| В чем-то они были бы и правы, эти бояре, жалуясь на строгость Патриарха: не все ведь обладали такими богатырскими данными... Были бы, если бы не главное в их жалобах. А главной была не строгость Никона, а унизительная для бояр необходимость терпеть эту строгость от «мужицкого сына». «Никогда такого бесчестия не бывало, что теперь Государь нас выдал митрополитам...». Вот основная претензия – бесчестие! Такая откровенная, ничем не прикрытая спесь была болезнью того времени. И, как всякая сильная болезнь, она могла убивать. Вспомним, что многие скорби Смутного времени начались с боярской спеси, не желавшей признать над собой Царем менее родовитого претендента. Вот Никон ее и сбивал, следуя своему представлению о пользе государства. Строгостью же те времена было не смутить – самые великие наши святители тех веков давали пресуровейшие наказания за сущие, по нашим меркам, пустяки. Да, случаи чрезмерной жесткости со стороны Никона были. Расправа с епископом Павлом Коломенским, например. Который всего-то возразил на постановление сократить земные поклоны в Великопостных службах. Впрочем, повторимся: для тех времен в этой истории нет ничего особенного. Хотя, когда сам Никон окажется на месте опального епископа, то, думается, вспомнит о нем... Но отчего нам не согласиться с тем, что поведение Никона было исключительно от властолюбия и честолюбия? Завел он, к примеру, умопомрачительно роскошный двор... И что? Таково было понимание представительской функции Великого Государя в те времена. Митрополит Иона, например, тоже завел роскошный двор, став первым Предстоятелем автокефальной Русской Церкви. А он – канонизированный святой. В личном же быту оба были аскетичны. Никон был аскетичен даже до своеобразного юродства. При своем двухметровом росте он не носил вериг, зато носил... облачения весом под 100 кг! Роскошнейшие облачения – на продолжительных, многочасовых патриарших службах и крестных ходах. Остались и иные свидетельства о нраве этого человека. Например, случился в Новгороде бунт в бытность Никона там митрополитом. Он попытался успокоить бунтовщиков, был избит до полусмерти и брошен умирать. Но, благодаря богатырскому здоровью и силе духа, уже на другой день встал, добрался до храма, отслужил литургию... и стал просить у народа прощения! Чем и привел людей к покаянию. А когда подошли войска, посланные усмирять бунт, Никон ходатайствовал о помиловании бунтовщиков. |
| Велели кланяться, да не велели чваниться. Приказано вам кланяться, да не велено чваниться. Не хвались, горох, не лучше бобов. Не смейся, горох, не лучше бобов: размокнешь, и сам лопнешь. Не смейся, горох, над нами (над бобами): будешь и ты под ногами. Не ботвися, горох: стручки ощиплем, а на китину мороз придет. Не чванься, квас, не лучше нас. Не ломайся, овсянник, не быть калачом. Спесивому хвала лучше дара. Кому повезло, тот и зазнался. Спесь дворянская, а ум крестьянский. Ты, молодец, недотрога, так ищи же свою несмеяну царевну. Дурак спесивится против ниже себя. Боярская спесь на самом сердце нарастает. Сатана гордился, с неба свалился; фараон гордился, в море утопился; а мы гордимся – куда годимся? Смердом жить не хочется, а дворянином жить не сможется. Хоть сзади, да в одном стаде (да в том же стаде). Дьячья спесь: на голове чирий, а ногой храмлет. Рыжий да плешивый – люди спесивы… Как дьяк у места, так всем от него тесно; а как дьяк на площади, так господи пощади! Высок каблучок, да подломился набочок. Ходит Ермак, заломя колпак. Чванится, как холоп на воеводском стуле. Турухтан в таратайке: шестерней пылит, из ворот в огород. Что сало на свинье, то гордость на сердце нарастает. Заносчивого коня построже зануздывают. Ум во смирении. Высоносы – лоботрясы. Ему диавол чванством кафтан подстегал. Зазнался, что вошь в коросте. Давно ли зашелудивел, да уж и заспесивел. Недавно ошелудивел, а уж совсем заспесивсл. Знай нас, плешивых, объезжай шелудивых! Прочь (Шире), грязь, навоз едет! Идет, как вошь на чело ползет. Идет княгиня: на плечах корзина, а в корзине мякина. На грош амуниции, а на рубль амбиции. Нос поднял, а сапоги на посохе. Напала на кошку спесь: не хочет с печи слезть. Кошку, что больше гладишь, то больше хвост дерет. Загордился кот, и с печи нейдет. С похвал голова вскружилась. Почеши теленка, он и шею протянет. Мужик богатый, как бык рогатый. Посади мужика (дурака) за стол, а он и ноги на стол. Посади Фому на первое место – и неловко ему, и узко, и тесно. |
