В Сенате он заведует отделом под началом генерал-прокурора князя Вяземского, которого Екатерина II называла «брюзга». В 1782-м году он пишет оду «Фелица» – произведение совершенно нового типа, в котором на равных ведется разговор с царствующей особой. Там он прославляет человеческие качества Фелицы (Екатерины II) и не обличает пороки, а вышучивает слабости ее вельмож. Слабости, от которых и себя не считает свободным. Таков, Фелица, я развратен! Но на меня весь свет похож. Кто сколько мудростью ни знатен, Но всякий человек есть ложь. Не ходим света мы путями, Бежим разврата за мечтами. Между лентяем и брюзгой… Лентяем Екатерина называла графа Потемкина, брюзгой – Вяземского. Между тщеславьем и пороком Нашел кто разве ненароком Путь добродетели прямой. Нашел, — но льзя ль не заблуждаться Нам, слабым смертным, в сем пути, Где сам рассудок спотыкаться И должен вслед страстям идти; Где нам ученые невежды, Как мгла у путников, тмят вежды? И т.д. Речь идет о человечности Фелицы и слабостях ее вельмож Причем это не Державин обращается к Екатерине Второй, а татарский мурза – к киргиз-кайсацкой царевне. То есть ода включена в игровой, шуточный контекст. Как бы имитируется стиль восточного низкопоклонства: «Прошу великого пророка, Да праха ног твоих коснусь…»,. Тем не менее речь идет о ее человеческих добродетелях: не о божественности, а о человечности Фелицы и слабостях ее вельмож. Между прочим, в этой оде был задет непосредственный начальник Державина – генерал-прокурор князь Вяземский, глава Сената. Ничего особенного, просто высмеивались его домашние привычки: он был брюзга, домосед. Потемкин и Вяземский как бы противопоставляются. Потемкин – великолепный человек, который и пирует с размахом, и замыслы его велики, а Вяземский – скупердяй, домосед, который Иль, сидя дома, я прокажу, Играя в дураки с женой, То с ней на голубятню лажу, То в жмурки резвимся порой; То в свайку с нею веселюся, То ею в голове ищуся; То в книгах рыться я люблю, Мой ум и сердце просвещаю, Полкана и Бову читаю;

http://pravoslavie.ru/114348.html

завершает т. н. новая, аттическая комедия, возникшая в Афинах в результате слияния пародийно-мифологической и бытовой линий; последняя возобладала к началу эллинистического периода. Новая комедия пришла на смену «древней» (творчество Аристофана) и «средней». Это была комедия нравов, или бытовая драма; в соответствии с типичным для эллинистического общества интересом к частному быту она разрабатывала темы любви и семейных отношений. Действие пьесы делилось на 5 актов (позднее эта схема была воспринята рим. комедиографами); роль хора в новой комедии стала чисто символической (хор исполнял свои песни в промежутках между актами). О присущей новой комедии тонкости психологического анализа свидетельствуют, в частности, 44 типа масок: 9 - стариков и зрелых мужчин, 17 - женщин, 11- молодых людей, 7 - рабов. Для бытовой драмы характерны отсутствие политической тематики и реализм. Новая, аттическая комедия (IV-II вв.) представлена творчеством таких драматургов, как Менандр, Филемон, Дифил, Посидипп и др. (всего известно свыше 160 имен). Наиболее выдающимся среди них считается Менандр (ок. 343-291). Он написал более 100 пьес («Брюзга», «Гнев», «Герой», «Третейский суд», «Отрезанная коса», «Земледелец», «Кифарист», «Льстец», «Привидение» и др.), из к-рых полностью до нас дошла лишь «Брюзга»; от остальных сохранились названия и фрагменты. Простоту разговорного языка Менандр сумел соединить с обязательной для комедии стихотворной формой. Под влиянием Еврипида Менандр внес трагедийные мотивы в «мещанское» бытие; он изображает обыденную жизнь афинян, размеренное течение к-рой внезапно прерывают случайность или необычное происшествие. Менандр использовал остроумные сюжеты, его комедии отличаются тонким юмором и изящным стилем. Оригинальные образцы аттической комедии - пьесы Менандра, Филемона и их последователей - исчезли в эпоху визант. средневековья. Римское правление (II в. до Р. Х.- VI в. по Р. Х.) Разрушением Коринфа войсками Луция Муммия в 146 г. до Р. Х. ознаменовалось начало периода рим.

http://pravenc.ru/text/Древняя ...

