| Об этом не неизвестно пророчество Захарии: «Будет, – говорит, – что даже на удилах будет начертано «святыня Господу ». В то время Адриатическое море волновалось большими бурями, ставшими причиной многих кораблекрушений и гибели многих людей, так что оно называлось бездной для мореплавателей. Тогда заботливая царица, жалея о смерти несчастных, приказала положить один из четырех гвоздей в бушующее море, надеясь на Божие милосердие, легко могущее усмирить бурные валы. После это на море установилась тишина, и снова спокойные ветры веют в пути. И посейчас моряки, отплыв с благоговением, в воздержании молятся и поют псалмы и так переходят освященное море. А вот объяснение тому, почему было четыре Господних гвоздя. Два были вбиты в кисти рук, а два – в ступни. Спрашивается, каким образом Он мог привставать на ногах, которые висели на кресте? Известно, что в укрепленном вертикально стволе была сделана выемка. Каждая нога была прибита к ступеньке в этой выемке, так что, подобно тому как люди стоят, святые ступни были прибиты поверх ступеньки 12 . Еще спрашивается, что случилось с теми гвоздями? Два, как я сказал выше, прикреплены к упряжке, один положен в море, а четвертый укреплен на макушке статуи Константина, которая, как говорят, выше всего в городе, он, словно шлем, венчает во спасение все, над чем возвышается 13 . Эта упряжь обладает великой чудесной силой, не подлежащей никакому сомнению, о которой, убедившись лично, император Юстин объявил всем подданным. Так вот, был он околдован одной волшебницей, которая за отнятый источник дохода подвергла его мукам, причиняемым ловушками нестерпимой и непроходимой демонской тьмы и являвшимся призраком ужасного демона в течение двух ночей 14 , но когда на третью ночь он возложил на голову упряжь, то отнял у врага возможность вредить и предал виновницу наваждений мечу. |
| Он лежит как глубочайшая, иногда бессознательная, основа во всем, что творят истинно–прекрасного и вечного художники новых времен. Есть греческое спокойствие и совершенная чистота линий в мадоннах Рафаэля, который считал греков своими учителями. В библиотеке Лаврентия Медичи я встретил рядом с древними рукописями Данте и Петрарки «Энеиду» Виргилия на пергаменте VI века. Недаром божественный Виргилий — спутник Данте в Аду средних веков . Когда я смотрел на бронзовые двери крестильницы и любовался воздушными, чисто эллинскими складками туник древнебиблейских женщин в сценах из «Пятикнижия» Моисея, мне вспомнилось невольно то, что я видел раньше в Помпейских картинах. В бронзе Гиберти — та же древняя грация, полнота жизни и спокойствие, как в обнаженном теле юноши Давида у Микель–Анжело, в его Леде и Вакхе . И тот же отблеск эллинской музы в терцинах Данте. Всюду во Флоренции неотступное воспоминание о ней. Что же люди создали там, на клочке каменистой, бесплодной аттической земли? Почему народы через двадцать веков после торжества христианской проповеди, уничтожившей Олимп, не могут забыть о веке Перикла? Что там было? Я понимал, что никакими книгами, никакими словами нельзя передать эллинского духа. Должно быть, то же чувство, непреодолимое и священное, влекло средневековых пилигримов в Иерусалим, которое теперь влечет меня в Акрополь… . Несмотря на все мои ожидания, а может быть, именно благодаря им, Адриатическое море на меня не произвело особенного впечатления — море как море. Так бывает почти всегда: когда приближаешься к тому, чего слишком долго и сильно желал, сердцем овладевает непонятная грусть и разочарование. И я смутно начинал бояться, что Афины не дадут мне того, чего я ожидал. |
