| да. Рассудок есть специфическая способность, применяемая протестантством или, лучше сказать, провозглашаемая за таковую. Для других — рассудок под видом разума. А для себя — воображение, еще более разгоряченное, нежели в католицизме, духовно раскаленное и прЕлестное, которое борется с плоскостью несравненно более онтологической, нежели показывает это другим, и вообще более онтологической, чем в католицизме. в чем же эта духовная раскаленность воображения, как ты выразился? в чем? Неужели ты не замечаешь стремительности того полета фантазии, которым созданы философские системы на почве протестантизма? Бёме ли или Гуссерль, по-видимому столь далекие по духовному складу, да и вообще протестантские философы все строят воздушные замки из ничего, чтобы затем закалить их в сталь и наложить оковами на всю живую плоть мира. Даже сухой Гегель — ведь он пишет в интеллектуальном неистовстве, пьяный, и вовсе не шутка утверждение Джемса, что в опьянении закисью азота мир воспринимается и мыслится по-гегелевски. Протестантская мысль — это пьянство для себя, проповедующее насильственную трезвость. пора вернуться к нашей исходной точке. Ведь говорили-то мы о масляной живописи и о гравюре вовсе не ради них самих. Так в чем же внутренняя связь иконописи со стороны технической с ее задачами духовными? кратко говоря, иконопись есть метафизика бытия, — не отвлеченная метафизика, а конкретная. В то время как масляная живопись наиболее приспособлена передавать чувственную данность мира, а гравюра — его рассудочную схему, иконопись существует как наглядное явление метафизической сути ею изображаемого. И если живописные и гравюрные, графические, приемы выработались именно ввиду соответственных потребностей культуры и представляют собою сгустки соответственных исканий, образовавшиеся из духа культуры своего времени, то приемы иконописной техники определяются потребностью выразить конкретную метафизичность мира. В иконописи не запечатлевается ничего случайного, не только эмпирически случайного, но и случайного метафизически, если такое выражение, по существу вполне правильное и необходимое, не слишком режет слух. |
| Измаил представлял собой огромную крепость, построенную по последнему слову тогдашней военной науки лучшими французскими и прусскими инженерами. В крепости размещался огромный гарнизон, по разным оценкам от 30 до 40 тысяч человек, а также от 200 до 300 орудий. Кроме того, турецкие воины получили приказ султана, который требовал стоять до последнего и обещался казнить всех, кто останется в живых при штурме Измаила, если тот будет взят. То есть турки понимали, насколько важна эта крепость и как необходимо, в том числе в их жизненных интересах, ее удержать. Штурм Измаила. Гравюра С. П. Шифляра Русские войска, численность которых была несколько меньше, чем численность гарнизона крепости, ранее пытались провести несколько штурмов, но они кончились неудачей. В итоге был собран военный совет, и русские генералы решили отступить от Измаила. Конечно, они понимали исключительное значение этой крепости для хода всей войны. Но они понимали также, что начиналась зима, пусть не такая суровая, как в центральной России, но с дождями, сыростью, всевозможными заболеваниями и иными трудностями, связанными в первую очередь со снабжением огромной армии, – это и продовольствие для солдат, фураж для лошадей, боеприпасы. Снабжение армии – это огромная проблема, которая всегда стоит необыкновенно остро, а в зимнюю пору особенно. Командование армии сознавало, что турки будут биться насмерть. Поэтому, видя бесперспективность осады, и для того, чтобы уберечь своих солдат от неоправданных потерь, вызванных боевыми действиями и непогодой, генералы решили снять осаду и увести армию на зимние квартиры. Решение вполне разумное, вызванное неблагоприятными обстоятельствами, но сложившееся международное положение делало его неприемлемым. Поэтому, вопреки здравому смыслу, Светлейший князь Потемкин, который понимал, кто такой Суворов, понимал его исключительный уровень как великого полководца, способного совершить невозможное, направил его возглавить осадную армию, подчинил ему всех генералов, отозвав бывшего командующего генерала Гудовича. |
