| Затем высказал я и другую мысль, что и вообще, а особенно для детских богослужений было бы полезно и назидательно читать евхаристическую молитву вслух, что у меня есть уже изложение этой молитвы, приспособленное для детей, когда я на курсах (для учителей церковно-приходских школ – Л.А.), на практическом уроке вел именно разработку этого отдела. И.П.Щербов просил меня в ближайшее собрание (по средам бывают) сделать об этом небольшой реферат...Вопрос нашей церкви затянулся. Сначала были с Б.А.Тураевым в Комитете юстиции о разрешении продолжать служение в старом храме; представляли все документы. Нельзя. Начали искать помещение. Нашли у Колесникова (Биржевая линия д.8 кв.19). Церковь взяли из госпиталя 166-го. Опять было препятствие: квартира снята Оптическим институтом, предложили к Бенешевичу. Осмотрели: там другой план, а одной комнаты мало. Решили (остановиться – Л.А.) на кв. 19. Устраиваемся. Поехал в Комитет юстиции за разрешением, предварительно озаботившись ордером от Центральной жилколлегии. Подал заявление в районный жилотдел о технико-санитарном осмотре. В Комитете юстиции встретил А.Н.Лебедева, который, вместе с инструктором Масальским посоветовал просить в спешном порядке осмотреть церковь и разрешить служить по-прежнему. Подал тут же заявление; завтра, 25-го, будет осмотр. По поводу разрешения отслужить вчера и сегодня в (старой) церкви обращался к университетскому служителю Озерову, председателю церковного отдела в совдепе. Принял небрежно, грубо, хотел сначала переговорить по телефону с Комитетом юстиции. Но Тураевы не посоветовали на другой день ходить унижаться. Служил вчера и сегодня, – вместо этого, – в церкви Св. Екатерины; говорил слово. Председатель просветкомиссии приходского совета Н.А.Булгаков, профессор, просил во вторник провести беседу в их кружке. Познакомился с С.Е.Советовым, молодым человеком (23 года), доктором, горячим работником в разных религиозно-просветительных кружках. По совету Тураевых был вчера у Л.П.Карсавина (проректора б. Историко-филологического института), просил устроить Верочку в гимназию при институте. Свел меня в канцелярию, где я подал прошение, пометив 16 августа и – зачислили. Слава Богу! Шура подает прошение в Консерваторию завтра, а Боря на днях – в Университет, на факультет общественных наук, по юридическо-политическому отделению. Коля, если не мобилизуют, думает в ново открывающийся Географический институт. Был 22-го у Тищенко и Шахматова. Больше всего удручает всех голодовка. Цены на продукты громадные, да многого и достать нельзя. Хлеб в обрез, приходится очень сокращать аппетит, полуголодать; обеды – все вобла и вобла, как разнообразие – селедка. Хорошо еще Боря снабжает иногда мукой или хлебом, – иначе совсем было бы плохо. Все ездят за продуктами, и в этом проходит жизнь. Масса времени уходит на всякие посторонние хлопоты, очереди и т.п., и все в ущерб дому. Наши тоже ездили в Петрозаводск и привезли картофель и зелени. |
| 175 Скорее всего, это была выборка из записок инока Феофана, изданных под заглавием «Посмертные вещания преподобного Нила Мироточивого Афонского» (СПб., 1912). 177 Законы от 17 июня 1910 г. и 20 января 1912 г. полностью ликвидировали конституцию Финляндии и превратили её из несуверенного государства в автономную провинцию. Готовивший законопроекты П. А. Столыпин угрожал финляндцам в случае неподчинения действовать военной силою. 178 Глупов не был губернским городом, но М. Е. Салтыков-Щедрин упоминает о Глуповской губернии в цикле «Господа ташкентцы» (1869–1872). 179 «Колос ржи» – организованный в больших городах по инициативе Русского общества охранения народного здравия однодневный сбор пожертвований в пользу голодающих. 180 Андрей (Ухтомский; 1872–1937), архиеп. – окончил Московскую духовную академию, кандидат богословия, иеромонах (1895), епископ Мамадышский (1907), Сухумский (1911), Уфимский и Мензелинский (1913), член Поместного Собора 1917–1918 гг. 181 27 апреля 1913 г. Свенцицкий предложил драму «Наследство Твердыниных» Ф. А. Коршу, а затем обратился в Общедоступный театр. Премьера спектакля в постановке П. П. Гайдебурова состоялась 16 декабря 1913 г. в Санкт-Петербурге. 