| Наталия Рымаренко, вице-президент семейного клуба «Рождество», мама пятерых детей: – В нашем центре «Рождество» на программе подготовки к зачатию среди 12 семейных пар было две пары, в которых мужья еще детьми ходили в наш центр. Очень порадовало, что они впитали те ценности, которые мы старались привить детям на занятиях в семейном центре «Рождество», и мальчики, уже став взрослыми, привели своих жен на наши программы. Гражданский брак: согласен только один Нина Переслегина, директор издательства «Даръ»: – Как известно благодаря социологическим исследованиям, 75% женщин, состоящих в гражданских браках, считают себя замужними. И более 80% мужчин, в таких же отношениях находящихся, воспринимают себя как свободных. Екатерина Бурмистрова: – С гражданским браком все не просто. Единственный критерий внутреннего благополучия в таких союзах: оба партнера согласны, что такая форма отношений для них лучше всего. Мой опыт показывает, что, как правило, на гражданский брак согласен только один из партнеров, причем необязательно, что это мужчина. Можно отдельно разбирать эту травматическую область – почему люди выбирают именно этот тип отношений. Всегда за нежеланием заключать брак, когда люди живут устойчивой семьей, есть какая-то биографическая история. Внутренний спектр оценок заключения брака может быть какой угодно – от таинства и поддержки до ярма и ига. Екатерина Бурмистрова: – В нашей книге есть глава о разводе, но это совсем не потому, что все семейные перипетии в итоге ведут к разводу и его надо экологично прожить и выйти на другой цикл в новых отношениях. Нет. Эта глава адресована не тем, кто собирается развестись сейчас, а тем, кто жил в разведенной семье и последствия развода переживает на себе в течение десятилетий. Их родители на момент развода не получили хорошего «лекарства» от конфликтов, ссор, недопониманий. Это все очень влияет на браки детей, они эту травму несут в свои семейные отношения и часто не понимают этого. «Дорожные карты опасных мест» Екатерина Бурмистрова: |
| Рубрики Коллекции Система пользовательского поиска Упорядочить: Relevance Relevance «...Прощайте, дорогие». Поэзия, собранная Дмитрием Шеваровым 3 мин., 24.12.2020 В некоторых телерепортажах, посвященных Параду Победы в уходящем году, внимательный зритель мог заметить примечательную деталь. 24 июня гостям юбилейных торжеств на Красной площади вручали подарки в вещмешках защитного цвета. Полевой бинокль, плащ-палатка, маленькая копия Знамени Победы и… книга под названием «Ушли на рассвете. Судьбы и стихи». Ей и посвящены нынешние «Строфы». Автор-составитель — многолетний друг нашей рубрики, писатель и журналист, ведущий газетного «Календаря поэзии» Дмитрий Шеваров. «Эта книга готовилась несколько лет, — сказано в аннотации к ней. — В ее составлении участвовали родные и близкие погибших поэтов, архивисты, филологи, библиотекари, журналисты, а также читатели “Российской газеты”, в которой публиковались отрывки из будущей книги. В настоящее издание вошли 25 очерков о молодых поэтах, их стихотворения и письма, а также общий поминальный список погибших в годы Великой Отечественной молодых поэтов». В этой благородной истории всем всё понятно. Я знаю твердо и не понаслышке, что эта книга и этот труд — к евангельским словам о душе, положенной «за други своя». И конечно это — акт воскрешения, в котором среди многих и многих принимали участие даже и родители составителя… О Николае Копыльцове в 1965 году впервые написал корреспондент «Алтайской правды» Геннадий Шеваров; некоторые письма и стихи Ариана Тихачека спаслись благодаря уральской журналистке Зоряне Рымаренко. В предисловии Дмитрия Шеварова («До свидания, мальчики») говорится о нашем общем праве: предполагать в погибших ребятах — поэтов. Даже и «в самом глубоком и духовном смысле, а не только лишь в литературном». Поклонимся памяти героев этой книги. И — всем тем, кто потрудился над ней. Леонид Крапивников (1919–1941) Покидал я город на рассвете. Я да ветер шагали в тишине. Только дети, маленькие дети, Испугавшись, плакали во сне. |
