| Другие же дороги – на праздники, в зрелища, в народные стечения, на пиршества, предоставляли мы желающим» 385 . Об учебных успехах своего друга, которыми тот обязан своим незаурядным талантам и несравненному прилежанию, святой Григорий пишет с восторгом и изумлением: «В каком роде наук не преуспел с избытком? как бы занимавшийся этой одной наукой? Так изучил он все, как другой не изучает одного предмета... У него не отставали друг от друга и прилежание и даровитость, в которых знания и искусства почерпают силу... Кто сравнится с ним в риторстве, дышащем силою огня, хотя нравами не походил он на риторов? Кто, подобно ему, приводит в надлежащие правила грамматику или язык, сводит историю, владеет мерами стиха, дает законы стихотворству? Кто был так силен в философии – в философии действительно возвышенной и простирающейся в горнее, то есть в деятельной и умозрительной, а равно и в той ее части, которая занимается логическими доводами и противоположениями, а также состязаниями, и называется диалектикою? ... Из астрономии же, геометрии и науки в отношении чисел изучив столько, чтобы искусные в этом не могли приводить его в замешательство, отринул он все излишнее, как бесполезное для желающих жить благочестиво... Врачебную науку – этот род любомудрия и трудолюбия – соделали для него необходимою и собственные телесные недуги и хождение за больными» 386 . В 354 г. Василий раньше своего друга прекратил занятия в Афинах и вернулся на родину, где, следуя примеру отца, занялся адвокатской практикой, но вскоре оставил ее, уединился для углубленной молитвы, затем принял крещение и был посвящен в чтецы, после чего отправился в путешествие по Сирии и Египту для бесед с тамошними подвижниками монашеского делания. Вернувшись в Каппадокию, он основал несколько монашеских общежитий на родине, подобных монастырям Египта, и составил для них устав, который лег затем в основание устройства христианских монастырей Востока, – 55 пространных и 313 кратких правил для монастырей и монахов. |
| Б. На греческом: I. Жития. II. Службы. III. Известия писателей и др. В. На латинском: I. Легенды или жития. II. Послания и письма. III. Сказания летописей. IV. Сказания писателей и пр. Однако, задуманный план не осуществился. Бодянский издал только жития и похвальное слово, помещенное после житий. Первым было издало «Жити Константина философа, нареченного Курила, прьвааго наставника и оучителя словньскоу зыкоу». Бодянский воспользовался шестнадцатью бывшими у него в распоряжении списками этого жития. 1) По рукоп. библ. Моск. Дух. Акад. 19, XV в. 2) Из сборника 478 Новгор. Соф. библ. XV в. 3) По рукоп. Моск. Дух. Акад. полууставом разных почерков и скорописью XVII в. 4) По списку Макар. Чет. Мин. Моск. Патриаршей (Синодальной) библ, за месяц февраль. 5) По другому списку тех же Миней. 6) По списку Волоколамской библ. Моск. Дух. Акад. 593. 7) По списку XVIII в. собрания В. М. Ундольского 162. 8) По списку Новгор. Соф. библ. Макар. Чет. Мин. за октябрь Петерб. Дух. Акад. 1318, 1541 г. 9) По списку Кирилло-Белозерского мон. Петерб. Дух. Акад. Мин. за октябрь, XVII в., 14. 10) По списку Чет. Мин. за февраль около 1630 г. библ. Троицкой лавры 874 (411). 11) По списку Чет. Мин. за февраль Моск. Чудова мон. 179, около 1553 г. 12) По списку Чет. Мин. за февраль Моск. Чудова мон. 311 (9), 1600 г. 13) Из сборника похвальных слов и житий, писанного грамматиком Владиславом в 1479 г. серб, письма. 14) По списку Чет. Мин. за февраль Солов, мон. Каз. Дух. Акад. 509. 15) Из сборника Е. В. Барсова первой половины XVI в. 16) По рукописи Синод, библ. 1603 (472) список с рукоп. Хиландарского мон. за февраль месяц. О последней рукописи из выписок преосв. Пв его книге «Первое путешествие в Афонские монастыри и скиты» в 1845 г., часть II, отделение первое, Киев, 1877, можно судить, что русским переписчиком особенности сербского письма были сглажены и сверх того внесены разные перемены. Смотри о том подробно ниже. Бодянский печатал каждый список особо, исправлял встречавшиеся погрешности в примечаниях в конце текста. Таким образом житие Константина философа у него было повторено 16 раз. |