182 Ср.: «Несмотря на довольно удачную в общем компоновку и свежесть некоторых штрихов, драма эта – после «Детей Ванюшина», «Торгового дома» и других пьес... не является уже ни в какой степени новою и оригинальною» (Речь. 1913. 17 декабря); «Чувствуется в молодом авторе веяние Найдёнова и даже автора «Торгового дома» Сургучёва» (Театр и искусство. 1913. 51. С. 1048). 184 Неверное написание «Аджары» исправлено по всему тексту. Аджара [абх. аджьар крест] – вершина (2908 м) одноименного хребта на севере Абхазии (граница с Краснодарским краем). Ажары [абх. ажа осина] – местность к востоку от р. Чхалта (Ацгара) по правому берегу р. Кодор; центр Абхазской Сванетии с. Квемо-Ажара находится на 81-м км от Черноморского шоссе (трассы М-27). 185 Успенский Драндский монастырь – основан афонскими монахами в 1885 г. на месте сгоревшего собора VI в. (северная окраина с. Дранда). Имел два скита, более 300 насельников. |
| История с Храмом Христа Спасителя в Москве более чем показательная. В прошлом веке этот храм построили на проклятом месте, уничтожив Алексеевский женский монастырь. Архитектор Витберг предлагал построить его на Воробьевых горах. Но построили на совершенно неподходящем месте, загородив Кремль. Потом большевики его разрушили. Теперь построили заново, рядом поставили немыслимую статую Nempa I. Теперь не только Храм Христа Спасителя, но и Кремль невозможно разглядеть с Воробьевых гор. Пусть на меня не обижаются, но я в эти храмы не хожу. Храм – это, прежде всего, намоленое место. Я понимаю, что есть города, поселки отдаленные, где храмов вообще не было, разумеется нужно строить. Но и не надо забывать о том, что разрушается ценнейшее наследие прошлых веков. Мне иногда становится не просто грустно, мне хочется плакать. – Монументальное искусство пришло теперь и в сферу религии. Памятники святым – сегодня привычное явление. – Да, сейчас это поголовное увлечение. Однако, ставить памятники святым – не в традиции православия и вообще канонического искусства. У нас не было скульптуры вообще. Была резная деревянная скульптура, так называемые рельефы. Это как бы икона, переведенная в рельеф. У нас никогда не было объемных скульптур. Борьба христианства с язычеством когда-то начиналась с борьбы с идолами, с разрушения капищ. Поэтому наши предки считали античную скульптуру противоречащей идеям христианства. – В Москве открывают памятник греческим монахам братьям Лихудам, а на август месяц запланировано официальное открытие памятника патриарху Никону в Саранске. – Я – абсолютный противник установки памятников святым. Поставил Клыков в Григорове неплохой памятник протопопу Аввакуму. Но протопоп Аввакум не был святым, он был старообрядец, борец за старую веру. Ну, еще куда ни шло – Кирилл и Мефодий в Москве. Они не просто святые, они просветители. Но я абсолютный противник установки памятников святым. Моя позиция такова – надо восстанавливать то, что у нас еще сохранилось. Самый вопиющий пример: три года назад был юбилей Пскова. И за два дня открывают в городе два одинаковых памятника равноапостольной княгине Ольге. В один день Церетелли открывает, на следующий – Клыков. Это уж город Глупов... |
| Но для того, чтобы правители могли оседлать волну, она должна была подняться — и подняли эту волну отнюдь не политтехнологи. Лютер, Кальвин, Цвингли, Нокс, были людьми довольно тяжёлыми в обращении, но вот кем они точно не были — так это политтехнологами. Их много в чем можно упрекнуть — но только не в цинизме. Они были абсолютно искренни. Они были готовы на изгнание, муки и смерть ради того, что они считали самым важным. Это были глубоко трагические фигуры, люди, полностью приверженные своей стороне правды — и не способные увидеть ее другую сторону. Апостол Павел сказал о своих соплеменниках «свидетельствую им, что имеют ревность по Боге, но не по рассуждению. (Рим.10:2)». Эти слова можно отнести и к реформаторам — рассуждения, кротости, мирного духа, смирения, там отчётливо не хватало, а вот ревности по Богу было много. Что Христос