| Греческий иудей мог смотреть с презрением и неподдельным сожалением на практиковавшиеся вокруг него языческие обряды, с которых беспощадная ирония Исаии давным-давно совлекла покров красоты, чтобы показать скрывавшиеся под ними безобразие и пустоту. Разврат общественной и частной жизни, суетность и бесцельность исканий, политических стремлений, народных собраний, увеселений, короче сказать, конечное бессилие общества во всех его фазах открыто лежало пред его взором. Сама иудейская эллинская литература, как в апокрифических, так и апокалипсических изречениях, обращалась с язычеством с величавым презрением и неподдельным негодованием, которые только случайно уступали место более мягкому настроению предупреждения или даже приглашения. От этого зрелища греческий иудей с бесконечным довольством, если не сказать – гордостью, обращался к своей собственной общине, чтобы рассуждать о ее духовном просвещении и пересматривать ее исключительные привилегии. 77 Он шел мимо великолепных храмов к собственной скромной синагоге не недоверчивою поступью; здесь, к его удовольствию, его окружали люди, разделявшие с ним его происхождение, его веру, его упования; здесь же ему лестно было видеть, как число членов увеличивалось теми людьми, которые, будучи язычниками по происхождению, опознав ошибочность своего пути, смиренно стояли просителями у «врат пришельцев», ища доступа в святилище. 78 Как отличны были практикуемые ими обряды, священные по своему божественному происхождению, разумные сами по себе и в то же время исполненные глубокой выразительности, от окружавших его нелепых суеверий? Можно ли было сравнивать беззвучные, бессмысленные, богохульные языческие богослужения, – если они заслуживают этого наименования, – с богослужением синагоги, с его трогательными песнопениями, с его величественною литургиею, с его божественными писаниями и теми «установленными проповедями», которые «поучали в добродетели и благочестии» и о которых не только Филон, 79 Агриппа, 80 и Иосиф 81 говорят как о регулярном установлении, но древность и общее значение которых засвидетельствованы иудейскими писаниями 82 иногда даже сильнее, чем в книге Деяний апостольских. |
| АНАСТАСИЙ (БРАТАНОВСКИЙ-РОМАНЕНКО) Статья из энциклопедии Древо : drevo-info.ru Анастасий (Братановский-Романенко), архиеп. Астраханский. Гравюра А. Осипова. 1-я треть XIX в. (ГИМ) Архиеп. Анастасий (Братановский-Романенко) Блестящий проповедник, Анастасий был последователем митр. Платона (Левшина) . Его речи, в большинстве своем обличавшие идеи энциклопедистов, были посвящены наиболее общим богословским вопросам: смерти и бессмертию, вере и неверию, благочестию и нечестивости. Он проповедовал о подчинении разума вере и обуздании чувственности, о бессмертии души, о промысле Божием и тому подобных истинах, против которых восставала тогдашняя философия.Материализму и атеизму Анастасий противопоставлял пафос искренней веры, привлекавший к нему сердца слушателей. Его проповеди помещались в хрестоматиях как образцы русского духовного красноречия. Анастасия сравнивали с французским проповедником Массильйоном, его прозвали русским массильйоном . В истории русской литературы Греча имя Анастасия, как одного из «важнейших писателей» докарамзинскаго периода, поставлено на ряду с именами митрополита Платона, Ломоносова, Державина, Фонвизина и других знаменитостей тогдашней литературы. А слогом своим проповеди Анастасия, говорит Греч, «превосходнее всех ораторских произведений того времени. Анастасий отступает от сурового языка, который до сего времени почитался необходимым дли сочинений сего рода (т. е. проповедей), и приближается к приятности новейшего русского красноречия». Действительно, слог проповедей Анастасия отличается большею свободою и легкостью, нежели слог многих предшествовавших и современных ему писателей. Вместо тяжелых периодов, в проповедях Анастасия употребляются выражения и обороты разговорной речи того времени. Увлекательная сила проповедей его заключалась в их действии на сердце и чувство, к которому преимущественно обращалась одушевленная, проникнутая чувством, речь проповедника. Как в светской литературе того времени сантиментальные повести, говорящие сердцу, привлекали к себе читателей, так и проповеди, действующие на сердце, скорее других распространялись в тогдашнем обществе, удовлетворяя его литературному вкусу. Проповеди Анастасия служат памятником своего века и по своему содержанию, по тем истинам, которые он стремился проводить в умы своих современников посредством действия на их нравственное чувство. |