Двойное н пишется во множ. ч. и в женском и среднем роде ед. ч. кратких прилагательных, образовавшихся от страдательных причастий прошедшего времени, в полной форме которых – двойное н, например: группы дисциплинирова нны и организованны, девочка воспитанна и умна; они очень рассеянны. Краткие же страдательные причастия пишутся с одним н, например: слома н, сломана, сломано, сломаны, юноша воспитан комсомолом; девочка изнежена воспитанием; мы ограничены временем; ученики организованы в группу. § 66. Двойное ж пишется в словах вожжи, дрожжи, можжевельник, жужжать и в производных от них, а также в некоторых образованиях от глагола жечь, например: жжёшь, жжёт, жжёный, жжение, жжёнка. При наличии чередования зг – зж, зд – зж следует писать не двойное ж, а зж, например: брюзжать (брюзга), мозжечок (мозг), приезжать (приезд), позже (стар. поздо , соврем, поздно ), загромозжу (загромоздить), а также брезжить (ср. стар. брезг – «рассвет»). § 67. Не пишется больше двух одинаковых согласных подряд, хотя бы это и требовалось составом слова, например: ра ссориться (рас ссориться), одесский (одесс ский), прусский (прусс ский), пятитонный (пятитонн ный). § 68. Написание двойных согласных в иноязычных словах определяется в словарном порядке, например: ирригация, коррозия, кассация, эксцесс, эссенция, но: афиша , литера, официальный, офорт, рапорт. § 69. В словах, образованных от основ, оканчивающихся на две одинаковые согласные, двойные согласные перед суффиксами сохраняются, например: группа – группка, группочка; программа – программка, программный; киловатт – киловаттный; Калькутта – калькуттский; класс – классный; гунн – гуннский; балл (единица меры, оценки) – пятибалльный, галл – галльский; либретто – либреттист. Но пишется: криста льный (хотя криста лл), фи нка, финский (хотя фи нн), коло нка (хотя коло нна), пятито нка (хотя то нна), опере тка (хотя опере тта). Примечание. В первой части сложносокращённых слов, которая представляет собой основу, оканчивающуюся двойной согласной, пишется только одна согласная, например: гра мзапись, групком.

http://azbyka.ru/otechnik/Spravochniki/p...