спасает уповающих на Него, это непреложная истина, только зачем же стулья ломать? Это были люди, главным интересом в жизни которых был Бог; их главной любовью и предметом безоговорочной преданности был Бог; их неспособность к компромиссу, их тяжёлая непримиримость, их твёрдость до смерти в отстаивании того, что они увидели в Писании, была оборотной стороной их убеждённости, что в вопросах отношения к Богу и Его слову любой компромисс пахнет предательством. Все, что их интересовало — это слава Божия и вечное спасение верующих. Их трагические ошибки — это ошибки фанатиков, а не холодных циников. Автор текста про «реформацию РПЦ» похож на Лютера не больше, чем мороженая вобла на тунгусский метеорит. Его не интересует Бог. Его не интересует вечное спасение. Его претензии относятся к тому, что «РПЦ МП сегодня ясно показывает, что ее приоритет — не интересы паствы и защита этих интересов, а выгодное место в политико-административной машине существующего режима». Что Церковь существует для «защиты интересов» кого бы то ни было — это чрезвычайно странная идея для любого верующего, хотя и родная для политтехнолога. Для верующего человека Церковь существует для прославления Бога и для вечного спасения душ. |
| Затем высказал я и другую мысль, что и вообще, а особенно для детских богослужений было бы полезно и назидательно читать евхаристическую молитву вслух, что у меня есть уже изложение этой молитвы, приспособленное для детей, когда я на курсах (для учителей церковно-приходских школ - Л.А.), на практическом уроке вел именно разработку этого отдела. И.П.Щербов просил меня в ближайшее собрание (по средам бывают) сделать об этом небольшой реферат...Вопрос нашей церкви затянулся. Сначала были с Б.А.Тураевым в Комитете юстиции о разрешении продолжать служение в старом храме; представляли все документы. Нельзя. Начали искать помещение. Нашли у Колесникова (Биржевая линия д.8 кв.19). Церковь взяли из госпиталя 166-го. Опять было препятствие: квартира снята Оптическим институтом, предложили к Бенешевичу. Осмотрели: там другой план, а одной комнаты мало. Решили (остановиться - Л.А.) на кв. 19. Устраиваемся. Поехал в Комитет юстиции за разрешением, предварительно озаботившись ордером от Центральной жилколлегии. Подал заявление в районный жилотдел о технико-санитарном осмотре. В Комитете юстиции встретил А.Н.Лебедева, который, вместе с инструктором Масальским посоветовал просить в спешном порядке осмотреть церковь и разрешить служить по-прежнему. Подал тут же заявление; завтра, 25-го, будет осмотр. По поводу разрешения отслужить вчера и сегодня в (старой) церкви обращался к университетскому служителю Озерову, председателю церковного отдела в совдепе. Принял небрежно, грубо, хотел сначала переговорить по телефону с Комитетом юстиции. Но Тураевы не посоветовали на другой день ходить унижаться. Служил вчера и сегодня, - вместо этого, - в церкви Св. Екатерины; говорил слово. Председатель просветкомиссии приходского совета Н.А.Булгаков, профессор, просил во вторник провести беседу в их кружке. Познакомился с С.Е.Советовым, молодым человеком (23 года), доктором, горячим работником в разных религиозно-просветительных кружках. По совету Тураевых был вчера у Л.П.Карсавина (проректора б. Историко-филологического института), просил устроить Верочку в гимназию при институте. Свел меня в канцелярию, где я подал прошение, пометив 16 августа и - зачислили. Слава Богу! Шура подает прошение в Консерваторию завтра, а Боря на днях - в Университет, на факультет общественных наук, по юридическо-политическому отделению. Коля, если не мобилизуют, думает в ново открывающийся Географический институт. Был 22-го у Тищенко и Шахматова. Больше всего удручает всех голодовка. Цены на продукты громадные, да многого и достать нельзя. Хлеб в обрез, приходится очень сокращать аппетит, полуголодать; обеды - все вобла и вобла, как разнообразие - селедка. Хорошо еще Боря снабжает иногда мукой или хлебом, - иначе совсем было бы плохо. Все ездят за продуктами, и в этом проходит жизнь. Масса времени уходит на всякие посторонние хлопоты, очереди и т.п., и все в ущерб дому. Наши тоже ездили в Петрозаводск и привезли картофель и зелени. |
