Я прожила у вдовы-матушки вблизи Дедушки два месяца, часто виделась с ним» . Правда, скоро та же матушка увидела, что обстановка возле отца Нектария становится сложнее. Власти стали давить на Андрея Ефимовича, требовать большого налога, запрещать старцу принимать людей под угрозой репрессий. «Дедушку притесняют, – пишет она. – Прошлый раз, когда я у него была, он говорил: «У меня всё, всё Видно, он предвидел, как его и его хозяина будут притеснять. В это лето Дедушке грозили Камчаткой, вот он и шутит с О-м, – что это за Камчатка, не встречал ли он ее в географии? Дедушка очень грустит... Не знаю, свои ли у него душевные переживания или он страдает за мир». Петровским постом 1923 года приехала в Холмищи матушка Евгения Рымаренко со своим мужем священником Адрианом. «Ехали мы вместе с отцом Адрианом, – писала матушка. – Он был болен и ехал в Киев посоветоваться с врачами. Заезжали в Козельск, где собралась почти вся братия оптинская, чтобы узнать подробно, как проехать к батюшке в село Холмищи... Наняли мы одного старичка-крестьянина, помню, его называли по отчеству Ермолаевичем, и поехали. С нами ехал секретарь батюшки отец Кирилл (Зленко) и еще один молодой человек, киевлянин. Село Холмищи от Козельска в шестидесяти верстах, а от станции Думиничи Московско-Курской дороги – в двадцати пяти. От Козельска мы ехали по большой дороге, а потом свернули на проселочную. В одном месте переезжали паромом реку. Вообще там местность болотистая и весной и осенью дороги настолько плохи и залиты водой, что временами и почту доставлять было нельзя. Мы приехали к вечеру. Батюшка жил у одного зажиточного крестьянина Андрея Ефимовича Денежкина, очень грубого и крутого нрава. |
После литургии начинались требы: крещения, по тридцать, по сорок, иногда даже по семьдесят, по восемьдесят, свадьбы, по двадцать, по двадцать пять. Потом бесчисленные «заочные отпевания». Немцы не позволяли хоронить «остов». Их сжигали в крематориях или просто зарывали в огромных ямах – братских могилах: русских и французов, поляков и голландцев, сербов, бельгийцев, латышей, итальянцев. После каждого воздушного налета вырастали во множестве такие новые могилы, а в наших церквах, под тихий безутешный плач, священники вычитывали длинные списки новопреставленных рабов Божиих... ныне преставившихся, творя рожденный годами нашего черного безвременья новый церковный чин «заочного отпевания». Все это было так... Наряду с великими грехами и преступлениями война открывает и несравнимое с мирным временем самоотвержение и одухотворение людей. Исполнялось слово: «Когда умножился грех , стала преизобиловать благодать» ( ). Следует сказать, что война смягчила атмосферу наших юрисдикционных расхождений. Этому, в значительной мере, способствовали пастыри, прибывшие из России и Прибалтики. С отцом протоиереем Адрианом Рымаренко, который прибыл из Киева с семьей и целым вагоном киевской интеллигенции, у меня установились самые лучшие, братские отношения. Став настоятелем собора на Hohenzollerndamm, он вел линию самого широкого и искреннего церковного сотрудничества. Огонь, падавший на нас, сжег и солому юрисдикционных делений. Преосвященный митрополит Серафим, возглавлявший епархию Берлинскую и Германскую, также не обострял этих делений и делал, что мог, для их смягчения. Не будучи нашим епархиальным архиереем, он должен был, однако, по желанию германских властей, исполнять должность официального посредника между нашим благочинием и германскими властями. Как природный немец, вовлеченный еще до войны в общий поток узкого прогерманства того времени, он иногда делал ошибки церковного характера, но даже в отобрании германскими властями большей части приходов моего благочиния ему принадлежала скорее пассивная роль. |
Отец Николай говорит: «Великий светильник – и слезно он отблагодарил батюшку». Настал 1926 год. У старца Нектария бывают люди, иные из них стали близкими и, вероятно, нужными ему. В воспоминаниях, как видим, в основном описано то, что открывается посетителю, – это неизбежно. А сокровенная жизнь старца остается в те годы видимой лишь Господу Богу. Можно только сказать, что эта сокровенная жизнь его, молитвенная, иными чуткими людьми чувствуется. Матушка Евгения Рымаренко одна из таких чутких людей. В феврале 1926 года она вместе с отцом Адрианом приехала в Холмищи. Отец Адриан выяснил свои вопросы и уехал, была такая неотложная необходимость, а матушке позволил остаться. «Первый день после отъезда отца Адриана был очень трудный для меня, – вспоминает матушка. – Батюшка был все время занят, съехалось много народа, пришлось сидеть и со всеми разговаривать... Я думала, что же это завтра будет, если еще народу прибавится, пожалуй, к батюшке и совсем не попадешь. Перед сном пошли все к батюшке за благословением. Батюшка, как бы удивившись, говорит мне: «Разве ты не уехала? А я думал, что ты уехала».