δολη раба, рабыня δουλικς δουλικς 3 рабский δολος δολος раб δουλοσνη δουλοσνη рабство δουλω δουλω порабощать δοπος δοπος шум, стук δρκων δρκων , οντος змей, дракон δρμα δρμα , τος τ действие, дело, драма δραπτης δραπτης , ου беглый раб δραχμ δραχμ драхма, монета δρω δρω действовать, делать, совершатъ (T.I,1,5) δρεπανηφρος δρεπανηφρος 2 серпоносный δρμος δρμος бег, δρμ бегом δρς δρς , υς дуб, дерево δρυτμος δρυτμος дровосек δναμαι δναμαι мочь, быть в состоянии (§ 154, Т.Х,3) δναμις δναμις , εως сила, могущество, войско δυναστεω δυναστεω властвовать δυνστης δυνστης , ου могущественный человек, повелитель, царь δυνατς δυνατς 3 сильный, могущественный, способный δο δο два (§ 75) δσαυλος δσαυλος 2 тяжёлый для ночлега δυσγαρμονα δυσγαρμονα несозвучие, дисгармония δυσγνεια δυσγνεια низкое происхождение δσθυμος δσθυμος 2 недовольный δσκολος δσκολος угрюмец, брюзга δσκριτος δσκριτος 2 неясный, непонятный δσμαχος δσμαχος 2 непреодолимый δυσμ δυσμ заход, закат δσομβρος δσομβρος 2 дождливый δυστυχω δυστυχω быть несчастным δυστχημα δυστχημα , τος τ несчастье, неудача δυσχεμερος δυσχεμερος 2 очень холодный δυσχερανω δυσχερανω досадовать, сердиться δυσχωρα δυσχωρα неудобная местность δω δω погружать, med. погружаться (§ 142,T.I,1,1) δδεκα δδεκα двенадцать δωδκατος δωδκατος 3 двенадцатый δωμτιον δωμτιον τ комната, спальня δωρομαι δωρομαι дарить δρον δρον τ дар, подарок, добровольное приношение – Ε – ε′ ε′ пять, пятёрка ε ε пять тысяч ν=ε ν ν=ε ν если бы αρ αρ , ος τ весна αυτο αυτο , ς себя самого, самой (§ 21) ω ω позволять, допускать (Τ.Χ,1) βδομκοντα βδομκοντα семьдесят βδομος βδομος 3 седьмой γγγνομαι γγγνομαι рождаться, происходить γγζω γγζω приближаться γγονος γγονος , внук, внучка, потомок γγρφω γγρφω (dat.) надписывать γγυω γγυω давать в жёны γγς γγς (γγυτρω, -ττω) близко γερω γερω будить, возбуждать, подымать, med. просыпаться, бодрствовать (T.III,5, Τ.ΧΙ,1) γκαλπτω

http://azbyka.ru/otechnik/Spravochniki/u...

– Давайте устроим голосованье, спросим народ, я-то что? – Вот демагог! Народ спросим! А он, значит, не народ! Да, да, верно, вы не народ, народ верит своей власти, а вы маловер, брюзга, ходите, подмигиваете и посмеиваетесь. А раз не верите, то и других – не дай Бог еще война – можете совратить. А ведь еще когда-когда было сказано: «Горе тому, кто соблазнит малых сих». Вот! И Вождь эти слова еще с тех самых пор запомнил. Значит, вы человек опасный. В обществе вас оставлять рискованно – надо изолировать. Ну и изолируют. Через военную прокуратуру в Особое совещание. Справедливо ли это? По классической юриспруденции – нет, а по революционному правосознанию – безусловно. Гуманно ли это? В высшей степени! Ведь цель-то, легко сказать, какая! Счастье будущих поколений!! За нее ничего не жалко! – Это кому же не жалко? Вам, что ли? – Не мне! Не мне! Я такой же враг, как и вы! Лучшим умам, совести человечества не жалко! Роллану, Фейхтвангеру, Максиму Горькому, Шоу, Арагону не жалко! Они люди мужественные, их кровью не запугаешь. Что вы усмехнулись? – Ничего! Оригинально вы говорите! – Да нет, дорогой, для нас, для старой интеллигенции, это совсем не оригинально. Нам это было обещано давно, только не больно мы в это верили. «Кто не с нами, тот наш враг, тот должен пасть». Эту песенку нам еще в 1905 году пропели! Да и кто пропел-то? Друг Надсона! Поэт-символист Минский! А гениальный писатель пролетариата – Горький – уже в наши дни добавил: «Если враг не сдается – его уничтожают». Ну а вы не сдаетесь! Скандалите, синяки вон зарабатываете! Так может себя вести только нераскаявшийся враг – и, значит… – Да нет, я согласен, – засмеялся и махнул рукой Зыбин, – если действительно все может быть сведено к этому, то я согласен. – А вы сомневаетесь, что все уже давно сведено именно к этому? Зря! Хотя нет, конечно, не зря! В этом и есть ваше вражеское нутро, значит, вы должны быть уничтожены – или, скажем мягче – мы ведь гуманисты, единственные подлинные гуманисты! – изолированы! Хорошо, если вам это понятно, то идем дальше; какая же тогда, спрашиваете вы, цель допросов? Ну, об одной я уже все сказал: канцелярия, делопроизводство. Дело должно иметь абсолютно законченный вид – так, чтобы его можно было показать любой, самой высокой инстанции. Вы видели, что на обложке-то наших дел написано? «Хранить вечно!» О! Вечно! Слово-то какое! Вечно! Это значит – Пушкина забудут, Шекспира, Байрона забудут, всяких там Шелли-мелли забудут, а нас – нет. В нас, врагов, вечно будут тыкать пальцем! Смотрите, дети, вот какие были враги!…

http://pravbiblioteka.ru/reader/?bid=690...

