| Материал из Православной Энциклопедии под редакцией Патриарха Московского и всея Руси Кирилла Содержание КЛИМЕНТ VII Климент VII, папа Римский, Гравюра. 1600 г. (Sacch. Vitis pontificum. 1626) (РГБ) Климент VII, папа Римский, Гравюра. 1600 г. (Sacch. Vitis pontificum. 1626) (РГБ) (26.05.1478, Флоренция - 25.09.1534, Рим; до избрания папой - Джулио Медичи), папа Римский (с 19 сент. 1523). Незаконнорожденный сын Джулиано Медичи, младшего брата Лоренцо Медичи (Великолепного), главы Флорентийской республики, и некой Фьоретты (вероятно, Фьоретты Горини). За месяц до рождения сына Джулиано Медичи был убит во время заговора во главе с Франческо Пацци. Ребенок был крещен 27 мая 1478 г. с именем Джулио Дзенобио; крестным отцом стал архитектор и инженер Антонио да Сангалло. Джулио Медичи воспитывался в семье дяди Лоренцо Медичи вместе с его детьми (их воспитатели принадлежали к кругу итальянских гуманистов - знаток права, поэт, собиратель древних рукописей Бернардо Микелоцци (епископ Форли в 1516-1519) и писатель, член Платоновской академии во Флоренции Джентиле де Бекки, еп. Ареццо (1473-1497)). В 1489-1491 гг. Джулио Медичи изучал каноническое право в Пизе. Вероятно, вступил в духовно-рыцарский орден госпитальеров (см. Мальтийский орден ); в 1488 г. Лоренцо Медичи добился для него от кор. Фердинанда V (II) Арагонского и папы Римского Иннокентия VIII в качестве бенефиция должности великого приора Капуа в ордене госпитальеров. Возглавлял также 2 орденских командорства во Флорентийском архиепископстве. В 1492 г. сопровождал в Рим двоюродного брата Джованни Медичи (в 1489 тот был назначен кардиналом-диаконом рим. ц. Санта-Мария-ин-Домника, но по причине юного возраста возведен в кардинальское достоинство только в марте 1492). В июле вновь сопровождал его в Рим на конклав, на к-ром на Папский престол был избран Родриго Борджа (папа Александр VI (1492-1503)). После изгнания восставшими горожанами семьи Медичи из Флоренции (1494) Джулио бежал в Болонью, потом переехал в Питильяно, а затем в Читта-ди-Кастелло; позднее, вероятно, он вернулся в Рим. |
| священник Серафим Соколов Раздел I. Второй период истории христианской Церкви (313–1054 годы) Глава I. Духовное просвещение и богословская наука в IV–V веках §1. Общая характеристика состояния богословия в IV–V веках IV–V столетия вошли в историю мировой литературы и просвещения как классическое время и «золотой век» христианского богословия. Литературное богословское наследие того времени сопряжено с титанической работой мысли великих отцов христианской Церкви, по праву причисленных к лику святых. Может ли затмить золотое слово святителя Иоанна Златоуста какой-нибудь оратор или поэт? То же самое нужно сказать о святителе Григории Богослове и других церковных писателях. Где та сила, откуда черпали истину принявшие христианство в зрелом возрасте маститые писатели раннего средневековья? Эта сила заключается в их убежденности в истинности христианства как мировой религии. Вот почему творения святых отцов отличаются глубиной мысли, тонкостью богословского анализа, логикой веры, высокой художественностью мудрого церковного слова. В это время в творениях святых отцов и вероучительных символах Вселенских Соборов вырабатывается богословская терминология, определяются основные догматические формулировки. Магистральное направление развития богословской мысли формируется в этот период на греческом Востоке, издревле более склонном к философскому умозрению, нежели римский Запад, скорее практичный, чем философствующий. Если наследием Востока были древнегреческие философские школы и, прежде всего, Платоновская Академия и Аристотелевский лицей, еще доживавшие в это время свой век в Афинах, то собственное наследие Запада по существу ограничивалось римским правом. Однако в IV–V веках немалый вклад в общецерковную сокровищницу богословской мысли внесли и святые отцы латинского Запада – блаженный Августин (христианская историософия, проблемы свободы воли и благодати), святитель Амвросий Медиоланский (Миланский) (проповедничество), блаженный Иероним (библейская текстология). §2. Богословские школы и направления в богословской науке. Общая характеристика |
