| В церкви Феодора Стратилата на Соф. стороне чаша водосвятная медная лужёная, с надписью: «лта 7189 (1681) года генваря въ 31 день бысть чаша въ Росткинъ двичь монастырь въ церковь святаго Предтечи по иноки Мары схимниц и по е родителехъ» 452 . В Петропавловской церкви на Панской улице чаша водосвятная медная лужёная с надписью: «лта 7193 (1685) года мсяца въ 16 день, далъ чашу въ церковь водосвященную св. верховныхъ Апостолъ Петру и Павлу въ Неревской конецъ новгородской посадской человкъ, тоежъ церкви прихожанинъ Тарасей Перфильевъ по своихъ родителехъ». В Троицкой церкви в Ямской слободе медная лужёная водосвятная чаша с надписью: «лта 7205 (1697) году августа въ 4 день построена чаша водосвященная слободы въ церковь Луки Евангелиста тоежъ церкви попа Бориса съ причетники». В Антониевом монастыре чаша серебряная для кропления св. водой. Надпись, находящаяся на ней, показывает, что чаша сдлана лта 7205 (1697) изъ монастырского серебра при архимандрит 2 . Кратиры имеют вид стопы или кружки для св. воды. Два таковых древних кратира хранятся в ризнице нов. Софийского собора. Оба они серебряные вызолоченные, обронной работы, с выпуклыми гранями и литыми рукоятками. На одном из них, среди узоров, начертаны благословляющий Спаситель (IC. ХС) Божия Матерь, в молении (Мρ. ), Апостол Пётр с жезлом и свитком (о агиос Петросъ) и мученица Анастасия; с крестом в руке (и aria Hacmacia); а на другом – те же первые три лика и мученица Варвара с надписью – «aria Варвара». Как на том, так и на другом кратире по верхнему краю надпись чернью: «niйme из нея bci, се iecmь кръвь моя новаго завета» а по нижнему н а одном; «+сь съсудъ Петриловъ и женъи его Варвары»: на другом «+сь съсудъ Петровъ и жены его Маръе». На поддонах ещё надписи – у одного: «Господи помоги рабу своему, Костантинъ Коста длалъ аминъ»; на другом: «+Господи помоги рабу своему Фълорови. Братило длалъ. Шестъ фунт» 453 . Об употреблении кратиров этих в прежние времена известно из рукоп. архиерейского Чиновника или Устава XII века 454 . |
| Особенно в Новгороде была развита художественная обработка металла: изготавливали литургические сосуды, оклады икон, царских врат, Евангелий, кресты, колокола и др. Образцом к-польского искусства 1-й пол. XI в. является малый сион (иерусалим), выполненный в виде храма-ротонды. К направлению, ориентирующемуся на визант. образцы, относятся 2 серебряных кратира из Софийского собора - единственные примеры древнерус. евхаристических чаш. Известны имена их заказчиков - новгородских посадников, чьи святые покровители включены в фигуры Деисуса, а также мастеров-создателей: Петра с супругой Марией, мастера Косты (кратир кон. XI - нач. XII в., НГОМЗ), Петрилы Микульчича с супругой Варварой и мастера Флора (Братило) (кратир 1131-1134 гг., НГОМЗ). Из Софийского собора происходит большой серебряный сион (иерусалим) с изображением 5-фигурного Деисуса и свт. Василия Великого (1-я четв. XII в., НГОМЗ), его отделка чеканкой и гравировкой отличается высоким профессиональным уровнем; самобытный стиль художественных деталей иерусалима проявляется в геометрическом упрощении форм и виртуозном владении линией в разделке складок, в индивидуализации ликов святых. Серебряный оклад местной иконы «Святые Петр и Павел» из собора Св. Софии, созданный, по мнению Стерлиговой, одновременно с ее написанием в сер. XI в., по иконографии и структуре соответствует визант. канонам, однако роскошь золочения, крупные декоративные элементы, большой размер и пышное украшение близки к принципам романского стиля. Мастера используют византийскую и европ. технологии: перегородчатую эмаль, огневое золочение. Специфические черты новгородского стиля - плоскостность, сочетание ярких декоративных цветов - характерны для эмалевого изображения свт. Ипатия Гангрского на крышке мощевика (сер. XIII в., НГОМЗ), повторение визант. образцов при упрощении художественного исполнения - для Архангельской ставротеки с образами свт. Климента, папы Римского, на внешней крышке и святых Константина и Елены, 2 ангелов - внутри (XIII в., АОКМ). |