– Ну, ты всегда все знаешь! Ну, откуда ты это можешь знать? – возмутилась Муза. – Да чего ж тут знать, если она у них в доме ночевать остается? – О! Ничего! Ничего это еще не доказывает! – отвергла Муза. – А теперь только так. Иначе не удержишь. Девушки помолчали, каждая при своем. Снег за окном усиливался. Там уже темнело. Тихо переливалась вода в радиаторе под окном. Нестерпимо было подумать, что воскресный вечер предстояло погибать в этой конуре. Даше представился отвергнутый ею буфетчик, здоровый сильный мужчина. Зачем уж так было его отталкивать? Ну, пусть бы в темноте сводил ее в какой-нибудь клуб на окраине, где университетские не бывают. Потискал бы где-нибудь у заборчика. – Музочка, пойдем в кино! – попросила Даша. – А что идет? –  " Индийская гробница " . – Но ведь это – чушь! Коммерческая чушь! – Да ведь в корпусе, рядом! Муза не отзывалась. – Тоскливо же, ну! – Не пойду. Найди работу. И вдруг опал электрический свет – остался только багрово-тусклый накаленный в лампочке волосок. – Ну, этого еще...! – простонала Даша. – Фаза выпала. Повесишься тут. Муза сидела, как статуя. Не шевелилась Надя на кровати. – Музочка, пойдем в кино! Постучали в дверь. Даша выглянула и вернулась: – Надюша! Щагов пришел. Встанешь?   51   Надя долго рыдала и впивалась зубами в одеяло, чтобы перестать. Под подушкой, надвинутой на голову, стало мокро. Она была рада уйти куда-нибудь до поздней ночи из комнаты. Но некуда было ей пойти в огромном городе Москве. Уж не первый раз тут, в общежитии, ее хлестали такими словами: свекровь! брюзга! монашенка! старая дева! Всего обиднее была несправедливость этих слов. Ка-кая она была раньше веселая!.. Но легко ли дается пятый год лжи – постоянной маски, от которой вытягивается и сводит лицо, голос резчает, суждения становятся бесчувственными? Может быть и вправду она сейчас – невыносимая старая дева? Так трудно судить о себе самой. В общежитии, где нельзя, как дома, топнуть ножкой на маму – в общежитии, среди равных, только и научаешься узнавать в себе плохое.

http://pravbiblioteka.ru/reader/?bid=693...