| Скачать epub pdf 14 сентября 2010 г. в Свято-Владимирскойдуховной семинарии (Православной Церкви в Америке) прошла церемония вручения степени доктора богословия honoris causa профессору Христосу Яннарасу , греческому богослову, специалисту в области этики и религиозной философии, выступившему в этот день с лекцией на тему «Триединство Бога как основание экзистенциальной свободы». Христос Яннарас – автор множества книг, одну из которых «Свобода морали» («The Freedom of Morality») издала Свято-Владимирская семинария. А чуть ранее, в мае того же года, Яннарас побывал в Москве, где встретился со студентами и преподавателями духовных академий – Санкт-Петербургской и Московской, а также Сретенской духовной семинарии. Он пообщался с прихожанами храма святой мученицы Татианы в притворе университетского храма, где рассказал о своем видении общины и ее соотношении с административной структурой церкви («Приход – это умение делиться своим я»). Пятью годами ранее в России уже была издана книга, где собраны работы Яннараса 1 , содержащие рассуждения об онтологии Хайдеггера и святоотеческой мысли, где личность представлена как то, в чем «есть» бытие, а эрос – как способ ее существования. Примечательно, что отечественный читатель, даже специально интересующийся философией, был несколько ошеломлен новостью, что у нас появилось сочинение «современного греческого философа», поскольку все «любители мудрости», представители ?????????, остались в далеком прошлом, в Древней Греции, а в наше время Греция – страна, где проживают всего лишь «профессора философии», о которых мало кто знает за пределами их отечества. Ведь еще в 529 г. император Юстиниан запретил преподавание эллинской философии, закрыв последнюю школу в Афинах – платоновскую Академию. С тех пор если в каком-либо крае объявлялся кто-нибудь «родом из греков» и именовался философом, то лишь потому, что знал точно, что можно выписать для спасения души из сочинений Платона или Аристотеля. В самой Элладе с тех пор также довольствовались исключительно богословием, только поменяв языческий политеизм на моно, с его учением о Троице, в силу чего частично пригодилось наследие Стагирита и его великого учителя, старательно переписываемые в христианских монастырских скрипториях. Для подобного и университеты оказались не нужны – старейший здесь, Афинский, появился лишь в 1837 г., а следующий, в Салониках, спустя век. |
| Материал из Православной Энциклопедии под редакцией Патриарха Московского и всея Руси Кирилла АФИНСКАЯ ШКОЛА ПЛАТОНИЗМА Направление в среднем платонизме I-II вв. по Р. Х. и неоплатонизме кон. IV - сер. VI в. С сер. I в. до Р. Х. платоническая догматика развивалась вне стен Академии Платоновской и даже вне Афин - прежде всего в Александрии, впосл. на Востоке, в связи с чем возникает противопоставление академиков, т. е. представителей скептической Академии, и платоников, признавших наличие платоновской догматики и необходимость положительной разработки платоновского учения. Первый известный преподаватель платоновской философии в Афинах - выходец из Египта Аммоний Александрийский (ум. ок. 80). У него в 66-67 гг. учился Плутарх Херонейский ( Plutarchus. De E apud Delphos. 