трактире Лесток встретил какого-то подозрительного человека, зазвал его играть на бильярде, чтобы занять время, пока соберутся его единомышленники. Когда один из последних вошел, Лесток переглянулся с ним, оставил своего партнера и вышел из трактира с пришедшим; кажется, то был де Вальденкур, секретарь маркиза де ля Шетарди, передававший Лестоку червонцы для раздачи гвардейцам 404 . На улице встретили они еще двоих господ своего кружка, и Лесток отправил одного к дому Остермана, другого к дому Миниха – осмотреть, что там делается, а сам пошел к Зимнему дворцу, осмотрел с улицы окна, где, по его соображениям, должны были находиться опочивальни правительницы и принца, нашел, что везде уже темно, встретил на площади возвращавшихся из домов Остермана и Миниха, и узнал от них, что в этих домах также все темно, и все там спят покойно. |
| В Зимнем дворце принц Антон-Ульрих возобновил, в последний раз, свои предостережения супруге и просил ее приказать расставить во дворце и около дворца усиленные караулы, а по городу разослать патрули, одним словом, принять меры насчет опасных замыслов Елисаветы. " Опасности нет,-отвечала Анна Леопольдовна, - Елисавета ни в чем не винна; на нее напрасно наговаривают, лишь бы со мною поссорить. Я вчера с нею говорила; она поклялась мне, что ничего не замышляет, и когда уверяла меня в этом, то даже плакала. Я вижу ясно, что она не виновна против нас ни в чем " . В тот же день, вечером, Лесток собрал своих единомышленников на сходку, назначив трактир савояра Берлина, находившийся неподалеку от дворца цесаревны, а между тем дал приказание въехать во двор ее дворца двум саням. В трактире Лесток встретил какого-то подозрительного человека, зазвал его играть на бильярде, чтобы занять время, пока соберутся его единомышленники. Когда один из последних вошел, Лесток переглянулся с ним, оставил своего партнера и вышел из трактира с пришедшим; кажется, то был де Вальденкур, секретарь маркиза де ля Шетарди, передававший Лестоку червонцы для раздачи гвардейцам На улице встретили они еще двоих господ своего кружка, и Лесток отправил одного к дому Остермана, другого к дому Миниха - осмотреть, что там делается, а сам пошел к Зимнему дворцу, осмотрел с улицы окна, где, по его соображениям, должны были находиться опочивальни правительницы и принца, нашел, что везде уже темно, встретил на площади возвращавшихся из домов Остермана и Миниха, и узнал от них, что в этих домах также все темно, и все там спят покойно. Тогда Лесток отправился к цесаревне - объявить, что никто в городе не предвидит настоящей тревоги и пришло время действовать. Елисавета не ложилась. Было два часа ночи. Она молилась на коленях перед образом Богоматери, прося благословения своему предприятию, и тут-то, как говорят, дала обет уничтожить смертную казнь в России, если достигнет престола. В ее дворце собрались уже все главные приверженцы и знать: любимец Разумовский, камер-юнкеры Шуваловы - Петр, Александр и Иван, камергер Михайло Иларионович Воронцов, принц гессен-гамбургский с женою, Василий Федорович Салтыков, дядя покойной Анны Ивановны и тем самым близкий к ее роду, но в числе первых перешедший на сторону Елисаветы. |
| Для утишения глухого ропота против захвата всех дел немцами временно вводились в Кабинет Ягужинский и Артемий Волынский, но, по настоянию Бирона и Остермана, были снова устранены. Вообще в «делах» всех затмевал «самодержавно» Остерман. Остерман был «честный немец», знающий свое дело, на редкость трудолюбивый и упорный в своих убеждениях. Мыслил «методически» и в заключениях своих был неумолим. Но честно переменял свои решения, если ему доставляли новые материалы и он воочию видел причину неточности своих выводов. В конце своей деятельности он доказал, что он может менять направление своей деятельности, если опыт ему покажет нецелесообразность прежней линии. Он был фанатическим приверженцем Петровской церковной реформы. Она имела много чуждого и острого для русского православного быта. И вот немец-протестант Остерман этого искренно не понимал и действовал «методически» с жестокой настойчивостью. Когда в 1740 г. по смерти Анны Иоанновны ее сменила правительница Анна Леопольдовна, Остерман заготовил ей программную записку, в которой так формулировал свои церковно-административные взгляды. «По моему слабому всеподданнейшему рассуждению Ваше И. В. никогда не погрешите, если в делах веры соблаговолите полагать основанием всех Ваших определений опубликованный блаженные памяти Им. Петром Вел. духовный регламент и пещись об исполнении оного. Если Ваше И. В. не изволили читать его, то приемлю дерзость всеподданнейше Вам представить дабы узнать регламент тот. Он хорошо сочинен и совершенное получил одобрение от всего народа (!!), исключая может быть только некоторых чревослужителей (угодников, служителей мамоне). И потому все определения, на нем основанные, не могут не принести Вашему И. В. удовольствия и всему народу будут приятны (!)». «Духовенству и монастырям дается то, что к пристойному содержанию их потребно, а прочее по благочестивым причинам употребляется на училища и больницы». «Ничто так государству не нужно, как хорошие училища. Из остающихся церковных доходов Бог знает сколько можно учредить и содержать оных. |
