| Многообразие Рима непросто полюбить в одночасье. К нему надо притерпеться, приглядеться, согласиться с его суровостью и щедростью. Тогда рассмотришь настоящую веру и в страшных кольцах Колизея, и в россыпи мраморов на форумах. Из Античности исходит идея о церкви, как корабле спасения. Первые базилики напоминали корабли. Церковь Санта-Мария-ин-Домника на холме Целий и теперь зовут «La Navicella» — «кораблик», перед её фасадом красуется фонтан в виде античного судна (у подножия лестницы, ведущей к другой знаменитой церкви, на площади Испании, утоляет жажду верующих и атеистов приветливый фонтан-лодочка). Базилика молящегося Рима всегда окружена чайками, спутниками кораблей. Чайки хохочут в глубокой ночи, кочуют в ореоле солнечных лучей, напоминают о близости моря и неизбежности борьбы и спасения. А в трюме нашего корабля, под золотом и статуями иного «юного» — барочного храма (слово барокко вновь напомнило о «барке») открывается крохотная древняя крипта, белые ростки маленьких колонн, алое сердце лампады. В такую крипту приятно спуститься в жаркий день с Бычьего форума, пройдя очередь желающих сунуть руку в каменные «Уста Истины». Рим, несмотря на его нынешнюю туристическую беспечность и общеевропейскую ленцу, по-прежнему религиозен. Более того, он — город-религия. Религия рождения, а не смерти, юности, а не увядания. Даже гид представляется гордо: «Римма Рождественская» (писателю не сочинить более уместного имени). Но гидом здесь становится и сама история, бегущая волна за волной от этрусков к нынешним африканским и украинским эмигрантам. Ромул и Рем, Константин и Марк Аврелий, Гоголь и Брюллов, Софи Лорен и Джульетта Мазина. Женщина в Риме тоже стала религией. Мать Константина Елена уверенно вела сына-язычника к венцу новой, крамольной веры. Нынешних итальянских мужчин тоже ведут под венец матери. Ведут с не меньшим трепетом, чем женщин-невест — суровые усачи-отцы. Вспомним фильм Пазолини «Мама Рома». Анна Маньяни, гипертрофированная мать, обрекает сына неистовой любовью на гибель-распятие в полицейском участке. Но в пороке режиссер увидел искаженное религиозное рвение, как Гоголь наблюдал сквозь корку греха подавленные добродетели своих помещиков. Не на римском ли форуме он встретил матушку-Коробочку, торгующуюся за связку мертвых душ с набриолиненным дельцом по прозвищу «Чичиконе»? Не в римском ли старике нашел прототип безумного Плюшкина, не простившего дочери «недостойного брака»? Кто сказал, что грехи имеют национальность? Как и добродетели? |
| Многоразличны опасности на море, которым подвержен корабль. Он ударяется о скалы и раскалывается, он садится на мель, его топит буря, валят сильные ветры и разбивают, его захватывают и сжигают пираты. Так и бедный человек попадает в различные опасности и пропасти. Он отправляет корабль из гавани с радостью и великим ликованием, с флагами, на парусах, в хорошую погоду; а через несколько дней ударяется о скалу и дробится, так что прежние радости обращаются в скорбь. Таковы и наши браки. Много радости доставляют родственники и благожелательные друзья, но все это суетно и ложно, потому что вскоре случается скорбь или беда, ведущая к смерти, и радость превращается в плач, а доброжелательство – в слезы. Тот, кто путешествует, знает, что даже если он сидит в углу судна, а ветер дует в паруса, то корабль идет быстро без всяких усилий. Таков и ты: хотя тебе и кажется, что ты стоишь без дела, знай, что спешно движешься, днем и ночью, к смерти. Твоя жизнь проходит, о человек, как запах земли или облачко, которое, едва появившись в воздухе, будет разорвано ветром. Мгновенно превращается в пыль земную тот, кто казался самым благородным и прекрасным из всех. Что наша жизнь, как не волна, бегущая с ветром, как не лучик солнца? Посчитай дни всей своей жизни и скажи, где они? Они прошли как тень от солнца, исчезли как паутина. Весьма коротка наша