385B. 2-3), по сочинениям к-рого («Платоновские вопросы», комментарии на «Тимея», толкования мифов и др.) можно представить общую направленность учения Аммония. Платонизм Аммония, сформировавшийся в Александрии и опиравшийся на учение Древней Академии (Ксенократа), имел пифагорейскую окраску, в связи с чем следует предполагать влияние Евдора Александрийского. Не исключено также влияние Евдора на Никострата, написавшего, по Симпликию , вслед за неким Лукием книгу возражений против ряда аристотелевских трактатов, используя для критики Аристотеля стоические положения. Стремление отделить учение Платона от аристотелевского характерно также для Кальвена Тавра. О школе (διατριβ) можно составить представление по Авлу Геллию: на занятиях читались и комментировались тексты Платона, реже - Аристотеля; после лекций ученикам предлагалось задавать вопросы, к-рые тут же решались на основании книг предшественников или сочинений самого Тавра; избранных учеников Тавр приглашал домой на обеды, где обсуждались возникавшие «вопросы» (жанр философских бесед), о них можно судить по «Пиршественным вопросам» Плутарха и по Авлу Геллию (H. Dörrie). Стремление Тавра сохранить в чистоте платоновское учение поддержал его ученик Аттик (вероятно, первый глава восстановленной имп. Марком Аврелием в 176 платоновской школы в Афинах). Для него, однако, характерны стоические элементы, объясняемые влиянием того же Евдора. Ученики Аттика - Гарпократион из Аргоса, Авл Геллий, Апулей, Герод Аттик. |
| Разделы портала «Азбука веры» ( 6 голосов: 5.0 из 5) Оглавление Беседа 6. Космология Аристотеля Аристотель (384–322 гг. до н. э.), аристократ из города Стагиры, был учеником Платона. Он поступил в платоновскую академию, когда её руководителю было около шестидесяти – пора наивысшего расцвета его мудрости, когда огромный багаж передуманного сочетался в нём с ещё сохранившимися умственной энергией и телесной крепостью. Несмотря на сорокалетнюю разницу в возрасте, между учителем и учеником возникла дружба. Ученик попался себе на уме, слушая Платона, он начал гнуть в философии свою собственную линию. Сохранилось его изречение, обычно цитируемое по-латыни, которой Аристотель вряд ли владел: «Amicus Plato, sed madis arnica veritas» («Платон мне друг, но истина дороже»). Выйдя из академии, Аристотель основал собственную школу, назвав её Лицеем. Так что можно сказать, что все академии мира идут от Платона, а все лицеи – от Аристотеля. Любопытно, что Аристотель, как и Платон, презирал демократию, которой так гордились Афины, и был убеждённым монархистом. Это навлекло на него недовольство властей, и в конце концов ему пришлось вернуться в Македонию, где был монархический строй и где он нашёл гостеприимство царя Филиппа, который сделал знаменитого уже к тому времени на всю Грецию философа воспитателем своего сына Александра. И, наверное, ни одно воспитание в мировой истории не давало таких плодов. Усвоив мысль учителя, что единовластие есть лучшая форма государственности, Александр Македонский стал властелином огромной империи, простиравшейся чуть ли не до Индии. У нас в России есть обычай провозглашать «учителя года», а Аристотеля, если за критерий брать результат преподавания, следовало бы назвать «учителем всех времён и народов». Мыслительный аппарат Аристотеля был совершенно поразительным, он носил в своей голове какой-то сверхмощный компьютер. Аристотель не просто накапливал в своей памяти все знания, которые были доступны человеку четвёртого века до нашей эры, – он имел неодолимую потребность систематизировать эти знания, аккуратно раскладывать их по полочкам. Это был один из величайших эрудитов и классификаторов, каких только знает история. Больше всего на свете он любил ясность, поэтому и не удовлетворился освоением искусства ораторов и софистов строить убедительные рассуждения, достигшего в тогдашней Греции очень высокого уровня. Проанализировав формальную структуру безукоризненных высказываний, суждений и доказательств, он создал в результате научную логику, которая до сих пор преподаётся студентам-гуманитариям всего мира и называется «аристотелевой логикой». |