| – Пойдём готовиться к плаванию, – сказал Ратибор сыну со сдержанным вздохом, испытующе взглянув на Мировея и его братьев, спешно уходящих в сторону реки. “Наверное, снова будут топить петуха”, – мелькнуло в голове Любомира. Вечером отрок рассказал отцу о том заговоре, который готовили Мировей и старый волхв Людота в Киеве. Услышав об участии в заговоре брата Вышеслава, Ратибор сокрушённо поник головой, вздохнув: – Ох, брате! Но, помолчав, он сказал сыну: – Мы должны простить твоему дядьке. Добрый он, только заблудился. Но ничего. Поболеет – разберётся. А за Мировеем, Любомир, будем следить в оба. Понял, сынок? – Да, отец. Ещё в Киеве понял, – серьёзно ответил отрок. Заговор В эту ночь перед выходом на Корсунь, выпало идти в дозор Братиле и Угоняю. Любомир выпросился у отца пойти с ними. Ратибор не решился оставить сына в степи на всю ночь и пообещал забрать его с дозора около полуночи. Договорились об условном знаке – крике чайки – на случай, чтобы не принять Ратибора за чужака. Любомир получил от старших друзей наставление занять на рубеже удобное положение и не возиться без надобности, чтобы не звенеть кольчугой, не греметь щитом и мечом. Ночь была облачная, сырая, но без дождя. Кутаясь в плащ, Любомир зорко смотрел в темному, с непривычки мало что различая. Порой до его слуха доносились обычные звуки осенней ночной степи – то вскрикнет вспугнутая во сне птица, то прошуршит лисица в траве, направляясь за добычей, то надломится сухой стебель, не выдержав веса травяной кроны… Говорить можно было на ухо – кратко и по делу. Ничего необычного не происходило. Мальчик про себя, уже борясь со сном, решил, что дозор – довольно скучноватое занятие, и удивлялся, как это у друзей получается, что они не перестают без устали всматриваться в темноту и совсем не зевают. Ему было невдомёк, что отроки, взяв с собой Любомира, тревожились за его безопасность, и поэтому были особенно внимательными. Уже почти засыпая, мальчик вдруг услышал крик чайки. Он понял, что это отец подаёт знак дозорным, пробираясь к ним из стана. Действительно, через несколько минут Угоняй и Братило увидели Ратибора и облегчённо вздохнули. Бывалый дружинник подполз неслышно, испытывая и научая одновременно. Пошептавшись о чём-то с отроками, Ратибор сказал на ухо Любомиру: |
| Ни радость вечна, ни печаль бесконечна. Давно ли, давно ли весну следил, к весне прилежал? Ловил весенние настроения, а се вот и осенние скоро праздники, и 1 августа, и Преображение, и Успение. Давно ли, кажись, полз я старым переулком, и меня обгоняли ручьи вешней воды, давно ли шедшу мне с преждеосвящённой под ногой хрупал ледок., и вот уж скоро «мелькнёт жёлтый лист на зелени дерев». Так вот у меня и жизнь прошла. Давно ли, кажись, молодость была, и как быстро, как незаметно пришла осень. Братило ещё на дачу собирается, но уж Ильин день прошёл, и Борис и Глеб прошли, и лето на выходе. Сейгод пышна зелень в городе. Я тягости лета в городе не ощущаю. В подвале не жарко. Брателко бьётся за меня, мне всё под нос принесёт. Я теперь к ночи разве выползу на улицу. Изредка туда, «к себе», к Петру и Павлу, ползу. Хоть не пыльно и не вонюче нынче лето в Москве (дожди перепадают, машин мало), а всё в день плоско как-то улицами. Хотя неба, неба се лето много над городом, чистого неба. И думаешь: что там деревня, не эти ли же серебряные облака, не сия ли лазурь и там, над полями. А вечером люблю я как начнут свиристеть ласточки. И оне природу в городе водворяют. Как вот дождь летний, смывающий камни города. В дождь омываются