жизнь и столь быстро проходит, что не стоит одного часа. Хотя Бог сказал Адаму, что когда он съест запретного плода, то умрет, но он прожил много лет после греха. Этим Бог показал, что вся наша жизнь есть только миг, как ниже будет сказано более отчетливо. Давид говорил: Я сказал в исступлении моем, всякий человек лжет. Согласно толкователям, он не сказал, что все люди лжецы, но – что всякий человек есть ложь. Наша жизнь ложна, потому что она кажется длинной, а на самом деле коротка. Я поверил, поэтому проговорил и смирился, – я уверился, узнал самого себя, что я ложен, и поэтому смирился. Тебе кажется, о человек, что ты есть что-то, но ты есть ни что иное, как только нечто сомнительное и образ безсилия и слабости, согласно пророку: Человек во образе проходит жизнь. Образ – отпечаток истины, а наша временная жизнь неистинна. Она есть только отпечаток и тень смерти, и измышление, которое быстро проходит. Какая радость или удовольствие не исчезают, будто молния, и не разрушаются? Богатство расточается, почести и слава рассеиваются как дым. Юность уходит, красота вянет, благовидность исчезает молниеносно. Все временное рушится в мгновение ока. В этой несчастной жизни есть только одно благо: грешник может исправиться покаянием, и благой может стать лучше. Таковы драгоценные средства, собираемые нами в настоящей жизни, за что нас сохраняет и ограждает Господь. Подобает, чтобы мы расходовали свою жизнь в согласии с этой мыслью, то есть соблюдали Его заповеди и желали не удовольствий плоти и отдыха, но скорбей и мучений. |
| Дэзи смутилась. Ее улыбка стала исчезать, и я, понимая как должно быть ей любопытно остаться, сказал: – Если вы имеете в виду только меня, то, кроме удовольствия, присутствие вашей племянницы ничего не даст. Заметно довольный моим ответом, Проктор сказал: – Присядь, если хочешь. Она села у двери в ногах койки и прижала руку к повязке. – Все еще болит, – сказала Дэзи. – Такая досада! Очень глупо чувствуешь себя с перекошенной физиономией. Нельзя было не спросить, и я спросил, чем поврежден глаз. – Ей надуло, – ответил за нее Проктор. – Но нет ничего такого вроде лекарства. – Не верьте ему, – возразила Дэзи. – Дело было проще. Я подралась с Больтом, и он наставил мне фонарей… Я недоверчиво улыбнулся. – Нет, – сказала она, – никто не дрался. Просто от угля, я засорила глаз углем. Я посоветовал примачивать крепким чаем. Она подробно расспросила, как это делают. – Хотя (один) глаз, но я первая вас увидела, – сказала Дэзи. – Я увидела лодку и вас. Это меня так поразило, что показалось, будто лодка висит в воздухе. Там есть холодный чай, – прибавила она, вставая. – Я пойду и сделаю, как вы научили. Дать вам еще бутылку? – Ннет, – сказал Проктор и посмотрел на меня сложно, как бы ожидая повода сказать „да“. Я не хотел пить, поэтому промолчал. – Да, не надо, сказал Проктор уверенно. – И завтра такой же день, как сегодня, а этих бутылок всего три. Так вот, она первая увидела вас, и когда я принес трубу, мы рассмотрели, как вы стояли в лодке, опустив руки. Потом вы сели и стали быстро грести. Разговор еще несколько раз возвращался к моей истории, затем Дэзи ушла, и минут через пять после того я встал. Проктор проводил меня в кубрик. – Мы не можем предложить вам лучшего помещения, – сказал он. – У нас тесно. Потерпите как-нибудь, немного уже осталось плыть до Гель-Гью. Мы будем, думаю я, вечером послезавтра или же к вечеру. В кубрике было двое матросов. Один спал, другой обматывал рукоятку ножа тонким, как шнурок, ремнем. На мое счастье, это был неразговорчивый человек. Засыпая, я слышал, как он напевает низким, густым голосом: Волна бесконечна, Всю землю обходит она, Не зная беспечно Ни неба, ни дна! Рекомендуем Самое популярное Библиотека св. отцов и церковных писателей Популярное: Сейчас в разделе 1062 чел. Всего просмотров 67 млн. Всего записей 2584 Подписка на рассылку поделиться: ©2024 Художественная литература к содержанию Входим... Куки не обнаружены, не ЛК Размер шрифта: A- 15 A+ Тёмная тема: Цвета Цвет фона: Цвет текста: Цвет ссылок: Цвет акцентов Цвет полей Фон подложек Заголовки: Текст: Выравнивание: Сбросить настройки |