| «Повесть о Фроле Скобееве». Если герои повестей о Горе и Злочастии и Савве Грудцыне в своем стремлении выйти за пределы традиционных норм морали, бытовых отношений терпят поражение, то бедный дворянин Фрол Скобеев, герой одноименной повести, уже беззастенчиво попирает этические нормы, добиваясь личного успеха в жизни: материального благополучия и прочного общественного положения. Худородный дворянин, вынужденный добывать средства к существованию частной канцелярской практикой «ябедника» (ходатая по делам), Фролка Скобеев делает девизом своей жизни «фортуну и карьеру». «Или буду полковник, или покойник!» – заявляет он. Ради осуществления этой цели Скобеев не брезгует ничем. Он неразборчив в средствах и пускает в ход подкуп, обман, шантаж. Для него не существует ничего святого, кроме веры в силу денег. Он покупает совесть мамки, соблазняет дочь богатого стольника Нардина-Нащокина Аннушку, затем похищает ее, разумеется с согласия Аннушки, и вступает с ней в брак. Хитростью и обманом супруги добиваются родительского благословения, потом полного прошения и отпущения своей вины. Отец Аннушки, спесивый и чванливый знатный стольник, в конце концов вынужден признать своим зятем «вора, плута» и «ябедника» Фролку Скобеева, сесть с ним за один стол обедать и «учинить» своими наследником. Повесть является типичной плутовской новеллой. Она отразила начало процесса слияния бояр-вотчинников и служилого дворянства в единое дворянское сословие, процесс возвышения новой знати из дьяков и подьячих, приход «худородных» на смену «стародавних, честных родов». Резкому сатирическому осмеянию подвергнуты в повести боярская гордость и спесь: знатный стольник бессилен что-либо предпринять против «захудалого» дворянина и вынужден примириться с ним и признать своим наследником. Все это дает основание полагать, что повесть возникла после 1682 г., когда было ликвидировано местничество. Автор не осуждает своего героя, а любуется его находчивостью, ловкостью, пронырливостью, хитростью, радуется его успехам в жизни и отнюдь не считает поступки Фрола постыдными. |
| На его место Епископы поставили – судьбами Божественными и Великокняжеским (то есть Боярским) изволением) как сказано в летописи Иоасафа Скрыпицина, игумена Троицкого. 1539 г. Среди таких волнений и беспокойств, производимых личным властолюбием Бояр, Правительство могло ли иметь надлежащую твердость, единство, неусыпность для внутреннего благоустройства и внешней безопасности? Главный Вельможа, Князь Иван Шуйский не оказывал в делах ни ума государственного, ни любви к добру; был единственно грубым самолюбцем; хотел только помощников, но не терпел совместников; повелевал в Думе как деспот, а во дворце как хозяин, и величался до нахальства; например, никогда не стоял пред юным Иоанном, садился у него в спальне, опирался локтем о постелю, клал ноги на кресла Государевы; одним словом, изъявлял всю низкую малодушную спесь раба-господина. Упрекали Шуйского и в гнусном корыстолюбии; писали, что он расхитил казну и наковал себе из ее золота множество сосудов, велев вырезать на них имена своих предков. По крайней мере его ближние, клевреты, угодники грабили без милосердия во всех областях, где давались им нажиточные места или должности государственные. Так Боярин Андрей Михайлович Шуйский и Князь Василий Репнин-Оболенский, будучи Наместниками во Пскове, свирепствовали как львы, во выражению современника: не только угнетали земледельцев, граждан беззаконными налогами, вымышляли преступления, ободряли лживых доносителей, возобновляли дела старые, требовали даров от богатых, безденежной работы от бедных: но и в самых святых обителях искали добычи с лютостию Могольских хищников; жители пригородов не смели ездить во Псков как в вертеп разбойников; многие люди бежали в иные страны; торжища и монастыри опустели. – К сему ужасному бедствию неправосудия и насилия присоединялись частые, опустошительные набеги внешних разбойников. Мы были, говорят Летописцы, жертвою и посмешищем неверных: Хан Крымский давал нам законы, Царь Казанский нас обманывал и грабил. Первый, задержав Великокняжеского чиновника, посланного к Господарю Молдавскому, писал к Иоанну: «Я сделал то, что вы несколько раз делали. |