| Среди «соборян» был митрофорный протоиерей о. Адриан Рымаренко (настоятель собора), о. Г. Бенигсен и, насколько мне и Орлову помнится, о. А. Киселев, с семьями, и некоторые другие духовные лица. Здесь же был недавно приехавший в Берлин отец архимандрит Серафим (Иванов) с некоторыми монашествующими (в том числе был игумен Иов). Поговорив с ними, я убедился в необходимости что-то предпринять. Как сообщил мне впоследствии о. Г. Бенигсен, у него имелась договоренность с одним из адъютантов генерала Власова, знакомого ему еще по довоенному времени; согласно этой договоренности, вся эта группа духовенства должна была быть взята во власовский поезд и вывезена из Берлина. Однако время шло, поезд должен был скоро отходить; к нему уже были прицеплены два паровоза, но все оставалось неподвижным на своих местах. Не зная ничего об имевшейся договоренности о. Г. Бенигсена, я счел своим долгом помочь духовным лицам находившимся на вокзале. Мне пришлось обратиться к одному из штабных офицеров. Последний пригласил меня пройти в штабной вагон и представил меня военному в генеральской форме. Не помню теперь уже кто это был, но, как мне кажется, я имел дело с генералом Боярским.. Все происходило весьма быстро, как на кинематографической ленте. Вагоны были почти не освещены. Генерал отдал распоряжение и мне сообщили, что сейчас к поезду будет прицеплен отдельный вагон для духовенства. Так это и было. Поезд отошел от платформы, потом был снова подан задним ходом и в его конце оказался прицепленным пустой вагон, в который и были водворены духовные лица ожидавшие отъезда и впоследствии благодарившие меня. Все они туда поместились и мы с Орловым тоже перешли в их вагон, проехали с ними весь путь, коротая время взаимным обменом мнений. Когда поезд пришел в Мюнзинген, ко мне подошел один из встречавших офицеров и предложил нам с Орловым пройти в привокзальную гостиницу (гастхауз), где была предоставлена комната на двоих. На мой вопрос — куда же денутся приехавшие духовные лица, мне был дан ответ, что поскольку их не ждали, то и специального помещения им предоставить не могут и их всех поместят в отдельном бараке, находящимся в распоряжении дивизии. Понимая невозможность разместить их всех в одном маленьком номере гастхауза, я все же счел необходимым предложить архимандриту Серафиму (Иванову) расположиться с нами в этом же номере, что он и сделал, видимо, не без удовольствия. Мы втроем прожили в этой небольшой комнате довольно долгое время и за этот период отец архимандрит, будучи в церковном отношении весьма образованным человеком, пополнил мои знания в данной области, за что я ему был благодарен. |
| После литургии начинались требы: крещения, по тридцать, по сорок, иногда даже по семьдесят, по восемьдесят, свадьбы, по двадцать, по двадцать пять. Потом бесчисленные «заочные отпевания». Немцы не позволяли хоронить «остов». Их сжигали в крематориях или просто зарывали в огромных ямах — братских могилах: русских и французов, поляков и голландцев, сербов, бельгийцев, латышей, итальянцев. После каждого воздушного налета вырастали во множестве такие новые могилы, а в наших церквах, под тихий безутешный плач, священники вычитывали длинные списки новопреставленных рабов Божиих... ныне преставившихся, творя рожденный годами нашего черного безвременья новый церковный чин «заочного отпевания». Все это было так... Наряду с великими грехами и преступлениями война открывает и несравнимое с мирным временем самоотвержение и одухотворение людей. Исполнялось слово: «Когда умножился грех, стала преизобиловать благодать» (Рим. 5, 20). Следует сказать, что война смягчила атмосферу наших юрисдикционных расхождений. Этому, в значительной мере, способствовали пастыри, прибывшие из России и Прибалтики. С отцом протоиереем Адрианом Рымаренко, который прибыл из Киева с семьей и целым вагоном киевской интеллигенции, у меня установились самые лучшие, братские отношения. Став настоятелем собора на Hohenzollerndamm, он вел линию самого широкого и искреннего церковного сотрудничества. Огонь, падавший на нас, сжег и солому юрисдикционных делений. Преосвященный митрополит Серафим, возглавлявший епархию Берлинскую и Германскую, также не обострял этих делений и делал, что мог, для их смягчения. Не будучи нашим епархиальным архиереем, он должен был, однако, по желанию германских властей, исполнять должность официального посредника между нашим благочинием и германскими властями. Как природный немец, вовлеченный еще до войны в общий поток узкого прогерманства того времени, он иногда делал ошибки церковного характера, но даже в отобрании германскими властями большей части приходов моего благочиния ему принадлежала скорее пассивная роль. |