| В это мгновение я почувствовал, что из рук моих выпали четки и, падая, ударили меня по ноге. Я очнулся. И как стал я в девять часов вечера на молитву, в том же положении я и очутился, когда очнулся от бывшего мне видения: стою в полумантии пред своими иконами, только стенные часы мои мерно постукивают маятником. Заблаговестили к заутрени: был час пополуночи. Видение мое продолжалось, таким образом, четыре часа. И отпала от меня всякая скорбь, и со слезами возблагодарил я Господа, утешившего меня за молитвы того приснопамятного, чей храм в обителях Царя Небесного стоял ко мне ближе всех остальных виденных мною храмов. Таков мед с цветов Оптинских достался мне сегодня из улья слепенького моего молитвенника. Не даром, слава Богу, прошел для меня день сегодняшний. Как же не любить мне моей Оптиной?.. Из посмертных чудес митрополита Павла Тобольского В дни моей молодости мне довелось некоторое время служить в Симбирске и там на месте наблюсти едва ли не единственную в мире «игру природы»: к красавице Волге, катящей свои могучие воды с севера на юг, у самого Симбирска подбегает шаловливою рябью другая речка, Свияга, бегущая с юга на север. Близко, близко подступает она в Симбирске к Волге, и, кажется, еще одно слабое усилие с обеих сторон — и обе реки вот сольются в общем потоке. Но, нет! — ударяясь о кряж симбирского нагорного берега, Волга несколько уклоняется к востоку, а Свияга — к западу, а затем обе реки выпрямляют свое течение и текут почти параллельно, в небольшом расстоянии друг от друга в противоположные стороны: Волга на юг, Свияга же прямо на север. И текут они так не версту, не две и не три, а пока не сольются своими волнами у Свияжска, Казанской губернии, к северу от Симбирска верстах в двухстах, если не более… Мирно текли воды «Божьей реки» моих Оптинских записок, день за днем, месяц за месяцем, как вдруг вплеснулась в них могучая волна иной великой реки и воды моей понеслись в иную сторону… … Прошу прощения, читатель дорогой, но на этот раз я изменю хронологическому порядку моих записок и внимание твое от 1909 года отвлеку к 40м годам прошлого столетия: в перспективе вечности, к которой призывает нас с тобою Господь, тысяча лет яко день вчерашний, воды и Волги и Свияги текут все в то же Хвалынское море, а «Божии реки» — в безбрежное море великих Господних чудес. |
| Гаврилыч был девственник, Арсений Николаевич сменил, как он писал, только официальных, зарегистрированных в ЗАГСе, пять жён. Арсений Николаевич был известным, признанным философом, доктором философских наук, автором многих книг, статей, был поэтом, общественным деятелем, а Гаврилыч прятался в скорлупе ненаписанной диссертации и дальше пономаря не продвинулся. Зато одинаковым было их отношение к прошлому, осознание связи прошлого и настоящего, встроенности в единый поток бытия, или в тот самый Промысл, где каждый сам себе находит место. Схожей была оценка прожитого: «Не могу объяснить почему, но мне всегда казалось, не достань тогда мама платья, все было бы по-другому», – говорил Гаврилыч. «Я прожил жизнь в страдательном залоге», – вторил ему Чанышев. Похожими по сути казались мне их философские рассуждения, разве что у Арсения Николаевича было больше экспрессии, очень живо всё выглядело, даже как-то по-набоковски: «Небытие окружает меня со всех сторон. Оно во мне. Оно преследует и настигает меня, оно хватает меня за горло, оно на миг отпускает меня, оно ждет, оно знает, что я его добыча, что мне никуда от него не уйти. Небытие невидимо, оно не дано непосредственно, оно всегда прячется за спину бытия. Небытие убивает, но убивает руками бытия. Неслышными