| Теперь приспела пора сказать несколько слов о Кара-Махмуде. Прямой потомок перешедшего в ислам младшего сына Ивана Черноевича Степана, он поставил своей целью завоевать Черногорию. Он воевал с черногорцами с 1785 по 1796 год и, разбитый наконец новым митрополитом Петром I Петровичем Цетиньским (1749–1830, на кафедре с 1777), попал в плен и был обезглавлен вместе с еще двадцатью шестью албанскими беями. Турецко-черногорские военные действия веками велись с необычайной жестокостью, бывшей конечно же обоюдной. Ожесточение с обеих сторон достигло высшей степени: черногорцы при своих набегах жгли деревни, убивали и уродовали мужчин, уводили в полон женщин и детей и угоняли скот; конечно, попав в руки турецких солдат и мусульманских жителей, они, в свою очередь, не могли надеяться на пощаду. (П.А. Стенин) Напоминанием о турецких войнах служила упоминаемая П.Л. Стениным башня близ цетиньского монастыря, которая «увенчивалась еще недавно (по сравнению с 1892 годом. – Е. С.) гирляндой из отрубленных неприятельских голов». А боснийский визирь, к примеру, в 1756 году вообще потребовал дань черногорскими девушками в возрасте от двенадцати до шестнадцати лет. Замечательно постоянное участие духовенства в защите Родины. Наиболее почитаема память «попа Радовича», который при приближении семитысячного отряда турок, мгновенно собрав тридцать черногорцев, 23 апреля 1832 года доблестно защищал деревню Мартиничи до подхода подмоги, а также «попа Луки», который пал в бою с турками в 1858 году, быв до этого «долго грозой для мусульманского населения Герцеговины». Интересна приведенная в книге П. А. Стенина «Восток: Страны креста и полумесяца» гравюра с изображением черногорского священника, отправляющегося на войну: святой отец одет по-граждански, в национальный черногорский костюм, брит, с закрученными кверху усами, на груди – три медали, за широким поясом – сабля с двумя пистолетами, и только в руке – священная хоругвь. При этом Стенин отмечает: «Священники хотя и пользуются в Черногории большим уважением, но сами ничем не отличаются от прочих черногорцев». |
| ИУДА ИСКАРИОТ Статья из энциклопедии Древо : drevo-info.ru Поцелуй Иуды . Гравюра Гюстава Доре Иуда Искариот , один из двенадцати апостолов , предатель Господа Сын Симона ( Ин 6:71 ), упоминается во всех апостольских списках ( Мф 10:4 ; Мк 3:19 ; Лк 6:16 ). Прозвище Искариот (Иш-Кериоф), означающее, по-видимому, человек из Кариота , ему дали, вероятно, для того, чтобы отличать от другого ученика по имени Иуда . Кариот, по-видимому, это Кариаф ( Нав. 15:25 ), который находился в Иудее, поэтому, вероятно, Иуда принадлежал к колену Иуды и был единственным учеником Господа из этого колена, остальные апостолы были галилеянами . О призвании Иуды нам ничего не известно, но, вероятно, оно, как и его деятельность, мало чем отличалось от призвания других учеников. Иуда внимал словам Учителя, видел творимые Им чудеса, был послан проповедовать и совершать чудеса. Уже в самом начале Господь предупредил учеников, что в их кругу есть предатель, но имени его Он не назвал ( Ин 6:70 , 71). Только одно отличало Иуду от остальных учеников: он был казначеем и при этом, вероятно, иногда крал деньги ( Ин 12:6 ). В Вифании , когда женщина возлила на голову Иисуса драгоценное миро, Иуда сказал, что лучше было бы это миро продать, а деньги раздать бедным ( Мк 14:3 -11). Во время последней вечери Иисус сказал ученикам, что один из них предаст Его ( Лк 22:21 ). Первосвященники искали удобного случая взять Иисуса в безлюдном месте, и Иуда предложил им свою помощь, получив за это 30 сребреников. В Гефсиманском саду он подал условный знак воинам, поцеловав Учителя ( Лк 22:47 -54; Ин 18:1 -11). На следующий день, узнав, что Иисус приговорен к смерти, Иуда раскаялся: согрешил я, предав кровь невинную ( Мф 27, 4 ). Бросив сребреники в храме, он покончил жизнь самоубийством ( Мф 27:3 -10; Деян 1:16 -19). Священники решили, что 30 сребреников, будучи ценою крови, не могут быть положены в сокровищницу храма и купили на них место для погребения странников ( Мф. 27:6 , см. Акелдама ). На место Иуды апостолы избрали Матфия ( Деян 1:16 -26) |