| Вода есть самая прекрасная из стихий и приносит много пользы; она очищает от нечистоты, не только от нечистоты телесной, но — если воспримет в себя благодать Духа — и от нечистоты душевной 75 . О морях За Эгейским морем начинается Геллеспонт, простирающийся до Абиса и Сеста; затем следует Пропонтида, простирающаяся до Халкидона и Византии, где находится пролив, за которым начинается Понт; далее следует Мэотийское озеро. Затем, там, где начинаются Европа и Ливия, находится Иберийское море, простирающееся от столпов Геркулеса до Пиренейской горы, далее Лигурийское, простирающееся до пределов Этрурии, затем — Сардинское, лежащее за Сардинией и заворачивающее к Ливии; потом Тирренское, простирающееся до Сицилии и начинающееся от пределов Лигурийской страны. Далее следуют моря Ливийское, потом Критское, Сицилийское, Ионийское и Адриатическое, берущее свое начало от Сицилийского моря, называемого Коринфским заливом или Алкионидским морем. Море, замыкаемое мысом Сунием и мысом Скиллеем, называется Сароникским; за ним следуют моря Миртойское и Икарийское, в котором находятся Цикладские острова; далее простираются моря Карпафийское, Памфилийское и Египетское; выше же Икарийского моря лежит море Эгейское. Водный путь вдоль берегов Европы, начиная от устьев реки Танаиса и до столпов Геркулеса, составляет 609709 стадий; а водный путь вдоль берегов Ливии — от Тинга до Канобского устья — 209252 стадии; наконец, водный путь вдоль берегов Азии — от Каноба до реки Танаиса, вместе с заливами, — 4—111 стадий. Весь же морской берег земли, населенной в настоящее время, вместе с заливами имеет длину 1 309 072 стадий. Глава X О земле и о том, что из нее Земля есть одна из четырех стихий, сухая, холодная, тяжелая и неподвижная, приведенная Богом из небытия в бытие в первый день; ибо Писание говорит: «в начале сотвори Бог небо и землю» ( Быт. |
| Геллеспонт, оканчивающийся у Абида и Сеста, принимает к себе [с противоположной стороны] Эгейское море; потом [лежат] Пропонтида, оканчивающаяся у Халкидона и Византии, где находится узкий пролив, от которого начинается Понт. Затем – Мэотийское озеро. С другой же стороны, от начала Европы и Ливии – Иверийское море, простирающееся от Геркулесовых столбов до Пиренейской горы; далее Лигурийское, простирающееся до пределов Этрурии. Потом – Сардинское, лежащее выше Сардинии, наклоняющееся вниз к Ливии. Далее – Тирренское, которое оканчивается у Сицилии, начинаясь от крайних пределов Лигурийской страны. Потом – Ливийское; затем – Критское, и Сицилийское, и Ионийское, и Адриатическое, излившееся из Сицилийского моря; залив, который называют заливом Коринфским или Алкионийским морем. Море же, замыкаемое мысом Сунием и мысом Скиллэем, есть Сароническое. Затем – Миртойское море и Икарово; в котором находятся и Кикладские острова. Потом – Карпафийское море и Памфилийское, и Египетское. Выше же Икарова моря непосредственно разливается море Эгейское. А плавание вдоль Европы от устьев реки Танаиса до Геркулесовых столбов составляет 609709 стадий; вдоль же Ливии – от Тинга до западного устья Нила – 209252 стадии; а вдоль Азии – от Канова до реки Танаиса вместе с заливами плавание составляет 4111 стадий. Морской берег, взятый в совокупности, вместе с заливами населяемой в наше время земли составляет 1309072 стадии. Глава 10 (24). О земле и о том, что из нее рождается Земля есть одна из четырех стихий, как сухая, так и холодная, также тяжелая и неподвижная, в первый день приведенная Богом из не сущего в бытие. Ибо в начале, говорит Писание, сотвори Бог небо и землю ( ), о местопребывании которой и основании никто из людей не был в состоянии сказать. Ибо одни объявляют, что она утверждена и укреплена на водах, как говорит божественный Давид: Утвердившему землю на водах ( ). Другие же, что – на воздухе. Иной же говорит: Повешаяй землю ни на чемже ( ). И опять богоглаголивый Давид, как бы от лица Творца, говорит: Аз утвердих столпы ея ( ), столпами назвав ту силу, которая ее содержит. Изречение же: на морях основал ю есть ( ) показывает, что кругом земли отовсюду разлилось естество воды. Итак, допустим ли, что она утверждена на самой себе, или на воздухе, или на водах, или ни на чем, должно не отступать от благочестивого образа мыслей, но исповедовать, что все вместе сохраняется и содержится силою Творца. |