| На содержание домовой архиерейской конторы в С.-Петербург собиралось особо по 3/4 кои. с души, со всех крестьян, бывших за монастырями (41.594 души) и градскими церквами (315 душ) новгородской енпрхии – всего до 512 руб. Госпитали для престарелых, увечных и сирот, заведенные митрополитом Иовом, поддерживались и при Феофане. В ведомости 1736 года перечисляются набережные госпитали – два госпиталя на волховском мосту у Чуднаго креста, – два за Теговскими воротами, – на Торговой стороне у проезжих ворот, и знаменские госпитали. Во всех госпиталях в этом году было 88 человек мужеского пола, 162 женского, обоих 247: в том числе 1 со времени митрополита Корнилия – больше 35 лет, 12 со времени митрополита Иова больше 30 лет, 34 больше 25 лет, 21 больше 15, 18 больше 10 лет пользовались призрением богаделен. Феофан принимал у себя многих знаменитых лиц, посещавших С.-Петербург и Москву. Мы упоминали выше о приеме китайских послов. В 1734 году посетил его принц Бевернский, впоследствии супруг Анны Леопольдовны. В том же году он угощал у себя Гданских депутатов. В 1730 году посетила его Императрица в подмосковном селе Владыкине; а в 1733 году – в приморской мызе за Петергофом. Феофан сочинил на случай этого высочайшего посещения стихи на латинском языке, с русским, по обычаю, переводом. In adventum augustissimae Russiarum Imperatricis Annae Ioannidis, cum nos in maritima villa nostra visitaret. Parva quidem villa, liaec parvos est nacta colonos Sev vernas, humilem sev tuearis herum. Magna tamen facta est, quando te Maxima Princeps Excipit in gracilem, sorte favente, sinum. Magnus honor ruri est, magna est haec gloria nobis Tanti dignatis sors quibus est hospitis ore frui. Augeat ergo Tui Numen fastigia regni, Quae facis aspectu rura beata Tuo. На приход e. и. в. Анны Иоанновны, когда нас в приморской мызке нашей посетить изволила. Малое се жилище и жители малы Хотя б и с хозяином к оценке пристали. Но стала быть деревня велика и славна, Когда прибыл дражайший гость, Анна державна. |
| Остерман напрасно беспокоился насчет манифеста; цесаревна Елисавета напрасно радовалась ему: нет сомнения, что он не произвел бы никакого действия, если бы даже и был распространен. Хлопоты о манифесте, хлопоты о присутствии молодого герцога Голштинского при шведском войске происходили со стороны Елисаветы от желания, чтоб дело началось как-нибудь и именно началось в войске. Мы уже упоминали, в каком затруднительном положении находилась она: у нее было множество приверженцев, за нее была гвардия, и, однако, не было человека, который бы стал во главе движения, сделал бы для нее, во имя ее то, что сделал Миних для Анны Леопольдовны. Елисавета должна была сама начать дело, сама вести солдат: легко понять, как ей трудно было на это решиться, как она должна была медлить и ждать, не начнут ли другие, не встанет ли войско в Финляндии, возбужденное манифестом или присутствием внука Петра Великого в шведской армии. Но долее медлить было нельзя. 23 ноября в понедельник был обыкновенный прием (куртаг) во дворце; Шетарди заметил, что правительница, долго ходив взад и вперед, отправилась в отдаленную комнату, куда велела позвать Елисавету, которая, возвращаясь оттуда, имела взволнованный вид. На другой день поверенный сообщил Шетарди, что разговор, так взволновавший цесаревну, шел об нем: описавши его самыми черными красками, Анна объявила, что решилась просить короля об его отозвании из Петербурга, и внушала Елисавете, что она не должна более принимать такого человека. Елисавета отвечала, что это ей трудно сделать: можно сказать посланнику раз, два, что ее нет дома, нельзя сказать этого в третий раз; вчера, например, Шетарди подъехал к ее дому в ту самую минуту, когда она, выйдя из саней, входила к себе. Правительница, не обратив внимания на эту отговорку, продолжала настаивать на своем. Тогда Елисавета сказала: «Можно сделать гораздо проще: вы правительница, прикажите Остерману сказать Шетарди, чтоб не ездил ко мне более». Правительница отвечала, что так нельзя сделать, нельзя раздражать таких людей, как Шетарди, и подавать им явный повод к жалобам. Елисавета возразила, что если Остерман, будучи главным министром, имея повеление правительницы, не смеет этого сделать, то она, цесаревна, тем менее решится на это. Правительница, раздосадованная противоречием, приняла повелительный тон; Елисавета в свою очередь возвысила голос. |