| Вместе с тем понятно и то, что добровский высоко ценил Итальянскую легенду, которая так близка к житию Константина. Будь последнее Добровскому известно так, как мы его знаем после открытий Горского, знай он и житие Мефодия, нельзя сомневаться, он оценил бы славянские источники, которых известия идут из греческой среды, должным образом. Шлецер оказался его счастливее, он, и не зная еще жития мефодия, оценил верно находящееся у Нестора известие о переводе библии, взятое из этого жития. После статьи Горского вполне естественно было ожидать издания житий. Он сам этого не сделал, но это издание было предпринято Шафариком. Знаменитый чешский ученый был способен наилучшим образом понять всё значение житий и издал их для того времени, располагая тем материалом, какой был в его руках, прекрасно. Это им было сделано в книге: Devního pisemnictvi Jihoslovanûv, Избор югославянских dil pedchozí. V Praze, 1851, 2-е издание 1873. На первом месте стояло житие Константина. В его распоряжении были пять списков: 1) Рыльский панегирик или сборник похвальных слов и житий болгарских святых, писанный Владиславом грамматиком, 2) Московский из рукописи Макарьевскпх Четьих Миней, 3) Львовский первый – сербской семьи, в котором находилось толкование на евангелие от Матфея архиепископа Феофилакта и др. статьи конца XV в., 4) Львовский второй – русской семьи более поздний и 5) Ватиканский, описанный Бобровским, в рукописи XVI–XVII в. Из последней рукописи у него было только несколько глав. Шафарик при этом упоминал, что два листа этого жития из очень древней пергаменной рукописи из северной Венгрии находятся у И. И. Срезневского в Петрограде. По-видимому, в этом известии какая-то ошибка. В библиотеке И. И. Срезневского пергаменных листков жития Константина нет, а если бы они были, он бы их напечатал. В основу издания Шафарик положил Рыльский список, дошедший с датой, писанный известным лицом в известном месте Жеглигове под Черной Горой (Македонской), правописанием своего времени. Другие списки по его мнению такого преимущества не представляли. И Бодянский к удивлению упоминает об этом списке рядом с Ватиканским: «Римский XVI–XVII в. в Ватиканской библиотеке и Североугорский пергаменный, но неполный, в частных руках, составляют противни с болгарского подлинника». В Ватиканском списке никаких болгарских особенностей нет. Оба жития Константина и Мефодия принадлежали одному лицу. В силу того, что похвала св. Кириллу написана была Климентом болгарским, ему он приписывал и житие на том основании, что житие и похвала обыкновенно пишутся одним лицом. Житие распространено во многих землях и рукописях, из него выписывались и вставлялись в другие древние памятники целые отрывки, напр. об осми речах Константина, переведенных Мефодием, об определении философии, о положении человека между ангелом и скотом, о чествовании Константина на пиршестве у кагана, о надписи на Соломоновой чаше и т. д. |
| В списках Владислава грамматика есть значительного размера пропуски. Слово было напечатано Бодянским в «Чтениях» за 1865 г., кн. 2, и за 1866 г., кн. 2. Оно повторено в Prameny dèjin eských, Dit I, Первольфом с подстрочными примечаниями, заключающими отличия от старшего списка Успенского собора, взятые из других списков. Текст слова разделен на 6 глав. Дан его перевод на чешский язык. При издании жития Мефодия оно помещено было нами. В книге А. Теодорова оно напечатано на основе нашего издания с подразделением текста на 14 глав с примечаниями, грамматическими и дающими варианты. Мы печатаем теперь текст Похвального слова точно так же, как и житий, вдвойне по списку Успенского собора и др., изданных Бодянским, и по списку 1469 г. с вариантами из Рыльского списка. Кроме этого похвального слова до нас дошла еще похвала Кириллу, написанная Климентом словенским. Она имеет особое значение потому, что принадлежит тому из учеников первоучителей, который был с ними в Моравии и Паннонии и, вернувшись на родину, жил и действовал в юго-западной Македонии. Он оставил после себя большое число проповедей, известен переводом триоди и без сомнения был одним из деятельных участников в переводах, совершенных в Моравии. Не удивительно после этого, что и списки житии, идущие из Охридского края, получают особый интерес сохранившимися в них особенностями. Похвала Климента много раз издавалась. Она была в последнее время наилучшим образом напечатана Н.