старые плиты города, древние фасады. А омытый дождём булыжник старых переулков кажется гармонично тканым ковром. Каждый камень омытый кажет свой цвет. А слепой асфальт и асфальтовые тротуары возле домов кажутся канавами чёрной стоячей воды… Люблю плиты, что бегут ещё возле домов в старых московских переулках. Они сродни столь поэтическим плитам старых кладбищ. Вяло и плоско тянется слепая, глухая, немая корка пыльного асфальта. И эти плиты, как живая меняющаяся речь, как ручьи каменные, обегают старые дома. Теперь видим их под углом одна к другой, иные треснули, покрошились с краёв. Но какой у них чудесный цвет, серебряно-седой на солнце, а в дождь одна плита видится перламутровой, другая — из слоновой кости. Шагами многих, многих поколений отшлифованы эти плиты, дождевыми каплями бесчисленных дождей. Ступаешь по этим прямоугольникам (ступаешь так надёжно — они так глубоко сидят в земле, словно растут из неё), ступаешь, словно считаешь их, словно страницы каменной книги города читаешь… Полированными желобами, вымоинами, выбоинами, узорными трещинами, царапинами много, много успеют тебе рассказать эти старые плиты старых, старых переулков, столько не споёт иная эпитафия в стихах… |
| Простоквашу, остающуюся после того, как снимут сметану, также ставили в горшке в не очень горячую печь, а затем выкладывали в решето или в льняной мешок. Последний подвешивали, чтобы стекла сыворотка. Получался творог (творог, сыр), который клали в бочку и накрывали деревянным кружком и тяжелым камнем сверху. Севернорусские иногда приготавливали к Пасхе немного масла из свежих, нетопленых сливок, для чего наливали их в кринку с плотно закрывающимся горлышком и сбивали, сильно и часто встряхивая ее. Сбитое таким способом масло называлось чухонское. Существовали также специальные маслобойки – высокие и узкие, снабженные крышками бочонки, в которых, как поршень, двигалась палка с деревянным кружком на конце. Ист.: Зеленин Д. К. Восточнославянская этнография. М., 1991. Мастерство Способность качественно выполнять те или иные виды работ или ремесла. Способность эта очень ценилась на Руси. «Не то дорого, что красного золота, а дорого то, что доброго мастерства». Среди русского народа существовал настоящий культ мастера. «Мастерство везде в почете», – говорили люди. «Работнику полтина – мастеру рубль», «Не работа дорога – уменье», «Мастер один – а подносчиков десять», «Не за шило платят, за правило», «По закладке мастера знать», «В добрую голову – сто рук», «Дело мастера боится», «Всякая работа мастера хвалит», «Мастерства за плечами не носят, а с ним добро». О мастерах говорили всегда уважительно и с особой теплотой. «Он на все руки мастер», «Золотой человек, золотые руки», «К чему рук ни приложит, все кипит». Об их необыкновенных возможностях создавались всяческие легенды, порой просто баснословные. Им приписывались сверхчеловеческие качества. Например, легенда о Левше, подковавшем блоху, у которого был реальный прототип. О таких говорили: «На обухе рожь молотит, зерна не уронит», «Комар носу не подточит. Иголки не подсунешь (не подобьешь)», «Он из песка веревки вьет». Профессионализм и мастерство русских ремесленников были очень высоки. Древнерусские «кузнецы по злату и серебру» создавали золотые украшения с цветной эмалью, изящные изделия из серебра со сканью и зернью, красивое оружие, художественную чеканку, высоко ценившиеся во всем мире. Немецкий знаток ремесел Теофил из Падеборна (XI в.), описывая в своих «Записках о различных искусствах» страны, прославившиеся в том или ином мастерстве, назвал на почетном месте и Русь. Мастера, как правило, были грамотны, о чем свидетельствует множество надписей на бытовых вещах, стенах церквей, а также дошедшие до нас берестяные грамоты. Кузнец-оружейник ставил свое имя на выкованном им клинке меча («Людота Коваль»); новгородский мастер великолепного серебряного кубка подписал его: «Братило делал»; Любечанин Иван, токарь по камню, изготовив миниатюрное, почти игрушечное, веретенное пряслице своей единственной дочери, написал на нем: «Иванко создал тебе (это) одина дща». |