– «Что вы, батюшка, ведь вы сами велели мне остаться».– «Ах, я и забыл», – улыбается. Сказала, что получена телеграмма от отца Адриана: договор нашей церковной общины (в Ровно) расторгнут, – придрались, что во время описи не оказалось двух подсвечников, которые были отданы в другую церковь ... Батюшка сейчас же стал расспрашивать все подробно. Сказал: «Государство следит, чтобы все было исправно, вот отец Адриан отдал подсвечники, и неприятность». Батюшка все, все помнил, вспоминал нашу историю. На другой день батюшка диктовал мне письмо отцу Адриану, в нем он писал, что нужно послать представителей от общины в Москву, хлопотать у высших властей. |
ОПЯТЬ ЖЕ с помощью о. Владимира Глеб познакомился с учеником святого Нектария (одного из последних оптинских старцев), о. Адрианом Рымаренко, кто привел о. Владимира в Церковь. Ныне уже пожилой, о. Адриан со своей матушкой жил в Спринг Веллей в штате Нью–Йорк, где основал Ново–Дивеевскую женскую обитель. Так же, как и в Европе, он духовно окормлял мирян из христианской общины, собравшихся вокруг него. Вместе со своей паствой о. Адриану выпало много пережить. Во время второй мировой войны его родному сыну осколком от бомбы снесло полголовы. Отец Адриан воспринял этот удар мудро, и пережитое помогло ему еще более поддерживать и утешать окружавших, и люди тянулись к нему. Священник, духовник, проповедник, он привлекал сотни, тысячи душ в Церковь своим богослужением и образом жизни. Он отдавал ее своей пастве. Столько отеческой любви дарил он, что его прозвали «суперсвященник». Пастырство о. Адриана зиждилось не на его собственных измышлениях, а на всём лучшем, что он унаследовал от своего старца Нектария. Тот скончался в 1928 году под епитрахилью о. Адриана, и благодать оптинского наследия, несомненно, снизошла на последнего. Подобно своему наставнику, он становится истинным сердцеведцем: взглянув раз на человека, уже мог сказать, что необходимо тому сейчас, причем каждому свое, потребное только ему. До встречи с о. Адрианом Глеб не знал о нем всего и в первый раз пошел к нему не добровольно, а только в послушание. Глеб говорил, что ему достает духовных наставлений монахов Свято- Троицкого монастыря, однако о. Владимир ответил: «Нет, поскольку ты еще в миру, тебе нужен священник–духовник, который также в миру, но живет во всей полноте христианского подвижничества». |
Да, он был как апостол! Он прекрасно понимал, на что идет. Конечно, он был человеком, и по человеческому разумению, ему тяжело было принимать поношение и непонимание, но это его не останавливало, он продолжал проповедовать. Он рассказывал историю своего собственного обращения. Не знаю, сколько лет ему было в то время, может быть 18-19, тогда он уже жил в Нью-Йорке. Он был художником и чувствовал некоторые художественные метания, его преследовала мысль о самоубийстве. Он пошел к мосту и уже был готов броситься вниз. В этот момент к нему подошел какой-то незнакомец и подарил билет на концерт. Это было чудо! Он пошел туда, и от него отступила идея самоубийства. Под влиянием этих чудесных совпадений он обратился к Богу. Он понял, что спасение пришло через искусство, вспомнил слова Достоевского «красота спасет мир», почувствовал, что искусство более могущественно, чем все его страдания. Он поехал в Ново-Дивеевский монастырь, который находится недалеко от Нью-Йорка, и встретился с архим. Адрианом (Рымаренко) 1 . Он исповедался о. Адриану и стал его духовным сыном, а тот направил его в семинарию. Это изменило все в жизни о. Германа. Позже, когда он открыл первую книжную лавку, это было не просто коммерческим проектом, но искусством, воплощенным в жизнь. Он хотел, чтобы магазин выглядел красиво, на окнах, если возможно, были бы шторы. Когда я сам стал заведующим православной лавкой, стал миссионером в Голландии, моя самая большая награда была в том, что о. Герман, мой духовный отец, приехал ко мне в Голландию и посетил мою лавку. Он был приятно поражен тем, как там все было устроено, и даже хотел там ночевать. |
