| Каменная стенка вокруг старой части Пафнутьева сада складена митрополитом Платоном в 1777–1778 годах; часть стенки около новой части сада, одинаковая по своей вышине и по своему виду с Платоновской, – 1850 года, а нарядная, так сказать, и более высокая часть стенки от новой стройки до ворот в Пафнутьев сад и потом простая стенка с северной стороны – одновременны с новой стройкой. В Пафнутьевом саду близ монастырской стены находится колодезь, который, как говорили мы выше (с. 52–54), со всею вероятностию должен быть принимаем за колодезь, образованный из источника, чудесно изведенного преподобным Сергием. Келарский пруд, как записано в Кратком летописце монастыря, сряжен, или устроен, в 1552 году келарем (отчего и получил название Келарского) Адрианом Ангеловым. В настоящее время он представляет собою остаток от четырех прудов, бывших по южную сторону монастыря (за исключением Круглого пруда, о котором сказали мы сейчас выше). В описи монастыря 1641 года читаем: «выше Подолнаго монастыря: пруд Пятницкой, пруд Келарской, пруд Клементьевской, да пониже Подолного монастыря пруд, а на нем стоят два анбара мелнишных, а в анбарах по трои жерновы, мелют вешнею водою». Пруд, что пониже Пятницкой церкви, спущен когда-то давно, до митрополита Платона, при котором на юго-восток от монастыря только видна была остававшаяся от него мельничная плотина (как со слов Платона говорит князь Щербатов в «Истории осады Троицкого монастыря»; Пятницкий пруд спущен после 1808 года, ибо в сем году он еще упоминается, а Клементьевский пруд спущен весьма недавно, а именно в 1853 году (в позднейшее время он назывался также Банным, каковое название должно объяснять тем, что на берегу его находились торговые бани села Клементьева). Нынешняя каменная плотина Келарского пруда сделана в 1815 году, о чем в издании Краткого описания 1824 года говорится: «в 1815-м году для Келарскаго пруда вновь устроена с большим укреплением из белаго камня, кирпичей и железных связей плотина монастырским иждивением». Против юго-восточного угла монастыря, на берегу пруда, что пониже Пятницкой церкви, а когда он был спущен, на берегу речки, находился в старое время монастырский Свитошный двор, то есть монастырский прачечный (портомойный) двор, первое известное упоминание о котором – у Симона Азарьина в «Новых чудесах...», а последнее – в одном деле 1768 года. |
| Потомки Захарии Чета прекрасно знали свои родовые связи, и, однажды породнившись с той или иной фамилией, они веками поддерживали с ними отношения, вступая во все новые и новые браки. Так, в XVI веке жила Евдокия Михайловна Годунова (в иночестве Евнивия) – праправнучка Ивана Годуна, основателя рода Годуновых. Ее отец и отец царя Бориса – троюродные братья. Она вышла замуж за другого представителя рода князей Оболенских – князя Федора Ивановича Туренина-Оболенского, который был троюродным братом князя Михаила Ярославича Чета-Оболенского. Прежде чем потомки Захарии Чета породнились с русским царствующим домом (в начале XVI века), они успели породниться с потомками византийских императоров из династии Палеологов! Как известно, в 1472 году состоялось венчание Ивана III (правнука Дмитрия Донского) со второй супругой – гречанкой Софьей Палеолог. В свите с ней приехали ее родственники, одним из которых был потомок византийских императоров Микула Ангелов. Он женился на дочери Дмитрия Семеновича Пешкова-Сабурова (правнучке Федора Сабура, троюродной сестре великой княгини Соломонии Сабуровой). Родившийся у них сын стал известным своей благочестивой деятельностью келарем Троице-Сергиевой лавры Адрианом (Ангеловым) . О нем известно много интересного. Так, после Стоглавого Собора 1551 года решения Собора были разосланы для исполнения по монастырям. Следуя постановлениям Стоглава, игумен Троице-Сергиева монастыря Иоасаф, «поговоря с келарем с Андреяном и с соборными старцами», запретил в землях, принадлежащих обители, держать скоморохов, волхвов и лихих людей. В следующем 1552 году Адриан (Ангелов) возил царю Ивану Грозному под Казань в благословение от монастыря различные святыни и как очевидец описал взятие Казани русскими войсками. Адриан (Ангелов) исполнял роль посредника между Троице-Сергиевой лаврой и святым митрополитом Макарием. В 1559 году Троицкий игумен через Адриана (Ангелова) сообщил митрополиту о чудесах у гроба святителя Серапиона Новгородского. Об этом говорится в житии архиепископа Серапиона: «…игумен же Иоасаф з братьею совеща… И посла к Москве, к келарю Андреяну, и повеле то сказати подлино Макарию митрополиту. Макарий же митрополит, слышав то преславное знамение, удивися о даровании Божием, яко угодников Своих прославляют и по смерти явлением» . |