Л. Туницким в собрании слов Климента в 4-х редакциях. К несчастью это издание погибло, и мы знаем о нем из доставленных нам издателем отпечатков, которыми к сожалению уже не могли своевременно воспользоваться. Особенно жаль, что у нас на втором месте не мог быть напечатан список, изданный Туницким, который лучше того, каким мы располагали. Важнейшее из проложных житий, печатающееся нами на первом месте и относящееся к Кириллу и Мефодию вместе, рано сделалось известно из «Описания рукописей Румянцевского Музея» Востокова по сербскому списку Пролога. Оно было напечатано Калайдовичем в его знаменитой, на средства Румянцева великолепно изданной книге «Иоанн, экзарх Болгарский», Москва, 1824 г. |
| и 1479 г. Далее, в нем житие сохранилось в югославянском списке. Но, несмотря на всё это, этот текст уступает русско-славянским текстам, потому что в нем мы находим много перемен сравнительно с старшим текстом, который нам главным образом первая группа сохранила в большой неприкосновенности. Нужно впрочем сейчас же отметить, что эти изменения не касаются содержания предмета, которое остается почти то же самое, как и в старшем и тексте русских списков. Эти изменения характера стилистического и сделаны в духе литературной эпохи патриарха терновского Евфимия, как сейчас же может убедиться знакомый с болгарскою письменностью этого времени. Таковы же и изменения грамматические и орфографические; иногда и лексические замены носят такой же характер. Но за то эта редакция жития важна, как труд, в котором обращено внимание на уяснение текста образованными людьми юго-славянской письменности того времени. Нередко затруднения при понимании того или другого места русско-славянских списков могут быть разрешены при справке с рукописями Владислава, грамматика. Что же касается третьего Львовского списка этой редакции, то он важен как свидетельство того, что эти вновь правленные списки XV в. сохранили зависимость от таких юго-славянских оригиналов, которые были близки к оригиналам, с которых были сделаны известные нам русские списки. Как и в первой редакции имена собственные напечатаны с большой буквы и знаки препинания поставлены так, как это делается в обычных современных изданиях. Так это сделано в издании Миклошиича, Die Legende vom heiligen Cyrillus, Wien, 1870, и проф. Превольфом в Prameny (ср. выше). Уже после написания текста житий мы получили два новых списка: 1) Е. В. Барсова и 2) Ватиканской библиотеки. Первый из них по древности не уступает старшим спискам жития. Он находится в близости к группе 2, 7 и 15 по изданию Бодянского, а там, где от них отклоняется, близок к 1 списку Бодянского. В нем есть чтение первостепенной важности. Прежде всего имя Венеции передано: в Бьитъцихъ, как в житии Наума: к Беньткомъ, 2 форма, относящаяся к велико-моравской эпохе: Венеция у чехов Benátky. |