| В корзине обнаружено грязное и чистое белье, вобла, два веника, принесенных из бани, и мочалка. В проходе между клиросом и алтарем на алтарной стене повешена большого размера 2,5 метров картина с изображением Николая II и других лиц царственного Дома Романовых и его свиты. На жертвеннике ранней литургии под клеенкой обнаружено семь разных акафистов, напечатанных на пишущей машинке, четыре экземпляра воззваний ярославских епископов, размноженных на множительном аппарате. В печке между клиросом и ризницей обнаружена изорванная на мелкие клочки разного рода переписка, написанная от руки и на машинке, в том числе клочки перепечатанной на машинке выписки из зарубежных газет, последние новости контрреволюционного духа. В ризнице в шкафу обнаружено воззвание епископа Дамаскина и различная переписка контрреволюционного характера, а также фотокарточки». В тот же день или той же ночью настоятель храма отец Василий Верюжский был арестован; вероятно, и на «осмотр» он уже был доставлен под конвоем. О результатах »осмотра» чекисты не преминули упомянуть в «Обвинительном заключении» и даже поместили фотографию обнаруженной на алтарной стене «контрреволюционной» картины, «тайно сохраняемой и скрытой от гражданских властей, как священная реликвия», а именно большой картины «Освящение храма в присутствии царя Николая II». Там же особо отмечалось, что руководители организации символизировали этот храм как «воскресение монархии на крови», при этом он именовался «резиденцией центра» организации и «открытой трибуной для антисоветской агитации и пропаганды монархических идей». В январе – феврале 1930 года были арестованы председатель «двадцатки» храма, Сазонов Михаил Иванович, и члены «двадцатки» – Ругин Иван Дмитриевич, Колобков Нил Александрович и еще целый ряд иосифлян, монашествующих и мирских, питерских и странствующих. Среди арестованных оказался и ссыльный харьковский священник Николай Загоровский, на допросах подтвердивший свою принадлежность к иосифлянам. Всего по данному делу было арестовано сорок шесть человек, в их числе, кроме архиепископа Димитрия, пять петроградских священников, а также клирики и монашествующие Перекомского монастыря под Новгородом, связанные с питерским «центром» и привлеченные к делу ленинградцев. |
| На этом я заканчиваю «Пестрые письма». Из других редакций и неоконченное Мала рыбка, а лучше большого таракана Воблу поймали, вычистили внутренности и вывесили на веревочке на солнце: пускай провялится. Повисела вобла денек-другой, а на третий у ней и кожа на брюхе сморщилась, и голова подсохла, и мозг, какой в голове был, выветрился, дряблый сделался. И стала вобла жить да поживать . — Хорошо теперь мне, — говорила вяленая вобла, — ни лишних мыслей, ни лишних чувств, ни лишней совести — ничего у меня не будет! Все лишнее выветрили, вычистили и вывялили, и буду я свою линию полегоньку до потихоньку вести! Что бывают на свете лишние мысли, лишняя совесть, лишние чувства — об этом, еще живучи на воле, вобла слышала. И никогда, признаться, не завидовала тем, которые такими излишками обладали. От рождения она была вобла степенная, не в свое дело носа не совала, за «лишним» не гналась, в эмпиреях не витала и неблагонадежных компаний удалялась. Еще где, бывало, заслышит, что пискари об конституциях болтают, — сейчас налево кругом и под лопух схоронится. Однако же и за всем тем не без страху жила, потому что не ровен час, вдруг… «Мудреное нынче время! — думала она, — такое мудреное, что и невинный за виноватого как раз сойдет! Начнут, это, шарить, а ты около где-нибудь спряталась — ан и около пошарят! Где была? по какому случаю? каким манером? — Господи, спаси и помилуй!» Стало быть, можете себе представить, как она была рада, когда ее изловили и все мысли и чувства у ней выхолостили! «Теперь милости просим! — торжествовала она, — когда угодно и кто угодно! теперь у меня все доказательства налицо!» Что именно разумела вяленая вобла под названием «лишних» мыслей и чувств — мне неизвестно; но что, действительно, на наших глазах много лишнего завелось — с этим и я не согласиться не могу. Сущности этого лишнего никто еще не называл по имени, но всякий смутно чувствует, что куда ни обернись — везде какой-то привесок выглядывает. И хоть ты что хочешь, а надобно этот привесок или в расчет принять, или так его обойти, чтобы он и не подумал, что его надувают. |