| Всем своим авторитетом поддерживала войну с Казанью и церковь, которая видела в этой войне важнейший этап борьбы православного христианского мира с миром ислама. В речи, произнесенной митрополитом Макарием на царском венчании, выражалась надежда, что Бог покорит царю «вся варварскыя языкы». И церковь не ограничивалась молитвами. Когда осенью 1549 года споры воевод о «местах» поставили под сомнение успех похода на Казань, митрополит Макарий лично выехал в лагерь русских войск под Владимиром и убеждал воевод идти сражаться «за святые церкви и за православное христианство»; в такой войне, говорил он, не может быть споров о «местах» и на время похода они должны быть забыты. Уже из слов митрополита видно, что поход на Казань был не обычным военным предприятием, а священной войной, своего рода крестовым походом. И в официальной летописи, и в источниках, вышедших из церковной среды, неоднократно выражалось убеждение, что погибшие в такой войне пали «за православие» и подобны мученикам первых веков христианства. На том свете Бог дарует им «бесконечную радость и веселие, еже у Господа своего быти и со ангелы предстояти». Походы на Казань начинались молениями святым и Богу с просьбой о покровительстве. (Особенно горячо молил царь преподобного Сергия, напоминая о том, что он еще при рождении был отдан отцом под его покровительство.) Войско сопровождали высокие духовные лица и чудотворные образа. Взятию Казани в 1552 году сопутствовали чудеса и знамения. В повестях о взятии Казани, написанных келарем Троице-Сергиева монастыря Адрианом Ангеловым, рассказывается, что само время штурма города указал святой Николай-угодник, чудесно явившийся одному из детей боярских, а русские пленные в Казани видели старца, подметающего «храмины во граде» — то был сам Сергий, так готовивший Казань ко встрече русских войск. Курбский, сам участник похода, говорит о кресте с частицей «спасенного дерева, на нем же Христос плотию пострада», который, когда его привезли из Москвы, не позволил казанцам с помощью чар «наводить дождь» на русское войско. |
| Он всерьез поверил советам своих наставников и друга, что «кротостию» и «правдой» сумеет обеспечить себе верность подданных, добиться их сплочения вокруг трона. Следуя этим советам, он не скупился на милостивые слова и щедрые пожалования, и вот, стоило царю заболеть, обнаружился целый клубок интриг в его близком окружении. Хотя в то время, как представляется, у царя еще не было оснований для каких-то личных претензий к Сильвестру и Адашеву, их советы с этого времени царь перестал воспринимать как истину в последней инстанции. Первой реакцией Ивана IV на происшедшее стало желание на время удалиться подальше от своего пропитанного интригами окружения. Именно поэтому царь так упорно настаивал на своем намерении отправиться сразу по выздоровлении на богомолье в Кириллов монастырь. По свидетельству Курбского, когда царь по пути на богомолье остановился в Троице-Сергиевом монастыре, проживавший там на покое Максим Грек советовал ему не ездить в далекое путешествие, а лучше позаботиться о семьях воинов, погибших при взятии Казани, но царь настоял на своем. Проникнуть в переживания царя во время его пребывания в Троице-Сергиевом монастыре позволяет текст повести о взятии Казани, написанной троицким келарем Адрианом Ангеловым до возвращения царя из его путешествия на север. В введении к «Повести» автор писал, что о многом из того, что произошло под Казанью, он «слышати сподобихся от самодержца и благочестивого царя». По-видимому, под впечатлением этих