| В Россию я возвратился в сентябре 2000 года. Позади были годы работы, от ведущего инженера-программиста в математическом отделе до грузчика на перевалочной базе, преподавание доброго десятка различных дисциплин и заочная учеба в русской православной семинарии в Джорданвилле, штат Нью-Йорк. Было знакомство с Православием, русским и в то же время всемирным, в лице его смиренных, но ярких светил: лично – как с крестившим меня протоиереем Романом Лукьяновым (†2007), с нашим бостонским викарием епископом Митрофаном (Зноско, †2002), с иконописцем и художником архимандритом Киприаном (Пыжовым, †2001), с хранителем Монреальской мироточивой иконы мучеником Хозе Муньосом (†1997), – и косвенно, как со святителем Иоанном (Максимовичем , †1966, причислен к лику святых в 1994 г.), митрополитом Филаретом (Вознесенским , †1985), иеромонахом Серафимом (Роузом ф, †1982) – через ближайших друзей и последователей, через плоды их трудов и молитв. ...В разное время, в разных районах США мне пришлось познакомиться с тремя священниками. Разного возраста, разного происхождения, разного темперамента, разных «юрисдикций», между собой они имели мало общего. Однако к своему удивлению я заметил, что когда речь заходила о чём-то очень важном, когда они говорили – пусть даже на разных языках – о Боге, о Церкви, о человеческой душе, между всеми тремя словно возникало некое родство: они становились похожи друг на друга, словно родные братья. Что за странность? Загадка разрешилась очень просто и вполне закономерно: все трое, на том или ином этапе своей жизни, были знакомы с владыкой Андреем (Рымаренко, †1978), архиепископом Роклэндским, который некогда, будучи ещё молодым священником, проводил в последний земной путь преп. Нектария Оптинского , чей дух он пронёс по залитым кровью и слезами дорогам Второй Мировой войны и послевоенного беженства... Позади был и горестный распад семьи – изгнание с полицией из собственного дома, расставание с женой и детьми, – и распад коммунизма в России, и распад самой России, и даже в известной мере распад Америки. Если в первый же вечер по прибытии в Бостон наш тамошний приятель вразумил нас со знанием дела: «Учтите, в целом это честная страна», – то пятнадцать лет спустя, в эпоху Клинтона, такое мог сказать лишь комик да умалишенный... На Пасху 99-го года началась агрессия против Сербии, которая расставила все точки над В те дни мне как раз пришлось ехать в командировку, и я помню то чувство едкого стыда, с которым я предъявлял в аэропортах американский паспорт. |
| Глеб вспоминает: «После повечерия отец Владимир предложил: «Давай прогуляемся до кладбища”. На нем был клобук и мантия. Он лучился радостью, и дух его, казалось, ликовал. Предложил: “Хочешь, поговорим?” А я как раз прикидывал, раздумывал – стоит ли раскрывать самые потаенные уголки своей души? Мы пошли, и он начал: “Давай сначала я расскажу о себе, а потом – ты ». И поведал свою историю, которая в чем-то напоминала жизнь Глеба. Родился он в Черниговской губернии. В девятнадцать лет был мобилизован во время Второй мировой войны в германскую армию, отступавшую из России. В советское время отец его был атеистом, и мать не позволяла себе говорить детям о религии, но когда пришло время разлуки (как оказалось, на всю жизнь), она открыла ему: «Имей в виду, ты крещеный». В Берлине, будучи остарбайтером, 264 он выкапывал людей из-под руин после налетов американцев. Именно здесь, в послевоенной Германии, одинокий юноша и обрел впервые Бога. Он повстречал отца Адриана Рымаренко, русского священника с несокрушимой верой и вдохновением, собравшего христианскую общину из сорока – пятидесяти мирян, в основном неимущих русских беженцев, и постоянно питавшего их своим неиссякаемым воодушевлением. Именно под его влиянием отец Владимир решил стать монахом еще в Германии, а теперь подвизался в Джорданвилле. «Говорил отец Владимир очень долго, – продолжает Глеб, – около двух часов. Он открыл мне, что движет его душой, свой внутренний мир, и я был несказанно рад, что встретил доступного человека, коего волновали такие же вопросы, кто уделял мне время, снисходил до меня, недостойного, подбадривал и шутил. Закончил он рассказывать, и взвилось мое сердце, захотелось излить все, что накипело. “Теперь расскажи о себе”, – попросил он. И я выплеснул все: как жил, страдал, мучился сомнениями... Так и произошло мое “перерождение”, среди ночи, на дороге между кладбищем и монастырем. Сколько сил дал мне этот разговор! Я понял, что нашел человека, которому я дорог таков, каков я есть». И в то мгновение, когда Глеб увидел в отце Владимире отца, случилось то, что он сам называет обращением. |