| Вот какой, с божьею помощью, поворот! И вот, однажды, вышел легковерный читатель франтом на улицу. Идет, «в надежде славы и добра» , и тросточкой помахивает: знайте, мол, что отныне я вполне обеспечен! Но на этот раз, как на грех, произошло следующее: Не успел он несколько шагов сделать, как случилась юридическая ошибка, и его посадили в кутузку. Там он целый день просидел не евши. Потому что хоть его и потчевали, но он посмотрел-посмотрел, да только молвил: «Вот они, урожаи-то наши, каковы!» Там же он схватил дифтерит. Разумеется, на другой день юридическая ошибка объяснилась, и его выпустили на поруки (не ровен случай, и опять понадобится). Он возвратился домой и умер. А газетчик-обманщик и сейчас жив. Четвертый каменный дом под крышу подводит и с утра до вечера об одном думает: чем ему напредки легковерного читателя ловчее обманывать: обманом или истиною? Вяленая вобла Воблу поймали, вычистили внутренности (только молоки для приплоду оставили) и вывесили на веревочке на солнце: пускай провялится. Повисела вобла денек-другой, а на третий у ней и кожа на брюхе сморщилась, и голова подсохла, и мозг, какой в голове был, выветрился, дряблый сделался. И стала вобла жить да поживать . — Как это хорошо, — говорила вяленая вобла, — что со мной эту процедуру проделали! Теперь у меня ни лишних мыслей, ни лишних чувств, ни лишней совести — ничего такого не будет! Всё у меня лишнее выветрили, вычистили и вывялили, и буду я свою линию полегоньку да потихоньку вести! Что бывают на свете лишние мысли, лишняя совесть, лишние чувства — об этом, еще живучи на воле, вобла слышала. И никогда, признаться, не завидовала тем, которые такими излишками обладали. От рождения она была вобла степенная, не в свое дело носа не совала, за «лишним» не гналась, в эмпиреях не витала и неблагонадежных компаний удалялась. Еще где, бывало, заслышит, что пискари об конституциях болтают — сейчас налево кругом и под лопух схоронится. Однако же, и за всем тем, не без страху жила, потому что не ровен час, вдруг… «Мудреное нынче время! — думала она, — такое мудреное, что и невинный за виноватого как раз сойдет! Начнут, это, шарить, а ты около где-нибудь спряталась, — ан и около пошарят! Где была? по какому случаю? каким манером? — господи, спаси и помилуй!» Стало быть, можете себе представить, как она была рада, когда ее изловили и все мысли и чувства у ней выхолостили! «Теперь милости просим! — торжествовала она, — когда угодно и кто угодно приходи! теперь у меня все доказательства налицо!» |
| Наступает короткий период задумчивости: пестрые люди уже решились, но еще стыдятся Затем пестрая масса начинает мало-помалу волноваться. Больше, больше, и вдруг вопль: «Не растут уши выше лба! не растут!» Общество отрезвилось. Это зрелище поголовного освобождения от лишних мыслей, лишних чувств и лишней совести до такой степени умилительно, что даже клеветники и человеконенавистники на время умолкают. Они вынуждены сознаться, что простая вобла, с провяленными молоками и выветрившимся мозгом, совершила такие чудеса консерватизма, о которых они и гадать не смели. Одно утешает их: что эти подвиги подъяты воблой под прикрытием их человеконенавистнических воплей. И если б они не взывали к посредничеству ежовых рукавиц, если б не угрожали согнутием в бараний рог — могла ли бы вобла с успехом вести свою мирно-возродительную пропаганду? Не заклевали бы ее? не насмеялись ли бы над нею? И, наконец, не перспектива ли скорпионов и ран, ежеминутно ими, клеветниками, показываемая, повлияла на решение пестрых людей? Некоторые из клеветников даже устраивали на всякий случай лазейку. Хвалить хвалили, но камень за пазухой все-таки приберегали. «Прекрасно, — говорили они, — мы с