| – Стало быть, приготовление уроков из-за благополучного проведение классов и экзаменов не хорошо? – Да. Оно даже и вредно, потому что оно не может привести нас к прочному, основательному, так сказать, разумному знанию той или другой науки, не пробуждает в нас любви к науке и любопытства, не развивает вследствие этого способностей наших надлежащим образом, и бывает причиною того неотрадного явление, что мы, переходя из класса в класс, забываем изученное нами в предшествующих классах. Отсюда же происходит то, что мы выходим из семинарии с одним только знанием богословских наук, которые тоже скоро потом забываются. И выходит, что учились многому и не знаем ничего основательно, так что когда понадобится отвечать на какие-нибудь вопросы, например, психологические, должны бываем прежде справляться со своими тетрадками или отвечать так уклончиво и неясно, чтобы только казалось, что мы знакомы с этим предметом хоть сколько-нибудь... – Так... Понимаю... В третьем классе я как хорошо знал славянскую грамматику, а теперь я ее совсем забыл, даже и склонений со спряжениями не знаю... А я тогда бился из-за первого разряда... Перешел в четвертый класс, грамматика стала не нужна, да и лености-то по прибавилось... все вылетело из головы и сам попал в омегу. 24 – Вот то-то и есть! Справедливость же моих слов о пользе занятия науками из любви к науке и из желание знать все хорошо, ты тоже можешь видеть на себе самом сейчас же... Ведь с полгода тому назад ты небось и не мечтал о втором-то разряде, даже и вчера небось не мечтал о первом разряде, а занимался своими уроками и особенно греческими спряжениями так себе, сперва потому, что я тебя заставлял каждое слово в уроке разбирать этимологически, каждое существительное склонять, а каждый глагол спрягать, а потом уже и потому, что тебе понравилось спрягать всякий глагол в уроке... ты из любопытства хотел знать, не имеет ли тот или другой глагол какого-нибудь времени неправильно, а известное тебе слово не употребляется ли когда-нибудь в другом значении, чем какое ты знаешь... Ты занимаешься, вовсе не думая о первом разряде, а он к тебе теперь сам собою пришел, ты один из целого класса оказался хорошо знающим спряжение, так что удивил и товарищей, и наставника, когда вдруг вышел из своей камчатки и доказал, что ты вовсе не такой тумак и лентяй, каким все тебя считали... |
| Главным источником законодательных норм «Салической правды» является обычное право франков, весьма близкое праву других германских народов. Некоторые из норм заимствованы из готского права. Влияние римского права на «Салическую правду» минимально. В состав сборника вошли также законы, направленные на защиту Церкви и церковного достояния и содержательно восходящие к каноническому праву. «Салическая правда» написана на латинском языке – франки времен Меровингов своей национальной письменности не имели, но это варварская латынь с множеством отступлений от классической латинской грамматики, с германизмами в синтаксисе и орфографии, обильно уснащенная германскими вокабулами. Помимо того, составители включили в латинский текст, в его наиболее важных местах, так называемую мальбергическую глоссу, написанную на франкском наречии и предназначенную для судоговорения – in mallobergo значит «на собрании», или «на суде». «Салическая правда» предназначена была для франков – право во Франкском королевстве носило персональный характер, и галло-римляне жили по римскому праву после отвоевании Аквитании у вестготов – в том его изложении, которое содержится в «Бревиарии Алариха», представляющем собой краткую версии «Кодекса Феодосия», а германцы – по своему обычному праву, которое и изложено было в «Салической правде» с учетом перемен, вызванных, с одной стороны, поселением франков на территории, где местное население, покоренное ими, продолжало существовать в пространстве римского права, а с другой – обращением народа в христианскую веру. Сборник состоит из двух частей: в первой речь идет о вызове в суд и о штрафах, во второй – о судебном производстве и о нормах семейного и брачного права. Затрагиваются в нем и другие темы, и в целом его содержание, с учетом сведений, почерпаемых из иных, менее информативных источников, дает комплексное представление о государственном устройстве франкского королевства, юридическом статусе лиц разных сословий, о правовых институтах и социальной структуре франкского общества, об экономических отношениях и хозяйственной деятельности франков. |