шагами крадется оно за бытием и пожирает каждый миг, отставший от настоящего, каждое мгновение, становящееся прошлым. Небытие гонится за бытием по пятам. Последнее стремится вперед, не разбирая дороги, теша себя мечтой о прогрессе, но впереди находит только небытие. Все большие скорости, все более высокие темпы жизни, все более дальние перемещения в пространстве, — разве это не стремление бытия хотя бы на мгновение оторваться от небытия? Но всякий раз небытие одним прыжком настигает нас. Оно встречает нас у нашей цели: мы бежим от него, а оно, улыбаясь, идет нам навстречу. Бытие только тень небытия, его изнанка. Оно – как сверкающая всеми цветами радуги пленка нефти на поверхности океана, океана небытия… оно как волна, бегущая перед кораблем, кораблем небытия… оно покоится в небытии, как ребенок в лоне матери... Небытие повсюду и всегда: в дыхании, в пении соловья, в лепете ребенка... Оно — сама жизнь!» |
| Утром я пройду Алупкой новой С новым выражением лица, Подсмотрев сквозь росные серёжки, Как луна над морем отцветёт, Где по нежно-розовой дорожке Солнце начинает свой восход. Алупка, 2001 Крымский снег Ещё не проступила светотень, Но я уже не верую в напасти, Коль этот день – простой февральский день – Осыпан снегом, как старинным счастьем. Пусть ненадолго в нежной тишине Он остановит хлопоты окраин, И что-то с детства памятное мне Душа моя на дудочке сыграет. И я услышу птицы пересвист На дереве под зимним покрывалом… Почти истлевший прошлогодний лист Теперь заморским смотрится кораллом. Мне выпал праздник в самый будний день На счастье, не замеченное людом. …Водители, словами деревень, Машины понукают, как верблюдов. Алупка, 2003 Солнечный день Под несусветными лучами У снега – мор. Располосованы ручьями Обрывы гор. Южнобережные каскады Промокли вдруг. У однодневных водопадов Зашёлся дух. Гостеприимно море синью, Где тишь да гладь, Но струи талые бессильно Оно понять. Оставив облака и ветры, Покинув твердь, Им суждено в солёных недрах Изведать смерть. Но до конца не умирает Здесь ничего… Слиянье вод над бездны краем, Как торжество. И не однажды у причала В лучей разлёт Плеснёт волна снежинкой талой, Судьбой плеснёт. Алупка, 2001 Водопад Учан-Су Вода, бегущая с горы, С уступа падает отвесно. В подвижную пучину леса Проваливается, чтоб скрыть Себя в горизонтальном русле И претвориться вновь в ручей Из водопада, голос чей Так звонок, словно многоустен. Летит свободная вода, В её полёте – столько чувства! Но приземлится… как всегда, На ложе тесное Прокруста. Тосно, 26.03.2011. У Чёрного моря Ай-Петри сказочен, но крут Для ходоков. Аллеи путников ведут Вдоль берегов. Открытый солнечный простор В себе таит – Сродни высокой тяге гор – Воды магнит. Щекочут волны то плечо, То бок ветрам, Не уступая им ни в чём – Другим морям. Быть морю Чёрному дано Всегда в чест и . Непревзойдённое оно, Как ни крути. Алупка, 2001 Там, где во встречном взгляде столько горя, Что слёзы не удержишь на глазах, |
| Волна прошла, ушла и больше другой такой волны не было. Когда солнце стало садиться, увидели остров, который ни на каких картах не значился; по пути „Фосса“ не мог быть на этой широте остров. Рассмотрев его в подзорные трубы, капитан увидел, что на нем не заметно ни одного дерева. Но он был прекрасен, как драгоценная вещь, если положить ее на синий бархат и смотреть снаружи, через окно: так и хочется взять. Он был из желтых скал и голубых гор, замечательной красоты. Капитан тотчас записал в корабельный журнал, что произошло, но к острову не стал подходить, потому что увидел множество рифов, а по берегу отвес, без бухты и отмели. В то время как на мостике собралась толпа и толковала с офицерами о странном явлении, явилась Фрези Грант и стала просить капитана, чтобы он пристал к острову – посмотреть, какая это земля. „Мисс, – сказал капитан, – я могу открыть новую Америку и сделать вас