| Заставка с гербом из Минеи праздничной. Венеция: Тип. Б. Вукович, 19 янв. 1538 (РГБ) Заставка с гербом из Минеи праздничной. Венеция: Тип. Б. Вукович, 19 янв. 1538 (РГБ) (в текстах писал: «делла Векиа» или «дела Веча» - итальянизированное прозвище по Старчевой Горице, родине отца,- «Виценце де господин Божидара Вукове от Старца») (1-я пол. XVI в.- после 1563, Венеция), сын Божидара В. В начале своей деятельности он предлагал свои услуги папскому окружению, намереваясь издавать книги для славян-католиков (в частности, для дубровникских францисканцев), но его инициатива не получила поддержки, но, возможно, он принимал участие в изданиях, предназначенных для православных. При Виченцо деятельность типографии приобретает коммерческий характер, хотя в предисловиях и послесловиях сохраняются, как и в изданиях Божидара, слова о духовном просвещении сербов. Мн. его издания (вместе с оформлением, предисловиями и послесловиями) (Псалтирь с восследованием 1546 г., Молитвенники 1547 и 1560 гг., Служебник 1554 г.) являются перепечаткой книг его отца. Исключение составляет Триодь постная, изданная совместно со Стефаном Мариновичем из Скадара в 1561 г. Графическим новшеством изданий Виченцо, придающим им отличный от традиц. кириллической рукописной книги облик и появившимся уже в Псалтири 1546 г., является обрамление полосы набора рамкой из клише с богатым ренессансным орнаментом, включающей портретное или сюжетное изображение в нижней части страницы, заимствованное, вероятно, из оформления венецианских католич. изданий. В Молитвеннике 1560 г. есть гравюра с изображением Распятия несомненно зап. иконографии. Вслед за отцом Виченцо продолжил практику роскошных изданий части тиража на пергамене. Свои издания он сопровождал гербом в стиле ренессанс, представляющим усложненный вариант отцовского. Лит. произведением Виченцо, являющимся памятником серб. языка сер. XVI в. с элементами чаковского диалекта, стала «Епистола» - предисловие к его 1-му изданию - Псалтири с восследованием 1546 г. В ней он в развернутом виде излагает фамильную генеалогическую легенду («владавичь Сербске земле от Белого Константина Прьвога и благочьснаго и прьваго христианскаго цара... и до времена славнаго Вука деспота и Бранка Вуковика и Стефана деспота»), сообщает о смерти отца, его захоронении на родине и возносит хвалу его деятельности. |
| Примеров подобных изображений — множество. Гораздо ближе к Брейгелю — и по времени, и по региону — миниатюра нидерландского художника Герарда Хоренбоута из «Бревиария Гримани», роскошно иллюстрированной рукописной книги. Герард Хоренбоут. Вавилонская башня. 1515–1520. Миниатюра из «Бревиария Гримани». Национальная библиотека Марчиана, Венеция У Хоренбоута по спирали вокруг башни поднимается пандус, к ней на телегах подвозят строительные материалы, хорошо видны морской залив с кораблями, подъемные краны и характерные аркады, из которых состоят ярусы, — легко заметить, что все это мы встречаем потом и у Брейгеля. Герард Хоренбоут. Вавилонская башня. Фрагмент Наконец, конической формы башня, состоящая из аркад, тоже не изобретение Брейгеля, такую башню-конус можно найти на гравюре середины XVI века французского художника Бернара Саломона, весьма популярного у своих современников (гравюры в XVI веке были ходовым товаром, быстро распространялись по всей Европе). Это изображение уже очень близко к картине, о которой мы говорим. Бернар Саломон. Вавилонская башня. 1554. Гравюра из «Библии в катренах» Клода Парадена К середине XVI века, времени Брейгеля, относится и картина, предположительно написанная нидерландским художником Яном ван Скорелом, где Вавилонская башня, окруженная спиралью пандуса, возвышается над равниной, а справа видна река, впадающая в море. Перед башней показана толпа: часть людей занята работой, они добывают камень, несут носилки, другие как будто спорят, обсуждают происходящее. Возможно, они уже перестают понимать друг друга. Ближе к левому нижнему углу изображен обнаженный человек большого роста, указывающий на башню (или на небеса). По мнению брейгелеведа Ларри Сильвера, это царь Нимрод, которого более поздние авторы упоминают как строителя Вавилонской башни. Ян ван Скорел (?). Вавилонская башня. Ок. 1550. Галерея Франкетти, Венеция Вавилонская башня в Библии и после Несколько слов надо сказать о важнейших текстах, созданных после книги Бытие и составляющих, вместе с изображениями, ту традицию, на которую опирались художники Средних веков и Возрождения, в том числе и Брейгель, когда брались за изображение Вавилонской башни. |