| Несмотря на позднейшие взаимные, или односторонние заимствования, и даже сближения между отдельными языковыми группами, в целом, эволюция индоевропейских языков, происходившая во времени, была, естественно, направлена в сторону углубления расхождений между ними. На более ранних этапах истории, эти языки обнаруживают большее сходство, чем на более поздних. Так, древнегреческий, старославянский, готский и санскрит, ближе друг к другу, чем современные новогреческий, болгарский, немецкий и урду. Но не следует представлять дело таким образом, что решающее значение имеет абсолютная хронология – это не так. Например, современный русский язык или современный исландский, архаичнее, чем датский или болгарский, какими они были в 17 веке. Это связано с тем, что, по разным причинам, языки эволюционируют с разной скоростью. И, например, современный литовский язык, по своей архаичности, сопоставим только с санскритом, превосходя в этом отношении другие древние письменные языки – греческий и латинский – и даже, недавно расшифрованный, хеттский, на котором говорили во 2 тысячелетии до Р. Х. Архаичность, в данном случае, обозначает близость к реконструируемому индоевропейскому праязыку. Трудами филологов-индоевропеистов, этот праязык удалось реконструировать со значительной полнотой, отчетливостью и убедительностью. Впрочем, в последние десятилетия некоторые лингвисты скептически высказываются о самом факте существования индоевропейского праязыка, настаивая на гибридном происхождении языков, в том числе, и тех, из которых выросли, впоследствии, известные индоевропейские языки, таким образом, усматривая между ними, скорее, боковые связи, чем генетическое родство и решительно отвергая адекватность применения образа генеалогического древа, для иллюстрации происхождения языков. Однако, известные исторически факты языкового скрещивания, происходили всегда таким образом, что один из языков доминировал при гибридизации: так, английский язык произошел из скрещивания древнеанглийского с французским, но грамматическую и лексическую основу гибрида – новоанглийского языка составил, все-таки, один из них – древнеанглийский. В румынском языке присутствует мощный пласт славянской лексики, и, все же, у этого языка латинская, романская основа. Так, очевидно, обстояло дело и с появлением в доисторические дописьменные времена новых индоевропейских языков – скрещивания имели место, но, при этом, индоевропейский праязык, а на следующих этапах его трансформированные диалектные или уже совершенно обособившиеся самостоятельные варианты, составляли основу новообразованных языков, другие же языки, вступавшие в процесс гибридизации, выполняли роль языкового субстрата. А такие субстраты, несомненно, участвовали в формировании всех известных индоевропейских языков, составляя основной двигатель языковых трансформаций, хотя мало что можно сказать об этих исчезнувших и, по большей части, не оставивших отчетливо идентифицируемых следов, субстратах. |
| Смертельная опасность обрушилась на государство готов, когда оно отказалось следовать курсом, завещанным Теодорихом, который скончался 30 августа 526 г. На престол взошел его внук Аталарих, именем которого правила его мать Амаласунта. Теодорих, сам оставаясь арианином, высоко ценил греко-римскую культуру и своей дочери дал полноценное классическое образование. Она прекрасно знала латинский и греческий языки, она много читала и, несмотря на свое варварское происхождение, сознавала себя скорее римской аристократкой, чем готской принцессой. Сыну Аталариху мать стремилась привить любовь к высокой культуре покоренного народа, а такой подход к воспитанию юного короля вызывал опасения и ропот в среде готских сановников, «по мнению которых… римская культура исключала всякую мужественность и была враждебна господству их племени... Они хотели иметь королем не человека, знающего грамматику, а одного из тех героев, какими были предки Аталариха из рода Амалов» 137 . Несчастный юноша, пользуясь затянувшимся соперничеством между матерью и готской аристократией