| В философский лексикон термин «Д.» был введен Платоном , к-рый в диалогах «Тимей» ( Idem. Tim. 28с), «Государство» ( Idem. Resp. VII 530a) и «Политик» ( Idem. Pol. 270а, 273b) впервые называет творца и отца этого видимого космоса Д. В «Тимее» Платон определяет Д. как Ум, к-рый, взирая на вечный умопостигаемый прообраз-парадигму ( Idem. Tim. 28а, 29а), создает мир посредством упорядочивания хаотически движущейся материи («кормилицы», «восприемницы»). При этом ни сам идеальный прообраз, ни материя от Д. не зависят, последний выступает всего лишь как причина их соединения, в чем состоит его существенное отличие от Бога теистических религий, творящего мир из ничего. Кроме того, Д. не всесилен: будучи благим, он старается как можно больше уподобить мир своей идее, однако пассивное сопротивление материи, проявляющееся в виде естественной необходимости (νϒκη), мешает ему полностью осуществить это намерение. Поскольку, по мнению Платона, все, имеющее вечную причину, и само оказывается вечным, то Д. творит в мире только вечные сущности (Ibid. 41b): низших богов, мировую душу и бессмертную часть человеческой души, а также 4 космические стихии (землю, огонь, воду и воздух), небесные светила и тело космоса в целом. Вместе со светилами он создает время как движущееся подобие вечности. Творение смертных существ, необходимых для полноты мироздания, он предоставляет низшим богам, вручая им «семена и начатки созидания» (Ibid. 41с). Замечание Платона о том, что в вопросе о происхождении вселенной следует довольствоваться «правдоподобным мифом» (Ibid. 29d), дало повод нек-рым членам Древней академии (Ксенократ, Спевсипп ) толковать космогонию «Тимея» как условно-метафорическую систему образов, применяемую в «дидактических целях» для выражения вневременных онтологических структур ( Xenocrates. Fr. 54). Аристотель подчеркнуто игнорировал Д. диалога «Тимей» при изложении платоновского учения и употреблял этот термин только в прямом значении - «ремесленник, мастер». Однако не исключено, что Д. «Тимея», тождественный причине соединения предела и беспредельного (формы и материи) в платоновском «Филебе» ( Plat. Phileb. 27b), послужил для него прообразом его собственной «действующей причины». Во всяком случае более поздние философы прямо соотносили действующую причину Аристотеля с богом-творцом ( Seneca. Ep. 65. 7-9; Procl. In Tim. I 2-3). |
| Материал из Православной Энциклопедии под редакцией Патриарха Московского и всея Руси Кирилла Содержание ПЕРГАМ [Греч. Πργαμον; ныне Бергама, Турция], древнегреческий, римский и визант. город в Сев.-Зап. Анатолии; одна из древнейших кафедр христ. Церкви. Наиболее ранние археологические находки, свидетельствующие о поселении П., датируются кон. VIII в. до Р. Х. Согласно древнегреч. мифологической традиции, П. был основан троянцами. Основатель города - Пергам, сын Андромахи и Гелена, носил имя в память о цитадели Трои, к-рая называлась Пергамом. В письменных источниках П. впервые упомянут в 400/399 г. до Р. Х. в «Анабасисе» греч. историка Ксенофонта. В эпоху эллинизма прежде малозаметный П. стал столицей Пергамского царства династии Атталидов (ок. 281-133 гг. до Р. Х.), одним из крупнейших политических и культурных центров античной ойкумены. Наиболее значительные строительные и художественные проекты в П. были реализованы при царях Евмене I (263-241), Аттале I (241-197), Евмене II (197-159) и Аттале II (159-138). Цари П. стремились превратить столицу во вторые Афины и в достижении этой цели вполне успешно соперничали с птолемеевской Александрией . В 1-й пол. II в. здесь была собрана б-ка из 200 тыс. свитков книг, которая уступала лишь Александрийской. Вся центральная часть П. на акрополе во II в. до Р. Х. была превращена в единый комплекс дворцов, храмов и общественных зданий. По заказам царей П. были созданы знаменитые произведения искусства: Пергамский алтарь Зевса и Афины, скульптурная группа «Лаокоон». В П. работали философы Гегесин (глава Платоновской академии во II в. до Р. Х.), Кратипп (учитель Цицерона, I в. до Р. Х.), Аполлодор (учитель Октавиана Августа, I в. до Р. Х.). С кон. III в. до Р. Х. П. поддерживал постоянный союз с Римской республикой. По мере роста могущества римлян увеличивалась зависимость П. от них. В 133 г. до Р. Х. по завещанию Аттала III Пергамское царство было передано Риму и преобразовано в 1-ю римскую провинцию в Азии. Согласно Плутарху, в 43 г. |