| Правда, эта связь в царствовавние Алексея Михайловича, как мы уже знаем, начала видимо, ослабевать. Патр. Никон, не хотевший признать этот разрыв церкви и государства, не хотевший вследствие того добровольно отказаться от своего государственного значения, жестоко поплатился за это свое нежелание. Тем не менее, государство не могло вдруг совершенно порвать преждней связи с церковью: это был бы шаг невозможный в истории; такой переворот в жизни русского государства совершался постепенно и до конца он доведен был только уже Петром... На долю патр. Иоакима поэтому еще оставалось поле для гражданской деятельности. Но при жизни Алексея Михайловича, когда еще свежи были воспоминания катастрофы, разыгравшейся по делу патр. Никона, когда еще живы были как сам Никон, так и лица бывшие причиной его низложения, – в это, говорим, время трудно было патр. Иоакиму принимать какое-либо участие в государственной жизни своего отечества. И он, как кажется, действительно держался вдали от такого участия, по крайней мере, нам неизвестно ни одного случая из гражданской жизни, – где бы проявил свою деятельность. Почти не изменились обстоятельства и по смерти Алексея Михайловича при сыне его Феодоре. Царь Феодор находился под влиянием людей относившихся враждебно, к патриарху, и последний поэтому не имел да и не мог иметь большой силы при дворе 588 . Тем не менее, патр. Иоакиму принадлежит довольно видная роль в самом видном деле царствования Феодора, – именно в уничтожении местничества. Местничество, вкоренившееся в русском государстве вследствие объединения под державою Московского государя удельных княжеств 589 , не согласовалось с идеею Московского монархизма. Поэтому еще Иван Васильевич Грозный, принявший титул царя, хотел ограничить боярскую спесь 590 . К тому же стремились и Михаил Федорович и Алексей Михайлович 591 , – делали частныя распоряжения для ограничения местничества в частных случаях. Но оно не могло быть уничтожено только отдельными постановлениями. Уничтожение его могло состояться только при радикальном перевороте в строе государственной жизни, – при уничтожении самого закона, лежавшего в его основании, упразднении «Разрядняго Приказа». |
| Впрочем, у него иногда прорываются и прямые суждения, все неблагосклонные, обличающие много крупных недостатков в быту и нравах московских людей. Котошихин осуждает в них «небогобоязненную натуру», спесь, наклонность к обману, больше всего невежество. Русские люди, пишет он, «породою своею спесивы и необычайны (непривычны) ко всякому делу, понеже в государстве своем научения никакого доброго не имеют и не приемлют кроме спесивства и бесстыдства и ненависти и неправды для науки и обычая (обхождения с людьми) в иные государства детей своих не посылают, страшась того: узнав тамошних государств веры и обычаи и вольность благую, начали б свою веру отменять (бросать) и приставать к иным и о возвращении к домом своим и к сродичам никакого бы попечения не имели и не мыслили». Котошихин рисует карикатурную картинку заседаний Боярской думы, где бояре, «брады своя уставя», на вопросы царя ничего не отвечают, ни в чем доброго совета дать ему не могут, «потому что царь жалует многих в бояре не по разуму их, но по великой породе, и многие из них грамоте не ученые и не студерованные» Котошихин мрачно изображает и семейный быт русских. Кто держится мнения, будто древняя Русь при всех своих политических и гражданских недочетах сумела с помощью церковных правил и домостроев выработать крепкую юридически и нравственно семью, для того камнем преткновения ложится последняя глава сочинения Котошихина «О житии бояр и думных и ближних и иных чинов людей». Бесстрастно изображены здесь произвол родителей над детьми, цинизм брачного сватовства и сговора, непристойность свадебного обряда, грубые обманы со стороны родителей неудачной дочери с целью как-нибудь сбыть с рук плохой товар, тяжбы, возникавшие из этого, битье и насильственное пострижение нелюбимых жен, отравы жен мужьями и мужей женами, бездушное формальное вмешательство церковных властей в семейные дрязги. Мрачная картина семейного быта испугала самого автора, и он заканчивает свое простое и бесстрастное изображение возбужденным восклицанием: «Благоразумный читатель! не удивляйся сему: истинная есть тому правда, что во всем свете нигде такого на девки обманства нет, яко в Московском государстве; а такого у них обычая не повелось, как в иных государствах, смотрити и уговариватися временем с невестою самому» |