из-за влияния на него, на направленность его воспитания, закрепил за собой пространство свободы и произвола, которым он воспользовался в поисках удовольствий всякого рода: вино и распутство подкосили его здоровье, и он умер, не дожив до восемнадцати лет, в 534 г. Оценив губительные последствия беспорядочной жизни сына, Амаласунта смирилась с мыслью о его неизбежной ранней кончине и вела тайные переговоры с императором Юстинианом, готовая передать ему Италию, однако когда Аталарих умер, она нашла иное решение вопроса о наследстве ее отца Теодориха: она вышла замуж за своего двоюродного брата Теодата, сына сестры Теодориха Великого Амалафриды, который ранее был ее непримиримым противником. При этом он отнюдь не отличался воинственным и героическим настроем. Подобно своей жене, он также имел классическое образование, хорошо знал греческую философию, читал Платона. Обладая обширными земельными владениями в Этрурии, Теодат обнаруживал незаурядную алчность, нещадно эксплуатировал колонов и арендаторов, зависевших от него, и, пользуясь своим высоким положением, захватывал чужие имения. Характеризуя Теодата, Ш. Диль писал: «У него не было ни капли энергии, свойственной его расе; он ничего не смыслил в военном деле и питал презрение и отвращение к оружию. он любил принимать вид равнодушного и пресыщенного человека, заявляя, что сама власть утомляет и быстро надоедает ему. Его слабая и трусливая натура страшилась битв; он охотнее занимался дипломатическими переговорами, где открывался широкий простор его вероломству, и из корыстолюбия торговал своим достоинством» 138 . Амаласунта, выйдя за него замуж и дав ему в приданое королевскую корону, использовала свое влияние, чтобы побудить его к элементарной справедливости, понуждая возвращать несправедливо присвоенные чужие богатства, отчего его былая ненависть к кузине, ставшей его женой, вспыхнула с новой силой. |
| В бытность префектом претория Кассиодор обсуждал с папой Агапитом перспективу создания в Риме высшей школы, подобной тем, что существовали тогда на христианском Востоке, но война империи с Готским королевством и последовавшее за нею разорение Рима и опустошение Италии не позволили реализовать идею. И вот в Виварии Кассиодор устроил своего рода высшую монастырскую школу, в которой могли получать образование монахи, склонные к книжным занятиям и наукам. Кассиодор собрал одну из лучших библиотек, в которой хранились и переписывались многочисленные манускрипты богословского и светского содержания, выполнялись переводы греческих книг на латинский язык. В прошлом крупный государственный деятель, он становится скромным собирателем манускриптов, организатором их переписки. «Последний римлянин» стал «родоначальником многих поколений антиквариев, либрариев и скрипториев Средневековья» 745 . В монастыре Кассиодор продолжил научно-литературные труды в области богословия, церковной и гражданской истории, латинской грамматики и генеалогии. Его литературное наследие исключительно обширно. Самый фундаментальный труд Кассиодора относится к области библейской экзегезы и герменевтики, это «Толкования псалмов» («Expositio psalmorum»). Эти толкования заняли в «Патрологии» Миня две тысячи столбцов. В них он делает важный вывод о том, что стилистика библейского текста имеет черты сходства с другими литературными произведениями, что писатели священных книг прибегают к метафорам, гиперболам, плеоназмам и иным риторическим и поэтическим фигурам и тропам и что поэтому многие места библейского текста, и особенно псалмов, не могут быть адекватно поняты и интерпретированы при их буквальном прочтении, без учета их стилистики. Тем самым решается вопрос о присутствии в библейских книгах, и особенно в Псалтири, где говорится о Боге, многочисленных антропоморфизмов. Они, как считает Кассиодор, в чем он, разумеется, лишь повторяет мысли восточных отцов, популяризируя их на Западе, не дают оснований ставить под вопрос абсолютную духовность и бесплотность Бога. |
|
|