| Мм. Гг. 1 октября исполнилось сто лет существования Московской Духовной Академии. Благодарная память воскрешает образы и великих и скромных тружеников вековой исторической жизни славного рассадника богословской науки и просвещения: ряд изданий и трудов посвящается воспоминанию жизни и деятельности тех, кому родная для московского духовенства Академия обязана своей жизнью, своим развитием и своей славой. Но мне кажется, что все эти Юбилейные издания и труды начинают цикл воспоминаемых великих имен не с того имени, которому по праву принадлежит здесь самое первое место. Я разумею знаменитого московского архипастыря-митрополита Платона (Левшина) . Московская Духовная Академия начинает свою жизнь от 1814 года, следовательно, чрез два года после смерти митрополита Платона, но было бы непростительной ошибкой и грубой исторической неблагодарностью забывать, что Академия явилась не как совершенно новое учреждение, а как преемница двух старинных рассадников духовного просвещения – Московской Славяно-Греко-Латинской Академии и Троицкой Лаврской Семинарии – Двух знаменитых учреждений, вскормленных, вспоенных и доведенных до самого цветущего состояния почти сорокалетними неусыпными трудами и глубокою чисто-отеческою любовью митрополита Платона. Пусть план учебного и административного строя новой Академии начертан отъинуду и сильно отличался от того, который установлен был в старой Славяно-Греко-Латинской Академии и Троицкой Семинарии, но все же, ведь, этот план осуществлен был над живым телом, так сказать, над плотью и кровью учреждений, только что возращенных до высшего процветания сорокалетней деятельностью митрополита Платона. Можно сказать: в жилах новой академии течет кровь славных платоновских детищ, а в основании ее лежат труд и заботы митрополита Платона. В настоящем собрании я и хотел бы остановить Ваше внимание на этой начальной странице славной истории Московской Академии. Затенение имени митрополита Платона в истории новой Московской Академии есть в сущности затенение идеи ее неразрывной генетической связи со старой Славяно-Греко-Латинской Академией, как с своей прямой матерью. |
| Никифор Григора Книга двенадцатая 1-я глава События, случившиеся на протяжении примерно ста пятидесяти лет до этого [времени] 1 , мы, по возможности кратко, изложили в одиннадцати книгах первого тома. А последующие мы будем освещать уже более подробно, поскольку следили за ними гораздо пристальнее. Ибо нам много чего довелось слышать и видеть лично. А чему мы сами не были свидетелями, о том получали точные сведения от непосредственных участников, так что и во втором случае знаем немногим хуже – а то и вовсе не хуже, – чем в первом. И, думаю, больше, чем обо всем, что происходило в последующие годы, желающие смогут узнать из имеющего быть сказанным – лучше даже, чем в любой Стое и платоновской Академии! – о различии между пороком и добродетелью и о том, как одна своим причастникам подает доброе, а другой своим, наоборот, злое. Ибо, восходя в обратном направлении от конца к началу, можно рассматривать и исследовать путь каждого из них, [начертанный] во времени, словно на некоей безошибочной картине, как бы посредством неких элементов, носящихся то туда, то сюда, подобно Эврипу 2 , и отсюда легко постигать принципы промысла. Ведь хотя человеческие дела и кажутся совершающимися в беспредельном мраке, какой могла бы навести разве что безлунная ночь, окрашивающая своей