королевой, но нет возможности подойти к острову при глубокой посадке фрегата, потому что мешают буруны и рифы. Если же снарядить шлюпку, это нас может задержать, а так как возникло опасение быть застигнутыми штилем, то надобно спешить нам к югу, где есть воздушное течение“. Фрези Грант, хотя была доброй девушкой, – вот, скажем, как наша Дэзи… Обратите внимание, джентльмены, на ее лицо при этих словах. Так я говорю о Фрези. Ее все любили на корабле. Однако в ней сидел женский черт, и если она чего-нибудь задумывала, удержать ее являлось задачей. – Слушайте! Слушайте! – воскричала Дэзи, подпирая подбородок рукой и расширял глаза. – Сейчас начинается! – Совершенно верно, Дэзи, – сказал Больт, обкусывая свой грязный ноготь. – Вот оно и началось, как это бывает у барышень. Иначе говоря, Фрези стояла, закусив губу. В это время, как на грех, молодой лейтенант, вздумал ей сказать комплимент. „Вы так легки, – сказал он, – что при желании могли бы пробежать к острову по воде, не замочив ног“. Что ж вы думаете? „Пусть будет по вашему, сэр, – сказала она. – Я уже дала себе слово быть там, я сдержу его или умру“. И вот, прежде чем успели протянуть руку, вскочила она на поручни, задумалась, побледнела и всем махнула рукой. „Прощайте! – сказала Фрези. – Не знаю, что делается со мной, но отступить уже не могу“. С этими словами она спрыгнула и, вскрикнув, остановилась на волне, как цветок. Никто, даже ее отец, не мог сказать слова, так все были поражены. Она обернулась и, улыбнувшись, сказала: „Это не так трудно, как я думала. Передайте моему жениху, что он меня более не увидит. Прощай и ты, милый отец! Прощай, моя родина!“ |
| Как ни хороша была эта игра, наступил момент объяснить дело. – Дэзи, – сказал я, взяв ее за руку, – оглянись и знай, что ты у себя. Я хотел тебя еще немного помучить, но ты уже волнуешься, а потому благодари Товаля за его заботы. Я только купил; Товаль потратил множество своего занятого времени на все внутреннее устройство. Судья действительно здесь, и этот судья – ты. Тебе судить, хорошо ли вышло. Пока я объяснял, Дэзи смотрела на меня, на Товаля, на Товаля и на меня. – Поклянись, – сказала она, побледнев от радости, – поклянись страшной морской клятвой, что это… Ах, как глупо! Конечно же, в глазах у каждого из вас сразу по одному дому! И ято и есть судья?! Да будь он грязным сараем… Она бросилась ко мне и вымазала меня слезами восторга». Так было в романе «Бегущая по волнам» – это та самая сцена, из-за которой ломали копья впоследствии гриноведы: так что же – Несбывшееся здесь или нет? А вот что было наяву весной 1932 года. Дешевый саманный домик с земляными полами. В сущности – сарай… «– Тебе, Сашенька, нравится здесь? – Очень. Давно я не чувствовал такого светлого мира. Здесь – дико, но в этой дикости – покой. И хозяев нет. – Хорошо бы такой домик иметь нам… – говорю я. – Конечно, хорошо, да разве можем мы об этом счастье теперь думать – бедняки мы горькие… – Так что, если бы у нас была возможность, ты бы купил его? – Ну, купил бы. Да что ты, Котофей, ко мне, как следователь, пристаешь? Тогда, вынув из кармана фартука купчую, подаю ее Александру Степановичу: „Читай и на меня не сердись“. С недоумением он развернул документ, начал его читать, и вдруг розовая волна радости охватила его бледное лицо. Он поднял на меня заблестевшие глаза, схватил мои руки, долго держал их молча, прижав к глазам, и крепко, крепко поцеловал». Так и соотносились в его жизни мечты и реальность. Писал о дворцах, а жил в хижинах. Придумывал далекие моря и парусные корабли, а сам плавал на грязных баркасах. В последнем романе он попытался свести мечты и реальность воедино, написать об «униженных и оскорбленных». |