| Линар уже получил Андреевский орден. Для русских настоящее ничем не лучше прежнего: немцы так же владеют, только беспорядков много, и готовится уже новый Бирон. Это ожидание нового Бирона в Линаре всего более возмущало; чем слабее было правительство, тем громче высказывалось неудовольствие; даже женщины, которых иностранцы находили в России сдержаннее, чем в других странах, не стеснялись в своих речах. Вместе с русскими сильно возмущался и Остерман, потому что в Линаре ему готовился господин еще более тяжелый, чем Бирон: Линар был искуснее в делах иностранных; притом у него с Остерманом и прежде уже были неприятности, когда Линар в первый раз был в Петербурге. Миних, теперь заклятый враг Остермана, должен, естественно, присоединиться к Линару, с которым ему сблизиться легко чрез жену последнего. Чтоб предотвратить опасность, Остерман решается войти в сношения с Головкиным: он посылает к нему двоих своих родственников по жене, Стрешневых, которые более двух часов толковали с ним запершись. Чего не понимала Анна Леопольдовна, то понимает Остерман: он понимает, что идет сильное народное движение, с которым надобно считаться, и он готов на всевозможные уступки: еще в конце марта, устрашенный движениями фрейлины Менгден в пользу сверженного Миниха и готовностью правительницы сблизиться с своим прежним первым министром, Остерман хлопочет, как бы отстранить АннуЛеопольдовну и передать правление принцу Антону; но он знает нерасположение народа к последнему как немцу, иноверцу и потому ведет дело о принятии принцем православия. Любопытно, что в последние дни императрицы Анны иностранные министры знали о намерении обратить принца Антона в православие. Но понятно, что дело было трудное и потому откладывалось, когда опасность уменьшалась. Таким образом, с обеих сторон, на которые делилось правительство, не принималось быстрых и решительных мер по отсутствию лиц, способных на такие меры, ибо, самый даровитый между людьми, желавшими поддержать престол императора Иоанна, Остерман умел пользоваться обстоятельствами, делом чужих рук, умел ходить подземными, потаенными ходами, но был совершенно неспособен стать в челе решительного движения; единственный человек, способный к этому, Миних, был в опале, мог служить только страшилищем для принца Антона и Остермана и запасным орудием для правительницы и Юлии Менгден в крайнем случае. Войско, гвардия, могшие иметь сильное и решительное влияние при всяком важном событии, при всякой перемене, как показал пример восшествия на престол Екатерины I, восстановления самодержавия при Анне, свержения Бирона, гвардия не была на стороне правительства, которое не имело человека, который бы, с одной стороны, был ему предан, а с другой – пользовался любовью войска. |
| Сам Корф уехал из Холмогор, сдавши надзор за ссыльными майору гвардии Гурьеву. 19 марта 1745 года Анна Леопольдовна родила сына Петра; в марте 1746 года родила сына Алексея и скончалась. На донесения о кончине принцессы и об отправлении тела ее в Петербург Гурьев получил ответ императрицы от 17 марта: «Репорты ваши о рождении принца и о кончине принцессы Анны мы получили и, что вы по указу тело принцессы Анны сюда отправляете, о том известны. Приложенное при сем к принцу Антону наше письмо отдай и на оное ответ дай ему своею рукою написать и, как напишет, то оное к нам немедленно пришли. Скажи принцу, чтоб он только писал, какою болезнью умерла, и Не упоминал бы о рождении принца». Письмо, отданное Гурьевым принцу Антону, заключало в себе следующее: «Светлейший принц! Уведомились мы от майора Гурьева, что принцесса, ваша супруга, волею божиею скончалась, о чем мы сожалеем; но понеже в репорте оного майора Гурьева к нам не написано потребных обстоятельств оного печального случая может быть, затем, что ему невозможно всегда при ней быть, а ваша светлость неотлучно при том были; того для требуем от вашей светлости обстоятельного о том известия, какою болезнью принцесса, супруга ваша, скончалась, которое сами изволите, написав, прислать к нам. Елисавет. Бина, по донесению Вымдонского, продолжала буйствовать, бросала тарелки, ножи и вилки в приносившего ей кушанья солдата, выливала суп на голову служившей ей женщине. Но она нашла себе защитника, потому что другой офицер, приставленный к принцу Иоанну, Миллер, поссорился с Вымдонским, и оба в своих письмах к Черкасову доносили друг на друга. Их поделили: у Вымдонского взяли хозяйственную часть и отдали Миллеру, оставив первому только военную. Миллер поставлен был в затруднительное положение, потому что деньги на содержание ссыльных высылались из Петербурга неаккуратно. Однажды вышел кофе, который подавался в день раза по три принцу Антону и его детям; Вымдонский прислал к Миллеру с сильным выговором, что принц Антон без кофе, как ребенок без молока, жить не может, и потому надобно непременно достать как-нибудь. |
|
|