| С последней мольбой взглянул Леонардо на герцога. Тот, улыбаясь, хмурился. Графиня Чечилия грозила пальчиком. «Пожалуй, подумал Скоро надо просить о выдаче бронзы для Коня... Э, все равно, куда ни шло – расскажу им первое, что в голову только бы отвязаться!» С отчаянною решимостью он взошел на кафедру и оглянул ученое собрание. должен предупредить ваши начал он, заикаясь и краснея, как Для меня неожиданно... Только по настоянию герцога... То есть, я хочу сказать... мне кажется... ну, словом – я буду говорить о раковинах. Он стал рассказывать об окаменелых морских животных, отпечатках водорослей и кораллов, находимых в пещерах и горах, вдали от свидетелях того, как с незапамятной древности лицо земли изменялось – там, где ныне суша и горы, было дно океана. Вода, двигатель природы – ее возница создает и разрушает горы. Приближаясь к середине морей, берега растут, и внутренние, средиземные моря постепенно обнажают дно, оставляя лишь русло единой реки, впадающей в океан. Так По, высушив Ломбардию, впоследствии сделает то же со всей Адриатикой. Нил, превратив Средиземное море в песчаные холмы и равнины, подобные Египту и Ливии, будет впадать в океан за Гибралтаром. заключил что исследование окаменелых животных и растений, которым доныне ученые пренебрегали, даст начало новой науке о земле, о ее прошлом и будущем. Мысли его были так ясны, точны, полны, несмотря на видимую скромность, непоколебимой верою в знание, так не похожи на туманные пифагорейские бредни Паччоли, на мертвую схоластику ученых докторов, что, когда он умолк, на лицах выразилось недоумение: как быть? что делать? хвалить или смеяться? новая ли это наука или самонадеянный лепет невежды? очень бы желали, мой сказал герцог со снисходительной улыбкой, как взрослые говорят с мы очень бы желали, чтобы пророчество твое исполнилось, чтобы Адриатическое море высохло, и венецианцы, наши враги, остались на лагунах своих, как раки на мели! |
| Отозвалась на призыв Алексея Венеция, преследовавшая, конечно, собственные цели и интересы. Император обещал республике св. Марка за оказанную помощь флотом, которого у Византии было мало, обширные торговые привилегии, о чем речь будет ниже. В интересах Венеции было помочь восточному императору против норманнов, которые, в случае успеха, могли захватить торговые пути с Византией и Востоком, т.е. захватить то, что венецианцы надеялись сами со временем получить в свои руки. Кроме того, для Венеции была налицо и непосредственная опасность: норманны, завладевшие Ионическими островами, особенно Корфу и Кефалонией, и западным побережьем Балканского полуострова, закрыли бы для венецианских судов Адриатическое море. Норманны, завоевав остров Корфу, осадили Диррахий с суши и с моря. Хотя подошедшие венецианские корабли освободили осажденный город со стороны моря, но прибывшее во главе с Алексеем сухопутное войско, в состав которого входили македонские славяне, турки, варяго-английская дружина и некоторые другие народности, потерпело сильное поражение. В начале 1082 года Диррахий отворил ворота Роберту. Однако на этот раз вспыхнувшее восстание в Южной Италии заставило Роберта удалиться с Балканского полуострова, где оставшийся Боемунд после нескольких успехов был в конце концов побежден. Предпринятый Робертом новый поход против Византии окончился также неудачей. Среди его войска открылась какая-то эпидемия, жертвой которой пал и сам Роберт Гуискар, умерший в 1085 году на острове Кефалонии, о чем до сих пор еще напоминает своим названием небольшая бухта и деревня у северной оконечности острова Фискардо (Гвискардо, от прозвания Роберта «Гуискар» — Guiscard). Со смертью Роберта нормандское нашествие в византийские пределы прекратилось, и Диррахий снова перешел к грекам. |