| Праматерь Ева, добрая помощница мужу своему, с её влечением к мужу своему и материнской любовью к детям своим 167 , – Агарь, бегущая с ребенком своим в пустыню 168 , – Сарра, смеющаяся от радости иметь сына 169 , – Ревекка, восхищающая благословение Исаака для достойнейшего любимца своего Иакова 170 , – Рахиль с её желанием иметь детей у себя 171 , – Фамарь в своей любви к чадородию, оказавшаяся правее Иуды 172 , – Мариам, сестра Моисея и Аарона, вдохновенная поэтесса, певица и пророчица Ветхого Завета 173 , – Раав и Руфь – язычницы, оставившие свои народы и своих богов и признавшие Израиля своим народом и его Бога – своим Богом 174 , – пророчица Девора, жена Лапидофова, бывшая судьею Израиля 175 , – жена Маноя и мать Самсона, ведущая строий пост, чтобы возвещенный ей сын был назореем и постником от чрева матери своей и до смерти 176 , – Анна, мать Самуила 177 , пламенно молящаяся о даровании ей сына и самоотверженно посвящающая его на пожизненное служение Богу, – Вирсавия, как вторая Ревекка, ходатайствующая за наследство излюбленного сына своего – Соломона 178 , – Иосавеф, спасающая в лице малолетнего Иоаса от истребления род Давидов 179 , – Иудифь, Есфирь, Мученица – мать семи своих сыновей – мучеников 180 , с их героически самоотверженной любовью к Богу и народу своему. Так – до великих матерей, как бы уже переступающих за порог новозаветного храма любви: Анны, матери Пресвятой Девы 181 , – Елисаветы, вдохновенно воспевающей святое материнство Девы 182 , – Анны Пророчицы, удостоившейся быть при сретении Симеоном Божественного Младенца. 183 . Наконец, последний и наипрекраснейший цветок Ветхого Завета, Пресвятейшая Дочь святого народа, благоухающая лилия или мирра Святой Земли (корень имени Мария может означать горечь и благоухание мирры), чистейшая голубица Святого Духа, по истине «Благодатная», как преисполненная божественной любви – Мария 184 Дева и Мать, Которую духовно прозревал в своих пророческих созерцаниях великий Исаия в образе Девы, матери Иммануила – Богочеловека. |
| Конечно же, я больше чувствую себя патриотом Церкви, чем своего народа, но Нафанаил был «истинный израильтянин, в котором нет лукавства» (Ин 1,47), и эта вот искренняя любовь к своей родине открыла ему глаза на Мессию. Человек не выбирает себе по вкусу то место, где рождается. Он призван к подвигу любви и терпения среди тех людей, с которыми ему приходится жить. Как гражданин своей страны и как христианин я не могу увидеть и понять, где же та таинственная граница, которая отделяет Церковь верных от неверующих людей, которые мне дороги, Святую Русь от «евросодома». Здесь, на Западной Украине, я вырос на перекрестке разных культур и для меня одинаково любимы Диккенс, Джек Лондон, Чехов, Достоевский, Квитка-Основьяненко и Улас Самчук… На тернистом пути воцерковления мне было так понятно и близко мировоззрение таких европейцев как Антоний Сурожский, Иоанн Сан-Францисский, Николай Сербский, и так душевно теплы Матронушка Московская и Серафим Саровский. Это люди одной Церкви, как плоды одного дерева, потому и прекрасны, что разнообразны. «Ибо что восхитительнее, как видеть, что разделенные таким множеством стран, – пишет св. Василий Великий в одном из своих писем, – единением любви связуются в единый стройный состав членов в теле Христовом?» Господь разрушил единство Вавилона, чтобы сохранить красоту в разнообразии. Он рассеял народы, потому что любить можно только равных, а не тех, на кого смотришь свысока, с жалостью, а на глазах бегущая строка: «Хорошо, что я родился в православной стране, а не в такой, как они, безбожники». Исходя из опыта общения с верующими церковными европейцами, могу сказать, что по глубине воцерковленности там почти каждый такой, как у нас единицы. «Не тот терпелив, у кого нет необходимого, но тот, кто, не имея недостатка в наслаждении, продолжает терпеть бедствие» (св. Василий Великий). Святой Иоанн Златоуст говорит, что Лот, оказывается, потому и спасся в Содоме, что никого не осудил. Обычные человеческие страсти нынче называются «вызовом цивилизации». |
|
|