| Всякий книжный человек мог входить в эту корпорацию; но, без сомненья, не все члены ее были людьми грамотными, так как и теперь поют духовные стихи безграмотные слепцы. Может быть также, что духовная поэзия, получившая особенное развитие в нашей литературе в XVII в. и бывшая тогда достояньем по преимуществу людей грамотных, впоследствии спустилась в низшие слои простонародья; точно так же, как и вообще вся народная поэзия, забавлявшая некогда князей и бояр, удержалась теперь только между крестьянами. В этом отношении простой народ является в настоящее время хранителем преданий не одних низших сословий, но и князей и бояр старой, еще не преобразованной Руси. Следовательно, безусловное презренье к вымыслам народного творчества, довольно распространенное в наше время, есть не столько боярская спесь, сколько легкомысленное неуважение к своим предкам вообще. Мысль о присутствии не одних простонародных элементов в народной поэзии надобно иметь в виду при рассуждении о духовных стихах, книжные элементы которых ясно свидетельствуют о влиянии более образованных слоев древней Руси. Потому эти стихи и достались в удел ватагам избранных, искусных певцов, которые поучали народ в евангельских притчах, в житиях святых и в разных книжных мудростях даже вымышленного, апокрифического содержания, подобно тому, как средневековые каменщики и иконописцы на Западе все это изображали на стенах храмов в назидание безграмотной толпе. Каким бы путем народ ни воспитывал свои убежденья – внешними ли формами барельефов и стенописи или только духовными стихами и устными легендами, то и другое в истории цивилизации имеет равное право на просвещенное внимание; хотя, разумеется, искусственность в технике зодчего, ваятеля и живописца свидетельствует о несравненно большем развитии, нежели безыскусственная и свободная, непосредственная форма поэтического слова. III Поэзия в своем историческом течении соответствует развитию прочих искусств, разве немного от нее отстающих по большей трудности и технической обработке внешних форм. |
| Князя Курлятева не было уже в городе, на место его воеводою был князь Андрей Иванович Ростовский. Московские люди защищались упорно, и стрельбой не допускали немцев к городу ближе, чем на версту; немцы не решались на приступ, стояли под Дерптом пятьдесят дней, во время осады потеряли человек сто, а у московских людей убили до сорока, наконец сняли осаду и двинулись к Лаису. Если бы, говорит современник, немцы поступали благоразумнее, то Бог бы мог дать иную судьбу городу. 193 В Лаисе московских людей, было человек триста (сто детей боярских, да 200 стрельцов). Когда немцы отошли от Дерпта, то князь Ростовский успел послать туда ещё сто стрельцов под начальством головы Андрея Кошкарёва. Немцы окопались около Лаиса, поставили туры, взмостили на них пушки и принялись стрелять. С города им отвечали бодро. Уже немцы успели разбить в одном месте на пятнадцать саженей в ширину стену и два дня приступали к этому пролому. 194 Но неприятель, говорит ливонский историк, 195 показал такую храбрость и такое мужество, что наши ничего не могли сделать с ним. Много храбрых рижских и ревельских воинов было убито. Между ними один капитан. 196 Московские выстрелы разбили немцам их две пушки, 197 и наконец немцы отправились от Лаиса к Оберпалену со стыдом и срамом, по единословному выражению и русских и немецких историй. 198 Там войско потребовало жалованья, роптало на погоду и готово было поднять бунт. Сначала начальники его уговаривали, а потом принуждены были отпустить на зимние квартиры, 199 а всю артиллерию отправили во Феллин. 200 Ливонцы также скоро утешались какою-нибудь надеждою, как и теряли дух при опасности. К старому гермейстеру заехал тогда императорский посол, ехавший в Москву с ходатайством за Ливонию от императора. Снова стали немцы полагать надежды на ходатайство императора. Сейчас дали знать Готгардту Кетлеру, и он приехал. В довершение удовольствия прибыли послы из Польши в Ригу. Тогда рыцари говорили: целы у нас ещё два главные города – Ревель и Рига; мы ещё собьём спесь дерзкому врагу. 201 |