рассказов троицкий келарь внес в свою повесть пространный текст о взаимоотношениях царя и его подданных. В его начальной части читаются слова, обычные для памятников 50-х годов, об обязанностях правителя спасать своих подданных, «иже от зол, находящих на ны и всякия нужа их исполняти». Но далее текст продолжается словами царя об обязанностях подданных: им подобает «имети страх мой на себе и во всем послушливым быти» и «страх и трепет имети на себе, яко от Бога ми власть над ними и царъство приемъше, а не от человек». Утверждение, что подданные в ответ на заботу о них правителя должны беспрекословно подчиняться его власти, установленной самим Богом, показывает, в каком направлении шли размышления царя о себе и своих подданных после событий, очевидцем и участником которых он был. |
| XVI в., которые он мог наблюдать лично. Предлагая и комментируя тексты исторического содержания, автор допускал многочисленные ошибки, что заставляет относиться с осторожностью к его сообщениям о происшествиях, которых он лично не видел. Для истории Русской Церкви важны сведения в «К. и.» о фактах времени осады Казани, которые не нашли отражения в офиц. летописании. Так, автор сообщает о приезде в русский военный лагерь под Казанью монахов Троице-Сергиева мон-ря (см. Троице-Сергиева лавра ) со св. водой и с образом «Явление Пресв. Богородицы с апостолами игумену Сергию». С этого времени в осаде города наступил перелом в пользу русских. В «К. и.» описывается также явление 12 апостолов и свт. Николая Чудотворца, молившего апостолов о помощи православным; во время моления последовал ответ Бога: «Отныне буди благословено место сие». В произведении рассказывается о явлениях свт. Николая сыну боярскому с приказом, чтобы царь «приступал к граду», а также о том, что и русские пленные, и «многие варвары» видели прп. Сергия Радонежского, подметавшего город перед приходом рус. войск. Эти рассказы автор «К. и.» почерпнул из повестей о Казанском походе, вскоре после взятия города написанных келарем Троице-Сергиева мон-ря Адрианом (Ангеловым) , к-рый вместе с др. троицкими монахами привез царю св. воду. Автор «К. и.» передал эти повествования с рядом сокращений: в частности, он пропустил рассказ о поездке царя в Троице-Сергиев мон-рь перед походом и о его молитве у гробницы прп. Сергия. К троицкому источнику, вероятно, восходит и рассказ в «К. и.» о чудесах, совершавшихся от иконы прп. Сергия в храме, посвященном преподобному, в основанной перед взятием Казани крепости Ивангород (ныне Свияжск). |
| Для истории Русской Церкви важны сведения в «К. и.» о фактах времени осады Казани, которые не нашли отражения в офиц. летописании. Так, автор сообщает о приезде в русский военный лагерь под Казанью монахов Троице-Сергиева мон-ря (см. Троице-Сергиева лавра ) со св. водой и с образом «Явление Пресв. Богородицы с апостолами игумену Сергию». С этого времени в осаде города наступил перелом в пользу русских. В «К. и.» описывается также явление 12 апостолов и свт. Николая Чудотворца, молившего апостолов о помощи православным; во время моления последовал ответ Бога: «Отныне буди благословено место сие». В произведении рассказывается о явлениях свт. Николая сыну боярскому с приказом, чтобы царь «приступал к граду», а также о том, что и русские пленные, и «многие варвары» видели прп. Сергия Радонежского, подметавшего город перед приходом рус. войск. Эти рассказы автор «К. и.» почерпнул из повестей о Казанском походе, вскоре после взятия города написанных келарем Троице-Сергиева мон-ря Адрианом (Ангеловым) , к-рый вместе с др. троицкими монахами привез царю св. воду. Автор «К. и.» передал эти повествования с рядом сокращений: в частности, он пропустил рассказ о поездке царя в Троице-Сергиев мон-рь перед походом и о его молитве у гробницы прп. Сергия. К троицкому источнику, вероятно, восходит и рассказ в «К. и.» о чудесах, совершавшихся от иконы прп. Сергия в храме, посвященном преподобному, в основанной перед взятием Казани крепости Ивангород (ныне Свияжск). После молитв перед иконой прп. Сергия исцелялись больные, изгонялись бесы, получали освобождение пленники. В «К. и.» говорится, что до основания Ивангорода жители слышали церковный звон и видели «калугера, ходяща ту со крестом». Благодаря включению этих рассказов в столь популярный памятник, как «К. и.», они стали широко известны рус. обществу в XVII-XVIII вв. Изд.: Казанская история / Подгот. текста, вступ. ст. и примеч.: Г. Н. Моисеева. М.; Л., 1954; Казанская история / Подгот. текста, пер.: Т. Ф. Волкова // БЛДР. 2000. Т. 10. С. 252-509. Лит.: Кунцевич Г. З. История о Казанском царстве, или Казанский летописец: Опыт ист.