| Светлые тона, в которые окрашена снаружи венская «Башня», не должны сбивать нас с толку: его вторая, «малая», «Вавилонская башня» по колориту гораздо мрачнее, хотя и сюжет, и его символическое содержание здесь, очевидно, те же самые. Что касается «согласованного труда строителей», то согласованные действия больших масс людей у Брейгеля как раз обычно не приводят ни к чему хорошему, достаточно вспомнить толпы в «Несении креста» (см. Голгофа Питера Брейгеля: разбираем символы и загадки великой картины ), дружно бегущие глазеть на голгофскую казнь. Массами людей может двигать страх перед властью, особенно когда эта власть жестока. Но даже и страх не обязателен: люди добровольно готовы на любое преступное дело, когда ими управляет тщеславие, когда они действуют в ослеплении (этот мотив ближе всего к сюжету о Вавилонской башне). Учитывая, что тема слепоты человека, точнее говоря, человечества в целом, — основная тема Брейгеля-философа, согласованный труд строителей не выглядит аргументом в пользу «положительного» понимания образа Вавилонской башни. Завершая, заметим, что для современников Брейгеля было вполне естественно, глядя на изображение какого-либо сюжета, видеть не только непосредственно изображаемый момент, но и представлять себе всю цепочку дальнейших, хорошо известных, событий. Вавилонская башня воспринималась в XVI веке именно как образ греха (вполне возможно, что семь относительно достроенных уровней башни указывают на семь смертных грехов, один из которых как раз гордыня), как проклятое место, над которым разразится Божий гнев. В книге Бытие нет ни слова о разрушении башни, но этот мотив пронизывает пророчества Исаии и Иеремии, и, например, нидерландский художник середины XVI века Корнелис Антонис красноречиво показывает именно подразумеваемый финал истории: его многоярусная башня на глазах зрителя разваливается на куски от вихря, сходящего с небес, в потоках которого мы видим летящее вниз ангельское войско, воплощение Божьего гнева. Корнелис Антонис. Разрушение Вавилонской башни. 1547. Гравюра. Рийксмузеум, Амстердам Ангелы, символизирующие Божий гнев. Корнелис Антонис. Разрушение Вавилонской башни. Фрагмент Как следует писать историю? |
| Дворец, называемый Преторией. Латинский термин praetorium изначально обозначал резиденцию претора, в позднем резиденцию правителя провинции Римской империи, при которой были расквартированы охранники («преторианцы»). Вопрос о топографической локализации резиденции Пилата вызывает споры; обычно думают либо об Антониевой башне (голос традиции в согласии с результатами раскопок, обнаруживших обширное мощеное пространство, которое естественно идентифицировать с двором согласно Ио 19:13), либо о бывшем дворце Ирода в северо-западной части города, неподалеку от нынешних Яффских ворот (в согласии с обыкновением римских наместников селиться во дворцах монархов завоеванных стран). Когорта подразделение римской армии, включавшее по меньшей мере несколько сотен солдат; не совсем легко представить себе целую когорту, набившуюся во двор и столпившуюся вокруг своей жертвы. И накидывают на Него пурпурный плащ; и сплетя венок из терния, надевают на Него. Пурпурный военный плащ был знаком отличия римского всадника (и постольку был под рукой), но вызывал также естественную ассоциацию с императорским пурпуром. Венок из не только причиняющее боль и притом некрасивое «украшение» как орудие злой насмешки, но, весьма вероятно, пародия на венец с расходящимися лучами, в эллинистической художественной традиции украшавший статуи Гелиоса и других божеств, а в эпоху римской империи присваивавшийся и статуям цезарей. 15:18 Привет Тебе, о Царь Иудейский! Глумливое разыгрывание поклонения персоне, представляющей монарха одна из возможностей для игрового проявления антисемитского аффекта в греко-римском мире. Несколькими годами позднее описываемых в Евангелии событий случилось следующее. Иудейский царек Агриппа I Ирод посетил Александрию; юдофобски настроенная чернь этого города разыскала некоего городского сумасшедшего по имени или прозвищу затащила его в гимнасий, усадила на высокое место, увенчала венцом из тростинок, облачила одеянием из соломы, сунула в руку вместо скипетра стебель папируса и приветствовала как царя, намеренно употребляя при этом именно арамейское слово [мар(и)] «господин, государь» [безрассудный голос называвших его так именуется господин по-сирийски]), как свидетельствует по свежим следам этого инцидента Филон Александрийский (In Flaccum 36–39). |
|