| Застыдившись, девочка выскочила из комнаты. На глазах у Любомира навернулись благодарные слёзы. Он несколько раз глубоко вздохнул и вслед за Ратибором подошёл к отцу Валерию под благословение. Любомиру очень хотелось ещё раз увидеть Марию, но она больше не показалась. И тогда отрок сказал Стефанию: – Передай Марии, что я вас никогда не забуду. На память Ратибору и Любомиру отец Валерий подарил глиняную кадильницу для воскурения ладана перед иконами в святом углу и блюдо жёлтого полива с изображением святого всадника, поражающего копьём дракона. Боярин в долгу не остался, вручил священнику отдарок – меховой плащ. – В холодную пору он согреет вас, – произнёс сердечно Ратибор. На следующий день после Божественной литургии княжеский обоз крещёных русичей тронулся в путь. В Херсонесе звонили все колокола, и их серебристый звон разливался далеко по морю. Казалось, все херсонцы – и старые, и малые – вышли за крепостную стену провожать дружинников, со многими из которых уже успели сдружиться. Корсунцы всё шли и шли за обозом по дороге, уходившей от крепости к ближним отрогам; потом постепенно замедлялись, отставая, и наконец останавливались между зеленеющих виноградников. Поднявшись на высоту, Любомир оглянулся на город, который издали показался ему драгоценным камнем, оправленным в синеву безбрежного моря. Отрок остановился, не в силах оторвать своего взгляда от этой красоты, от столь дорогого его сердцу места, где он простился со своим детством и вступил во взрослую жизнь. Там оставалась битва за жизнь отца; там оставался миг его посвящения Богу; там же оставалась и его затаённая мечта, о которой он не сказал даже Ратибору. Мимо Любомира одна за другой проезжали повозки, а он стоял, даже не замечая, что рядом с ним смотрят на город Ратибор, Стемид, Братило, Угоняй, Добрыня с сыном Константином и князь Владимир с Анной. И вдруг над скрипом колёс, окриками возниц, цоканьем конских копыт о каменистую таврическую землю возвысился голос Киевского князя: – Отныне Корсунь – великая святыня для каждого русича. Ибо здесь начинается новая Русь – Русь, посвящённая Христу-Спасителю. |
| Как-то выдался тёплый, тихий солнечный день в самом начале зимы. Любомир и Ратибор сидели на пригреве в виду моря. Тогда отрок и спросил Ратибора о смердах. Отец долго молчал, а потом стал рассказывать сыну о древнем славянском обычае, в случае смерти князя хоронить его с “соумершими” – со смердами. – Так было в старину, я слышал это от своего деда. Если князь погибал, то по славянскому обычаю смердов убивали и хоронили вместе с ним. Волхвы говорили, что дружина понадобиться князю и в загробной жизни. Вот и клали в могилу русского князя не только оружие, боевого коня, но и воев. Теперь обычаи поменялись, но княжеские смерды всё так же смелы и беспощадны в сечах: их жизни крепче пуповины связаны с жизнью князя. Князь заменил им родных отцов. Вскоре после этого разговора, когда в ветреную ночь Ратибор был в дозоре, Любомир проснулся на рассвете от шума в шатре. Сел, пытаясь понять причину возни у входа. Тускло горел светец, и в его колеблющемся от движения воздуха свете мальчик увидел дружинников ночного дозора, которые внесли в шатёр раненого и теперь осторожно укладывали его на войлок в дальнем углу шатра. Из груди воина дыхание вырывалось с неестественным хрипом. В раненом Любомир узнал отца. Он кинулся к Ратибору. Боярин был без сознания. Мальчик увидел разрыв на кольчуге, пропитанную кровью дырявую рубаху, глубокую рану в груди. Угоняй и