Стоявшая там плащаница и лежавший на ней образ преподобного были охвачены огнем, горела также подставка креста и икона святых Гурия, Самона и Авива. Пожар быстро потушили и увидели, что пламя не коснулось ни плащаницы, ни образа саровского старца, хотя все вокруг обгорело. Двенадцать часов тлел огонь, но не разгорался. Это было чудо, явленное заступничеством преподобного Серафима Саровского. С тех пор собор уже более не страдал от бомб и пожаров. Когда по окончании войны поток русских людей хлынул в Америку, с ними прибыла и дивеевская святыня. А в память об уничтоженной большевиками известной русской обители в Америке был создан Успенский женский монастырь «Ново-Дивеево», где и поныне находится прижизненный портрет преподобного Серафима Саровского. Кажется, время не коснулось лика преподобного. На бледном, изможденном подвигами лице, обрамленном полуседыми волосами и такой же бородой, – изумительно переданные иконописцем голубые глаза старца. Обитель сию нечасто посещают приезжающие из России. А для живущих за океаном православных – это островок старой Руси, расположенный в живописной местности Спринг Валей, всего-то в часе езды от оживленного Манхэттена. Серафимов остров. Архиепископ Андрей (Рымаренко) Ново-Дивеевская обитель в Америке ведет свое начало с конца 1940-х – начала 1950-х годов, когда из Германии и Австрии сюда прибыли русские эмигранты во главе с протопресвитером Адрианом Рымаренко. Они остановились в графстве Рокланд. Без средств, без знания английского языка, без постоянной помощи началась их жизнь в Новом Свете. Но было у них одно общее желание – свободно исповедовать Бога, благодарить за скорби, которых все они хватили с лихвой, за радость обретенной свободы, которую дала им незнакомая и многими так до конца не познанная и не понятая страна. Но где бы ни селились русские, первым делом они строили храм. Мечта отца Адриана простиралась дальше – построить не только храм, но монастырь с православным кладбищем, домом для престарелых и госпиталем. Принял их доктор Пьер Бернар из Верхнего Наяка. Это был богатый человек, который в качестве развлечения держал слона. Слон околел, и его стоявшее без надобности стойло русская община первое время стала использовать для совместной молитвы. В огромном слоновьем «доме» предполагалось устроить и монашеские кельи. |
Но все-таки мы не знали, что нам делать дальше и даже куда ехать. Батюшка ничего нам не говорил. Правда, я думала, что, очевидно, старец сам не знает, как решить нашу судьбу, что, вероятно, Господь ему еще не открыл, но все-таки временами находило уныние, тем более что условия для жизни в Холми щах были очень тяжелы. Вдруг в четверг говорят, что приехали из Пло- хина за отцом Адрианом. Мы взволновались, идем вместе к батюшке: Андрей Ефимович, мы с отцом Адрианом и приехавший староста из Плохина. Батюшка всех усадил и вдруг заявил: «Отец Адриан в Плохино не Стал объяснять старосте, что у них неправильно производились выборы, что нет подписей, говорил о том, что некоторые хотят своего диакона; вообще о том, что у них в приходе нет единодушия, а, наоборот, интриги. Батюшка так поразил старосту своею осведомленностью в их делах, что сразу начал спрашивать: «Как мне молиться за исчезнувшего сына – как за живого или как за Батюшка велел отслужить акафист святителю Николаю Чудотворцу и ждать к себе сына. Я страшно обрадовалась, что в Плохино ехать не надо... В воскресенье приезжал отец Досифей (Чучурюкин) из Козельска, отслужил обедницу, мы все причастились, поисповедовавшись у батюшки. Но вот началась вторая неделя Великого поста. Нам надо было уезжать уже, но куда? Батюшка решил, что отцу Адриану – в Киев, а мне пока пожить, до тепла, в Ромнах, а там надо думать о том, чтобы и детей перевозить в Киев. И так мы уезжали от батюшки все-таки с некоторым определением, и думалось: что же будет тогда, когда батюшки не станет? Кто будет решать все наши вопросы?.. В июне 1927 года еду в Холмищи с одной киевлянкой, которая давно собиралась к батюшке. |
Аристид Философ. Апология Адриану. Отрывок Апологии В перспективе христианской историософии, выражающуюся в синергии Бога и человечества, которая определяет ход и смысл истории, Аристид развивает свою апологию. Развивая мысли ап. Павла, Аристид Философ критикует язычество за то, что оно переложило почитание Творца на творение, сначала на мир материальный, потом на душевный: так язычество перешло к человекобожию – поклонению человеческим страстям и порокам (откуда и безнравственность греческих богов). Так Аристид показывает диалектику Боговедения и нравственности. Углубляя свою мысль, он переходит к критике идолопоклонства более утончённого: к пониманию Бога как единого мирового Закона, чьими проявлениями служит множество богов. Но истинный Бог не нуждается в языческих возлияниях, жертвах и т. д. и не с тем театром насилия, каким является мир олимпийских богов. Попутно он вскрывает вещь намного более важную: тезис о Личностном Боге. Путь к этому Богу открывается уже в созерцании красоты, благости и рациональности мира, но