| если бы знали все, как знаете вы, государь, что единственная цель всего, что я хотел и не мог сделать, только в этом одном святейшем для меня, из всех слов человеческих: Мир! Данте и спутники его, возвращаясь из Венеции в Равенну, плывут в гондоле по Венецианским лагунам, вдоль песчаных отмелей Маламокко и Палестрины до Киоджии. – Ну, что же, учитель, война или Спрашивает Пьетро да Джиардино. Кажется, мир, хотя это дело оказалось труднее, чем думал государь, и думали мы все… О, как бы я был счастлив, если бы это величайшее и святейшее из дел человеческих – мир, был моим последним делом на Почему последним? – Не знаю… Может быть, потому, что мне, хотелось бы… Да нет, не надо говорить об лучше Делать молча… Путники едут из Киоджии, на конях и мулах, до местечка Лорето, где ночуют. На следующий день переправляются через устье По со многими рукавами, на больших, плоских, огражденных перилами лощанниках, где помещается не только множество пеших и конных, но и целые, запряженные волами, телеги. Так доезжают до Бенедиктинской обители, Помпозы, чьи великолепные, многоцветными изразцами украшенные колокольни возвышаются над цветущими садами и рощами, служащими для иноков неверной защитой от убийственных лихорадок соседних болот. Путь третьего дня идет по узкому перешейку, отделяющему Адриатическое море от бесконечных Комакийских лагун и болот, где первые, только, что выпавшие, августовские дожди увлажнили и размягчили жесткий, высушенный летним зноем, растрескавшийся черный ил. Тускло-багровое. без лучей, солнце опускается в море, как раскаленный докрасна, чугунный шар. В воздухе от подымающихся над болотом густых испарений – сине, как от дыма. Тихим звоном звенят на ухо путников тучи разносящих заразу болотной лихорадки, почти невидимых, прозрачно-зеленых комаров – зензан. здешних мест нет нигде, особенно после первых осенних говорит Федуччио Милотти, «Первый дождь – к смерти вождь», сказывают здешние жители. Тут и зверь не живет, и птица не летает, от «злого воздуха», Помнишь, Данте, как у тебя, в Аду, об этом сказано: |
| Это начало его чудес в Сицилии привело к нему впоследствии бесчисленное множество болящих и верующих лиц, до того, что некто из первых мужей, распухший от водянки, исцелился в тот самый день, как пришел. Он, предлагая ему потом неисчислимые подарки, услышал изречение Спасителя ученикам: «Туне приясте, туне дадите» (Мтф. X, 8). 38. Пока это происходило так в Сицилии, Исихий, его ученик, искал старца по всему свету, обходя берега, проникая в пустыни, и имел уверенность лишь в одном, что где бы он ни был, долго он не может оставаться неизвестным. Прошло уже три года, как он услышал в Мефоне от некоего Иудея, продававшего народу дешевую ветошь, что в Сицилии появился Христианский пророк, который творит такие чудеса и знамения, что считается одним из древних святых. Расспрашивая об его внешности, походке и речи, и в особенности возрасте, он не мог узнать ничего, ибо тот, кто сообщал, говорил, что до него дошла лишь молва о человеке. И так, вступив в Адриатическое море, он благополучным плаванием достиг Пахина, и в одном селении на изгибе берега, расспрашивая о слухах про старца, из единогласного свидетельства всех узнал, где он и что делает: все не удивлялись в нем ничему до такой степени, как тому, что после толиких знамений и чудес, он не принял ни от кого в этих местах даже ломтя хлеба. Не буду святый муж Исихий пал к коленам учителя и орошал слезами его стопы, и наконец был им поднят; после двух–трех дневных бесед он услыхал от жителя Газы, что старец уже не может жить в этой лестности, но хочет отправиться к каким то варварским народам, где были бы неизвестны его имя и слава. |