чернотой воздух, однако ни одно из них, хотя бы оно было и незаметнее волоса с головы, не убежит от взора [божественного] правосудия. Последнее, предоставляя поначалу большую автономию и свободу произволению желающих делать то или иное и одновременно управляя нашими делами по причине глубочайшей бездны [нашего] неведения, затем точной мерой и весом отмеривает результат наших действий, дабы воздаяние предкам послужило как бы естественным законоположением для потомков. Ибо ни тем, кому порочный нрав и поведение были спутниками на протяжении всей жизни, оно не попустило до конца беспечально наслаждаться радостью; ни тех, кому случилось бедствовать, не оставило навсегда в безрадостном мучении. Но каждому оно дает во время сбора урожая пожать такие плоды, какие он прежде сеял семена. А мне бы хотелось на каждом конкретном примере рассмотреть соотношение правды с ложью, справедливости с несправедливостью, кротости с высокомерием и гордостью, бедности с богатством, благообразного молчания с коварством уст и велеречием языка, изливающего обильный поток безобразного пустословия, и, сопоставив, показать, какое мерило употребляет недремлющее око правосудия. Ибо в таком училище добродетели и самая истина легко получает яснейшее подтверждение, и, одновременно, порок очевидно покрывается презрением, потому что никакая добродетель не может быть так далека от порока, чтобы ей жить совсем без соперника. |
| Отец Порфирий завещал будущим настоятелям храма Преображения продолжать его летописный труд, для чего вплел чистые листы в свой журнал. Не все откликнулись на этот призыв, но большинство настоятелей оставили свой след в летописи храма. У одних летописи скупые и лаконичные, у других — более пространные. Одни дают лишь перечень пожертвований и осуществленных хозяйственно-восстановительных работ, другие рассказывают о важнейших событиях, нередко драматических, в жизни прихожан и всего города, третьи делятся своими сокровенными размышлениями, порою наивными, а иногда поразительными по глубине понимания жизни, человеческих судеб и происходивших событий. Но как бы то ни было, каждая запись важна как историческое свидетельство, даже вот эта, самая короткая, состоящая всего из четырех слов: «Служил, крестил, венчал, отпевал». Разве не ощущается здесь аромат екатерининской эпохи, века Просвещения? Сделал эту запись отец Николай Платонов. Платонов! Это уже о многом говорит. Митрополит Московский Платон, директор и проректор Московской Духовной академии, оказывал щедрую помощь наиболее талантливым студентам, составлявшим своеобразный платоновский кружок, интеллектуальное и духовное братство, члены которого получали фамилию Платонов. Сколько людей с этой фамилией оставили свой след в истории нашей духовной жизни и культуры! К их числу принадлежал и отец Николай Платонов, оказавшийся в силу каких-то неведомых нам причин в Сарске, в Тмутаракани. Высокообразованный и талантливый человек — иначе он не был бы Платоновым, — он оставил после себя только четыре глагола, которые звучат едким сарказмом, особенно если сопоставить их с известным изречением Юлия Цезаря: «Пришел, увидел, победил», а ведь именно это изречение, нужно полагать, пародировал отец Николай. В самом деле! Не пришел он в Сарск, а сослали его сюда, то, что увидел, произвело на него гнетущее впечатление, и ни о какой победе тут, конечно, не могло быть и речи. Но, вероятно, не только о своей судьбе думал он, тщательно выписывая эти четыре слова, он думал о бренности человеческой жизни, замыкаясь в броню стоической иронии. Вот в чем его драма. Он больше мыслитель, чем священник. Если бы было наоборот, он увидел бы, что такой итог жизни совсем неплох. И если в презираемом им Сарске отец Николай Платонов не стал свидетелем ни одного события, достойного упоминания, то и слава Богу! Нам, пережившим жуткие катастрофы, его бы муки! |
|
|