| Мысли, изложенные в этом послании, Иосиф подробнее раскрыл в трех последних Словах своего «Просветителя». Более всех белозерских старцев враждовал на Иосифа старец-князь Вассиан. Он написал против Иосифа сочинение из нескольких Слов, или статей, большею частию очень кратких, из которого видно, что существовало такое же сочинение и Иосифа против Вассиана, по частям разбираемое последним, но до нас не дошедшее. Вассиан восставал на Иосифа почти по всем церковным вопросам, занимавшим тогда наше общество и правительство. Укорял Иосифа за то, будто он-то вопреки святым правилам уговорил на Соборе по страсти и из человекоугодничества запретить священнослужение всем вдовым священникам, нечистым и чистым. Доказывал, что монастырям и самим владыкам не следует владеть селами и крестьянами, причем резко порицал всех, монахов и архиереев, за их корыстолюбие, многостяжательность и пышность, за их обиды и притеснения крестьянам, за их тяжбы по имениям в мирских судилищах. Доказывал также, что хотя «святителям и всему священному Собору подобает проклинать еретиков, если они не каются или насильно сопротивляются, а царям и князьям подобает заточать их и казнить» (значит, и Вассиан вовсе не был защитником так называемой свободы совести), но кающихся еретиков следует прощать и миловать, причем называл тех из жидовствующих, которые подверглись казни, несмотря на свое позднее раскаяние, мучениками, а самого Иосифа именовал человеконенавистником, учителем беззакония, законопреступником и уподоблял его еретику Новату, запрещавшему принимать покаяние от христиан, согрешающих после крещения . Сочинение Вассиана дышит непримиримою ненавистью к Иосифу и, не показывая в авторе ни высокого ума, ни дальнего образования, ни уменья выражать свои мысли ясно, выказывает всю его боярскую гордость и спесь и духовную, монашескую самомнительность, или самопрельщение. Около того же времени могла быть написана у нас и апокрифическая Беседа Валаамских чудотворцев, Сергия и Германа, если не самим Вассианом, то кем-либо из его единомышленников, белозерских старцев, в которой также говорится о неприличии инокам владеть вотчинами, порицается «простота» царей и князей, наделяющих монастыри селами и землями, еще более порицается поведение самих иноков, их роскошь, нетрезвость и притеснения поселянам, живущим в их владениях, и проводится новая мысль, какой не встречаем, по крайней мере, в известном нам сочинении старца-князя Вассиана, что для содержания монастырей следует давать «урочныя годовыя милостыни», а не вотчины и земли . |
| Напротив, мы покажем, что симпатии народа лежали всегда к Никону, и именно его идеи надо признать соответствующими русской народной стихии, той стихии, которая творила Русь Святую. На показаниях врагов Никона по строено и суждение об его уходе исследователем Никона проф. Каптеревым, хотя и признающим несправедливость неправедного суда над Никоном на основании существующих документов, однако, расценивающим его уход, не как архипастырское воздействие, а как средство возстановить свое положение великого государя, которое будто бы было мечтою Никона и проявлением его непомерной гордости. Вот суждения об этой гордости, которыя являются исходным пунктом у Каптерева для суждения о всех Никоновских действиях, и есть свидетельство только его врагов, а не результат независимого психологического исследования Никоновской деятельности. В виду этих показаний Каптерев и судьбу Никона объясняет в значительной степени его личным характером, а не совершенно тупым, забравшим силу еще в молодости царя Алексея боярством, погруженным в родовую спесь и местнические счеты. В значительной степени это самое боярство и установило ходячее мнение о Никоне, как о гордом властолюбивом Иерархе, искавшем только мирских почестей. Именно через показание его представителей и получились обвинения Никона в противоречиях при объяснениях его ухода; этих противоречий у Никона не было, но так как время от времени после его ухода появлялись боярские или их слуг показания о Никоне, то, они, будучи принимаемы за действительные слова Никона, и создавали впечатление противоречий самого Никона. xvii) Разъяснение мнимых противоречий Никона о своем уходе, находимых проф. Каптеревым. Суждения Каптерева базируются на показаниях опороченных врагов Никона Так Каптерев, описывая речь Никона в Соборе 10.VII. 1658 г., приводит слова Никона о своем патриаршем недостоинстве и заявления, что он впредь Патриархом не будет, но умалчивает о том, что Никон заявлял о царском гневе, о котором «свидетельствовал перед небом и землей и о неисполнении царем клятвы»; приводит далее разговор Трубецкого (I, 397) с Никоном в соборе и вкладывает ему в уста заявление: «Оставил де Патриаршество я собою, а не от чьего и не от какого гонения, государева де гнева мне никакого не бывало». |
|
|