Братило, принесшие отца, рассказали Любомиру, как во время обхода дозорного участка, когда ничего не было слышно из-за воя штормового ветра и шума прибоя, натолкнулись русичи на засаду неприятеля. Бой был короткий, и вскоре греки отступили, но Ратибор, принявший на себя первый внезапный удар корсунцев, был ранен и потерял много крови. Вскоре в сопровождении отроков-смердов в шатёр вошёл князь Владимир и позвал по имени своего преданного соратника: – Ратибор! Ты слышишь меня, Ратибор?! Это я – Владимир. Ратибор застонал, пошевелил бледными губами, но ни слова не долетело до слуха столпившихся над ним ратников. Владимир кого-то поискал глазами, увидел Любомира, подошёл к нему, положил руку на плечо: |
| О М. Флора Лионского известно благодаря упоминаниям в М. Вандальберта Прюмского, Адона Вьеннского и Узуарда, хотя ни в одном из М., представленных в рукописях, нет указаний на авторство диак. Флора. По мнению Кантена, Флор расширил и дополнил М. Лионского анонима. Его произведение сохранилось в нескольких версиях, которые, возможно, отражают различные этапы работы Флора над текстом. Кантен попытался восстановить М. Флора на основе 9 рукописей и выделил 2 основные редакции (см.: Quentin. 1908. P. 223-246). Ранняя редакция (Флор-М), созданная в 1-й трети IX в., представлена в М.-некрологе коллегиальной ц. св. Петра в Маконе (Paris. lat. 5254. Fol. 2r - 69v, XII в.; начало отсутствует из-за утраты листов, текст обрывается на 21 дек.). К заключительной стадии работы Флора относится 2-я редакция М. (Флор-ЕТ), к-рую Кантен датировал 2-й третью IX в. Текст этой редакции сохранился в составе М.-некролога аббатства Эхтернах (Paris. lat. 10158, XII в.; начало заимствовано из М. Адона Вьеннского) и в сборнике капитула кафедрального собора в Туле (Paris. lat. 10018, ок. 1300). Ж. Дюбуа предложил датировать редакцию Флор-М ок. 825 г., редакцию Флор-ЕТ - ок. 840 г. ( Dubois. 1978. Р. 40-42). В ранней редакции к М. Лионского анонима добавлена 321 запись и 123 записи в нем переработаны; в редакции Флор-ЕТ содержатся 336 новых записей и 151 переработанная. Как и его предшественники, Флор Лионский заимствовал сведения о святых в основном из агиографических произведений и прежде всего из сказаний о мучениках. Он использовал также «Церковную историю» Евсевия Кесарийского и «Трехчастную историю» Епифания и Кассиодора, сочинения «О знаменитых мужах» блж. Иеронима и Геннадия Массилийского (Марсельского), Liber Pontificalis, послания Киприана Карфагенского, сочинение Григория Турского «Слава мучеников», хроники Проспера Аквитанского и Беды Достопочтенного и др. источники. Мн. записи заимствованы из Иеронимова М. В редакции Флор-ЕТ использованы «История гонений в Африканской провинции» Виктора из Виты и «Деяния святых Нерея и Ахиллея» (BHL, N 6058-6066) (см.: Quentin. 1908. P. 222-408; Dubois. 1978. P. 40-42; Aigrain. 2000. P. 57-59). М. Адона Вьеннского |
| На первой седмице Великого поста следующего, 1948 года оба инока были пострижены в малую схиму тем же архиепископом Виталием (Максименко). Их сопостриженником в мантию стал рясофорный монах Алипий (Гаманович), ныне архиепископ Чикагский и Детройтский Русской Православной Церкви Заграницей. 11 сентября 1950 года отец Флор был рукоположен во иеродиакона, а 28 июня 1954 года во иеромонаха. Обе хиротонии были совершены владыкой Виталием (Максименко). Личность строгого к себе владыки Виталия, но в то же время заботливого отца для монахов навсегда наложила отпечаток на архимандрита Флора. Для братии архимандрит Флор стал назиданием. Он говорил, только когда это было необходимо, и никогда не разговаривал в алтаре. Бывало, что, работая с ним на кухне, кто-то из помощников включал вентилятор, и тогда архимандрит Флор с хитрецой спрашивал: " А у преподобного Антония Великого какой был вентилятор? " Его