| Леонид Крапивников оказался оторван от основной группы, приземлившись на другой стороне Аджалыкского лимана в районе Старых Беляр. Очевидно, еще при приземлении по десантнику открыли огонь, он был ранен. Жители села Дофиновка укрыли бойца, но кто-то выдал его. Леонид попал в плен. Военный историк Олег Каминский, работавший во Фрайбургском военном архиве, нашел там протокол допроса Леонида Крапивникова. Этот сухой документ свидетельствует о стойкости 19-летнего краснофлотца. О дальнейшей судьбе Леонида в немецком архиве сведений нет. Каминский считает, что его расстреляли сразу после допроса. Место захоронения неизвестно. В декабре 1941 года мать Софья Михайловна, находясь в эвакуации в Средней Азии, получила извещение, что сын пропал без вести 19 сентября. А в донесении о потерях написали: «Не вернулся с боевого задания 13.IX.41». Только через семь месяцев после его гибели, в мае 1942 года, обстоятельства героической смерти Крапивникова прояснились. Софья Михайловна получила похоронку, подписанную военкомом части старшим политруком Пронченко: Извещение Ваш сын погиб смертью настоящего советского патриота во время высадки десанта в районе Одессы. Личный состав части поклялся отомстить немецким захватчикам за смерть лучшего товарища — Леонида Крапивникова. Из десанта вернулись тринадцать товарищей Леонида. Девять человек погибло. Боевое задание они выполнили: посеяв панику в тылу врага, отвлекли внимание от морского десанта. Противник был отброшен от Одессы на пять, а местами и на восемь километров. Морпехи нанесли большой урон двум румынским дивизиям, захватили дальнобойную артиллерийскую батарею, обстреливавшую город. Защитники города приободрились. Дядя моей мамы Евгений Рымаренко, аспирант кафедры языкознания Одесского университета, писал родным 26 сентября 1941 года: «Я жив, здоров. Защищаю Одессу от румынских полчищ, стремящихся захватить и уничтожить наш прекрасный город. Писать много нечего: À la guerre comme à la guerre (На войне, как на войне!)…» В ночь на 1 октября в Одессу прибыли представители Ставки с директивой: «В связи с угрозой потери Крымского полуострова в кратчайший срок эвакуироваться войскам Одесского района на Крымский полуостров». |
| В Красной армии также воевали сотни священнослужителей, включая тех, кому удалось вернуться к 1941 году на свободу, отбыв срок в лагерях, тюрьмах и ссылках. Самый яркий факт — будущий Патриарх Пимен (Извеков) , который, будучи иеромонахом, служил на фронте в звании А в концлагерях для советских военнопленных в Германии была практика — немцы разрешали совершать богослужение там только священникам, которые были военнослужащими Красной армии и попали в плен. Я видел такие документы в немецких архивах. — Генерал А.А. Власов приглашал священников для окормления солдат Русской освободительной армии? Можно их назвать коллаборационистами? — Для Власова это было очень важно. В РОА даже была введена должность протопресвитера, то есть главы военного духовенства. Там были разные священники. Некоторые были эвакуированы с оккупированных территорий Советского Союза. Например, священники Адриан Рымаренко, Димитрий Константинов и Александр Киселев. А кто-то — из русских эмигрантов, из состава РПЦЗ . Я бы не всех назвал коллаборантами, потому что некоторые из них были русскими националистами, считали себя патриотами России и предполагали, что создается русская национальная армия, которая не будет подчиняться нацистской Германии. Другое дело, что они во многом ошибались. Религиозная политика нацистской Германии — Какой была религиозная политика в Германии? — Немецкое нацистское общество хотя и считалось тоталитарным, но было устроено по другому принципу, чем в СССР. За первенство в решении религиозной политики там между собой боролись несколько государственных ведомств. И у каждого в церковном вопросе была своя позиция. Правда, в итоге все определялось мнением высшего руководства нацистской Германии. А его позиция была не только антицерковной, но и антихристианской: она предполагала полную ликвидацию после войны христианства (всех конфессий) не только в Германии, но и на всех захваченных территориях и создание новой синкретической религии, обязательной для подданных Третьего рейха. План был рассчитан на 25 лет и расписан по этапам с немецкой пунктуальностью. Предлагаемая религия представляла такой «винегрет» из некоторых внешних элементов христианства, с отвержением Ветхого Завета, с элементами буддизма, германского неоязычества и оккультных учений, вроде тайных розенкрейцеров. Ее создателями были Гиммлер и Розенберг. А возглавить религиозную политику Германии Гитлер лично поручил Мартину Борману, руководителю партийной канцелярии. |