Идеализируя выдержку, спокойствие, хладнокровие, прозвищные характеристики осуждали грубость, бранчливость, вздорность, строптивость, отмечая их малейшие проявления в человеческом характере; Агрызков (Атаманская, Мигулинская, Старочеркасская), от огрыза – грубиян; Брюзгин (Митякинская); Журилин (Вешенская), от журила, брюзга, ворчея; Зацепин (Аксайская, Маныческая) от зацепа – задира; задора; Здоринов (Иловлинская); Здорнов (Вешенская), от псковского здорить, вздорить; Забуруннов (Быстрянская, Кочетовская, Малодельская и др.), от забурунный, спорящий; Изварин (Богоявленская, Гудоровская), от тверского и пензенского извара – брань, несогласие, ссора; Кастарин (Нижнекундрюченская), от костеря, строптивый, неуживчивый; Кастрикин (Вешенская), от тульского зубоскал, сквернослов, строптивый; Кропот, Кропотов (Филипповская), от кропотать, сердиться, браниться, ворчать; Мандрыкин (Дурновская), от мандрыка – докучливый, неотвязный; Раздоркин (Мигулинская, Нижнечирская); Раздоров (6 станиц), от раздор – ссора или обратное образование от топонима Раздорская; Рокачев (Вешенская), от рокотать, вятское – быть недовольным, брюзжать; Съедухин (Есауловская), от съедуха, сутяга, сварливый, бранчливый; Сутормин (Митякинская), от воронежского суторма, суета, беспорядок, свара; Цепляев (Каменская), от цеплять – придираться; Швырин (Голубинская); Шевердяев (Орловская), от швырять, швырец – сердитый, грубый, недовольный. Положительно оценивая общительность и легкий нрав, прозвища неодобрительно отмечали угрюмость, дикость, суровость характера: Абухов, Обухов (7станиц), от обух, угрюмый, упрямый, непослушный, Букин (Новогригорьевская, Ольгинская), от бука, нелюдимый, суровый; Батуров (Старочеркасская), от рязанского батура – упрямец; Гнетяев (Багаевская), от гнетяй, тяжелый, угрюмый; Дикарев (Луганская, Скурищенская); Диков (Грушевская, Ольгинская); Закопырин (Велико-Княжеская), от копырзиться, упрямиться; Пустынников (Семикаракорская), от пустынник – человек, одиноко живущий, чуждающийся людского общества; Супрунов (Кундрюченская), от супрун – угрюмый; Суровикин (Нижнегорская); Суворов (Старочеркасская), от суровый.

http://azbyka.ru/otechnik/Spravochniki/r...

Но в эллинистическую эпоху не было написано трагедий, которые бы можно было поставить хотя бы и на отдалении, но в одном ряду с творениями Эсхила, Софокла и Эврипида, во всяком случае ничего подобного до нас не дошло. Любимым драматическим жанром зрителей эллинистического периода была не трагедия, а комедия, причем принципиально отличавшаяся от классической аттической комедии с ее безудержной вульгарной гротесковостью, гениальным мастером которой был Аристофан. Не политические события, как у Аристофана, а перипетии повседневной жизни частных людей составляют основу ее сюжетов. Известны имена 64 комедиографов, но сочинения их утрачены, за одним и счастливым исключением: в 1905 и в 1956 гг. были обнаружены фрагменты четырех пьес афинянина Менандра (342–292 гг.) и полный текст его комедии «Брюзга». О его большом таланте можно было догадываться и до этих открытий – его творчеству давались самые высокие оценки уже современниками. Известен афоризм знатока и тонкого ценителя драматической литературы Аристофана Византийского: «О, Менандр и жизнь, кто из вас кому подражал». Найденные в наше время тексты подтверждают основательность такой оценки. Новаторство Менандра обнаружилось в тонкости и убедительности психологических характеристик, в ярком и реалистичном воспроизведении городского быта, в изяществе и колоритности языка персонажей, одушевленном тонким остроумием и, главное, в удивительном мастерстве ведения комедийной интриги. В комедиях Менандра появились сюжеты, которыми пользовались великие комедиографы, творившие после него, – от Плавта и Теренция до Шекспира, Мольера, Гольдони и Бомарше. Это он создал самый жанр комедии нравов и положений, который стал своего рода прототипом для позднейшей европейской драматургии. «Скряга-старик, плутоватый слуга, путаницы и недоразумения, завершающиеся счастливым примирением влюбленных, две любовные пары – главная и второстепенная» (Апт. Античная драма. – Античная драма. М., 1970, с. 29), на чем строится комическя интрига у Менандра тысячекратно тиражировались затем и в заурядных пьесах, и в шедеврах комедийного жанра, так что след, оставленный этим драматургом в мировой драматургии, остался не стертым временем, которое поглотило почти все написанные им тексты.

http://azbyka.ru/otechnik/Vladislav_Tsyp...