удовольствием допускаем, что общество отрезвилось, что химера упразднена, а на место ее вступила в свои права здоровая, неподкрашенная жизнь. Но надолго ли? но прочно ли наше отрезвление — вот вопрос. В этом смысле мирный характер, который ознаменовал процесс нашего возрождения, наводит на очень серьезные мысли. До сих пор мы знали, что заблуждения не так-то легко полагают оружие даже перед очевидностью совершившихся фактов, а тут вдруг, нежданно-негаданно, благодаря авторитету пословицы, — положим, благонамеренной и освященной вековым опытом, но все-таки не более как пословицы, — является радикальное и повсеместное отрезвление! Полно, так ли это? искренно ли состоявшееся на наших глазах обращение? не представляет ли оно искусного компромисса или временного modus vivendi [сосуществования (лат.)], допущенного для отвода глаз? И нет ли в самых приемах, которыми сопровождалось возрождение, признаков того легковесного либерализма, который, избегая такие испытанные средства, как ежовые рукавицы, мечтает кроткими мерами разогнать тяготеющую над нами хмару? Не забывается ли при этом слишком легко, что общество наше есть не что иное, как разношерстный и бесхарактерный агломерат всевозможных веяний и наслоений и что с успехом действовать на этот агломерат можно лишь тогда, когда разнообразные элементы, его составляющие, предварительно приведены к одному знаменателю?» |
| Вяленая вобла, впрочем, не смущалась этими напутствиями. Она не без основания говорила себе: «Пускай сначала к голосу моему привыкнут, а затем я своего уж добьюсь…» Надо сказать правду: общество, к которому обращались поучения воблы, не представляло особенной устойчивости. Были в нем и убежденные люди, но более преобладал пестрый человек. Это, положим, и везде так бывает, но в других местах для убежденных людей выдаются изрядные светлые промежутки, а тут они — коротенькие. Извольте-ка в одночасье всю эту массу пестрых людей на правую стезю поставить, извольте добиться, чтоб они усвоили себе представление о своем праве на жизнь, да не машинально только усвоили, а с тем, чтобы, в случае надобности, и защитить это право умели. Утвердительно можно сказать, что это задача мучительная. А между тем сколько, во имя ее, погубляется жизней, сколько проливается поту и крови, сколько передумывается скорбных и тяжелых дум! И ежели в результате этих усилий блеснет одна-единственная минута радости (вдобавок, мнимой), то это уже награда, которая считается достаточною, чтобы оправдать целые годы последующих отрав… А кроме того, и время стояло смутное, неверное и жестокое. Убежденные люди надрывались, мучались, метались, вопрошали и, вместо ответа, видели перед собой запертую дверь. Пестрые люди следили в недоумении за их потугами и в то же время нюхали в воздухе, чем пахнет. Пахло не хорошо; ощущалось присутствие железного кольца, которое с каждым днем все больше и больше стягивалось. «Кто-то нас выручит? кто-то подходящее слово скажет?» — ежемгновенно тосковали пестрые люди и были рады-радехоньки, когда в ушах их раздались отрезвляющие звуки. Наступает короткий период задумчивости: пестрые люди уже решились, но еще стыдятся. Затем пестрая масса начинает мало-помалу волноваться. Больше, больше, и вдруг вопль: «Не растут уши выше лба, не растут!» Обществе отрезвилось. Это зрелище поголовного освобождения от лишних мыслей, лишних чувств и лишней совести до такой степени умилительно, что даже клеветники и человеконенавистники на время умолкают. Они вынуждены сознаться, что простая вобла, с провяленными молоками и выветрившимся мозгом, совершила такие чудеса консерватизма, о которых они и гадать не смели. Одно утешает их: что эти подвиги подъяты воблой под прикрытием их человеконенавистнических воплей. Если б они не взывали к посредничеству ежовых рукавиц, если б не угрожали согнутием в бараний рог — могла ли бы вобла с успехом вести свою мирно-возродительную пропаганду? Не заклевали ли бы ее? не насмеялись ли бы над нею? И, наконец, не перспектива ли скорпионов и ран, ежеминутно ими, клеветниками, показываемая, повлияла на решение пестрых людей? |
|
|