| …В разное время, в разных районах США, мне пришлось познакомиться с тремя священниками. Разного возраста, разного происхождения, разного темперамента, разных «юрисдикций», между собой они имели мало общего. Однако к своему удивлению я заметил, что когда речь заходила о чем-то очень важном, когда они говорили – пусть даже на разных языках – о Боге, о Церкви, о человеческой душе, между всеми тремя словно возникало некое родство: они становились похожи друг на друга, словно родные братья. Что за странность? Загадка разрешилась очень просто и вполне закономерно: все трое, на том или ином этапе своей жизни, были знакомы с владыкой Андреем (Рымаренко, +1978), архиепископом Роклэндским, который некогда, будучи еще молодым священником, проводил в последний земной путь преп. Нектария Оптинского, и чей дух он пронес по залитым кровью и слезами дорогам Второй Мировой войны и послевоенного беженства. Позади был и горестный распад семьи – изгнание с полицией из собственного дома, расставание с женой и детьми, – и распад коммунизма в России, и распад самой России, и даже в известной мере распад Америки. Если в первый же вечер по прибытии в Бостон наш тамошний приятель вразумил нас со знанием дела: «Учтите, в целом это честная страна», – то пятнадцать лет спустя, в эпоху Клинтона, такое мог сказать лишь комик да умалишенный… На Пасху 99-го года началась агрессия против Сербии, которая расставила все точки над «i». В те дни мне как раз пришлось ехать в командировку, и я помню то чувство едкого стыда, с которым я предъявлял в аэропортах американский паспорт. Я написал в консульство, восстановил русское гражданство (точнее, получил его впервые: я был когда-то гражданином СССР), отдал домашнее барахло в «Армию Спасения», купил билет и два чемодана, сел в самолет – и вот я уже стою в тени храма Христа-Спасителя, высоко задрав голову, смотрю на золотые купола в осенней синеве, слушаю пение колоколов и, вспоминая бабушку, повторяю вполголоса слова Псалмопевца: «Благ еси Ты, Господи, и благостию Твоею научи мя оправданием Твоим». |
| Потому что это как если, допустим, есть способности к математике, математика идет легко, хорошо, ею можно почти не заниматься, а вот к русскому нет способностей. И ребенок в этом случае – как предмет, к которому нет способностей, их специальным образом нужно развивать. Они разовьются, может быть, не в той мере, но в достаточной степени. Наталья Рымаренко: У меня тоже есть один такой ребенок, с которым мне сложнее, чем с другими. Когда я поняла, что ему очень плохо и что ему не хватает меня, он страдает и не знает, как взять это тепло и любовь от меня, другие берут сами, а он сам не умеет – я стала выделять время. Следить, чтобы 10-15 минут в день были его, только его. Это значительно улучшило наши отношения. Мы находим, чем позаниматься. Я могу и проманипулировать и позаниматься уроками, неважно чем – у него время, видимо, такой фактор, который ему нужен. Когда я стала ставить себе эти галочки, как-то всё пошло легче. «Помните, что они оба маленькие» Из зала: Я чувствую, что у меня старший невероятно вызывает раздражение в последнее время. Как мне с этим справиться? Екатерина Бурмистрова: Я думаю, что это очень важно, и в книжке это должно быть, причем неоднократно, – помните, что это два маленьких ребенка. Что это все деточки. Очень часто при рождении второго старший начинает казаться таким взрослым, от него столько неосознанно ждешь. Ждешь, что сейчас он поймет, как нужно тихо сидеть, пока вы укачиваете; он поймет, как вам тяжело с чем-то. А происходит этого от того, что сил не хватает. Эти ожидания от старшего начинаются, когда не хватает собственных сил. Тут парадоксально: один ответ – это помнить, что он очень маленький еще; а второй – позаботиться о себе. Если вы будете в лучшем виде, вы перестанете «есть» окружающих. Очень часто второй ребенок становится именно тем, кого «съедают» в первую очередь. Научным языком говоря, старший ребенок из двух часто становится тем объектом, на которого канализируются отрицательные эмоции в ситуации нехватки. Если вы будете чуть лучше, если вы разрешите себе отдыхать, а ему смотреть мультик… Как-то нужно сделать так, чтобы вам было максимально легко в тех обстоятельствах, которые у вас есть. |
|
|