они в естествознании серьезно не рассматриваются и пополняют только «кунсткамеру» измышленных философами «начал» мироздания: «Монады» у Лейбница; Абсолютный Дух у Гегеля; Мировая воля у Шопенгауэра и т.п. Другой признак современности – это эпизод встречи и беседы со старцем в «Так говорил Заратустра», которая завершается известным изречением Ницше: «Но когда Заратустра остался один, говорил он так в сердце своем: Возможно ли это! Этот святой старец в своем лесу еще не слыхал о том, что Бог мертв». Выражение «Бог мертв» можно верно истолковать, если его осмысливать не только в контексте «Так говорил Заратустра», но и в более широком историко-культурном контексте. Основная идея здесь, надо думать, состоит в том, что для современных людей Бог умер, т.е. наступил век бездуховности, век обывателей. Парадоксальность высказывания Ницше снимается, если понимать его как крик, как призыв, как гротеск, как абсурд, наконец, – все ради того, чтобы люди освободились от обывательско-потребительских тенет. Ведь то же самое высказал ранее Ф.Тютчев в стихотворении «Из Гейне»:   Закрылась в сердце грусть, – и смутно Я вспомнил о старине: Тогда все было так уютно И люди жили как во сне.   А нынче мир весь как распался: Все кверху дном, все сбились с ног, – Господь Бог на небе скончался, И в аде сатана издох.   Живут как нехотя на свете, Везде брюзга, везде раскол, – Не будь крохи любви в предмете, Давно б из мира вон ушел.   В наше время эсхатологический и этический аспекты взаимосвязи науки, философии и религии сблизились настолько, что этот вопрос следует рассмотреть особо как характерный феномен современного состояния человечества. Технологии пришли к неизбежному взаимодействию с философскими и религиозными учениями в связи с эсхатологическим характером экологической проблемы. Без привлечения философского и религиозного мировоззрения призывы к сохранению природы и жизни на Земле не находят убедительных обоснований с «чисто научной», или позитивистской, точки зрения. Несмотря на предостережения Ницше, Тютчева, Ортеги-и-Гассета, Бердяева и многих других мыслителей, мы можем сказать, что наука, философия и богословие, или теология, не утратили своей сакральной связи (здесь «наука» берется в узком смысле, поскольку философия и теология также обладают признаками науки).

http://bogoslov.ru/article/4571661

В 119 Diets; аналогичные сентенции у Эпихарма, Демокрита, Платона). То, что человек есть «брюзга» или «льстец», мыслится данным столь же непреложно, столь же наглядно и выразительно, но также и столь же вещно, столь же объективно, как и его рост или форма его носа. Внутренняя «маска» человека в принципе подобна его внешней «маске», и между обеими «масками» должно существовать структурное соответствие: отсюда интерес греков к науке физиогномике , оказавшей, между прочим, огромное влияние на всю художественную практику античной литературы . Физиогномическая культура наблюдения дала греческой литературе возможности, которые были неведомы словесности Ближнего Востока. Дело не в том, что там недоставало выразительных личных образов, взывающих к чувству читателя: они были, и еще какие! Но эти личные образы предложены нашему восприятию в принципе не как «маски», не как «характеры». Какой яркий образ — уже сам Йахве, этот «Бог–Ревнитель», «огнь поядающий», который с таким мучительным неистовством, с такой страшной настойчивостью требует от человека любви и верности! И все жв Иахве — все, что угодно, только не «характер» ; самая его сущность заключена в том, что он есть Бог «незримый», с Которым можно вступать в разговор, но Которого никоим образом нельзя наблюдать, разглядывать и воссоздавать в пластическом образе . Ут–Напиштим и Авраам, Гильгамеш и Гидеон, Ахи- кар и Самуил, Синухе и Мардохай — живые образы, но не «характеры»; а если мы вычитываем из библейского повествования характерологические сведения, скажем, об избалованном и самоуверенном, но одновременно чистом и мудром красавце Иосифе, о сумрачном Сауле, о ловком и вдохновенном, удачливом и многострадальном Давиде, о праведном спорщике Иове, в последней глубине мучений все же упоенном возможностью наконец-то поговорить со своим Богом начистоту, — мы, собственно говоря, накладываем изготовленную греками и усовершенствованную нами сетку координат на такую смысловую полноту, которая в самой себе этих координат не несет.

http://pravbiblioteka.ru/reader/?bid=106...

  001     002    003    004