Аристид никогда не забывает об онтико-онтологической разнице: его Бог всегда апофатичен. В этом контексте Аристид Философ выстраивает этику, показывает преображает социальные отношения: «именно ради них (христиан) продолжает существовать красота в мире.» Апология Аристида, самое ранний из дошедших до нас апологетических сочинений христианства (пер. половина 2 века), – ценное свидетельство освоения Церковью античной философии, прорастания «логосных семян» античности в почве христианства. Аристид несомненно обладал литературным даром, хорошим стилем, умел выстраивать стройную композицию, ясно и чётко мыслить. В предлагаемую книгу входит два, дошедших до нас сочинения афинского философа: «Апология, которую афинский философ Аристид держал пред императором Адрианом о почитании Бога Всемогущего» и отрывок из другой апологии. Апологии Апология которую афинский философ Аристид держал пред императором Адрианом о почитании Бога Всемогущего I. |
К обвинению в адрес архидиакона следует отнестись с осторожностью тем большей, что основной смысл донесения Курбатова состоял в предложении захвата светской властью церковного, прежде всего имущественного управления, с целью присвоения «казны, которая ныне погибает в прихотях владетелей». Тем же мотивом руководствовался думный дьяк Прокопий Петрович Возницын, по воле светской власти возглавивший перед смертью Адриана Патриарший двор. В донесении Петру I о кончине и погребении Адриана от 18 октября Возницын туманно намекает на якобы имевшее место разграбление патриаршей казны, которое вряд ли могло остаться незамеченным боярином Тихоном Никитичем Стрешневым: опытным, а главное, преданнейшим царю администратором, которому было поручено замещать государя в Москве во время похода. В один день с Возницыным Стрешнев отправил Петру точный отчет об оставленной Адрианом казне и его опечатанном . Пугая Петра, «чтоб и досгальное и впредь будущее напрасно растащено и разграблено не было», Возницын подводил государя к мысли издать «указ и повеление» о передаче всего патриаршего имущественного управления «моей А. Б.) должности». Тогда–де «мочно все в доброе осмотрение взять», «невзирая ни на что, только того смотря, как бы Богу и тебе, государю, приятно было». Такая постановка вопроса, очевидно, требовала объяснить, куда думный дьяк смотрел раньше. Поэтому донесение наполнено сетованиями на «ближних старцев», якобы не допускавших Возницына к патриарху. «А до сего (до кончины А. Б.) было мне делать нечего, потому что под его именем делали, что хотели, и все за ними и в их руках было». «Они» в донесении не названы, но мы–то знаем, о ком идет речь. Помимо архидиакона Ионы важным лицом при патриархе был казначей: после кончины Паисия им стал знаменитый летописец Тихон Макарьевский (занимавший эту должность с 1695 по Высоко ценим Адрианом был и служивший с помощник казначея Андрей Владыкин. |
«Он шел пешком все шестьдесят верст, – вспоминала монахиня Амвросия (Оберучева), – хотя вообще был слаб здоровьем. Однажды, вот так придя, он вошел к батюшке и стал на колени в ожидании благословения. Батюшка, зная его как идеального послушника, вероятно, для примера окружающим, как бы не обращая внимания на коленопреклоненного отца Аифала и оставив его в таком смиренном положении, стал обходить ряд других пришедших и только когда со всеми окончил, благословил его и принял от него поручения. Отец Аифал все это время так и простоял перед батюшкой на коленях». Мать Анастасия вспоминала, как она вместе с о. Досифеем пришла в Холмищи: «О. Досифей стоял в одной комнатке, когда из своей комнаты вышел о. Нектарий. Оба старца повалились друг другу в ноги, и никто из них не хотел первым вставать». М.Анастасия стояла в сторонке и плакала от умиления. Мы видели, что некоторые из вспоминавших о первом времени жития старца в Холмищах упоминали о его унынии, но думаем, что они по-настоящему не понимали внутреннее состояние старца. От уныния он всегда предостерегал обращавшихся к нему людей. И в это скорбное время из Холмищ пишет он, например, среди многих писем такое (некоей «достоуважаемой Ольге Михайловне»): «Идите путем смирения! Смиренным несением трудных обстоятельств жизни, смиренным терпением посылаемых Господом болезней; смиренной надеждою, что не будете оставлены Господом, скорым помощником и любвеобильным Отцом Небесным; смиренною молитвою о помощи свыше, об отгнании уныния и чувства безнадежия, которыми враг спасения тщится привести к отчаянию, гибельному для человека, лишающему его благодати Божественной и удаляющему от него милосердие Божие». Матушка Евгения Рымаренко вновь приехала к отцу Нектарию в мае 1925 года. |
|