-лит. исслед. СПб., 1905; Волкова Т. Ф. «Казанская история» и ист.-публицистическое повествование Моск. Руси 2-й пол. XVI в.: АКД. Л., 1982; она же. «Казанская история» и троицкие лит. памятники о взятии Казани: К вопросу об ист.-лит. особенностях «Казанской истории» // ТОДРЛ. 1983. Т. 37. С. 104-117; она же. Казанская история // СККДР. 1988. Вып. 2. Ч. 1. С. 450-458 [Библиогр.]. Б. Н. Флоря |
| Но все-таки мы не знали, что нам делать дальше и даже куда ехать. Батюшка ничего нам не говорил. Правда, я думала, что, очевидно, старец сам не знает, как решить нашу судьбу, что, вероятно, Господь ему еще не открыл, но все-таки временами находило уныние, тем более что условия для жизни в Холми щах были очень тяжелы. Вдруг в четверг говорят, что приехали из Пло- хина за отцом Адрианом. Мы взволновались, идем вместе к батюшке: Андрей Ефимович, мы с отцом Адрианом и приехавший староста из Плохина. Батюшка всех усадил и вдруг заявил: «Отец Адриан в Плохино не Стал объяснять старосте, что у них неправильно производились выборы, что нет подписей, говорил о том, что некоторые хотят своего диакона; вообще о том, что у них в приходе нет единодушия, а, наоборот, интриги. Батюшка так поразил старосту своею осведомленностью в их делах, что сразу начал спрашивать: «Как мне молиться за исчезнувшего сына – как за живого или как за Батюшка велел отслужить акафист святителю Николаю Чудотворцу и ждать к себе сына. Я страшно обрадовалась, что в Плохино ехать не надо... В воскресенье приезжал отец Досифей (Чучурюкин) из Козельска, отслужил обедницу, мы все причастились, поисповедовавшись у батюшки. Но вот началась вторая неделя Великого поста. Нам надо было уезжать уже, но куда? Батюшка решил, что отцу Адриану – в Киев, а мне пока пожить, до тепла, в Ромнах, а там надо думать о том, чтобы и детей перевозить в Киев. И так мы уезжали от батюшки все-таки с некоторым определением, и думалось: что же будет тогда, когда батюшки не станет? Кто будет решать все наши вопросы?.. В июне 1927 года еду в Холмищи с одной киевлянкой, которая давно собиралась к батюшке. |
| Я прожила у вдовы-матушки вблизи Дедушки два месяца, часто виделась с ним» . Правда, скоро та же матушка увидела, что обстановка возле отца Нектария становится сложнее. Власти стали давить на Андрея Ефимовича, требовать большого налога, запрещать старцу принимать людей под угрозой репрессий. «Дедушку притесняют, – пишет она. – Прошлый раз, когда я у него была, он говорил: «У меня всё, всё Видно, он предвидел, как его и его хозяина будут притеснять. В это лето Дедушке грозили Камчаткой, вот он и шутит с О-м, – что это за Камчатка, не встречал ли он ее в географии? Дедушка очень грустит... Не знаю, свои ли у него душевные переживания или он страдает за мир». Петровским постом 1923 года приехала в Холмищи матушка Евгения Рымаренко со своим мужем священником Адрианом. «Ехали мы вместе с отцом Адрианом, – писала матушка. – Он был болен и ехал в Киев посоветоваться с врачами. Заезжали в Козельск, где собралась почти вся братия оптинская, чтобы узнать подробно, как проехать к батюшке в село Холмищи... Наняли мы одного старичка-крестьянина, помню, его называли по отчеству Ермолаевичем, и поехали. С нами ехал секретарь батюшки отец Кирилл (Зленко) и еще один молодой человек, киевлянин. Село Холмищи от Козельска в шестидесяти верстах, а от станции Думиничи Московско-Курской дороги – в двадцати пяти. От Козельска мы ехали по большой дороге, а потом свернули на проселочную. В одном месте переезжали паромом реку. Вообще там местность болотистая и весной и осенью дороги настолько плохи и залиты водой, что временами и почту доставлять было нельзя. Мы приехали к вечеру. Батюшка жил у одного зажиточного крестьянина Андрея Ефимовича Денежкина, очень грубого и крутого нрава. |