бережливость была " притчей во языцех " . Архимандрит Флор освоил множество ремесел, в том числе профессию электрика, помогая отцу Серафиму (Свежевскому), будущему архиепископу Каракасскому и Венесуэльскому Русской Православной Церкви Заграницей. Когда его спрашивали: " Отец Флор, кто вас этому научил? " он отвечал: " Нужда и горе " . Он был представителем старой " беженской " эмиграции, привыкшей к аскетической жизни среди экономии и самоограничения. Многим его образ запомнился по ассоциациям с тяжелым сельскохозяйственным трудом - с бульдозерами и экскаваторами. В 1967 году иеромонах Флор был возведен в сан игумена, в 1996 году в архимандрита. В 2007 году получил право ношения двух наперсных крестов, которые очень редко надевал ( " за послушание " ). Свято-Троицкий монастырь был создан по принципу монастыря преподобного Иова в Ладомировой на Карпатах, как монастырь рабочий: братия привыкла проводить дневное время в трудах. Помимо общеобязательных для всех повечерия, полунощницы и Литургии архимандрит Флор посещал все воскресные и праздничные службы и многие будничные вечерни и утрени. Когда он уже не мог ходить, то выслушивал богослужение у себя в келье по специально проведенной громкой связи. |
| Архимандрит Флор (Ванько) 20 ноября 2012 г. 01:00 Архимандрит Флор (Ванько) (+04.09.2012) После продолжительной болезни на 86-м году жизни 4 сентября скончался архимандрит Флор (Ванько), старейший священнослужитель Русской Православной Церкви Заграницей, клирик Свято-Троицкого ставропигиального мужского монастыря в Джорданвилле (США). Василий Ванько родился 9 декабря 1926 года в деревне Шеметковцы на Карпатах в Словакии. Подростком в качестве трудника был принят в монастырь преподобного Иова во Владимировой (Ладомировой) на Карпатах, основанный в 1923 году почаевским архимандритом, впоследствии Нью-Джерсийским (Джерсиситским) архиепископом Русской Православной Церкви Заграницей Виталием (Максименко). Перед началом Второй мировой войны в монастыре поселился и другой юноша Василий Шкурла, будущий Первоиерарх Русской Православной Церкви Заграницей Митрополит Лавр. 1 августа 1944 года ввиду приближения линии фронта большая часть братии переселилась в Братиславу, где в просторном здании, предоставленном русским эмигрантом, были устроены домовая церковь во имя преподобного Иова и кельи. Архимандрит Серафим (Иванов) решил не брать юных трудников с собой, но братия не согласились с этим, и отец Виталий (Устинов, будущий Первоиерарх Русской Православной Церкви Заграницей) поехал за ними в Ладомирову. Так судьба обоих Василиев оказалась навсегда связанной с Братством преподобного Иова Почаевского. На заседании духовного собора братства 15 октября 1944 года было решено облачить обоих Василиев в подрясники. В начале 1945 года они вместе с братией прибывают в Берлин, а в мае того же года в Женеву. В декабре 1946 года они приезжают в Джорданвилль вместе с основной частью выехавшего из Ладомировой братства. Прибывшие в этой группе отцы Киприан (Пыжов), Антоний (Ямщиков), Сергий (Ромберг) и, конечно же, будущие отцы Флор и Лавр стали столпами Свято-Троицкой обители в Джорданвилле. 28 марта 1947 года архиепископом Виталием (Максименко) оба Василия были пострижены в рясу с именами в честь святых мучеников Флора и Лавра. Лавр рассказывал, что на эти имена владыку Виталия навела память о двух монах-иподиаконах киевского митрополита Флавиана (Городецкого). На следующий день, в субботу Акафиста, поставлены во чтецов и иподиаконов. В память о постриге архимандрит Флор всю жизнь благоговейно сохранял свой " ладомировский " молитвослов со следующей надписью: " Благоговейному иподиакону Флору: да не отступит книга сия от уст твоих. Молись и обо мне. + Архиепископ Виталий. 17–30 марта 1947 г. Св.-Троицкий монастырь " . |
|
|