| Но ввечеру, на возвратном его пути во дворец, Византийцы явно оказывали против него свою дерзость. Одна женщина и ее дочь дошли до такого безумия, что бросали в него из дому камнями. На другой день, по повелению Претора, она была схвачена вместе с дочерью и в загородном месте, называемом Анаратас, в наказание сделалась жертвою пламени. В то время и я, писатель сей истории, будучи юношею, жил в Византии для просвещения и приобретения познаний. Видя Императора Никифора, шагом едущего верхом по городу, нимало не устрашенного сими дерзкими поступками, сохранившего твердость духа с таким видом, как бы ничего нового не случилось, я чрезвычайно удивлялся непоколебимости его и душевному мужеству при сих опасных обстоятельствах. Наступившая ночь прекратила смятение. Государь, всегда великодушный и нескоро воспламеняемый гневом, на другой же день предал забвению обиды, на кануне ему причиненные, почитая оные более следствием пьянства, нежели действием народного возмущения. Потом он послал в Сицилию 23 огненосные суда, нагруженные балластом и большие тяжелые корабли с воинами и разными оружиями. Начальником флота он сделал Патрикия Никиту, мужа благочестивого и почтенного, а предводителем конницы двоюродного брата своего Мануила, также украшенного достоинством Патрикия, человека отважного и строгого и пылкого без всякого рассуждения. Переплыв Адриатическое море, они пристали к Сицилии, высадили войско на берегу, построили в боевой порядок; – и с начала столь были счастливы, что взяли приступом славные Сиракузы, Имеру, Тавромений и без кровопролития победили Леонтинцев. Но непостоянная Фортуна не хотела всегда дуть им по пути; пустила на них сильный, бурный ветер, потопивший, так сказать, первые счастливые их подвиги. |
| Каждый из кандидатов – – представитель своего цеха: политик, ученый, писатель, поэт, экономист… Александр Невский не был представителем цеха, потому что он одновременно был величайшим стратегом… человеком, почувствовавшим не политические, а цивилизационные опасности для России. Он боролся не с конкретными врагами, не с Востоком или с Западом. Он боролся за национальную идентичность, за национальное самопонимание. Без него бы не было России, не было русских, не было нашего цивилизационного кода«. По словам митрополита Кирилла, Александр Невский был политиком, защищал Россию «очень тонкой и мужественной дипломатией». Он понимал, что невозможно было в тот момент победить Орду, которая «дважды проутюжила Россию», захватила Словакию, Хорватию, Венгрию, вышла на Адриатическое море, вторглась в Китай. «А почему он не подымает борьбу с Ордой? – спрашивает митрополит. – Да, Орда захватила Русь. Но татаро-монголам не нужна была наша душа и не нужны были наши мозги. Татаро-монголам нужны были наши карманы, и они выворачивали эти карманы, но не посягали на нашу национальную идентичность. Они не были способны преодолеть наш цивилизационный код. А вот когда возникла опасность с Запада, когда закованные в броню тевтонские рыцари пошли на Русь – никакого компромисса. Когда папа римский пишет письмо Александру, пытаясь взять его на свою сторону… Александр отвечает «нет». Он видит цивилизационную опасность, он встречает этих закованных в броню рыцарей на Чудском озере и разбивает их, так же как он чудом Божьим разбивает с маленькой дружиной шведских воинов, которые вошли в Неву». Александр Невский, по словам митрополита, отдает «надстроечные ценности», позволяя монголам собирать дань с России: «Он понимает, что это не страшно. |
|