| Аристид Философ. Апология Адриану. Отрывок Апологии В перспективе христианской историософии, выражающуюся в синергии Бога и человечества, которая определяет ход и смысл истории, Аристид развивает свою апологию. Развивая мысли ап. Павла, Аристид Философ критикует язычество за то, что оно переложило почитание Творца на творение, сначала на мир материальный, потом на душевный: так язычество перешло к человекобожию – поклонению человеческим страстям и порокам (откуда и безнравственность греческих богов). Так Аристид показывает диалектику Боговедения и нравственности. Углубляя свою мысль, он переходит к критике идолопоклонства более утончённого: к пониманию Бога как единого мирового Закона, чьими проявлениями служит множество богов. Но истинный Бог не нуждается в языческих возлияниях, жертвах и т. д. и не с тем театром насилия, каким является мир олимпийских богов. Попутно он вскрывает вещь намного более важную: тезис о Личностном Боге. Путь к этому Богу открывается уже в созерцании красоты, благости и рациональности мира, но Аристид никогда не забывает об онтико-онтологической разнице: его Бог всегда апофатичен. В этом контексте Аристид Философ выстраивает этику, показывает преображает социальные отношения: «именно ради них (христиан) продолжает существовать красота в мире.» Апология Аристида, самое ранний из дошедших до нас апологетических сочинений христианства (пер. половина 2 века), – ценное свидетельство освоения Церковью античной философии, прорастания «логосных семян» античности в почве христианства. Аристид несомненно обладал литературным даром, хорошим стилем, умел выстраивать стройную композицию, ясно и чётко мыслить. В предлагаемую книгу входит два, дошедших до нас сочинения афинского философа: «Апология, которую афинский философ Аристид держал пред императором Адрианом о почитании Бога Всемогущего» и отрывок из другой апологии. Апологии Апология которую афинский философ Аристид держал пред императором Адрианом о почитании Бога Всемогущего I. |
| К обвинению в адрес архидиакона следует отнестись с осторожностью тем большей, что основной смысл донесения Курбатова состоял в предложении захвата светской властью церковного, прежде всего имущественного управления, с целью присвоения «казны, которая ныне погибает в прихотях владетелей». Тем же мотивом руководствовался думный дьяк Прокопий Петрович Возницын, по воле светской власти возглавивший перед смертью Адриана Патриарший двор. В донесении Петру I о кончине и погребении Адриана от 18 октября Возницын туманно намекает на якобы имевшее место разграбление патриаршей казны, которое вряд ли могло остаться незамеченным боярином Тихоном Никитичем Стрешневым: опытным, а главное, преданнейшим царю администратором, которому было поручено замещать государя в Москве во время похода. В один день с Возницыным Стрешнев отправил Петру точный отчет об оставленной Адрианом казне и его опечатанном . Пугая Петра, «чтоб и досгальное и впредь будущее напрасно растащено и разграблено не было», Возницын подводил государя к мысли издать «указ и повеление» о передаче всего патриаршего имущественного управления «моей А. Б.) должности». Тогда–де «мочно все в доброе осмотрение взять», «невзирая ни на что, только того смотря, как бы Богу и тебе, государю, приятно было». Такая постановка вопроса, очевидно, требовала объяснить, куда думный дьяк смотрел раньше. Поэтому донесение наполнено сетованиями на «ближних старцев», якобы не допускавших Возницына к патриарху. «А до сего (до кончины А. Б.) было мне делать нечего, потому что под его именем делали, что хотели, и все за ними и в их руках было». «Они» в донесении не названы, но мы–то знаем, о ком идет речь. Помимо архидиакона Ионы важным лицом при патриархе был казначей: после кончины Паисия им стал знаменитый летописец Тихон Макарьевский (занимавший эту должность с 1695 по Высоко ценим Адрианом был и служивший с помощник казначея Андрей Владыкин. |
|
